Униженный прощением.

С утра в комнату веяло прохладой, поэтому первым же делом после пробуждения Зелим надел свою футболку, стараясь согреться. Он направился в ванную, по привычке сразу же закрывая за собой дверь на замок. Встав перед навесным шкафчиком-зеркалом, он открыл кран, зачерпнул в ладони воду и умыл лицо. Зелим, пока чистил зубы, грел левую руку под горячей водой, смотря на своё отражение с некой жалостью. Зубная щётка отправилась на своё место. Закрыв кран, он дотронулся до носа, хмуря брови и разглядывая его с разных ракурсов. Капельки стекали по его лицу и волосам, которые он заправил мокрой рукой назад. Тяжело вздохнув, Ахметов достал из шкафчика контейнер. Он всей душой недолюбливал ношение линз. В них было неудобно, глаза напрягались и, самое главное, надеть линзы было крайне сложно. Про снятие Зелим и вовсе молчал. После нескольких неудачных попыток, его правый глаз покраснел и сильно слезился. Ахметов опустил голову, вспоминая, что у него есть ещё и левый. Как бы ни хотелось ему все это прекратить, но другого выбора у него не было. За дверью ходила ворчащая старшая сестра. Амина несколько раз уже заходила в комнату братьев и будила Багаудина. Он бубнил себе под нос, отвечая ей, что встанет через пять минут, а когда она приходила вновь, всё повторялось. Каждое утро его будила лишь Амина, ведь только ей хватало смелости на это, а Лейла и Зелим боялись даже шепотом переговариваться в присутствии спящего брата. Багаудин, только проснувшись, обычно грубил и не следил за своей речью. Если Зелим мог молча проглотить все грубые слова, то Лейла принимала всё близко к сердцу. Поэтому это тяжелое бремя брала на себя Амина, которая могла себе позволить ответную грубость. И ведь его пытались разбудить не просто так: Багаудин, если продолжит спать, точно опоздает на свою работу. В отличии от Зелима, времени у которого было предостаточно, чтобы успеть к первому уроку. Он ещё успеет сделать домашние дела, потихоньку одеться и, самое главное, пройтись пешочком до школы. Взяв лейку и наполнив её водой, Зелим прошел к окну. Он распахнул шторы, блаженно улыбаясь утреннему свету, открыл окно, собираясь проветрить и так прохладную комнату. Цветы на подоконнике получили утреннюю порцию воды, а несколько минут спустя комната успела значительно охладиться. Тогда Багаудин начал подавать признаки жизни, ворочаясь и стуча зубами от холода. Присев на край кровати, Багаудин начал потирать шею. Он мычал с закрытыми глазами, его короткие коричневые волосы были растрепаны, на лице остался след, а подушка была слюнявой. — Кигъан заман, м? — голос Багаудина был всё ещё хриплым и сонным. Не смотря в сторону Зелима, он открыл глаза и взял свой телефон. — Э-э, пораньше не могли разбудить меня? Дун опаздываю же, — бурча, Багаудин надел свою помятую майку. Встав с кровати, он быстрым шагом направился в ванную, громко хлопнув дверью. Зелим смотрел вслед ушедшему Багаудину, приподняв брови. Он не знал, что ему можно было бы сказать в данной ситуации. Он покачал головой, продолжая поливать цветы. Его взгляд устремился на вид из окна. Детская площадка с шестого этажа выглядела крошечной. Сразу напротив стоял такой же дом, а за ним была железная дорога. Звук проезжающих поездов был слышен отлично, но эта проблема решалась, стоило только закрыть окно. Зелим мысленно сочувствовал тем, кто жил в корпусе два «А». Зелим помнил, как сам ехал в электричке. Тогда он приехал в гости к Багаудину, который жил здесь после армии. Зелиму сразу же понравился лес — такой густой и по утрам свежий. Когда стадион был закрыт, Зелим устраивал свои пробежки там, и иногда Багаудин тоже присоединился к нему. И как человеку, прослужившему в армии, где строгая дисциплина — отбой в девять, подъем в пять — может быть тяжело просыпаться по утрам? Ведь такой режим должен автоматически закрепиться в человеке. Зелим благодарил своего папу, который с детства вбил ему правильный режим и научил легко и без труда просыпаться. Интересно, а Багаудин в армии на старших по званию тоже огрызался, или там всё было по-другому? Как только Зелим надел брюки и заправил в них рубашку, он услышал, что Багаудин и Амина шли по коридору в сторону кухни, ругаясь. Поправив свою одежду, Зелим нехотя последовал за ними. Ой, как он не любил находиться в комнате, где ссорились люди. Сразу становилось тяжело на душе. И не дай Бог, кто-то кому-то что-то обидное скажет. Почему-то Зелим сразу чувствовал вину за чужие слова. И было неважно кто прав. Он считал, что никто не заслуживал оскорблений в свою сторону. Когда Зелим зашел на кухню, то сразу почуял напряжение между старшими. Амина пыхтела и убирала со стола бутербродницу и ненужную посуду. Багаудин стоял, прислонившись к стене спиной. Он не спеша попивал чай, недовольно смотря на сестру. Лейла, судя по всему, хотевшая спокойно позавтракать, а не слушать ругань с утра пораньше, сидела одна за столом на диване. Зелим взял тарелку и, положив пару горячих бутербродов, налил себе чай. Сев на стул напротив Лейлы, он пожелал ей доброго утра. Амина тяжело вздохнула, чувствуя затылком пристальный взгляд Багаудина. Помыв тарелку и столовые приборы, она с громким стуком положила их на сушилку и оглянулась на брата, сжав вилку в руках. Зелим ой как хорошо в данный момент прочувствовал её испорченное настроение, поэтому, невольно посмотрев на Лейлу, заметил, какой на удивление расслабленной она выглядела. В отличие от братьев, которым скоро придется уйти, и рассерженной сестры, которая оставшийся день будет ходить и ворчать на Багаудина, даже если его не будет дома, Лейле никуда не надо торопиться. У неё сегодня выходной. — Я уже честно не знаю, Багаудин. Тебя будишь — ты недоволен. Тебя не будишь — ты начинаешь кричать. Мне что делать, м? — Зелим невольно прикрывал глаза, откусывая бутерброд, каждый раз, когда они громко говорили. Амина смахнула свою длинную косичку за спину, размахивая вилкой в руках. — А нет, знаю. Дица дур цьикькьун бигьинабизе гьечьо, — она кинула вилку на стол, и та неприятно звякнула. Зелим и Лейла переглянулись, прекрасно понимая, что старшая сестра на протяжении целых двух недель, как они приехали, повторяет одни и те же слова. Багаудин, в свою очередь, чистосердечно уверял, что от Амины он и так ничего не ждал и не собирается ждать впредь. Но, если задуматься, когда Багаудин и Зелим в середине лета жили одни, без сестёр и мамы, то старший брат просыпался по утрам без труда. Он крайне редко просил Зелима разбудить его, и бывало так, что младший брат просыпался позже Багаудина. А как девочки приехали, то каждое утро ощущалось так, будто они находились в сериале. Интерес еще больше подогревался, если в этом домашнем сериале появлялся еще один персонаж — мама. Она сразу же давала подзатыльники старшим детям, ставя их на место и повторяя, чтобы они уважали друг друга и не поднимали шум в доме. Ну, а когда мамы не было дома, Амина и Багаудин давали волю чувствам. Ругань могла доходить до взаимных оскорблений, в порыве злости старшие могли начать кидаться друг в друга любыми вещами, которые только попадались под руку, а заканчивалось всё таким сильным хлопком входной двери, что аж окна трещали. И несложно было догадаться, что вещами разбрасывалась Амина, а Багаудин заставлял стекло дрожать. Только в присутствии мамы все они вчетвером ходили по струнке, боясь получить по заслугам. А вот когда дома был папа, вокруг царила полная тишина и гармония. Не хотелось ни ссориться, ни пререкаться. И даже вступать в обычный и безобидный спор не находилось ни малейшего желания. Зелим очень сильно хотел вернуться в то время. В их старый дом, в их город. Багаудин, передразнивая сестру, заойкал, закатывая глаза, и выставил руку перед собой, будто останавливая поток слов Амины. У него и капли подозрения не возникало, что он этим только сильнее злит сестру. Чайник начал бурлить, и, как только он выключился, Багаудин снова наполнил кружку кипятком, специально громко перемешивая сахар чайной ложечкой. Звук резал слух всем троим, кроме самого Багаудина. — Ну и не надо меня тогда будить. Я тебя прошу, что ли? — Зелим и Лейла вновь переглянулись, услышав вопрос брата. Лейла прикрыла рот ладонью, пытаясь не захихикать, а то могло и ей перепасть. Зелим не сдерживал улыбку, пряча взгляд в кружке чая, продолжая жевать бутерброд. — Дун тьокьалъ гьабиларо гьаризе,— Багаудин махнул рукой, покачивая головой. Закончив завтракать, Зелим отряхнул крошки с ладоней на стол и включил экран телефона, проверив время. Пора. Можно было выйти сейчас, чтобы дойти до школы в спокойном темпе, не торопясь. Зелим встал со своего места, забрав с собой тарелку и кружку, чтобы ополоснуть их. Проходя возле Багаудина, он ощутил его ладонь на своей голове, и через секунду светлые чуть волнистые волосы распустились, а резинка осталась между пальцев старшего брата. Зелим оглянулся на него и деликатно забрал свою резинку, предварительно поставив тарелку с кружкой на раковину. Багаудин же внимательно наблюдал за тем, как Зелим вновь завязывает волосы в аккуратный пучок. — Щиб? Ты чего так смотришь на меня? — Зелим ответил на взгляд старшего брата, который только пожал плечами. Багаудин, оглядывая его с ног до головы, без остановок цокал языком. — Если не ошибаюсь, ты пару минут назад вверял нам, что опаздыв… — Багаудин не дал ему договорить, ненарочно грубо и громко перебивая. Зелим в очередной раз прикрыл глаза, услышав чужой голос. — Да, я вот просто думаю. Кида рас пострижёшь? А то ходишь весь из себя такой, — Багаудин откинул несуществующий хвостик за спину и повилял бёдрами, показывая, каким он весь из себя такой ходил. В очередной раз налив кипяток в кружку, Багаудин подошел к нему ближе, привалился к кухонному столу, опершись поясницей. — Может, вообще тебе тоже хиджаб носить, м? По всем параметрам отлично подходишь. Просто, понимаешь, у меня такое ощущение появляется, будто дир яцалъул лъбаго кьиго гьечьо, — он говорил настолько драматично, насколько мог. Ничего не сказав, Зелим отвернулся от Багаудина и открыл кран. Вода брызнула на посуду, и, намочив губку, он решил полностью помыть тарелку и кружку. Амина посмотрела на Лейлу, затем на старшего и младшего братьев. Багаудин обошел Зелима с другой стороны, громко ставя рядом свою кружку. Посуда от моющего средства становилась пенной, запахло лимоном. Помытую тарелку Зелим переложил на сушилку и вдруг заметил, как Амина подошла к Багаудину, недовольно хлопая его по плечу. Она вздёрнула подбородок, скрещивая руки на груди. Все присутствующие на кухне помнили, что и у Багаудина когда-то была не короткая стрижка. Будучи маленьким, он так повторял за папой, а уже после армии начал стричь волосы. Теперь Зелим подрожал папе. — Дир инсул гьадиналго рас рукьана, — пожимая плечами, Зелим закрыл кран и стряхнул воду с рук, сразу же беря полотенце, висящее неподалёку. — Так быстро забыл, — неуверенно прошептал Зелим и посмотрел на Багаудина. Лейла встала и ушла в свою с Аминой комнату. От греха подальше. — Не забыл я, помню. Думаешь, я настолько бесчувственный, чтобы о таком быстро забыть, м? — Багаудин, покачав головой и слабо улыбнувшись, покинул кухню, заставив Зелима тут же пожалеть о своих словах. Он вышел за старшим братом, наблюдая, как тот надевает обувь возле входной двери. — Дур школалъул щвезегIан баччизе? — предложил Багаудин, не смотря на Зелима, и брякнул ключами. Недолго думая Зелим согласился только для того, чтобы Багаудин подождал его, и они вышли вместе. Желание пройтись до школы пешком до сих пор присутствовало, просто хотелось ещё и извиниться за свои необдуманные слова. Прихватив перед выходом бежевую куртку, сменную обувь и рюкзак, Зелим попрощался с сестрами. Зелим, поспевая за братом, выбежал из квартиры, прикрывая за собой дверь. Если бы старший брат не опаздывал, они могли бы спуститься по лестнице, не дожидаясь лифта. Вскоре открылись двери. Братья оказались внутри, и между ними повисло неловкое и напряженное молчание. Оно росло с каждой секундой, и лишь звук работающего механизма лифта и кашель прочищающего горло брата нарушали тишину. Зелим привставал на носочках, качаясь вперёд и назад. В его голове крутились слова. «Прости меня, Багаудин», «Не стоило мне так говорить», «Я был неправ», «Прости». Он мог бы без проблем их сказать, осталось только найти подходящий момент. Выйдя наконец-то на улицу из душного подъезда, Зелим вдохнул полной грудью свежий воздух, прикрывая глаза. Холодный ветер трепал выбившиеся из пучка пряди; почувствовав приятную дрожь, разгоряченный после сна Зелим тут же натянул на себя куртку. Багаудин шутливо пихнул его в бок, тихо сказав: «Брысь с дороги», и подошел к своей машине, ещё вечером припаркованной прямо у подъезда. Багаудин обычно парковался в другом месте — прямо под окном их квартиры. На вопросы по типу «Почему именно под окном?» Багаудин отвечал так: «Если машина начнет сигналить, я сразу смогу увидеть, что с ней произошло». Зелим наблюдал за братом, и на удивление он не торопился, хотя всё утро бурчал о том, что опаздывает. Бедная Амина, которой он вынес мозг. Зелим в очередной раз вдохнул холодный воздух, чтобы привести мысли в порядок, и шагнул вниз по ступенькам. Багаудин достал ключи из кармана ещё до того, как Зелим спустился. Открыв дверь и только собравшись сесть внутрь, он остановился, заметив то, что Зелим не собирался садиться к нему в машину. Оглянувшись, Багаудин заметил, как виновато смотрел на него Зелим, остановившись в паре метров от автомобиля. Громко вздохнув, он на пару секунд прикрыл глаза и подозвал младшего брата, и как только тот оказался рядом, Багаудин тяжело опустил руки ему на плечи, сжав. Крепкой хваткой старший брат удерживал его на месте. Изредка Зелим переминался с ноги на ногу, когда Багаудин, разогревая, сильно похлопывал ему по плечам. Терпеливо относясь к таким прикосновениям, Зелим ожидал от брата любых слов, будь то упрек или нечто другое. Багаудин же хотел дать ему совет, желательно из своего жизненного опыта, зная, что, как и все младшие братья, Зелим равнялся на него. Все же молчание слишком затянулось. Никто из них не собирался, судя по всему, говорить первым. Зелим решил взять инициативу на себя и напомнить Багаудину, что тот опаздывал на работу. А так же упомянуть, что если сейчас его не отпустят, то он опоздает в школу. Заметив, что младший брат собирается заговорить, Багаудин наигранно кашлянул, перебив его. — У тебя в школе все хорошо? — неожиданный вопрос Багаудина заставил Зелима впасть в ступор. — Или опять одноклассники достают? — он заметил, как Зелим открыл рот, чтобы что-то сказать, но вместо этого лишь похлопал светлыми ресницами, делая вид, что не понимает, о чем его спрашивают. Зелим так и делал, мол, что, простите? Меня обижают? Да нет, вам показалось! Плечи младшего приподнялись и вновь опустились. Зелим отвёл взгляд, рассматривая висящие электрические провода. Затем подул ветер, и он съёжился. — Вчера Коля звонил, сказал, что я тебе нос сломал, представляешь? — Багаудин вновь привлек внимание Зелима, который упорно рассматривал провода, хотя они явно его не интересовали. — Я вот помню другую версию, а ты? — по спине пробежали мурашки. Зелим нервно сжал руки, весевшие вдоль тела, в кулаки. — Асфальт носом пропахал из-за шнурков, так? Зелим фыркнул, вспомнив, что сказал совсем не так. Но суть Багаудин передал правильно. Даже если слова Зелима отличались от сказанной сейчас фразы старшего брата, он помнил, что упоминал шнурки, из-за которых споткнулся. Ну, не пропахал же всё-таки… — Мама ещё в тот день к твоей классной руководительнице сходила, она сказала, чтобы мы тебе запретили к турникам подходить, — Багаудин слишком театрально говорил, ухмыляясь. — Ты же грохнулся оттуда, м? Вот тут до Зелима хорошенько так дошло, что просчитался он, совсем позабыв, что для всех спросивших его людей он придумал разные оправдания. Прикрыв глаза одной рукой и подняв голову вверх, Зелим тяжело вздохнул, вызвав у Багаудина взрыв смеха. Сжав сильнее плечи младшего брата и тряхнув его из стороны в сторону, Багаудин вновь вернул его внимание к себе. Смущенный своей же ошибкой, Зелим посмотрел на брата, уже хотел отстраниться от него, уйти далеко и надолго. — Ты чего так неумело врешь-то? — Багаудин безудержно гоготал, не давая Зелиму сказать ни слова, и почувствовал шутливый тычок от брата. — Я уже маме не стал говорить о твоём… — Багаудин воздержался от сквернословия, — начнёт ещё нервничать и пыхтеть, сам же знаешь, — он наблюдал за расплывающейся улыбкой Зелима. Багаудин добавил уже серьёзнее. — И вообще, давай я наведаюсь к тебе в школу. Покажусь, так сказать? По спине прошлась неприятная дрожь до самого затылка. Сердце быстро застучало, будто собиралось выпрыгнуть из грудной клетки. Колени подкосились, и Зелиму потребовалось много усилий, чтобы продолжить стоять на ногах. Отрицательно покачав головой, Зелим вспомнил весь тот ужас, который ему пришлось пройти, когда Багаудин наведался в его школу год назад. И это он называл «просто показаться»? Зелиму пришлось переводиться в другую школу после его посещения! По сей день этот случай из воспоминаний подкрадывался к нему, снился в самых страшных кошмарах, не давая ночью спать. Когда Зелим задумывался, прокручивая эту ситуацию в голове, где бы то ни находясь, ему хотелось забиться в ближайший угол и остаться там навсегда. — Не надо, Багаудин! — горло пересохло, голос прозвучал жалко и умоляюще. Быстро отведя взгляд за спину брата, Зелим попытался успокоиться. Голова начинала гудеть, в ушах звенело, а кровь стучала в висках. Он покачал головой для убедительности. Между ними вновь повисло молчание. Они просто стояли. Багаудин рассматривал лицо Зелима, задерживая взгляд на его пластыре. Время приближалось к восьми, и если ещё чуть-чуть дольше Багаудин задержит его, Зелим может опоздать в школу. Багаудин же, кажется, уже не переживал о своей работе. — Огромное тебе спасибо, правда, — он вкладывал в слова искренность. Зелим коснулся запястья брата и сжал его. — И прости за те слова, что я сказал тебе дома. Еще и перед сестрами. Некрасиво было с моей стороны тебя обвинять и выставлять бесчувственным. Багаудин махнул рукой, давая понять, что он не в обиде, потом старший брат отпустил плечи Зелима и наконец-то сел в машину, заводя её и поправляя салонное зеркальце. Его темно-зеленые глаза метнулись в сторону Зелима; пожав плечами, он покачал головой. Но Зелиму все равно стало легче. Будто со словами «прости» весь груз с плеч свалился на землю. Какое облегчение! — Точно не хочешь, чтобы я тебя в школу отвёз? — сменил тему Багаудин, протирая боковое зеркальце рукавом. Зелим же опешил и отказался. — Ладно, береги себя, хорошо? Хотя бы ради мамы. Получив очередной кивок, Багаудин помахал ему и начал выезжать с парковки. Его машина загудела и выехала на дорогу. Зелим стоял возле подъезда какое-то время, смотря ему вслед, а затем развернулся и зашагал в противоположную сторону. Обойдя дом два «Б», он направился в сторону детской площадки, пройдясь по ней, Зелим нашел свою уже излюбленную тропинку.

***

По бокам тропинки росла длинная трава, уже успевшая засохнуть. Вдали виднелся стадион. Посмотрев на время, Ахметов понял, что он успеет прийти как раз к уроку, не опоздав. У него в запасе ещё останется пять–десять минут, которые он сможет потратить на пребывание в раздевалке, а потом прийти в класс ко звонку. Тогда и урок начнется, и никто к нему не полезет. Возможно. Это ведь ещё и от учителя зависит: придёт он вовремя на свой же урок или нет. Первым уроком была алгебра, и, как заметил Зелим, пунктуальности Анастасии Ивановной было не занимать. Ахметов не удивится, если поднимется на второй этаж и будет со всеми одноклассниками ещё пару минут стоять возле кабинета. Его-то новый класс не внушал доверия. И некоторые учителя правильно делали, что не впускали их! Мало ли кабинет сравняют с землей, оставь их без присмотра. Но наблюдать за этим, наверное, было бы очень интересно. Проходя вдоль стадиона, Зелим рассматривал трибуны. Ну, как в кино, честное слово. Ахметов вспомнил, как Багаудин показывал свои фотографии три года назад. Стадион тогда был без ремонта: трибуны старые, на фоне снимка было видно прогнившие доски. Трава с фотографий показалась Зелиму не искусственной, как сейчас, а настоящей. В прошлом году Ахметов приехал в гости и, удивившись новому виду стадиона, не поленился и сделал себе пропуск, валяющийся сейчас где-то во внутреннем кармане куртки. Зелим шел между школьным забором и ограждением около дороги. Кто-то пулей пробежал вперед него. Маленький мальчик, пятиклассник. За ним следом мчалась ещё какая-то детвора, выкрикивающая имена друг друга. Дети играли в салки. Смех первого пробежавшего мальчика был уж больно знакомым, но, призадумавшись, Зелим так и не смог понять, где слышал такой же смех раньше. Ахметов чуть приостановился, заметив впереди Яковлева, Туманова и Анисимову. Они о чем-то переговаривались и, задорно гогоча, не замечали Зелима. Быстренько переобувшись, Зелим поместил свою уличную обувь в пакет и повесил его на крючок. На первом этаже происходила чуть ли не бойня. Ученики спешили по коридору, направляясь в свои кабинеты. Какие-то девочки младших классов упрашивали охранника разрешить им нажать на кнопку школьного звонка. Мужчина пытался игнорировать их, но, судя по его закатанным глазам и по тому, как он сделал шаг назад, он сдался. Зелим не забыл оставить в раздевалке свою куртку и быстро оказался возле кабинета алгебры. Сев возле окошка, Ахметов достал учебники, тетрадь и пенал, расставив всё перед собой. К нему сразу же повернулся Рома, протягивая ладонь, чтобы поздороваться. За ним повторил и Максим. Аида, сидевшая по соседству, поздоровалась словесно и слегка кивнула. — В линзах? — спросил Шувалов, замечая отсутствие очков, и подпер подбородок ладонью. — Так необычно. Решил без них походить или что-то подоб… — к сожалению, Рома не успел договорить, так как на парту позади Аиды с грохотом приземлилась Малика. — Ром! Дашь ручку? А то я свою в пятиклассника пульнула, а он её себе забрал, — голос Мелхиевой звучал почти что оглушительно. Она мельком взглянула на новенького, отвернулась, а затем ошарашенно уставилась, будто перед ней сидело инопланетное существо. — Опачки! Твои глаза такие маленькие, оказывается, аж непривычно! — Малика привстала со своего места и, потянувшись через всю парту, бесстыдно схватила за щеки Зелима. От таких прикосновений его губы надулись. Комментарии насчет глаз, доставшихся от мамы, которые были чуть уже, чем у брата и сестер, его не удивили. Поэтому Ахметов покорно продолжал сидеть в том же положении, ощущая чужие ладони на щеках. Только становилось немного дискомфортно из-за того, что Малика задевала зону синяка. Поэтому Зелим и поморщился. Малика хлопала своими густыми ресницами, разглядывая лицо Зелима. Возможно, это было случайным действием или, может, ему показалось, но у Зелима создалось ощущение, будто Мелхиева погладила его большим пальцем именно в том месте, где заканчивался синяк. Почувствовав это, Зелим отвёл взгляд. — На, возьми, — вместо Ромы, ручку передала Надя, тыкая подругу в плечо и заставляя при этом ещё и отпустить бедного Зелима. — Чего ты так к людям лезешь? То к малышу в коридоре пристала, то к Зелиму. Не надоело беситься? — Акулова задавала вопросы с интонацией старшей сестры. Зелим вспомнил, как Амина в детстве так же упрекала его за баловство. Следом за ручкой Малика попросила у Нади подставку для книг, чтобы чуть что положить туда свой телефон. Услышав отказ, Мелхиева принялась убеждать Акулову, что перед ней сидит Ахметов, и за его спиной её и так не будет видно. Это сработало. Малика радостно получила подставку, сияя, словно звёздочка. По её скромному мнению, Наде ничего больше не оставалось делать кроме, как прикрыть глаза, собираясь с мыслями, и попрощаться с бесценной вещью. — А что тут такого? Может, я хочу быть со всеми приветливой, а вы все, гады, не цените меня, — Малика достала учебник алгебры, поставив его перед собой. — Между прочим, я не в плохом смысле про глаза говорила. Если тебя это обидело… — Мелхиева посмотрела прямо на Зелима, но не успела договорить. — Ничуть, не переживай, — мягко перебил её Зелим, сидя в пол оборота к ней. — Мне самому брат говорит, что я на крота похож без очков. Не то, чтобы я это отрицал, — Ахметов не понимал, почему он этим делится, но чтобы разбавить обстановку, попытался хихикнуть, оглядывая ребят. Под партой он сжимал пальцы, смущаясь и думая о том, что лучше бы ему поскорее замолчать. — Как по мне, не похож ты на крота, — Зелим перевел взгляд на Рому, тот прочистил горло, выпрямляясь, задёргал плечами. — Симпатичный разрез. Можно даже сказать, эстетичный. — Да-да! Такой прищур! — Малика захлопала ладонями и протерла их, как муха. От неожиданности Надя вздрогнула, переводя взгляд на неё. — Как будто ещё подозреваешь нас в чем-то, — голос понизился до шёпота, но секунды не прошло, как она продолжила обычным тоном, — лис, одним словом, — вынесла свой вердикт Мелхиева и довольно откинулась на спинку стула, будто одержала победу в напряженных дебатах. Зелим почувствовал, как его щеки порозовели. Он приглушенно хмыкнул и, сев прямо, схватил ручку. Ахметов не слишком редко, но и не часто получал в свой адрес комплименты по поводу внешности. Да и считал это необязательным. И то, что его назвали лисом, можно было и не предписывать к похвале. Но всё равно приятная теплота разлилась в груди, и улыбка расплылась по лицу. Он часто наблюдал за людьми, за особенностями их внешности. Будь то родинка, шрам или же ямочки на щеках, что угодно. Вот в чем Зелим был уверен, так это в том, что его сёстры очень красивые. По-другому он и не мог думать. Когда они учились в Дербенте, Зелим видел, как за Аминой и Лейлой ухаживают мальчики: дарят им подарки, цветы, говорят милые слова, провожают до дома или же защищают от других. Тогда он брал пример с тех парней и пытался такими же методами понравится девочке из старой школы. И у него с ней что-то получилось бы в будущем, если бы не одно но — бывшая одноклассница ему не нравилась в романтическом плане. Только ухаживать за ней было одно удовольствие. — А если не секрет, — Аида всё это время, как оказалось, разглядывала новенького. — Почему решил без очков ходить? Тебе в них неудобно? — Рудзиева осеклась и мельком глянула на последние парты второго и третьего ряда. — Или из-за их шуток? — Аида отвернулась обратно. — Шуток, — фыркнул Рома, ненароком подслушав слова Аиды, и развернулся к ним, вмешавшись, — эти идиоты, по-твоему, просто шутят? Нет, бывают у них удачные дни, когда они вытворяют что-то смешное. Что-то смешное для всего класса. Но с ним, — Шувалов указал на Ахметова, — они не просто шутят. Это уже издевательство, — Рома обратился к Зелиму. — Тебе не стоило из-за этих придурков жертвовать своим комфортом, — Шувалов попал прямо в цель. — Я не из-за них не надел. Просто очки сломал, — Зелим неосознанно задышал быстрее, почувствовав себя провинившимся, — стекло треснуло, — уточнил Ахметов, и в воспоминаниях сразу всплыл образ того, как выглядели очки. Назвать их просто треснувшими было равносильно тому, что уверять кого-то, что он умеет ходить по потолку. Спас Зелима от дальнейшего разговора оглушительный звонок, прозвучавший именно в тот момент, когда в кабинет вошла Анастасия Ивановна и Василиса. Журнал находился в руках у старосты и тут же отправился на рабочий стол учительницы. Примерно три минуты спустя дверь кабинета распахнулась, и на пороге показались люди, заставившие Зелима сразу же отвести глаза на свою тетрадь. Не от стыда или страха. Обыкновенная реакция живого организма — не смотреть на то, что неприятно. Ведь куда лучше разглядывать открытую тетрадь по алгебре, чем одноклассников-грубиянов. Егору и Никите за не такое уж и огромное опоздание разрешили зайти. И пока они шли между рядов к своим местам, в кабинете успел подняться шум. Анастасия Ивановна успокоила всех, постучав ручкой по столу, и начала урок. Посторонние взгляды на себе Зелим чувствовал очень даже хорошо, но не стал оглядываться на того, кто сейчас сверлил его затылок. Ведь это был либо Бабочкин, почему-то решивший, что может позволить себе безнравственное поведение по отношению к другим ученикам. Либо его излюбленный друг Гронский. Бывает, нет-нет, прохода не даст Ахметову. В буквальном смысле. Встанет перед ним, нелепо позыркает глазками и упорхнёт восвояси. Может, ещё и скажет что-то гениальное, что на ум придет, когда настроение отличное или рядом группа поддержки. Зелим по привычке коснулся носа, пытаясь поправить несуществующие очки, и прикрыл веки. Ох, эти два дня как же он по ним сильно скучал! Даже нос теперь с горбинкой. Только ради того, чтобы несчастная оправа удобно сидела. Иногда с ними и бывало неудобно, например, лежать на боку, заходить из холода в помещения потеплее или, наоборот, выходить, есть горячую еду, от которой исходил пар. Стерпелось и слюбилось. Если взглянуть с одной стороны, Зелим особо-то Егора и не винил. Сам ведь тоже сглуповал. По-началу забыл, куда положил очки, а в последний момент вообще отступил и всё. Гронский, судя по его виноватому выражению лица, уступил, наверное, намереваясь отдать очки обратно их хозяину. Но с другой — чего он пытался добиться этими выходками? Неужели Гронскому действительно просто хочется поговорить и выяснить то, что произошло аж две недели назад? Тогда зачем понадобилось так грубо ни с того ни сего отправлять Зелима… Ну, понятно куда! Ещё и после такой речи. Ахметов перед сном сочинял её, считал самой гениальной на свете, прочитал книжку. Ему до сих пор было неловко, что он затронул тему прощения в классе. И ради чего, спрашивается. Ахметов тряхнул головой, отгоняя от себя постепенно надоедающие мысли, пытаясь сконцентрироваться на уроке и словах учительницы. Смотря на доску, где уже были расписаны формулы, Зелим так же мельком взглянул на спину одноклассника Ромы. Зелим не так уж и хорошо его узнал, но мог сделать пару выводов из наблюдений, что парень с ним очень вежлив. С остальными Рома мог общаться с сарказмом, ноткой недовольства, раздражённо, но к Ахметову было совершенно другое отношение. Скорее всего, это была обычная вежливость к новому человеку в их коллективе. Шувалов ещё с первых дней, как защитил от агрессивного одноклассника, оказывал ему помощь. В день рассадки Зелим не решался подойти к старосте и попросить место подальше от компании Бабочкина. Рома взял эту инициативу на себя. Сказав при этом, что последние парты — это минное поле, и лучше пусть новенький сидит ближе к нему. Ахметов против-то и не был. Наоборот, хорошо, когда к тебе проявляют человеческую доброту, а не беспочвенную агрессию, взявшуюся из ниоткуда. С Ромой и Максимом было приятно вести диалог. Они вели себя сдержанно и умели находить правильные слова. Чуть что не сквернословили, не набрасывались, не разобравшись ни в чём. Очень хорошие парни. Хотя Ахметов всегда придерживался правила, что сначала следует понаблюдать за кем-то, а потом уже делать окончательные выводы. Ведь мало ли Зелим расхвалит кого-то, а он бац! Подножку тебе подставит. Просто потому, что ты… Ну, ты такой! Не подходишь под чьи-то стандарты. Было уже такое, проходили. Вот с девочками дела обстояли куда проще. С той же Маликой; сейчас она сидела и грызла кончик чужой ручки, смотря на доску. Алгебру, как заметил Зелим, она недолюбливала, да и всё, что связано с этим направлением. Но очень старалась. В этом он признаётся. Кажется, Мелхиева предпочитала уроки такие, как литература, история или обществознание. Там она была активной, поднимала руку для вопросов или ответов, писала конспекты. Баловалась, конечно, пуская солнечные зайчики по потолку класса. И учитель истории — Валерий Фёдорович — один раз подумал на Ахметова. В тот день солнышко светило только на него. Как назло… Надя Акулова была поскромнее и поспокойнее. Настоящие друзья, что ж сказать. Училась прилежно, разговаривала уверенно, хоть и тихо, а главное, чуть что не давала в обиду Мелхиеву, которая любила ещё и словесно с кем-то поцапаться. С Зелимом она редко разговаривала: только по учёбе или же, как сейчас. Надя могла принимать участие в обсуждении общей темы, хоть и не так активно, как Малика. Ахметов ещё заметил, что у неё была привычка поправлять и так заправленную прядь за ухо, когда её что-то смущало; в такие моменты она покрывалась румянцем. Остальных одноклассников узнать хоть немного, как этих ребят, не возникало возможности. Все были в своих так называемых компаниях с общими интересами. Ахметов же облегченно вздыхал с мыслью о том, что ему, наверное, удалось вписаться в определенный круг новых одноклассников. Безопасный и мирный круг. Интересно, если бы у него не было плохих взаимоотношений с Бабочкиным, какое общение у них построилось бы? «Привет, как настроение?» — Ахметова это вполне бы устроило, ведь в доме у Коли они перекинулись примерно парой фраз, и в его адрес до вечера никто ничего не предъявлял. Даже этот Егор горел желанием с ним поговорить, а упрямство Зелима, словно скованное до этого цепями очень долгое время, сделало только хуже. Если Гронский и вправду не имел плохих намерений, а просто хотел выяснить что-то, значит, Ахметов сам всё испортил? Точно ведь… Ещё и посмотрел так, будто Егор ему всю жизнь испортил. А на самом деле Зелим обиделся лишь на некоторые слова. Ну, послал он на три веселых буквы, с кем не бывает? Разве можно дуться из-за таких пустяков? Ахметов чуть зажмурил глаза, ощущая стыд за своё поведение. Мог ведь на уступки пойти, как он это делал всегда. Никто бы не умер. Выслушал бы, что Гронский ему хотел налепетать, и всё. Не было бы потери драгоценных очков, и не пришлось бы носить дурацкие линзы. Нет, дела обстояли бы куда лучше, если бы изначально Ахметов не спровоцировал конфликт. На линейке Зелим не должен был хватать Егора за руку, требуя извинений. Ещё и обозвал его! Стыд-то какой! Никогда Ахметов себе такого не позволял. Тем более Зелим думал, что Гронский не специально: спешил куда-то, да и по нему было видно, что он уже чем-то был то ли разозлен, то ли расстроен. И Бабочкин не вмешался бы. Хорошо, если Егор вновь к нему подойдёт. Неважно где и когда. Зелим не станет выделываться и строить из себя не пойми кого. Ахметов всё-таки был за мирное решение проблем. Ничего страшного точно не случится.

***

После четвёртого урока Зелим пошел в столовую. Свои вещи он предварительно оставил в кабинете физики, где у них должен был проходить следующий урок. На удивление день проходил спокойно, никто к нему не подходил, не врезался в него специально, и оскорблений Зилим в свой адрес не слышал. Ахметов, как оказалось, всего лишь драматизировал, думая, что не видать ему спокойной жизни — будет он козлом отпущения до последнего вздоха. Сразу стало ясно, что никто из компании Бабочкина больше не горел желанием оскорблять или подкалывать новенького. Делали вид, что его не существует, занимались своими делами и проводили время, как обычно. Это, конечно же, ни чуть не беспокоило Ахметова. Только вот жалко, что он сам упустил шанс поговорить с Егором. Ведь теперь и подойти не сможет. А то, как получается? Избегал его всё время, идя домой и видя Гронского с Ульяновой, ускорял шаг, всячески сводил контакты на нет… Зелим считал, что будет выглядеть крайне глупо. Подумают ещё, что у него с головой не всё в порядке. Оно ему надо, спрашивается? Тем более никакие плохие предчувствия не возникали, а на такое Ахметов моментально реагировал. И если все впредь будет так, то и менять ничего не надо. Всего лишь год проучится, сдаст все нужные экзамены и, может, обратно в Дербент вернётся. А там и дом родной. Поступит в вуз, который присмотрел до переезда, ещё и доступ к морю откроется. Одним словом, у него жизнь наладится. Чуток потерпеть — и всё! Ахметов с отличным настроением уже подумывал, как сейчас покушает спокойненько в компании самого себя. Дальше уже можно было с удовольствием пойти на излюбленную физику. Потом пройдут последние два урока, и сегодняшний день, считай, был не таким уж плохим. А когда Зелим вернётся домой, то поможет Амине с домашними делами, сделает уроки, а вечером устроит пробежку по стадиону или же вообще по лесу! Зелим даже может попросить Лейлу взять его на подработку после школы: будет помогать ей и без дела сидеть не станет. Ей как раз требовался помощник. А чем её брат не подходит для этой роли? Тем более, когда ему самому в радость. Зелим, взяв свою порцию еды у буфетчицы, оглянулся в поисках укромного местечка для себя. Столов было предостаточно, и, заняв свободный, Ахметов взял вилку и принялся неторопливо кушать. Еда в этой школе ничем не отличалась от той, что была в бывшей. Такие же макароны, такая же подлива. Отличалась лишь атмосфера, которая царила в помещении. Если там, где учился Ахметов, в столовой ученики вели себя сдержаннее, то тут… Зелим жалел свои барабанные перепонки, готовые лопнуть от визгов, гула и криков в любую секунду. Благо Ахметов ел быстро, в тарелке уже осталась лишь половина порции. Это был его первый и, скорее всего, последний раз, когда он посещает столовую. — Фу! Это что таракан? Собственные пальцы окаменели, сжимая металлическую вилку с проткнутыми макаронами; она застыла в воздухе, так и не дойдя до рта. Губы остались приоткрытыми и начали подрагивать. В горле моментально пересохло. Взгляд был устремлён в центр тарелки, где вроде бы недавно лежала аппетитная и вкусная еда, но сейчас она чётко воспринималась как оставленные после кого-то объедки. Мерзкие объедки. Неясно, кто задал вопрос. Маленькая девочка с двумя косичками, плетущая браслеты из резинок, или мальчик младших классов, который сейчас изображал тошноту, попутно хохоча над испугавшимися одноклассниками. Сердце застучало со скоростью света, словно пытаясь вырваться из грудной клетки. Дыхание участилось, сбилось и стало неровным. Дрожащая рука выпустила вилку, и металлический лязг на секунду отвлёк учеников от насекомого, но их внимание вернул другой голос. — Ползёт-ползёт. Смотри! Медленно повернув голову в сторону поднявшегося шума, Зелим тут же пожалел, увидев на стене огромного таракана. Он держал путь наверх, ползя зигзагом и иногда останавливаясь. Коричневое пятно с отвратительно шевелящимися усиками, кривыми и скользкими лапками, с крыльями, сложенными на спине. Для чего этим тварям вообще нужны крылья, если они практически ими не пользуются? Переминаясь с ноги на ногу, Зелим сделал шаг, не отводя взгляд от мерзкого насекомого. Ведь если он перестанет смотреть, то ненужные крылья пригодятся таракану, и он полетит в его сторону. Заползёт под рубашку, будет разгуливать по телу, щекоча своими лапками и кусаясь. В голове зазвучала тревога, пот уже лился как из ведра, а по позвоночнику пробежали мурашки, которые сейчас ощущались, как куча мелких отвратительных насекомых. Зелим рванул с места, так и не убрав за собой тарелку; он выбежал в коридор, сбивая на своём пути учеников и мямля слова извинения. Голос звучал тихо и жалко. Он зажал рот рукой: утренний завтрак и недавний обед возвращались обратно по глотке. В горле першило, глаза сильно щипало, навернулись предательские слёзы, застилая взор пеленой. Лишь бы не заплакать. Не здесь и не сейчас. Дверь уборной Зелим чуть ли не снес, продолжая прижимать ладонь к губам; рвота накапливалась во рту. Она лезла дальше, вверх по дыхательным путям, и внутри носа зашипело, из ноздрей потекла вязкая жидкость. Краем глаза в зеркале он увидел своё до ужаса побледневшее лицо. Глаза распахнутые, влажные и наполненные паникой. Перед ним вдруг выскочил ещё один ученик, и, не заметив его, Зелим врезался, ударяясь лбом, жмурясь и выплевывая еду прямо ему на рубашку. Откашливаясь, он попятился назад. Ноги внезапно ослабели, перестали его держать, и он упал. Всё стекало по подбородку вперемешку с собственными слюнями и соплями. В висках больно пульсировала кровь, в ушах стоял гул, Зелим осипшим голосом попытался извиниться, но всё, что он мог сделать, это издавать писки и всхлипы. От стыда перед другим учеником воздух в легких кончился. Задыхаясь, Зелим крепко схватил воротник рубашки, оттягивая его дрожащими руками, и пару пуговиц с треском отлетели. — Еб твою мать! — в страхе Зелим поднял глаза, встречаясь взглядом с ошарашенным Никитой, который так и замер, приподняв руки. Его рубашка была перепачкана кусочками еды, приобретшими зеленоватый оттенок. — Ты, бля, больной совсем? — голос Бабочкина хрипел от злости. Никита стоял, смотря на валявшегося на полу Ахметова. Лицо одноклассника покраснело. Возникло ощущение, будто в любой момент он был готов набросится на новенького. — Я… — Зелим почувствовал, как еда вновь плывёт по его глотке вверх. В этот раз он крепче закрыл губы двумя руками, а пальцами сжал нос, чтобы хоть как-то предотвратить повторяющийся позор. Ему сейчас хотелось провалиться под землю или вернуться назад во времени и не заходить в эту злосчастную столовую никогда в своей жизни. — Никита, что у тебя там? — из кабинки туалета вышел Туманов, сразу замечая вскинутые руки друга. И когда Бабочкин развернулся к нему передом, Костя раскрыл рот от удивления. — Ха-ха! Ты чего? — Костя заметил сидевшего на кафельном полу Зелима и чуть успокоился, увидев его состояние. — Тебя он облевал? Чего это с ним? — Туманов шагнул к Бабочкину и скривился, ощущая вонь. Не стесняясь, он отгонял неприятный запах, размахивая рукой. Позади Туманова дверь кабинки отворилась, и оттуда показался Олег. Увидев Бабочкина, Яковлев не удержался от гогота, бесстыдно указав пальцем на него. — Никит, тебя что так раскумарило? Ха-ха! Это чего, слайм, что ли? — Яковлев высунул язык, прикусив его, и в следующую секунду получил подзатыльник от Туманова, который сам же еле сдерживал новый поток смеха. — Не, правда, похоже же! — не унимался Олег, рассматривая разъярённого Никиту. Костя закатил глаза, ухмыляясь, и взмахом оторвал длинный кусок туалетной бумаги, передавая его в руки Никиты. Туманов попытался помочь ему оттереть бедную рубашку. Олег крутился рядом, делая вид, что помогает, хотя больше хихикал и мешался. Ахметов глубоко дышал, разжав нос. О нём, кажется, на время забыли. Вскочив на ноги, Зелим кинулся к раковине; он опустошил желудок, кашляя и жадно вдыхая воздух ртом. Плечи тряслись, глаза закрылись от усталости, а руки крепко сжимали край умывальника. С правой стороны суетились одноклассники, Зелим слабо хмурил брови, чувствуя, как огромная вина и стыд перед ними распространяется с неудержимой скоростью. Открыв кран, он моментально зачерпнул в ладони холодную воду и стал умывать лицо; он похлопывал себя по щекам, пытаясь прийти в чувство. Ахметов набрал в нос воду, высмаркиваясь, потом прополоскал рот и выплюнул. Легче не становилось. Зелим ощутил, как его плечи грубо сжали и, развернув резким рывком, прижали к ближайшей стене, схватив за разорванный воротник. — Ты под кайфом? Ты чего творишь? — Зелим, чувствующий себя и так ужасно, зажмурился от громкого голоса Никиты. Открыл рот, пытаясь сказать хоть что-то, но не смог. — Чего это ты не извиняешься, а? Вроде бы трепал что-то про прощание и всё такое, а сейчас стоишь, ебалом щёлкаешь, — Бабочкин тряхнул Ахметова, заставляя икнуть. — Прости… — еле выдавил из себя слова Зелим. Он оглянулся на Костю и Олега, ожидая, что те успокоят своего друга, видя, в каком состоянии он находится. Ахметов опустил глаза и почувствовал, как по щекам потекли слёзы. Этого он хотел меньше всего. Никита вдруг осёкся, отпустил его, делая шаг назад, и оглянулся на Костю, который только пожал плечами. Олег схватился за затылок, неловко протирая его, и вовсе отвёл взгляд. Бабочкин приблизился к раковине, повернув кран и намочив руки, он брызнул в еле стоявшего Ахметова. Прилетевшие холодные капли заставили Зелима заметно вздрогнуть. — «Прости» своё в жопу себе засунь, урод узкоглазый. Так и знал, что с тобой что-то не так, — Бабочкин, может, и почувствовал глубине души жалость к нему из-за немощности, но, помня про свою перепачканную рубашку, он мог испытывать лишь ярость. — Давай помогу умыться, — Никита резко схватил его за растрёпанные волосы и толкнул в Костю. Заплетаясь в собственных ногах, Зелим влетел в Костю, лицо которого молниеносно скривилось, когда он почувствовал запах недавней рвоты. Туманов оттолкнул его в сторону Яковлева. Зелим, как безжизненная кукла, попадал то к одному однокласснику в руки, то к другому. Эта карусель заставила его горло першить вновь. — Поднимите его, — скомандовал Никита, и на плечах Зелим ощутил чужие руки. — Перевернем его, ему же будет неудобно умываться, — Костя с Олегом одновременно оторвали ноги Зелима от пола. Пытаясь вырваться из чужого захвата, Зелим извивался как дождевой червь, но из-за изнеможения не смог оказать должное сопротивление. Ахметов зажмурился настолько сильно, что глаза заболели. Рывком его опустили головой в унитаз, и он врезался лицом в твердую поверхность. Его бока схватила третья пара рук. Ужасный запах ударил в нос, и его голова закружилась с такой силой, будто он и вправду катался на американских горках. Когда Ахметов услышал скрип открывшейся двери, он обрёл волю над собственным голосом. Зелим недолго думая завопил, пытаясь позвать пришедшего человека на помощь. — Нажми на кнопку быстрее! — затараторил Никита, больно сжимая бока Зелима. Все внутренности похолодели, в животе стянулся крепкий узел. — Чё стоишь, Егор? Нажимай! — поторопил Бабочкин, и Ахметов начал активнее барахтаться, заставляя Туманова и Яковлева, которые стояли по обеим сторонам от него, врезаться в стенки кабинки. Гронский же стоял, застыв, и смотрел на открывшуюся картину: Зелим вверх тормашками, голова внутри унитаза. В его руки так крепко вцепились, что костяшки у ребят побелели. Синяки останутся. Никита, хоть и разозленный, но оглянувшись на Егора, смотрел как-то неуверенно, нахмурив брови. В голове крутилось столько мыслей. Гронский не понимал, что ему делать дальше. Он стоял, слушая, как Бабочкин просил лишь об одном простеньком дельце. Ахметов застыл, когда на кнопку слива надавили. Вода попала в нос и потекла дальше по дыхательным путям. Долго неподвижным Зелим не оставался, дрыгаясь и трясясь, он пытался вздохнуть, но поступающая туалетная вода не позволяла ему этого сделать. Глаза больно защипало. Одна линза слетела от напора. Первым его отпустил Олег, явно испугавшись, он вылетел из кабинки, а затем отстранился и Костя, который потерял равновесие из-за ушедшего Яковлева. Бабочкин пошатнулся, отступая и выпуская из рук Ахметова. Зелим грохнулся на пол, откашливаясь и опираясь рукой об этот же унитаз. С волос стекала вода, лицо покраснело. Зелим широко раскрыл рот, громко вдыхая и продолжая давиться кашлем. Послышались стремительно удаляющиеся шаги: кто-то выбежал из туалета, а дверь захлопнулась с такой силой, что уши заложило. Оглянувшись, Ахметов заметил до сих пор стоявшего перед ним Гронского. Они остались наедине. Егор, как всегда, глупо топтался на месте, и выражение его лица менялось с каждой миллисекундой. Но, поняв, что он ничего не скажет, Зелим опустил голову, прикрыв глаза.

***

Зелим сидел на том же месте, где его оставили. Заходившие в уборную мальчики странно рассматривали его и проходили мимо. Трое спросили, в порядке ли он, и хорошо ли он себя чувствует, на что Ахметов пожал плечами. Егор так и не промолвил ни слова. Постоял перед ним от силы минуты три и ушел, наверное, вдоволь налюбовавшись и насладившись захватывающим зрелищем. О чем только думал Зелим, полагая, что тот хочет наладить их общение? С чего это он решил, что Егор хотел помириться, когда просил с ним поговорить? Теперь-то Ахметов был уверен, что Гронский хотел завести разговор с корыстными целями. Иначе быть не может. Неправильные выводы Зелим сделал. Снова ошибся. Но впредь точно подпускать к себе ближе двадцати метров… (Нет!) двадцати километров не станет! В его сторону не то, чтобы смотреть, даже дышать не будет! Зелим достал телефон, каким-то чудом не выпавший из кармана брюк. Быстро разблокировав его, Ахметов зашел во ВКонтакте. Пальцы до сих пор не успокоились и еле заметно подрагивали. Написав Роме сообщение с просьбой принести его вещи в уборную, Зелим выключил телефон, положив его на пол рядом с собой. Не очень-то и хотелось после случившегося просить кого-то о помощи, но Шувалов ведь ему ничего не сделал и… Нет, про Егора он так же думал. Вот опять Ахметов спешит, опять кому-то доверяет, не узнав человека получше. Надо удалить сообщение, пока Рома его не прочитал. Зелим не успел даже притронуться к телефону, как дверь уже характерно заскрипела, и раздались шаги. Ахметов привстал и только было собрался сказать что-то, но увидел перед собой не Рому, а Малику. Она держала его рюкзак. Глаза Мелхиевой распахнулись при виде Ахметова, и, приоткрыв рот, она застыла в немом шоке. — Малика? Ты… Ты что тут делаешь? — вяло спросил Зелим, протягивая руку к своим вещам, но Малика вдруг крепко схватила его за щеки и в этот раз точно погладила. Она усадила Зелима на крышку унитаза, предварительно отпустив его лицо. — Что с тобой произошло?! Почему ты такой мокрый и… вонючий?! — прикрикнув, Малика осмотрела его с разных сторон, схватила рулон туалетной бумаги и попыталась впитать влагу с его волос. Но они были не такими уж и мокрыми так как успели немного высохнуть. — Что я тут делаю? Так ты мне сам написал, чтобы я твои вещи принесла. Это, конечно же, было сложно, учитывая, что у нас урок у Дмитрия Кирилловича, — затараторила Мелхиева и смахнула рукой прядь Ахметова. — Он так возникал, мол, чего это ты с чужими вещами то-то, сё-то, карета старая. — Это мужской туалет, — прошептал Ахметов, поднимая на неё взгляд и встречаясь с недовольными карими глазами. — И что с того? Я типо мутирую или превращусь в амёбу, если буду тут находиться? — Малика заметила, как Зелим потянулся к своим вещам, поэтому наклонилась и подала рюкзак. — Нет, я понимаю, что вы, парни, тут, бывают дни, бомбы откладываете, что аж проходить мимо страшно, — Зелим достал влажные салфетки, но их тут же выхватила Малика, — но я не брезгливый человек, уж поверь, — она провела по его лицу салфеткой и вытерла все ближайшие участки его тела, пока он, отпустив руки, смотрел в одну точку. В голове было пусто. Думать о чем-то Зелим не находил ни желания, ни сил. Ему сейчас больше всего на свете хотелось пойти домой, лечь на кровать и заснуть. Забыть о том, что произошло сегодня. Забыть обо всём. Малика попыталась снять его рубашку, но Зелим уверил её в том, что в этом нет необходимости. — Я тебя проведу до дома, — это был не вопрос, поэтому отвечать Зелим не стал. — Только попрошу Надюху мои вещи вытащить, а то, если вернусь за ними обратно в кабинет, дед меня вместе с говном сожрёт. А он может, — Мелхиева убедительно кивнула, доставая телефон и набирая сообщение. Ахметов кивнул ей в ответ, прекрасно понимая, что стоявшая к нему спиной Мелхиева ничего не увидела. Через минут десять в уборную постучались. Как оказалось, в отличии от Малики, Надя всё же стеснялась заходить в мужской туалет. Акулова передала им то, что Дмитрий Кириллович угрожает пойти к Зоре Николаевне, если они втроём не вернутся на урок. До окончания урока Мелхиева сумела вывести Ахметова из школы, предварительно заскочив в две раздевалки за своей сменной обувью и курткой и за теми же вещами одноклассника. Куртку и сменную обувь Зелима ей удалось угадать аж со второго раза, что было для них успехом. Малика сразу же поволокла Зелима в сторону кондитерской, но заходить внутрь он отказался, поэтому остался ждать на улице. Она вышла оттуда с двумя сосисками в тесте, завернутыми в пакетик, и одной литровой бутылкой негазированной воды. — Ма, угощаю, — Малика передала в первую очередь бутылку, а следом вручила сосиску в тесте, откусывая при этом свою. — Или тебя мутить будет? Ты бледный, как поганка. Могу дать жвачку, — говорила Мелхиева с набитым ртом, отчего её голос становился забавным. — Нет, всё хорошо, спасибо, — поднеся ко рту булочку, Зелим тяжело вздохнул и откусил мягкое тесто, начиная медленно жевать. — С чем сосиски? — поинтересовался Ахметов, краем глаза смотря на Мелхиеву. Из-за того, что одна линза отсутствовала, её лицо было нечётким. — Естественно свинина, — спокойно ответила Малика, проглатывая. Она громко хохотала и била себя по колену, когда Зелим выплюнул кусок, который только-только откусил. — Да шучу я, шучу! Я тоже свинину не ем. С говядиной это. Ха-ха! Не могу! — смеясь, Мелхиева подавилась крошкой, кашлянула, пытаясь успокоиться, и ощутила, как по её спине легонько похлопали. Ахметов и Мелхиева шли по тропинке вдоль школьного забора, и Малика с довольным выражением лица наблюдала за тем, как ей из окна машет кулаком Надя, оставшаяся разбираться одна с Дмитрием Кирилловичем. Завтра её ждет серьёзный разговор с Акуловой. А пока Мелхиева радовалась ещё и тому, что не придётся идти на последние два урока. Ахметов раньше, бывало, прогуливал несколько раз, поэтому сильно не переживал по этому поводу. Он молчал, смотря на землю и пиная попадающиеся по дороге камни. Малика же куталась в теплый пиджак, сжимая лямки рюкзака, и, в отличии от Зелима, шагала бодренько. Малика предложила Зелиму сесть на скамейку и, не дожидаясь ответа, плюхнулась на деревянную поверхность с протяжным охом. Мелхиева положила ногу на ногу, а локти на спинку скамейки и рассматривала небо. Тучи собрались клочьями и растянулись по всему небу, предвещая дождь. Погода портилась с каждой секундой, и ветер дул сильнее. Малика фыркала, мычала и напевала песню на иностранном языке, путая слова и мямля в некоторых моментах. Зелим же сидел, почти не двигаясь, лишь его грудь вздымалась, и медленно опускались веки. Сесть здесь было одним из лучших решений, ведь Зелим мог отдохнуть от недавних событий и подготовиться к тому, чтобы зайти домой. Сестры сразу поймут, что что-то не так, и начнут его расспрашивать о случившемся. Придётся опять выдумывать. Но про таракана Зелим им мог рассказать, ему бы от этого стало легче. По спине будто прошелся электрический ток из-за всплывшего образа насекомого, Зелим зажмурился, отгоняя неприятные мысли, и попытался вовсе не думать. — Так что? — прервала тишину Малика. Свежий воздух хоть немного, но всё же помог Зелиму. Ему по чуть-чуть становилось лучше, и, набрав полные лёгкие воздуха, он выдохнул ртом еле видный клуб пара. — Расскажешь, что произошло? Ну, вообще у меня есть предположения, но… — Меня на Бабочкина стошнило, — перебил Зелим, и Малика прыснула смехом, как если бы услышала самую гениальную шутку на свете. — Ты почему… — Ахметов не смог договорить: голос смешивался с чужим хохотом. Его лицо покраснело от смущения, и Зелим возмущенно запыхтел. — Ха-ха! Поделом ему! Наконец-то! Кто-то должен был это сделать! — Мелхиева хлопала себя по ногам, а затем шлепнула ладонью и Зелима по плечу. От удара Ахметов наклонился вперёд, нахмурившись от щиплющей боли. — Неудивительно, что его вид вызывал у тебя рвоту. Я иногда сама еле сдерживаюсь. Ты бы знал, как я рада, что этот день настал! — Не его вид вызывал у меня рвоту, — резче, чем хотел, проговорил Зелим и замолчал, смотря на Малику. Он успел распереживаться, но по её непринужденному виду можно было сказать, что грубоватый тон ничуть не задел Мелхиеву, и она не приняла это близко к сердцу. — Просто… кое-что другое произошло. Я пошёл в уборную, а он передо мной выскочил, и… — Зелим прикоснулся ладонью ко лбу и провёл пальцами по волосам. Говорить от чего ему поплохело не стоило. — Ой, не парься. Сам же виноват, — Малика не уточнила, про кого именно она говорила, поэтому Зелим принял это на свой счёт, напрягаясь и смотря на неё стыдливо. — Я не про тебя говорю, а про моль мохнатую, — Мелхиева попыталась его успокоить и дотронулась до плеча, сжимая пальцами. — Он совсем совесть потерял, понимаешь? И даже если ты получил за это, Никита не забудет. Такой-то позор. Боже, скажи мне, что это хотя бы кто-то видел! Пожалуйста! Мелхиева вновь начала безудержно хихикать и смотреть на Ахметова с некой надеждой. Неужели ей и вправду так сильно хотелось знать о том, был ли кто-то посторонний во время, так называемого, позора Бабочкина? Да, там и вправду были — Туманов и Яковлев. Затем ещё и Гронский пришёл. Но разве они могли сделать ситуацию хуже для Бабочкина? А, конечно же, могли. Это ведь друзья! Они не упустят случая посмеяться над тем, как на их друга обрушился шквал чужой рвоты посреди учебного дня. От смеха Малики становилось как-то странно легче. Такое чувство, словно в произошедшем ничего плохого не было. И Зелим, наоборот, преподал урок Никите. А может, так и было? Точно. Бабочкин ведь позволяет себе много чего по отношению к Ахметову. А он, что, не имеет права? Ох, ещё как имеет! Теперь уж на все сто процентов! Смущённая улыбка медленно расплылась по лицу Зелима, и он слегка кивнул. Увидев это, Малика чуть ли не начала прыгать от радости; она со всем чувством хлопала ладонью по его спине. Мелхиева говорила о том, какой он молодец, и что она гордится им, как если бы он был её сыном. Они одновременно захихикали, ощущая себя людьми, совершившими великое открытие и внесшими свои имена в историю. Но, скорее всего, для Малики это так и было, поэтому Зелим чувствовал себя лучше.