The Kitchens / Кухни

Небо светлело и темнело, но Сириус так и не чувствовал себя по-настоящему очнувшимся. Время ускользало рывками: сначала дни, потом недели. Он словно пристрастился к наркотику с единственной только целью: чтобы тот бесследно исчез, перестал течь по венам. А Сириус нуждался в нем. Боже, как он в нем нуждался. Ему нужен был Ремус. Он не мог вспомнить, как жил без Ремуса; неужели так было всегда? Неужели Сириус встретил его всего пару месяцев назад? Неужели он действительно ушел? Почти каждый день с тех пор, как Ремус оставил его на берегу озера, Сириус спускался к кухням и с тоской выглядывал из-за угла, наблюдая за тем, как он работал. Это был уже не тот раскрасневшийся, улыбающийся человек, которого Сириус увидел в день, когда узнал о свадьбе. Через потрескивание огня больше не слышался смех, да и теплый свет пламени совершенно не соответствовал тому, как выглядел Ремус: на его лице залегли тени, кожа была бледной, несмотря на жар от печи. Его пальцы работали как на автопилоте, в них не было ни капли страсти, которую Сириус так часто наблюдал. Сириус представлял, как идет вперед, прямо перед миссис Поттер и всеми остальными, и обхватывает Ремуса за талию. Он представлял, как целует его, и к его коже возвращается цвет. Он мог почувствовать, как делает это. Он мог почувствовать смех Ремуса на своей коже, его руки на своей шее, пальцы, теплые от огня. Опять подкрадываешься ко мне, Блэк? Не в силах больше смотреть, Сириус, спотыкаясь, направился к озеру. Он упал на колени на то же, по его мнению, место, где застал Ремуса в скорбной позе в ту ночь. Он погрузил пальцы в песок, песчинки забились под ногти, и посмотрел на совершенно спокойную водную гладь. Не было ни ветра, ни шныряющих туда-сюда рыб, что создавало бы рябь. Полный штиль. Сириус не хотел чувствовать облегчение от того, что Ремус выглядел несчастным. Он никогда не хотел, чтобы Ремус выглядел несчастным. Но, тем не менее, ему было приятно осознавать, что он не единственный, кто не мог дышать. Сириус не мог понять, странно это или вполне ожидаемо, что здесь, на берегу, дышалось ему легче всего. Здесь был источник сердечной боли, но еще это было последнее место, где Ремус обнимал его. Горько-сладко. Разве не такими были их отношения всегда? Теперь они казались еще более горькими. — Сириус. Лицо Сириуса не показало никаких признаков удивления, разве что взгляд стал более сосредоточенным. Он не слышал, как Регулус подошел; он едва ли слышал, как тот назвал его по имени. Меч Регулуса стукнулся с его бедром, когда он сел; идеально начищенные ботинки выглядели странно из-за песка на них. Сириус взял горсть песка рядом с собой, наблюдая, как тот проскальзывает сквозь пальцы. — Так и думал, что найду тебя здесь. Сириус даже не моргнул, просто продолжил смотреть на песок. Он чувствовал, что его тело не подчиняется сознанию, которое говорило посмотреть на Регулуса, оторвать взгляд от колючих песчаных осколков, вдохнуть чуть глубже. — Разве? — Ну, ты приглашал меня сюда достаточное количество раз. — Ну, ты никогда не приходил. Регулус слегка хмыкнул, что могло бы сойти за смех. — Справедливо. Как бы то ни было, ты также ходил сюда, когда мама... — Я помню, — жестко отрезал Сириус, прекращая разговор. — Да, — мягко сказал Регулус через несколько мгновений. — Да, конечно, помнишь. — А затем чуть более решительно: — Я лишь имел в виду, что ты приходишь сюда, чтобы спрятаться от всего. — А ты пришел сюда, чтобы что? Найти меня? Спасти меня? — На этот раз Сириус обернулся к брату, сузив глаза. Регулус спокойно встретил его взгляд. — Они собирались убить тебя. — Смерть — не самая худшая участь, — прорычал Сириус. — Не для тех, кого ты оставишь, — произнес Регулус так, словно не ожидал, что слова вырвутся так легко. Сириус моргнул, и его разум на мгновение снова пробудился. Он смотрел на своего младшего брата и видел более юную его версию: никем не защищенный, кроме как Сириусом, всегда рядом, на вечеринках, за ужином. Он бежал за ним к озеру, несмотря на протесты Сириуса, и омывал прохладной водой его пылающие от ударов матери щеки. В груди вдруг так заболело, что ему пришлось выпрямиться, чтобы ребра не давили слишком сильно. — Рег... Маска невозмутимости Регулуса внезапно исчезла, возможно, сломалась от этого прозвища. Его брови нехарактерно сошлись, а в темных глазах засветилось беспокойство. — Нет, ты должен выслушать меня, Сириус. Я больше не ребенок, я знаю, что делаю. Неужели думаешь, что если бы они убили тебя, то позволили бы мне прийти к власти? Нет. Ответ нет. Ты прав насчет них, и даже мама в глубине души это понимает. — Он покачал головой. — Так что, если тебе станет легче, то просто считай, что я спасал королевство. Не тебя. Но даже тогда... — Он замолчал, словно собираясь с духом, а потом произнес, почти шепотом: — Даже тогда ты должен знать, что это было именно так. Было для тебя, я имею в виду. Сириус смотрел на брата и чувствовал, как его слова били сильнее, чем когда-либо кулаки матери. Что Сириус вообще сделал, чтобы заслужить все то, что, как он теперь видел, Регулус пытался сделать для него? Позволил ему ходить за собой по пятам? Принимал все мерзкое внимание их матери, когда на самом деле оно все равно постоянно было направлено только на него? Сириус ничего не сделал. Он должен был сказать спасибо. Он должен был сказать что-нибудь, что угодно. Регулус просто смотрел на него спокойным и терпеливым взглядом, но не то чтобы ожидающим; он не ждал слов, которые не могли прозвучать. Солнце близилось к закату, и Сириус, наконец, отвел взгляд, щурясь от лучей, позволяя им вызвать пульсацию за глазами. — Я осознаю это. — Это было лучшее, что он мог сказать. Нет, не было. Регулус легко вздохнул. — Я просто... — голос снова смягчился. — Я надеюсь, что ты будешь счастлив, Сириус. — Вряд ли, — голос же Сириуса не был таким мягким. — Нет. — Сириус обернулся, почувствовав твердую руку на плече. Глаза Регулуса были по-прежнему спокойны, но что-то пылало в них. — Нет, ты мог бы. Верно? Ты знаешь это. Ты мог бы. — С чего ты взял? — огрызнулся Сириус. Регулус был очень близок к истине — Сириус мог быть счастлив. Был счастлив. У него был шанс. — Почему ты думаешь иначе? — Регулус ответил до безумия спокойно. — Потому что я родился в этой жизни... — А он родился в своей. — Кровь Сириуса похолодела. Регулус настойчиво продолжил: — И все же вы оба здесь. Сириус сглотнул. Он понимал, какое у него, должно быть, выражение лица, но Регулус не делал ничего, чтобы успокоить его. Взгляд брата был как всегда неподвижен. Сириус почувствовал сердцебиение в горле и попытался проглотить его. — Как... — Я знал, что у тебя кто-то есть. И ты знал, что я знаю. — Регулус опустил руку, на пальце сверкнуло кольцо с маленькими выгравированными на нем «Р. Б.». — Потом во время ужина я увидел твое кольцо на руке того парня и решил, что это за ним ты побежал, когда речь зашла о свадьбе. — Боже... — Сириус прижал руки к лицу, но Регулус одернул их, схватив за запястья. — Сириус, это не проблема. Не для меня. — Как ты можешь так говорить? — Сириус посмотрел на Регулуса; глаза болезненно жгло. — Это не что иное, как проблема. Боже, одно дело — влюбиться в девушку, с которой не можешь быть, потому что это, по крайней мере, нормально, но я... — Его голос оборвался. — Но я должен был взять и... Сириус не смог договорить и закрыл глаза. Он стиснул зубы и склонил голову. — Как ты можешь так говорить? Господи, посмотри на меня. — Они встретились взглядами, но теперь Сириус увидел другого Регулуса. Этот Регулус выглядел старше и ему было больно. Спустя несколько попыток он продолжил, отчаянно надеясь, что Сириус поймет: — Знаешь, что ты — единственный человек, который мне дорог? Единственный, блять, человек. У нас особенно не было братских отношений, но это так. И ты был очень несчастным так долго, а потом наступило это лето. То есть... Ты был чертовски язвительным, как никогда, но ты улыбался, и я не понимал, как сильно мне... этого не хватало. — Слова Регулуса выходили медленно, будто он боролся с ними, понимая их смысл только по мере того, как говорил. Пальцы Сириуса сомкнулись вокруг запястья брата и крепко сжали. Лицо Регулуса слегка скривилось. — Я просто пытаюсь сказать, что... как любовь и счастье могут быть ненормальными? Неважно, с кем. Это счастье, и ты должен гнаться за ним. Это случается не так уж часто, по крайней мере, по-настоящему. — Он покачал головой. — Сириус, любой, кто тебя знает, понимает, что ты не хочешь такой жизни. Никогда не хотел. Ты ненавидишь в ней все, вплоть до того, чтобы просто сидеть на ужине, так что... — Регулус снова покачал головой и слегка улыбнулся, хотя голос был тяжелым. Сириус подумал, что не видел брата улыбающимся уже слишком, слишком давно. — Так что к черту рождение. К черту кровь. Выбери счастье. — Рег... — Голос Сириуса тоже был тяжелым, хриплым. — Он... Он все, чего я хочу. — Тогда сделай это. Ради меня. — Регулус сглотнул. — Сделай это ради себя. Сделай это ради меня. Регулус назвал бы любую причину, лишь бы Сириус принял ее и действовал. Он молился, чтобы его слова дошли до него.

***

В утреннем полумраке комнаты Ремус стоял на коленях на занозистом полу, возле своего старого сундука, и прижимал к груди тапочки Сириуса, проводя пальцами по их мягкой коже. В другой руке было зажато кольцо, на котором мягко вспыхнула «С. Б.», словно насмехаясь над ним. Он почти ненавидел этот маленький неодушевленный предмет за то, что он здесь, за то, что так болезненно напоминал о том, чего Ремус лишился. Почти. Если бы только он не любил это кольцо так сильно. Он сел, подтянул колени к груди и надел мягкие тапочки. Закрыл глаза. Он ненавидел то, как был благодарен за эти мелочи. Они словно прямые дорожки к воспоминаниям, ключевые слова, запускали чувства и тоску одновременно. Ремус чувствовал тапочки на ногах и вспоминал их первый поцелуй, целебную мазь на кончиках пальцев, теплые руки Сириуса на лодыжках. Ремус провел пальцами по кольцу, и пришли совершенно другие воспоминания. Тело Сириуса на его теле, тихий смех до раннего утра, слезы Сириуса на его коже, корзинка с хлебом, выскальзывающая из пальцев. Начало и конец их отношений. Ремус отбросил кольцо и прикоснулся к верху тапочек. Он обнаружил, что больше ему нравилось начало. Ему нужно было вставать. Он должен был приготовить хлеб, яйца. Яичницу для Сириуса. Кто бы мог подумать, что готовка, которую он всегда любил, может стать такой жестокой? В дверь постучали, и Ремус подпрыгнул от неожиданности. — Ремус? — приглушенно донесся сквозь тонкую древесину голос Джеймса. — Минутку! — Он знал, что его голос прозвучал слишком громко и немного натянуто, пока он запихивал тапочки и кольцо обратно в сундук, не потрудившись на этот раз прикрыть их книгами. Это был всего лишь Джеймс, но Ремус ревностно охранял эти вещи, принадлежащие теперь только ему. — Да, входи. Джеймс открыл дверь, просунул голову внутрь и улыбнулся, пусть и довольно грустно. — Привет, — он немного пропел это слово, определенно пытаясь понять состояние Ремуса и, возможно, разрядить обстановку. — Ты в порядке? Ремус снял фартук с крючка у комода и завязал его за спиной. — Да. А ты? — Да, я в порядке, — Джеймс хмыкнул. — Я... отлично. Хорошей субботы! Славной, прекрасной субботы. Джеймс кивнул, раскачиваясь взад-вперед на пятках, и одарил Ремуса преувеличенной улыбкой. Ремус вздохнул. — Я в порядке, Джеймс. — Я тоже! Это так... — Он потер затылок. — Такое совпадение... Не то чтобы это... имело значение. Ладно. Я просто... — Остановишься? — уточнил Ремус. — Именно. Конечно. Да. Определенно. — Джеймс. Джеймс вздохнул, его улыбка померкла. Он поднял руки, сдаваясь. — Прости, я нервничаю! — Нервничаешь? — Ремус поднял бровь. Джеймс вздохнул еще раз и упал на его кровать. — Да. Боже, у меня такое чувство, будто я ношу в кармане чертов свинец. Сириус попросил меня... Боже, неужели я правда вспотел? — Он достал из кармана аккуратно сложенный листок пергамента и стал возиться с ним. — Господи, Сириус прав, мне не следует служить в Королевской гвардии. Сердце Ремуса при первом же взгляде на листок подскочило к горлу. — Джеймс, что... Джеймс сдул волосы со лба и озадаченно уставился в потолок. — Честно говоря, я думаю, что потерял бы сознание. — Иисус гребаный Христос, отдай мне это, — Ремус почти вырвал записку из рук Джеймса и развернул ее, затаив дыхание. Конюшня. Понедельник. Полночь. Он перевернул листок и ухватился за столбик кровати, чувствуя облегчение, разлившееся в груди. Кто говорит о прощании?

***

Весь день Сириус был неспокоен. Он знал, что у Ремуса работа, но с той самой секунды, как Джеймс сообщил ему ответ Ремуса на записку, он подумал, что, может быть, тот бросит все и придет. Ради него, ради встречи. Всего один раз. Но Сириус знал, что не бросит. Он любил Ремуса за это, даже если это сводило его с ума сейчас. Ему казалось, что он видел каждый момент того, как темнеет небо, пока его взгляд метался с него на книжный шкаф и обратно. Сириус попросил принести ужин в комнату, но так и оставил поднос нетронутым, слишком поглощенный ожиданием, облегчением. Первым делом он собирался попросить прощения. Он собирался извиниться за то, что не сказал ему, что позволил уйти. В конце концов, он не попытался сделать этого в прошлый раз. Не совсем. Потом Сириус собирался сказать, что любит его. Потому что он любит, очень, очень сильно. Потом он обнимет его. А потом расскажет об их плане. Когда Ремус вышел из-за книжного шкафа, все это вылетело у Сириуса из головы. Не успел он вздохнуть, как уже целовал Ремуса. Его руки втянули Ремуса в комнату, а через секунду оказались под рубашкой, отчаянно вбирая в себя ощущение его теплой кожи. Ремус был так же нетерпелив, его пальцы запутались в волосах Сириуса и потянули на себя, углубляя поцелуй. Ладони Сириуса добрались до задницы Ремуса, он приподнял его, прижал к столбику кровати и позволил обхватить себя ногами за талию. Они целовались и целовались, насколько хватало воздуха, пока даже этого не оказалось слишком мало. Поцелуй разорвался, и они тяжело дышали друг напротив друга, их губы соприкасались при каждом вдохе. — Привет, — пробормотал Сириус, проведя губами по коже Ремуса и прижавшись небрежным поцелуем к челюсти. Он почувствовал, как на щеке Ремуса появилась ямочка от улыбки, и ткнулся носом в эту мягкую впадинку. — Привет. — У меня есть, — Сириус оставил еще один поцелуй на его коже, — так много всего, что я должен сказать тебе. — И еще один. — Я просто не могу вспомнить, что именно. Ремус поцеловал его, обхватив ладонями за щеки. — Наверное, я должен заставить тебя сказать все это. — Ремус откинул голову назад и издал сдавленный стон, когда Сириус начал вести языком по его челюсти к шее. — Но я, блять, не хочу, чтобы мы говорили, я... Ремус выдохнул, моргнул и провел рукой по волосам Сириуса на затылке. Он попытался встретиться с Сириусом взглядом, удивленный тем, что тот внезапно замедлил движения и поцелуи. То, что мгновение назад было почти укусами, теперь стало мягкими, нежными касаниями. Он чувствовал, как Сириус прижимается лбом к его плечу, как вздымается его грудь. — Эй. — Ремус провел рукой по щеке Сириуса, пытаясь привлечь внимание. — Что случилось? Любовь моя... — Я в порядке. — Голос был приглушен кожей Ремуса, но звучал так, будто Сириус на самом деле был в порядке. — Просто... я думал... — Он выдохнул, дыхание согрело плечо Ремуса. Сириус прижался носом к его шее, трепетно вдыхая его запах. — Просто безнадежно счастлив быть снова здесь. Сердце Ремуса болезненно сжалось от этих слов, и он вдруг отчетливо осознал, что Сириус держит его, прижимает к себе, говорит с ним. От этой мысли его дыхание тоже стало неровным. Ремус опустил голову, прижимаясь носом к щеке и виску Сириуса, пока не спустился ниже, чтобы они смогли спрятать лица в шеях друг друга. Они так и стояли, обнявшись, заново вспоминая друг друга, пока Сириус не прижал Ремуса к себе еще теснее, а затем мягко уложил на кровать. Он слегка улыбнулся, когда попытался подняться, но Ремус не позволил ему. — Я хочу подтолкнуть тебя повыше, чтобы наши ноги не свисали с кровати. — Пусть свисают, если это означает, что я все еще могу чувствовать тебя. Сириус рассмеялся и одним быстрым движением вывернулся из объятий Ремуса, схватил его за бедра и игриво толкнул на подушки, затем кинулся следом с крепким, долгим поцелуем. Он прижимался сверху к Ремусу, совсем немного приподнимаясь на предплечьях. — Ну как? Ремус хмыкнул и перевернул их на бок, чтобы они оказались лицом к лицу на одной подушке. Он спутал их ноги и переплел пальцы рук. — Хорошо. Сириус хотел остаться в этом моменте навечно, с Ремусом, который поглаживал большим пальцем костяшки его пальцев и с нежностью смотрел на него, чуть нахмурив брови. Сириус высвободил одну из своих рук, чтобы разгладить морщинку между его бровей. — Ты думаешь ужасно сильно. Ремус слегка улыбнулся. — Ты передал мне записку, в которой не слишком аккуратно намекнул на возможность сбежать. — Сириус слегка закатил глаза и обхватил Ремуса за талию, притянув к груди. — Но... Когда Ремус замолчал, Сириус толкнул его нос своим, побуждая продолжить. Ремус облизнул губы. — Что случилось? Что заставило тебя сделать это? Передать мне записку... что изменилось? Несколько мгновений Сириус не отвечал, только раз глубоко вздохнул. — Я... Ну, во-первых, ничего не изменилось. Ре, я никогда не не хотел быть с тобой. Ты ведь знаешь это, верно? Ремус кивнул и поцеловал его пальцы. — Я просто понял... — Сириус усмехнулся, больше самому себе. — Мне помогли понять, что я, ну, не обязан быть несчастным, не так ли? Я могу быть самым счастливым человеком на свете, если захочу. — Он протянул ладонь к челюсти Ремуса и провел большим пальцем по скуле. — Мне просто нужно решиться на это. Ремус почувствовал, как беспокойство в груди ослабло, но лишь немного. Сомнения все еще грызли его. Он прислонился к ладони Сириуса, прикусив губу. Сириус слегка повернул к нему голову. — Это не то, что ты хотел услышать. — Нет, — быстро произнес Ремус. — Нет, это было... прекрасно. Никогда не думал, что услышу это. Сириус настойчивее притянул Ремуса к себе. — Тогда что? Все что угодно, Ре. Я дам тебе все, помогу тебе с чем угодно. Ты же знаешь. — Что, если я не сделаю тебя счастливым? — прошептал Ремус и опустил взгляд на тонкий шелк его рубашки. — Что, если я... — Нет, — сказал Сириус просто и твердо и покачал головой, поднимая лицо Ремуса к себе. — Нет. — Он продолжал качать головой, словно Ремус только что сказал самую возмутительную вещь на свете. — Это невозможно. Не для меня. Ни сейчас, ни когда-либо еще. — Сириус... — Я не говорю, что мы всегда будем ладить. Я придурок, а ты любишь осуждать меня за это, что иногда раздражает. — Они оба усмехнулись, и Сириус оставил короткий поцелуй на губах Ремуса. — Но послушай меня, Ре. Боже, дело даже не в том, что я собираюсь оставить позади. Дело не в том, что я счастливее, потому что выбираю жизнь с тобой вместо жизни здесь. Да, это намного лучше, монументально лучше... У меня может быть самая прекрасная жизнь в мире, — его голос стал тише, и Ремусу вдруг показалось, что весь мир остановился, чтобы послушать Сириуса. — И я все равно выберу тебя. — Сириус провел пальцами по вьющимся волосам, спавшим на лоб Ремуса. — Знаешь, почему? Ремус больше ничего не мог, кроме как молча смотреть. Не мог. Он застыл, словно в трансе, и казалось, что его сердце вот-вот разорвется. Потому что он знал, что будет дальше; он знал, и скорее умрет, чем не ответит на этот раз. Тем не менее, он покачал головой. Сириус улыбнулся. — Что ж. Тогда я должен сказать еще кое-что. — Затем его лицо стало более серьезным. — И я очень надеюсь, что ты тоже. — Да, — выдохнул Ремус. Он услышал, как затаилось дыхание Сириуса, и вдруг Сириус навалился на него сверху, прижимая к себе, и Ремус не чувствовал ничего, кроме его тепла. На этот раз Ремус намеренно сцепился с ним взглядами. Он не хотел видеть, как Сириус это говорит; он хотел видеть, как Сириус это чувствует. И его глаза были голубыми, и серыми, и встревоженными, и счастливыми, и такими полными невысказанных слов, что Ремус почти видел, как эти слова отражаются на всем его существе, в очертаниях губ, в хватке ладоней. — Я люблю тебя, — голос Сириуса дрожал под тяжестью выдоха, с которым он это произнес. — Ремус... — Я люблю тебя, — сказал Ремус слишком тихо, а затем еще раз, слишком громко: — Я люблю тебя. Внезапно ему показалось, что ему нужно так много наверстать, и он не мог перестать говорить это. Ремус обнимал Сириуса за шею, за щеки, за плечи и повторял, снова и снова: — Я люблю тебя. А потом они целовались и смеялись друг другу в губы, а может, плакали, и Ремус говорил, на этот раз вперемешку с тем, что говорил Сириус. И появились другие слова: Я верю тебе. Я доверяю тебе. Тебя достаточно. Ты — все. Вскоре им даже не нужно было говорить, чтобы знать. — Сириус, — произнес Ремус в его шею, целуя искусанную кожу в месте, где бился пульс. Я люблю тебя. И Сириус просто рассмеялся — звук чистого облегчения. И вдруг обнял так крепко, что Ремус уже не мог даже целовать его, только смеяться. — Ох, боже, я должен рассказать тебе... — Сириус задыхался, смеясь и целуя Ремуса снова, его щеки были горячими и раскрасневшимися. — О чем? — О нашей новой жизни. — Я люблю тебя. При слове «нашей» по позвоночнику Ремуса пробежала дрожь. Я люблю тебя. Сириус сцепил их лодыжки. Его глаза были яркими и возбужденными, ладони обхватывали щеки Ремуса. — Послушай. У меня есть кузина во Франции. Ее зовут Андромеда. Она и ее муж такие же, как мы, они... ну, скажем так, моя семья не одобряла их брак. Не одобряла этого мужчину. Так вот, она сейчас живет во Франции, в собственном доме. Она сбежала. Мы тоже можем, мы можем пожить у них, пока не встанем на ноги. У меня есть свои сбережения, не слишком большие, но... — У меня тоже, — вмешался Ремус, а затем добавил, немного застенчиво: — Правда, наверняка, еще меньше твоих, но... Сириус поцеловал его; он целовал его снова и снова, пока не сбился с дыхания, пытаясь говорить, дышать и целоваться одновременно. — Ремус. Ре, люди там... более открытые. — Он повел плечом. — Некоторые из них, по крайней мере. Я... Боже, я запыхался. Сириус засмеялся. Ремус тоже. Он провел руками по своим волосам, наслаждаясь тем, как загорелись глаза наблюдавшего за ним Сириуса. — Суть в том, что мы можем быть вместе. Может, не всегда открыто, но все же. На этот раз Ремус поцеловал его, жестко и требовательно, поднимая голову над подушками. Он задыхался, хватаясь руками за его волосы. — А теперь ты послушай, — сказал Ремус. — Я готов всю жизнь целовать тебя только за закрытыми дверями. Лишь бы ты был рядом, чтобы я мог это делать. И затем они держали друг друга, сбрасывая одежду, прижимаясь телами, зная, что новая жизнь, их жизнь, наступит всего через несколько дней.