***
Дыхание Сириуса было тяжелым, пока мать вела его обратно в дом, в отдельную комнату, подальше от огней вечеринки. Она молчала, и только ее туфли стучали по каменному полу, заглушаемые длинным платьем. На ней была корона, как обычно, и она возвышалась на ее голове, как непоколебимая колонна. Ее молчание заставляло Сириуса опасаться худшего. Однако, как только дверь закрылась, тишина была нарушена, и самым ужасным образом. По комнате разнесся звон шлепка кожи о кожу, и голова Сириуса дернулась влево. Он почувствовал, как жала колец матери разрезали нежную кожу на его щеке, и прикусил язык, чтобы не вскрикнуть. Это того стоило, сказал он себе. Ремус. Он стоит этого. — Где ты был? — раздался убийственно спокойный голос матери. — Отвечай. Сириус почувствовал привкус крови во рту, когда начал говорить: — Приношу свои извинения... Его прервал новый шлепок. На этот раз удар пришелся ниже, и кольца зацепили его губу, рассекая ее. Сириус почувствовал что-то мокрое на подбородке, но все же продолжил стоять на месте. — Отвечай, — теперь голос был рычащим, совершенно не похожим на женский. — Я отвлекся и потерял счет времени. Я столкнулся с одним из гостей, Люциусом, и мы разговорились о политике. Ложь легко соскользнула с его разбитых губ. — О политике, — выплюнула мать. — Ты? Думаешь, я поверю в это? Ты только что разрушил шанс обзавестись выгодной партией на благо нашей семьи. Ты хоть представляешь, какую власть, какое богатство могла бы дать нам эта девушка? — Нам? — выпалил Сириус. — Это не тебе пришлось бы провести с ней остаток своей жизни! Губы его матери скривились: — Ты неблагодарный, подлый... — Моя королева. Сириус не повернулся к мальчику-посыльному. Тот не должен был видеть его окровавленное лицо. Его мать выпрямилась, лицо сплющилось от едва сдерживаемой ярости. — Говори. Сириус не слышал послания, только почувствовал взгляд в свою сторону, а затем за матерью захлопнулась дверь, когда она вышла вслед за посыльным. Как только он остался один, то позволил себе упасть. Его колени тяжело ударились о каменный пол, а запястья запульсировали от боли, задрожав, пока он пытался удержать себя в вертикальном положении. Сириус глубоко вздохнул, желая, чтобы паника поскорее утихла. Она ушла, сказал он себе, ее больше нет. Он поднял руку к лицу, и кончики его пальцев окрасились в густой красный цвет от крови, стекавшей в трещины на каменном полу. Сириус заставил себя подняться и воспользовался черными ходами, чтобы добраться до своей комнаты. Он заперся там на ночь, не вызывая Джеймса. Спотыкаясь, Сириус прошел в ванную комнату и почти с ужасом посмотрел в зеркало. Он надеялся и молился, что количество крови, которую он видел, его обмануло, что все не так плохо, как кажется. Он разочаровался с первого же взгляда на себя. Его щека была фиолетовой и опухшей, синяк растянулся вплоть до глаза, огибая его полумесяцем. К утру глаз распухнет еще больше. Его губа выглядела так же гротескно. Сириус выругался, взял чистую тряпку, смочил ее в тазу с холодной водой и поднес к лицу. Смыв кровь, он, не глядя больше на себя в зеркало, лег в постель, не раздеваясь, с единственной мыслью в голове. Ремус не должен увидеть. Возможно, причиной этого решения была гордость, но по большей части это больше было похоже на стыд. Стыд, который он регулярно ощущал в своей груди с самого детства. Он не хотел показывать Ремусу свое лицо.
***
На следующее утро Ремус проснулся с головной болью, обнаружив, что восторг и ужас, появившиеся из-за Сириуса, все еще воевали за место в его душе. Он попытался благоразумно уговорить себя ни на что не надеяться, потому что ужас от того, что все пойдет не так, пережить легче, чем горечь несостоявшихся надежд. Ремус говорил себе об этом, взбивая тесто для хлеба, которое поставил подниматься еще с вечера. Сейчас же было четыре утра. Полдень. Ему нужно было дождаться полудня. Повтори это, чтобы я был уверен, что ты запомнил. Как, как бы он смог забыть? Ремус вдавил нижнюю часть ладони в холодное тесто, пытаясь сосредоточиться на повторении этого движения. Надавливать и переворачивать, надавливать и взбивать. Казалось, это только еще больше раззадоривало его, позволяя эмоциям, которые он хотел подавить, всплыть на поверхность. Волнение. Он не мог этого допустить. Он не должен этого допускать. Но пока Ремус стоял, ловкими пальцами скручивая булочки для завтрака в тонкие витки и узелки, волнение быстро распространялось в его груди. Он хотел встретиться с Сириусом. На самом деле, он не знал, как сможет спокойно ждать почти восемь часов. Ему необходимо было занять себя чем-нибудь. После завтрака он мог бы приступить к готовке обеда для слуг. Тушеное мясо будет готовиться дольше всего. Оно будет нежным, и на его приготовление уйдет достаточно времени. Затем миссис Поттер и остальные спустятся вниз, чтобы сделать завтрак и разбудить придворных. Это займет еще как минимум полтора часа блаженного отвлечения: яичница с беконом, лосось и тосты. Может быть, Ремус предложит сделать апельсиновый сок? Нет, нужно было что-то менее бестолковое. Он приготовит яичницу. Тогда ему точно придется сосредоточиться, чтобы следить за температурой и консистенцией, а потом убедиться, что она все еще горячая, когда еду отправят наверх... К Сириусу. Ремус замер на середине завязывания узелка хлеба. Он всегда отвечал за завтрак Сириуса и можно было не сомневаться, что сегодня будет так же. Ремус сглотнул, его охватило странное возбуждение, из-за которого было почти невозможно сдержать улыбку. Наверное, он может позволить себе это. Маленькая, обычная вещь, которая теперь имела совершенно иное значение. Теперь Сириус знал, что завтрак для него идет прямо из рук Ремуса. Может быть, он мог бы послать ему записку, засунуть ее в салфетку или под тарелку, где тот найдет ее, когда возьмет аккуратно положенную на поднос вилку. Это было рискованно. Никто не должен был увидеть записку. Но Ремус не мог устоять. Ему хотелось посвятить Сириусу какой-то маленький кусочек своего дня среди всего этого ожидания. Ремус немного ненавидел это. Он хорошо спрячет записку. Никто не узнает. Ремус услышал скрип лестницы наверху — миссис Поттер — и изо всех сил постарался избавиться от своей глупой улыбки, собирая противни с булочками, чтобы отправить их в печь.***
Сириус проснулся от того, что Джеймс случайно грохотнул подносом с завтраком и выругался. — Дерьмо. Прости. Ты проснулся? Сириус, все еще с закрытыми глазами, открыл рот, чтобы язвительно и не слишком мило ответить ему, но тут же крепко зажмурился, почувствовав резкое жжение в разбитой губе. Он сглотнул, открывая глаза — точнее, один глаз, так как второй почти полностью опух. Он даже не подумал заранее отказаться от завтрака, хотя, обычно, всегда был так осторожен. Он предпочел бы, чтобы Джеймс — чтобы вообще никто — не узнал о том, что случилось, если бы этого можно было избежать; но с Джеймсом это редко удавалось. — Сириус, — пропел тот, — давай, приятель. Этот поднос тяжелый. Сириус вздохнул, затем перевернулся и сел с таким достоинством, на какое только был способен. Его взгляд метнулся к лицу Джеймса, и он поморщился от сменившегося выражения на нем. Он знал, как плохо могут выглядеть вчерашние синяки. — Доброе утро, — прохрипел он. — Это для меня? — Господи... — Джеймс быстро поставил поднос на бедра Сириуса, затем сел на край кровати и аккуратно прижал теплые пальцы к его челюсти, чтобы наклонить лицо к себе и получше рассмотреть. Его брови сошлись. — Господи, Сириус. Сириус отвернулся. — Моя мать, если быть точнее. — Это не смешно. Прекрати. Боже, я ненавижу... — Джеймс сердито поднялся с кровати и принялся расхаживать перед камином напротив нее. — Она не может просто... — Вообще-то может, — перебил его Сириус. — К сожалению. — К сожалению? — Джеймс в отчаянии вскинул руки и издал горький смешок. — К сожалению? Боже, я не могу дождаться, когда она умрет, а ты... Сириус приподнял бровь вместо того, чтобы усмехнуться, чтобы не потревожить разбитую губу, и развернул салфетку. — Осторожно, Джеймс. — Нет. — Шаги Джеймса становились все настойчивее. — Нет, я знаю, что ты не любишь говорить об этом, но... Но Сириус уже не слушал, так как из сложенной салфетки выпал маленький кусочек пергамента и приземлился на простыню, рядом с ним. Сердцебиение в момент участилось от нахлынувшего чувства надежды. Раньше к его завтракам никогда не прилагалась записка — хотя это было еще до того, как он узнал, кто ими занимается. Он бросил взгляд в сторону Джеймса, убедился, что тот все еще разговаривает (сам с собой), и развернул записку. Сириус усмехнулся. Он даже не почувствовал боли в губе. Ты учил меня танцивать Думаю теперь я должен на учить тебя варить яйцо Сириус провел пальцами по неряшливым каракулям. Он принялся перечитывать их, снова и снова. Почерк был наклонен влево, надпись едва читалась. Очевидно, это делалось в строгой тайне. Некоторые слова были написаны неправильно, и за это Сириус обожал их еще больше. Он перевернул записку, надеясь найти что-нибудь еще. И не остался разочарован. Я не забыл Его сердце потеплело от этого предложения, но тело похолодело. Он прочистил горло. — Джеймс. Джеймс раздраженно выдохнул. — Я знаю, знаю. У меня нет подготовки, но просто имей в виду, что короли могут все. — Он сделал паузу. — Ну, или почти все. Я говорю о том, что ты можешь абсолютно свободно сделать меня частью своей королевской гвардии. Если захочешь. В любое время. Сириус моргнул. Отсутствие контекста вызвало смех, и он вдруг пожалел, что не слушал эту гневную тираду. Джеймс выглядел воодушевленным. — И тогда тебе пришлось бы пропустить все эти важные разговоры, потому что ты целыми днями стоял бы за моей дверью? Я так не думаю. Позови ко мне Помфри, ладно? Хочу, чтобы все побыстрее зажило, — он сжал записку в руке. — Как можно скорее. Джеймс фыркнул, приложив ладони к сердцу. — Это было почти мило. — Давай, я жду, — Сириус указал вилкой на дверь, в другой руке почти отчаянно сжимая записку. Ему нужно было время, которого у него не было. Он прикрыл глаза, когда за Джеймсом закрылась дверь. Сириус чувствовал это прямо сейчас: стыд за прошедшую ночь. В каждом всплеске боли на губе, в каждой пульсации лопнувших сосудов в поврежденном глазу. Он чувствовал это.***
Ремус вскинул подбородок к полуденному солнцу, почти благодаря его за то, что оно наконец находилось так высоко в небе. Длинная трава южной территории щекотала его лодыжки и ступни, пока он шел к озеру, о котором говорил Сириус. Он уже бывал там однажды с Джеймсом и несколькими его друзьями. Парень по имени Питер показался ему достаточно милым, учитывая тот факт, что он был для короля Ориона тем же, чем Джеймс был для Сириуса. Нелегко было проводить столько времени с... этим. Лили, горничная, которая ему очень нравилась и которую он теперь знал лучше, тоже пришла после долгих уговоров Джеймса. Они с Джеймсом явно обожали друг друга. Однажды Ремус спросил Лили об этом, но она только послала его принести постельное белье из шкафа наверху. Лили взяла с собой нескольких своих подруг: милую, тихую Алису и упрямую Марлин. За ними последовали еще несколько человек, парни и девчонки в равной степени, большинство из которых все это время смотрели на Джеймса либо с завистью, либо с вожделением. Кто-то принес из кухни вино и инжир, и вечеринка превратилась в нечто похожее на праздник. Ремус погрузил пальцы ног в песок на берегу. Сейчас здесь было тише. Так ему нравилось гораздо больше. Он оглянулся на замок, потом посмотрел на себя. Он переоделся в свежую рубашку перед тем, как уйти, но она все равно выглядела поношенной. Как и вся остальная одежда, что у него была, если честно. Швы кое-где расходились, тут и там были пятна, которые невозможно было вывести. Сириус бы выглядел хорошо даже в этом. Ремус тихонько посмеялся над этой мыслью. Он не должен был так думать, но это было правдой. В ночь, когда они встретились, Сириус выглядел хорошо, если не говорить, что к тому же он выглядел безнадежно устало и высокомерно, в своей бордовой мантии, золотое шитье которой отблескивало на его коже. Он выглядел хорошо босиком, только в рубашке и брюках, с пушистыми после плавания волосами. Ремусу было интересно, доведется ли ему сегодня увидеть это снова. И Сириус выглядел хорошо, одетый в лесную бархатистую зелень и коричневый цвет, пока мягкие кудри вились у его ушей. Принц, готовый предстать перед своими подданными. Каждое воспоминание было глубоко запечатлено в памяти Ремуса. Ему жутко хотелось увидеть, как он будет выглядеть сегодня, какую новую версию Сириуса ему доведется увидеть. Слегка сбившись с дыхания, Ремус сел на теплый песок и стал ждать; нервы и потребность метались в кончиках пальцев, пока он барабанил ими по песку. Ремус ждал. И ждал. И ждал, и ждал. А Сириус все не приходил. И сердце его тяжелело с каждым угасающим лучом солнца. Сириус не пришел. И Ремус оказался прав. Ужас от того, что все пойдет не так, пережить легче, чем горечь несостоявшихся надежд.***
Ремус не мог заснуть часами после того, как лег в постель. Он не знал, что больше снедало его — злость или обида. Он думал о тех четырех часах, что просидел на песке; спина болела, а надежды рушились. Злость, решил он. Определенно злость. Честно говоря, ему следовало этого ожидать. Принц. Зачем принцу вообще, хоть на секунду хотеть... Ремус закрыл глаза и нахмурил брови. Просто игрушка. Способ провести время. Вот, кем он был. Он должен был понять это раньше. Должно быть, он все-таки заснул или, по крайней мере, задремал, потому что вскоре он проснулся от коротких поскрипываний двери. Как будто кто-то очень-очень медленно пытался ее открыть. Ремус насторожился и приподнялся на локтях. В лунном свете был виден лишь силуэт, но не более того. Высокий, широкоплечий. — Кто там? Джеймс? — его голос звучал более хрипло и мягко, чем ему бы хотелось. Силуэт выдохнул, одним махом открыл и закрыл дверь, прислоняясь к ней спиной. — Нет. Джеймс часто наносит тебе полуночные визиты? Что? — Сириус? — Да. Ремус, в полном недоумении, нащупал спички и свечу, лежащие на прикроватной тумбочке, но Сириус прервал его: — Нет, нет, не зажигай свечу. Пожалуйста. В голосе звучала паника, мольба. Он никогда раньше не слышал, чтобы Сириус так говорил. — Что? Сириус, почему? Что ты... — Я пришел только извиниться. Вот и все. Ремус опустил руки и вздохнул. На мгновение он задумался, затем поднял подушку к изголовью, чтобы сесть, и посмотрел на очертания Сириуса, стоящего у двери. — Совершенно верно. Сириус выдохнул, а потом — довольно самонадеянно и к большому удовольствию Ремуса — подошел и сел на край его кровати, скрестив ноги. Лунный свет по-прежнему не достигал лица. — У меня... кое-что случилось. Как это и бывает у таких, как я. Я не знал, как связаться с тобой. У таких, как я. Постоянное напоминание, даже случайное. — Я пропустил часть с извинениями, — Ремус оскалился, не уверенный, видел Сириус это или нет. — Я просидел там четыре часа и не собираюсь позволить тебе отделаться так легко. — Мне жаль, Ремус. Правда. Второй раз услышать свое имя из уст Сириуса было не менее эффектно. Ремус отчаянно надеялся, что его собственное лицо было так же плохо видно для Сириуса, как и лицо Сириуса для него. Он был уверен, что оно немного смягчилось, даже когда он попытался собрать в узел последние обрывки своего гнева. — Что ж... — Ремус вытянул ноги, запоздало вспоминая, что Сириус рядом. Пальцы его ног уперлись в теплую кожу икр Сириуса, и он резко вернул их назад, подтягивая колени к груди. Его сердце забилось, по крайней мере, втрое быстрее. — Ты собираешься рассказать мне, почему мы сидим в темноте? — У тебя ноги холодные, — Сириус проигнорировал его вопрос. Ремус почувствовал, как горели его щеки. — Это странная просьба. Разговаривать в темноте. — У тебя нет тапочек? — в его голосе почти слышалось беспокойство. — Нет, — Ремус хмыкнул. Он явно не собирался получать ответ на свой вопрос. — Нет, Сириус, у меня нет тапочек. В жизни есть вещи поважнее. — Нет, если чьи-то ноги мерзнут. — Какая интересная философия, — Ремус не смог удержаться от смешка. И вот так. Он больше не злился. Сириус тоже засмеялся, а потом еще сильнее, когда Ремус издал испуганный звук от ощущения теплых пальцев, которые внезапно сомкнулись вокруг его лодыжек и снова потянули их вперед. — Сириус, что ты... — Господи, у тебя даже лодыжки холодные. Ты точно спишь под одеялом? Ремус, все еще ошеломленный тем, что руки Сириуса продолжали нежно прижиматься к его коже, с трудом выдавил из себя: — Знаешь, это снова звучит, как оскорбление. Он услышал, как Сириус подавился воздухом. — О. Я не хотел. Я... я... — Все в порядке. — Честно говоря, Ремус почти шутил, когда говорил это. — Ты только что извинился, я не буду заставлять тебя извиняться дважды. Сириус молчал еще мгновение, а затем Ремус выпрямился, чувствуя, как что-то необычайно мягкое и теплое обхватило его ноги, сначала левую, потом правую. Он пошевелил пальцами, чувствуя, как по ним скользил какой-то мех, и ощутил мягкую кожу чуть ниже лодыжек. Тапочки. Тапочки Сириуса. — Ну как, лучше? — мягко спросил Сириус. Его ладони по-прежнему лежали на ногах Ремуса, согревая те места, докуда не доставали тапочки. Ремус сглотнул и кивнул, забывая, что они все еще в темноте. — Да, — исправился он. — Они... теплые. В моей комнате всегда холодно. — Это ужасно, — Сириус вздохнул, как будто это худшая вещь в мире. Может быть, для него так оно и было. — Я справляюсь. — Сириус, вероятно, не имел ни малейшего представления о том, каково это — справляться. — Тебе не холодно? — Нет, — ответил Сириус, и Ремус понял, что они оба теперь говорили шепотом. — Совсем нет. Это должно было быть странно — сидеть вот так в темноте, но Ремус ощущал только великолепное чувство комфорта. Он не понимал этого, не знал, почему Сириус здесь. Он не понимал, почему они сидели в темноте и почему Сириус так спокойно прикасался к нему. Это прикосновение что-то пробудило в нем, он не может этого отрицать. Оно согревало почти так же, как и тапочки. Ремус прижал руки к бедрам, чувствуя себя в шаткой, неустойчивой безопасности. Оттолкни. Оставь все как есть. — Сириус. — Хм? — голос Сириуса звучал так же напряженно, как и его, в глухой тишине, что окружала их. Его большие пальцы нежно поглажвали ноги Ремуса, надавливая на лодыжки. Ремус не знал, осознавал ли Сириус, что делал, но не хотел, чтобы он останавливался. — Ты собираешься рассказать мне, почему мы сидим в темноте? — мягко спросил Ремус. — Нет, — в тон ему ответил Сириус. Ремус поколебался мгновение, но затем поддался инстинкту — Сириус, похоже, не испытывал никаких проблем с физическим контактом, так почему же он должен? — и подполз вперед, очень осторожно, стараясь оставить ноги на месте. Колени снова подтянулись к груди, и он уперся ладонями в руки Сириуса. Он чувствовал дыхание Сириуса на своей щеке и понимал, как близко они находятся. Но он по-прежнему почти ничего не видел. Может быть, наклон носа, часть губ. Забудь, кричал ему разум, но он едва слышал его. Не тогда, когда Сириус так близко. — Сириус. — Хм? — теперь его голос звучал более напряженно. — Ты в порядке? Сириус долго не отвечал, но Ремус не настаивал. Он давал ему время. Затем, прежде чем, наконец, заговорить, Сириус повернул ладони вверх и обхватил запястья Ремуса. Тот лишь надеялся, что он не чувствовал, как сильно билось его сердце. — Откуда ты родом? Ремус почти возмутился такой резкой смене темы, но того, как звучал голос Сириуса, было достаточно, чтобы он позволил вести этот разговор в любом нужном ему направлении. — Отсюда. Из деревни. Сириус на мгновение замолчал, и Ремус почти видел, как он задумчиво кивнул. Его большие пальцы начали медленно выводить круги теперь на внутренней стороне запястий Ремуса. — Чем занимался твой отец? Ремус сосредоточился на мягких прикосновениях Сириуса и закрыл глаза. — Я не знаю. — Не знаешь? — Нет, — Ремус глубоко вздохнул. — Я вырос в приюте. Меня определили туда еще в три года, и это все, что я помню. — Что? Ремус узнал знакомый печальный тон и слегка сжал руки Сириуса. Он отметил, насколько это естественно. Он не ожидал, что Сириус позволит этому затянуться так надолго, но, похоже, никто из них не собирался отстраняться. — Это не та душещипательная история, о которой ты сейчас подумал. Мои родители были бедными. Они поняли, что не смогут меня вырастить. В приюте сказали, что я был едва живой, когда меня привезли, так что это было хорошим решением, — Ремус словно произносил реплики из заученной пьесы; реплики, которые он повторял снова и снова для всех, кто выглядел обеспокоенным. Это был не такой уж длинный список людей. — Ты вырос без семьи, — Сириус крепче сжал руки Ремуса, немного притягивая к себе, и Ремусу так хотелось поддаться этому порыву. — И да, и нет. Ты учишься находить семью в других людях. Вы не обязательно должны быть связаны кровью, знаешь. — Я ненавижу свою кровь, — голос Сириуса тихий и яростный. — Я не должен, но я ненавижу. Ремус слегка ошарашен этим заявлением. Он знал немного, что Сириус думал о своей семье — по крайней мере, о матери, — но сказать, что он ненавидел свою кровь, так смело... Это означало, что он ненавидит то, кем является. Он не ожидал такого от Сириуса. Ему захотелось увидеть его лицо сейчас, увидеть глаза после того, как он произнес эту запретную фразу. Ремус на мгновение задумался. — Может, тебе и нельзя показывать этого, но они ведь не могут ничего поделать с тем, что говорит твое сердце, ведь так? Голос Сириуса раздался после небольшой паузы, и в нем прозвучала невыносимая безнадега. — Я бы не был так уверен. — А стоило бы, — просто сказал ему Ремус. Он не знал, понимал ли Сириус, какое значение имела эта фраза. Руки Сириуса расслабились в его руках. Ремус не осмеливался даже дернуть пальцем, чтобы не разрушить это. Я хочу поцеловать тебя. Он мог бы расписать поэтапно каждое незначительное движение, необходимое для этого. Ремус крепко прикусил язык. Его разум не мог думать ни о чем другом. Забудьзабудьза... — Я однажды побывал там, знаешь. В том приюте. — Знаю, — Ремус сглотнул. — Мама заставила меня расхаживать там, кивать и махать рукой. Она думала, что так я буду выглядеть... не знаю, так, будто из меня когда-нибудь получится хороший король. Добрый король. Не то чтобы она много об этом знала, — Сириус заметно напрягся. — Я имею в виду... я думаю, что это просто заставило детей возненавидеть меня. Наверное, я выглядел как... — Сириус вздохнул. — Я не знаю. Вообще-то, если подумать, ты должен был быть там, когда я приходил. Ремус вздохнул. — Я был. — Ты помнишь? — голос Сириуса прозвучал почти взволнованно. — Ты меня видел? Да. И ты меня видел. И что, ты действительно ожидаешь, что он вспомнит? Ремус кивнул. — Да. Мы... ну, мы вообще-то разговаривали. — Он почувствовал, как пальцы Сириуса напряглись в его собственных, и продолжил: — Совсем немного. Сириус ничего не ответил, и Ремус мог представить, как он ломал голову, пытаясь найти в воспоминаниях место для этого разговора. — Ты был просто груб, честно говоря, — несколько нервно засмеялся Ремус. — Что в этом нового? — Сириус издал похожий звук. — О чем мы говорили? — Ты сказал мне, что я похож на живого мертвеца, — Ремус на мгновение замешкался, услышав вздох Сириуса, — и... я сказал тебе, что ты, наверное, прав. И на этом все. — Ну, — Сириус провел по костяшкам пальцев Ремуса, и Ремус каким-то образом понял, что он смотрит вниз, на их руки. — Оказывается, ты умничал передо мной еще с тех пор, когда я себя толком не помнил. Ремус слышал его улыбку и боже, я хочу увидеть твое лицо. — Да, — мягко сказал он, — оказывается. Ремусу хотелось, чтобы небо посветлело. Хоть немного. Но потом он передумал, потому что это означало бы, что время прошло, а ему хотелось задержаться в этом моменте еще немного; руки в тепле, ноги в тепле, голова в тумане от присутствия Сириуса и его прикосновений. — Ну как, понравилась тебе остальная часть вечеринки? — Ремусу нужно было отвлечься. — Не особенно, нет, — Сириус усмехнулся. — А тебе? — Не особенно, — Ремус покачал головой. — Не так весело танцевать одному. Сириус фыркнул. — Ты тренировался один? — Ну, ты же отказался потанцевать со мной еще раз! — Ремус улыбнулся в темноту. Сириус снова рассмеялся, но в конце издал странное шипение, как будто его что-то ужалило или обожгло, прежде чем продолжить смеяться. Одна его рука ненадолго покинула руку Ремуса, а затем снова вернулась. Ремус нахмурился. — Верно. Придется как-нибудь повторить. Сердце Ремуса подпрыгнуло. — Ты ведь не бросишь меня на этот раз? — Нет, определенно нет, — смех Сириуса прервался так же, как и до этого, тем же звуком. — Клянусь. Брови Ремуса опустились. Он молчал, мозг медленно обрабатывал информацию. Что-то было не так. Сириус и раньше отвлекался, но сейчас что-то было не так. Ремус слышал это в словах Сириуса, в том, как осторожно, даже с опаской он их произносил. — Ты ведь не заснул? — Сириус подал голос через несколько мгновений. — Потому что, честно говоря... — Ты ранен? — перебил его Ремус. Это имело бы смысл: никакого света, шипение, которое звучало так, будто Сириусу было больно смеяться. Он слышал, как Сириус издавал такой же звук в первую ночь их знакомства, когда обжег руку. — Что? — Сириус сдвинулся. — Нет, с чего ты взял? — Ты что-то скрываешь. Ты... — Ремус поднял бровь, гордясь тем, что догадался. — Ты ведь не хочешь, чтобы я что-то увидел, не так ли? — Ремус, — голос Сириуса прозвучал гораздо мрачнее, чем до этого. Он произнес его имя так, словно обращался к какому-то предмету, словно отдавал приказ. Это разозлило Ремуса, но в то же время заставило дрожь пробежать по позвоночнику. — Не надо. Оставь это. — Сириус, кто-то... — Я сказал, оставь это. — Руки Сириуса внезапно исчезли из его рук. Это было странное ощущение: Ремус знал, что Сириус все еще сидит на кровати, прямо здесь; но то, что он больше не чувствовал его, разделяло теперь их на мили. На этот раз Ремус не отступил, потому что не думал, что сможет выдержать еще один период молчания. Не так быстро. Не сейчас, когда он знал, каково это: ощущать дыхание Сириуса на своей щеке, его пальцы — на своей коже. — Нет. Ты же знаешь, что я могу помочь. — Мне не нужна помощь, — произнес Сириус сквозь сжатые зубы. — Нет смысла врать мне. — Я пришел только извиниться! — Ш-ш! Ремус вслепую протянул руку и зажал Сириусу рот, чтобы его голос не звенел так громко по комнате и не проникал сквозь стены. Сириус вздрогнул от прикосновения, сдерживая болезненный стон, и отвернул лицо. Ремус почувствовал, как мягкая кожа его щеки проскользила под его пальцами. Он почувствовал его губы всего на мгновение. Они оба замерли. — Я знаю, что ты лжешь. И ты знаешь, — Ремус говорил между вдохами, рука медленно опускалась на плечо Сириуса. Все, что угодно, лишь бы снова почувствовать его рядом. — Пожалуйста. Просто дай мне посмотреть. Я не буду задавать вопросов, если ты не хочешь. Он чувствовал, как вздымается и опадает чужая грудь. — Пожалуйста, Сириус. В конце концов Сириус сдался. Он кивнул, и Ремус отодвинулся на достаточное расстояние, чтобы взять спичку и зажечь свечу. — Боже, — слово прозвучало мягко и печально. В желтом отблеске огня лицо Сириуса было таким же, как и прежде, но усеяно сердитыми, почти черными синяками. Один глаз распух, отчего нежная кожа под ним стала цвета летней сливы. Засохшая кровь прочертила сердитые красные линии на треснутой коже. Губа выглядела мокрой и совершенно точно болела. Ремус сглотнул, пораженный этим зрелищем. — Кто... — Ты сказал, никаких вопросов, — произнес Сириус тихо, не встречаясь с Ремусом взглядом. Сердце Ремуса сжалось при виде выражения лица Сириуса. Он выглядел... пристыженным. Он выглядел смущенным. Неужели его побили в драке? Это то, чем он занимается в свободное время? Ремус попытался подавить в себе неприязнь к этой мысли. Он ничего не знал и не должен предполагать. Он кивнул. — Да, ты прав. Никаких вопросов. — Ремус посмотрел на него еще немного, прежде чем соскользнуть с кровати. — Пойдем со мной, хорошо? По мере того, как они продвигались, кухня озарялась светом от свечи в руках Ремуса; свет отражался от развешенных под потолком кастрюль и сковородок, что придало избитому лицу Сириуса более резкий контраст, и Ремус поморщился, быстро опуская свечу и направляясь к шкафам. Краем глаза он замечает, как Сириус движется, чтобы забраться на стойку, и останавливает его. — Я сяду, а ты будешь стоять, — Ремус отвернулся, чтобы Сириус не заметил румянца, проступившего на его щеках. — Так мы будем на одном уровне. — О. Точно. — Ремус услышал за его словами ухмылку — только Сириус мог получать такое удовольствие от своего роста. Когда Ремус обернулся, Сириус стоял, прислонившись к столешнице и скрестив руки, и смотрел на него тяжелым взглядом. Затем его глаза сместились на цветок в руке Ремуса. — О, Помфри использовала это на мне сегодня, — Сириус взял в руки один из маленьких розовых цветков. — Что это? Ремус слегка улыбнулся, довольный тем, что знает что-то, чего не знает Сириус. — Окопник. Помогает от отеков. Некоторые называют его еще Костоправом — творит чудеса со сломанными пальцами, скажу я тебе. — Костоправ, — задумчиво произнес Сириус. — Похоже на то, как один из моих кузенов мог бы назвать свой меч. — Какой именно? — Ремус поднял бровь. Сириус фыркнул, затем поморщился, поднося палец к поврежденной губе. — Металлический. Одержимый, — Сириус усмехнулся, поймав взгляд Ремуса. — Ты бы не назвал так свой меч? — Ремус принялся рвать лепестки. Сириус насмешливо, но слегка смущенно ответил: — Я не даю имена своим мечам. — Хм. Я тебе не верю. Сириус рассмеялся и толкнул Ремуса плечом. Ремус улыбнулся, но больше из-за смеха Сириуса, нежели из-за своей шутки. Он потянулся через стол к гранитной ступке, поставил ее перед собой и положил в нее разорванные лепестки. — Для чего это? — теперь Сириус был прямо над его плечом, дыхание касалось его шеи. — Чтобы измельчить лепестки, — Ремус прочистил горло, стараясь унять нервную дрожь в голосе. — Так я смогу сделать пасту и извлечь целебные... — Свойства, — подсказал Сириус. — Свойства, — Ремус улыбнулся, стараясь не обращать внимание на румянец смущения на своих щеках. — Так я могу извлечь целебные свойства. Ремус принялся давить лепестки, используя левую руку. Это было медленнее, но он не хотел просить Сириуса сдвинуться, чтобы начать свободно работать правой рукой. Сириус что-то мычал, продолжая вертеть в пальцах один из завядших цветков, пока Ремус не закончил. — Ладно, — хмыкнул он, — подвинься, чтобы я мог сесть. Ремус как можно грациознее вскочил на стойку, зачерпнул пальцами немного пасты и повернулся к Сириусу. Тот удобно расположился между слегка разведенными коленями Ремуса, ладони лежали по обе стороны от его бедер. Ремус моргнул, сердце в груди сжалось в самом лучшем смысле этого слова. Сириус послал ему ухмылку, и, опираясь на ладони, позволил Ремусу приступить к делу. Он пах как лето, ночь и тепло. — Это не больно, — Ремус усмехнулся в ответ. — На случай, если ты снова задаешься этим вопросом. — Не волнуйся, я тебе доверяю. Эта фраза заставила Ремуса впиться зубами в свою нижнюю губу, и он слегка покачал головой, заставив Сириуса рассмеяться. — Не дергайся, ладно? Сириус закатил глаза. Ремус вздохнул сильнее, чем нужно, прежде чем протянуть руку. Его пальцы обхватили челюсть Сириуса так, что, как запоздало понял Ремус, это было до боли в сердце похоже на то, как он мог сделать, если бы... — Знаешь, ты уже второй раз латаешь меня, — голос Сириуса звучал подобно мягкому свету свечи, мерцающему вокруг них. Глаза Ремуса на мгновение встретились с его, а затем вернулись к тому месту, где он большим пальцем медленно втирал пасту, и красный порез на скуле исчезал под фиолетовой смесью. — И о чем это нам говорит? — О том. — Сириус замешкался, и Ремус снова поднял на него глаза, когда почувствовал, как что-то мягкое запуталось в волосах над его ухом. Он протянул другую руку и нащупал цветок, который Сириус оставил там; лепестки мягко прижались к виску. — Что, возможно, мне просто придется держать тебя рядом. В груди Ремуса потеплело. Неужели Сириус действительно этого хотел? Быть... с Ремусом. Что бы это ни значило. Как бы ему ни было неприятно это признавать, он понимал, что согласится на любой вариант. Его рука все еще нежно прижималась к щеке Сириуса, а Сириус стоял так близко, и он слишком сильно погряз в этом, чтобы отступить. Забыть уже было нельзя. — Ну, — он больше не втирал пасту, но и не убирал руку. — Я никуда не собираюсь уходить. Брови Сириуса слегка сдвинулись к носу, со слабым намеком на беспокойство. — Ты уверен? Ремус слегка наклонил голову, не понимая, что это значит. Но он все равно ответил: — Да. Это был правильный ответ. Он не мог представить себе другого ответа. Сириус едва заметно кивнул, прикусив нижнюю губу, а затем поморщился. — О. Ты пропустил одно место. Нос Сириуса мог бы столкнуться с носом Ремуса, если бы тот чуть-чуть наклонился. Сердце Ремуса забилось чаще от этой мысли. — Я... Ты не можешь... Я имею в виду, я не могу использовать это на твоей... Если ты случайно проглотишь пасту, она отравит тебя. — Хм. — Ремус услышал, как Сириус сказал это, прежде чем его глаза сами собой закрылись, и он почувствовал, как лоб Сириуса прижался к его лбу. Затем Сириус продолжил, не громче шепота: — За это ты лишишься головы. — Да, — Ремус едва мог говорить. Бьющееся сердце заглушало все его мысли; лоб Сириуса напротив его собственного и руки, прижавшиеся к его бедрам, было единственным, что он ощущал. — Лишусь. И нет, теперь забыть об этом было невозможно. Не тогда, когда Сириус поддался вперед и прижался губами к губам Ремуса, осторожным и теплым движением; не тогда, когда его рука скользнула вверх и легла на бедро Ремуса. Ремус никогда не сможет этого забыть. Он поцеловал Сириуса в ответ с тем же напором и прижал руку к его груди. Рубашка ощущалась, как тонкий шелк под пальцами, и он переместил руку на шею Сириуса. Кожа ощущалась еще более тонкой. Теплая, живая и гладкая. Сириус отстранился, чтобы набрать воздуха, и его прерывистое дыхание задело губы Ремуса. Ремус чувствовал себя сильным и нервным одновременно. — Мне жаль, — Сириус вздохнул, и у Ремуса защемило в груди. Нет, не надо, поцелуй меня еще раз. — Правда? Сириус, к удивлению Ремуса, издал смешок, почти всхлип, но не грустный. — Нет. С большим облегчением, Ремус тихонько сжал его шею, отмечая, как после этого Сириус вздрогнул. — Что-то с шеей? Я могу как-то помочь? — он не чувствовал никаких повреждений, но они могли быть скрыты тканью рубашки. — Нет, — сказал Сириус резко, а затем мягко ткнулся носом в нос Ремуса. — Нет. Я в порядке. Ремус ответил ему тем же движением, наполовину радуясь тому, что теперь мог это сделать, наполовину боясь, что Сириус в любой момент отстранится, как это было на вечеринке. — Тебе стоит научиться не говорить того, что ты не имеешь в виду. Сириус издал вздох, который, вероятно, должен был прозвучать легко, но не прозвучал. — Да. Ты прав. Всегда прав. — Это, наверное, самая полезная вещь, которую ты знаешь. — Боже, — Сириус засмеялся, лениво потирая большим пальцем бок Ремуса. Ремус никогда не чувствовал ничего более успокаивающего. Он постарался подавить зевок. — Устал? — мягко спросил Сириус. — Нет. — Тебе стоит научиться не говорить того, что ты не имеешь в виду, — улыбнулся Сириус. Ремус усмехнулся. — Да. Да, я устал. Ты меня разбудил. Глаза Сириуса за мгновение превратились из сияющих в печальные, а большой палец остановился. — Я не могу остаться. Ремус тоже почувствовал укол грусти, но его разум также наполнился мыслями о том, что это значит, что он хочет. Это значит, что он хочет остаться. — Я знаю. Наверное, тебе и не стоит. Знаешь, если говорить о потере чьей-то головы. — Точно, — уголок рта Сириуса дернулся вверх. — Этого нельзя допустить. У меня есть страна, которой нужно управлять. И вот оно. Ремус постарался, чтобы улыбка не спала с его лица. Постоянное напоминание. Этот парень, стоящий в его объятиях, был недостижим. Но Ремус отогнал эту мысль и позволил Сириусу стащить себя со стола, взяв за руки, что было совершенно новым ощущением, и увести вверх по лестнице в комнату. Когда он ложился на кровать, то на мгновение представил, что Сириус собирается лечь рядом. Но он не собирался. И, наверное, никогда не ляжет. Сириус на мгновение замер. Его синяки выглядели ужасно, но Ремус постарался обратить все свое внимание на его глаза, которые в желтом свете свечи казались скорее голубыми, чем серыми. — Я бы хотел этого, знаешь ли. — Чего? — Научиться варить яйцо. — А, — Ремус усмехнулся, наполовину вжавшись лицом в подушку, — это. Ну, назови время и место. Ты же король, в конце концов. Ремус в своем вымотанном состоянии не заметил, как вздрогнул Сириус после этих слов, и уже слишком крепко спал, чтобы позже уловить еле слышное «Еще нет». И он не почувствовал, как теплая рука напоследок прикоснулась к его лбу. Утро наступило внезапно, будто не прошло и минуты, и в следующий раз, когда Ремус открыл глаза, то с удивлением обнаружил, что в окно уже льется свет, а Сириуса нет. Еще больше он удивился, заметив прислоненную к свече записку, нацарапанную безупречно аккуратным почерком. Оставь тапочки себе.