Доккеби тоже нужен лес

Минхо одупляется часа только через три. К этому моменту, как самый сознательный и сильный — и наименее сонный — Чанбин оттаскивает-провожает их в свою спальню, убирает полузасохшие следы спермы (с жопы Минхо — не очень старательно, если честно), накрывает их обоих лёгким одеялом и ныряет под бок к Хёнджину, потому что Минхо немедленно занимает весь предоставленный ему объем и растягивается в какую-то огромную морскую звезду. Положив руку на грудь уже сопящего в две дырочки Хёнджина, Чанбин в дреме не замечает, как та сползает всё дальше и наконец касается Минхо, да так там и остаётся. Обычно Чанбин спит как проклятый, однако в этот раз, видимо, слишком много впечатлений. Он чувствует, как Минхо начинает ворочаться, у него меняется ритм дыхания, и, окончательно проснувшись, тот медленно поднимается и выползает куда-то за пределы комнаты. Лениво раздумывая, спать ему или не спать, Чанбин вдруг слышит сквозь приоткрытую дверь нечто, что кажется ему похожим на разговор — именно на два беседующих голоса, — и, ещё не понимая, почему это его тревожит, поднимается на сонные, слабые со сна ноги и ползет по стеночке к выходу. Сначала он видит в коридоре взъерошенный затылок Минхо и уже собирается было заговорить, как раздаётся голос, который Чанбин абсолютно не ожидает услышать здесь и сейчас. — Я знал, что у тебя к нему слабость. Всегда была, — равнодушно говорит Феликс, будто констатируя факт. — Но почему, Ббоки? — жалобно спрашивает Минхо, и, судя по интонации, уже не в первый раз. — Почему я? — Ты думаешь, что в тебе есть хоть что-то особенное? — в голосе Феликса ясно слышно презрение. — Тебе просто везёт. Тебя назначают на лучшие места, тебя выбирают, когда нужно решить проблемы, именно у тебя ключи к системе безопасности, и здесь и сейчас ты только потому, что Чанбину надоела его крыса и он захотел развлечься. Точно так же, как он променял его на тебя, он променяет тебя на следующего. Из этого страстного монолога лично Чанбин делает два вывода: во-первых, Феликс не в курсе, что в кровати там дрыхнет ещё и Хёнджин — а, следовательно, делает неверные выводы, и, во-вторых, Феликс слишком собственник, потому что вместо объяснения причин, зачем он всё это делает, тот пытается надавить на Минхо, сделать ему больно так же, как, наверное, стало больно ему самому при виде покрытого недвусмысленными метками Минхо. Это если не учитывать того, что Феликса у него дома вообще быть не должно — и что хвалёная безопасность квартиры точно так же дала сбой, как и всё остальное, и, честно говоря, либо Ликс гений, либо у Чанбина всё-таки будет серьёзный разговор с Минхо после окончания всей этой истории. — Что бы во мне ни было, — Минхо зло вздыбливает шерсть и почти шипит: — Что бы во мне ни было, я заслужил это. Но что тебе сделал Чанбин? — Он меня не разглядел, — выплёвывает Феликс. — Ликси милый, Ликси прекрасный, Ликси нужно развиваться, я оплачу Ликси обучение, я найму Ликси на работу, а он хоть раз спросил, чего хочу я сам?! Хотел ли я быть юристом? Но Чанбин же самый умный, самый успешный, он же знает лучше, кому что подойдёт! — У тебя есть рот… «Ббоки», — напоминает Чанбин, медленно выходя из-за угла. Минхо, замерший и немного слишком прямой — будто держит на плечах тяжёлый груз, — даже не оборачивается в его сторону. Чанбин обнимает его со спины, нежно прижимается губами к шее — и Минхо не то что не отпрыгивает, а подаётся ему навстречу, как только понимает, что происходит, и сразу расслабляется. И только после этого Чанбин договаривает: — Ты мог мне возразить, мог донести до меня, что тебе не нравится то, чем я предлагаю тебе заняться, что ты хочешь чего-то другого… Чего именно, кстати? — Ты не слышишь возражений, — недовольно морщится Феликс. — Никогда не слышал. — Почему же, Минхо, например, прекрасно доносит до меня свое недовольство, — обижается Чанбин. — Это же Минхо-о-о, — издевательски тянет Феликс имя. — Разве может быть Минхо неправ? — Просто Минхо не стесняется посылать меня нахуй, — поясняет Чанбин, — а не мнётся невнятно и не смотрит в пол, когда что-то не так. Ну же, Ликс! Чего бы ты хотел? Может, ещё не поздно? — Уже поздно, — бледно усмехается тот. — Уже слишком поздно, Чанбин-хён. Когда рука Феликса тянется к карману огромной бесформенной толстовки, Чанбин даже не думает о чем-то таком, поэтому, когда тот вытаскивает обратно руку с тёмным, блестящим воронёной сталью пистолетом, он охуевает так, что теряет дар речи. Минхо немедленно выдирается из его рук и делает небольшой шаг вперёд — уже совершенно отдельный, независимый человек. И, прежде, чем он встрянет, Чанбин пытается отвлечь на себя внимание снова, обходит его и встаёт рядом. — То есть все это время ты брал взятки, потому что?.. — спрашивает он первое, что приходит в голову, а в мозгах бьёт набатом по очереди: лишь бы не Минхо. И: лишь бы не проснулся Хёнджин. — Потому что ты не заслужил этого, — зло смотрит на него Феликс, хотя пистолет держит пока опущенным вниз, безвольно, и кажется, что пальцы вот-вот разожмутся и выронят его — но Феликс отлично стреляет, обожает тиры, чуть ли не играючи проходит армейскую полосу препятствий и долго занимается тхэквондо, поэтому впечатление слабака более чем обманчиво. Обманчивее его здесь только Минхо, который, кажется, чуть не плачет. Впрочем, Феликс уже его игнорирует: — Ты не заслужил этой известности, когда ты даже не стараешься! Ты не учишься ничему, но ты рвёшь чарты, и как могут быть люди настолько слепы, что любят тебя? — Ну предположим, — Чанбин наклоняет голову, — а почему взятки? Тебе не хватало денег? — Ты должен был пойти на дно, — плюёт Феликс. Он выглядит так странно, словно его солнце сменило знак и теперь светит внутрь себя, распространяя наружу ядовитые гамма-лучи. У Феликса мертва душа, грустно думает Чанбин. — Ты должен был разориться на бездарных крикунах, но ты всё равно умудряешься выплывать! Тебя не берут никакие скандалы, фанаты даже не пытаются тебя утопить! И да, я хочу жить, как ты, лучше тебя, не сидеть скрягой на деньгах, а купаться в роскоши! — Как ты договорился с Хвитэком? — продолжает допрос Чанбин, надеясь в глубине души, что камеры Минхо всё ещё пишут всё происходящее в квартире. — Ты слишком многим успел досадить, Чанбин-хён, — с ненавистью смотрит ему в глаза Феликс. — Незачем было закрывать обходные пути, которыми люди пользовались много лет, чтобы немножечко подзаработать. — Точнее, достать у меня или у родителей трейни из карманов? — зло предполагает Чанбин. — Что ты собираешься делать, Ббоки? — не слушая, почти одновременно с ним спрашивает Минхо, и Феликс вмиг теряет интерес к Чанбину. — Я думал, что мне достаточно будет избавиться от тебя, — хмурится он, пальцы сжимаются на рукояти, — но ты не вернулся домой, словно почуял что-то, и мне пришлось искать тебя самому. Спасибо Инни, сказал, что ты ушёл с хёном, но ты разбудил его, и теперь мне придётся избавляться ещё и от него, а ведь я так хотел посмотреть, как он тонет в своём собственном дерьме, Минхо! Это ты во всем виноват, вечно ты мне всё портишь! — Я?.. — ошеломленно повторяет Минхо. — Ты! То ты слишком не вовремя заходишь в кабинет и приходится отвлекать тебя всеми подряд способами, то… Ты вообще знал, как сложно возбуждаться, когда тебя дерут в жопу? Хотя да, откуда бы тебе знать, ты и задницы-то никогда никому не подставлял, ты только вставлять и умеешь! Феликс вскидывает пистолет и глядит на них обоих, медленно переводит пистолет с одного на другого. — Ты просто застрелишь нас и уйдёшь? — качает головой Чанбин. — Ты же понимаешь, что после этого тебя достанут так быстро, что ты ещё не успеешь улететь из Сеула? — Успею, — возражает Феликс. — Вещи собраны, в Инчхоне ждёт чартер. Мне даже следы заметать не нужно, пока вас хватятся, пока найдут, я успею улететь. — Это нас, — встревает Минхо и впивается острым взглядом в Феликса. — Ни за что не поверю, что ты оставил в живых Хвитека. — Я и не оставил, ты думаешь, ты один здесь такой догадливый? — фыркает тот. — И ты отправишься вслед за ним, я тебе обещаю, люби-и-и-и-имый. — Не говори этого больше, — сглатывая, просит Минхо, и его голос снова звучит так, как будто он на грани слёз. — Я буду говорить то, что хочу, ты, грязная шлюха, — кривит рот Феликс. Пистолет перестаёт блуждать, замирает перед Минхо, но это хуевый вариант, поскольку Чанбин пока не готов его потерять. Почему-то в этот момент он больше думает даже не о риске смерти, своей или Минхо, а благодарит всех богов, что кошки Минхо облепили Хёнджина и спят, довольные, на нём, потому что, если бы те тоже пострадали, Минхо, наверное, не пережил бы это даже без помощи Ликса. — Почему Минхо? — спрашивает Чанбин даже, пожалуй, с интересом. — Почему не я, Ликси? — Потому что от тебя никакой пользы, ты говорящая голова, по какой-то прихоти получившая такую власть! Чанбин морщится и даже не комментирует тот факт, что он вообще-то основал лейбл сам и очень долго, мучительно его раскручивал, пока не поднялся достаточно высоко — Ликс появился в их с Минхо жизни несколько позже, когда первые шаги уже были сделаны, и просто не застал их жуткого безденежья. В любом случае, пистолет снова оказывается направлен на Чанбина, и с этим уже можно жить… ну, или нельзя, но там уж как пойдёт. Он думает тянуть время дальше в надежде, что всё само решится, но в следующие мгновения время вдруг ускоряется, будто на перемотке ещё тех, старых видеокассет, и множество событий сразу происходит одновременно. — Шлюха здесь ты, ведь это же ты расставлял подо мной ноги и просил ещё, — равнодушно говорит Минхо. Феликс резко разворачивается к нему. Звучит выстрел. И ещё один, и ещё. Чанбин отшатывается в сторону, спотыкается и падает. Охуеть как вовремя, ругает себя он. Створки лифта раздвигаются — лифт новый, современный, большой, створки раздвигаются почти мгновенно, — и из лифта высыпается несколько человек в тёмной одежде, с автоматами наперевес. Служба безопасности лейбла Чанбина, он знает эти опознавательные знаки. Раздаётся сдавленный, болезненный вскрик Минхо. Звучит ещё один выстрел. Безопасники рассредотачиваются по коридору, один из них — Чанбин даже помнит имя, поскольку последний раз говорил с ним вот буквально за час-два до ухода с работы, с подачи Минхо, — Ким Джиун вздёргивает Чанбина на ноги, заставляет его согнуться пополам, заталкивает его в угол и закрывает своим телом. Звучат голоса остальных; короткие, резкие переговоры. Звуки со стороны спальни. Чанбин снова благодарит всех богов за то, что Хёнджин сегодня тоже был у Минхо и те знают его в лицо, и знают, что в этой операции он свой. Слышен громкий вскрик Хёнджина уже совсем рядом, явно в коридоре, сдавленные звуки — кажется, тот плачет. Чанбин поднимается, пытается повернуться, но Джиун заставляет его снова наклонить голову и уткнуться в стену. — Вам лучше туда не смотреть, — говорит он. — Слишком много крови. В каком смысле, думает Чанбин, в каком, сука, блядь, смысле, почему Хёнджину так больно, что это может значит, почему молчит Минхо и почему он кричал? Секунду помедлив, Чанбин додумывает болезненное: что с Минхо? Жив ли вообще Минхо? Не поэтому ли Джиун не дал ему повернуться — чтобы не было так плохо потом? — Чисто, — громко объявляет кто-то совсем рядом с ним, и тогда тогда Джиун убирает руку с его затылка. Игнорируя трясущиеся поджилки, Чанбин быстро разворачивается и тут же выдыхает. Всё пиздец, но Минхо жив. Минхо сидит на коленях перед телом Феликса, закрывает руками лицо, а Хёнджин обнимает его за плечи, шепчет что-то этакое, ласковое и заботливое; от головы Феликса остаётся только основание черепа и правый висок — всё остальное, включая студенистое, бело-розоватое содержимое мозгов, разнесено выстрелом по комнате. Рядом с телом Феликса, у ног Минхо, лежит всё тот же пистолет. Выглядит отвратительно, но в данный момент Чанбина это волнует постольку-поскольку. Гораздо меньше, чем Минхо и Хёнджин. Последний проспал весь разговор и, скорее всего, очнулся только от выстрелов, но это не значит, что он нервничает меньше. Он даже не понимает, как пересекает коридор и оказывается рядом с ними обоими, как сгребает их в охапку и вжимается в них, дышит их общим запахом, и приходит в себя только от осознания, что его колотит, трясёт с ног до головы, полностью. Хёнджин плачет ему в плечо, от переизбытка эмоций, паники, грусти — всего сразу, наверное, и тоже вцепляется пальцами в бока, Чанбин думает, что потом останутся синяки, но даже не пытается отцепить их, наоборот, кажется, именно боль только и держит его в адеквате, если бы не это, он сломался бы прямо при посторонних, и кто знает, чем бы всё это закончилось. Поэтому именно он приказывает подошедшему к ним Джиуну вызвать полицию и вызвать заместителя Минхо, Минхёка, которого они, поколебавшись, ввели в курс дела ранее; именно он звонит Чонину и приказывает приехать как можно быстрее, несмотря на позднее время; именно он, в конце концов, тащит Минхо в ванную, чтобы стереть с его тела и лица мелкие брызги крови. Хёнджин, конечно же, идёт с ними, без вариантов, но Чанбин отсылает его в спальню за шмотками и просит подобрать что-то для Минхо, что-то удобное и простое, универсальное. Сам же прикрывает за ними дверь ванной, мочит полотенце и, испытывая дежа вю, протирает тело Минхо во второй раз за несколько часов. И если раньше это была сперма, то сейчас… Сейчас он отчаянно пытается сделать так, чтобы на бледной коже не осталось бежево-красных разводов. Такими их и застаёт вернувшийся Хёнджин. Чанбин на коленях перед Минхо, а Минхо так и прячет лицо в ладонях. Не плачет, нет, — кошки не умеют плакать, — но в целом близок к тому. Они одеваются сами и одевают Минхо вместе, и тот равнодушно выполняет команды, поднимает ногу, руку, когда его просят, и в конце концов оказывается, что тот буквально утопает в толстовке Чанбина. Хёнджина-то хотя бы рост спасал, когда он вздумал пытаться их пиздить (в целом Чанбин был не против, но оба они, посмотрев, как выглядит в них Хёнджин, сошлись, что толстовки — не самая лучшая идея), а Минхо вообще безнадёжен. Остаток времени — на самом деле всего десяток-другой минут — до приезда полиции они так и проводят здесь же, сидят на полу у подножия ванной втроём в обнимку и изо всех сил пытаются держаться. Всё, что не находило выхода днём, всё, от чего они пытались отвлечься вечером, догоняет их и накрывает с головой. Когда со стороны лифта доносятся голоса, Чанбин поднимается и поднимает остальных, и перед тем, как выйти наружу, смотрит в безнадёжно больные глаза Минхо. — Мы справимся, кот, — обещает он. — Ты больше не один. В качестве своего вклада Хёнджин ловит их руки и переплетает с ними пальцы, поочередно подносит к губам, грустно улыбается сначала Чанбину, а потом и Минхо. — Мы с тобой, хён, — торжественно говорит он; звучит, словно брачная клятва. Бедный Минхо, думает Чанбин и изо всех сил сдерживает нервный смех. Минхо благодарно моргает, Хёнджин расцепляет руки, и они втроём, друг за другом выходят наружу, чтобы встретиться с суровой реальностью. Да, им будет тяжело, грустно, обидно, печально. Но чувства, разделённые на троих, переживать всегда проще, чем одиночку. Поддержка с двух сторон всегда лучше, чем с одной. Они справятся. Минхо справится. Вместе с ними. Ведь доккеби тоже нужен лес.