Случайности

      Говорят, больнее всего смотреть на губы, которые не можешь поцеловать.       Сынмин готов с этим поспорить.       Больнее всего смотреть на лучшего друга, который собирается на очередное свидание, а ты безбожно в него влюблен, но не можешь признаться, чтобы не разрушить вашу дружбу. И осознавать, что рядом с ним всегда будут другие, но только не ты – вот, что действительно больно. Видеть его улыбку, невозможно яркую и ослепительную, когда он переписывается с новым ухажером, уточняя адрес бара, кивать на все предложенные наряды, помогая выбрать лучший, укладывать ему волосы, потому что «Ну, Сынмин-а! У тебя получается лучше!» – это настоящая насмешка Судьбы.       Но Сынмин справляется. Он справлялся два года и справится еще столько же, и даже больше, он уверен. Рано или поздно, чувства исчезнут, они ведь не могут быть вечными, это даже звучит глупо. Так что нужно лишь переждать.       Просто переждать.       – Вернусь как раз к вечеру кино, Сынмин-а! – Джисон кричит откуда-то из прихожей, звеня ключами, и сразу же открывает дверь, но Сынмин старается не зацикливаться на этом. – Увидимся позже, щенок!       – Назовешь меня так еще раз, и я запру тебя в туалете на все выходные. – Ким незамедлительно отзывается на глупое прозвище, которым Джисон наградил его в первые же дни их знакомства, переняв его у Минхо, и Хан громко смеется в ответ, передразнивая его. А затем он уходит, оставляя после себя лишь запах недорогих, но слишком полюбившихся Сынмину духов. Уходит неизвестно куда и неизвестно к кому, чтобы быть с этим неизвестно кем, флиртовать с ним и улыбаться ему, целовать его и делить с ним постель.       Ужасно. Просто ужасно.       Сынмин тяжело вздыхает, решая сосредоточиться на готовке, но настроение заметно портится. Чертов Хан Джисон…       Джисон был одним из тех людей, которым Сынмин мог слепо доверить свою жизнь, если вдруг это когда-то кому-то понадобится. До этого такой привилегией мог похвастаться только давний школьный друг Сынмина Ли Минхо вместе с его бойфрендами – Чанбином и Чаном – но Джисон тоже быстро занял ступень на этом пьедестале почета. Он завоевал доверие Сынмина слишком быстро. Пугающе быстро, на самом деле.       Хан шумный и яркий, он громко говорит, странно одевается и красит ногти в неоновые цвета, так что изначально он Сынмину совсем не понравился, потому что «Вот еще! Он же фрик, Минхо-хен! Разве ты не видишь, во что он одет?»       Сынмин полная противоположность Джисону – он любит уют и тишину, предпочитает комфортную удобную одежду и конечно же, усердно учится, параллельно совмещая учебу с работой. Сынмин ценит свое время и не тратит его впустую на глупые развлечения, как делает Джисон, Сынмин не слушает эту ужасающе громкую музыку, рвущую уши, и не украшает бессмысленными татуировками тело. Сынмин другой. Его мир не такой, как мир Джисона.       Поэтому удивительно, что они вообще пересеклись…       Хотя это все, конечно же, вина Минхо. Сынмин тогда поступил в колледж и отчаянно искал сожителя, чтобы меньше платить за аренду, так что Минхо, как великодушный друг, коим он и является, взял это дело на себя. Он выцепил Джисона с потока дизайнеров, когда узнал, что тот тоже хочет съехать из общежития в квартиру, и буквально притащил его к Сынмину знакомиться. Это было максимально неловко – Джисон не смог сказать почти ни одного внятного слова, он просто смотрел на Сынмина своими дурацкими (красивыми) круглыми блестящими глазами, и ждал, когда Минхо разрулит всю ситуацию.       Джисон потом сказал, что вид у Сынмина был очень пугающим, поэтому он отмалчивался, и Сынмин до сих пор удивляется этой разнице между тем Джисоном, и сегодняшним, с которым он живет в одной квартире вот уже как два года.       И да, он сильно ошибался, Джисон совершенно не фрик. Наоборот – он точно такой же, как все остальные, его музыка не такая уж глупая, а татуировки, думает Сынмин, не лишены и смысла. Как оказалось, Джисон довольно застенчивый и замкнутый, и он идет на тесный контакт с людьми куда реже, чем сам Сынмин. Джисон неловкий и слегка неуклюжий, он плачет над дорамами, заливая слезами и соплями свою одежду, и оставляет сущий хаос после себя всякий раз, когда поест. Но при этом он…       Он действительно замечательный.       Джисон всегда старается помогать Сынмину, будь то уборка, стирка или готовка. И пусть после его попыток у них становится еще больше работы, Сынмин очень ценит тот факт, что Хан хочет помочь ему. Джисон всегда следит за тем, чтобы в их холодильнике были продукты, напоминает Сынмину принять витамины каждое утро и дожидается его после занятий, чтобы вместе пойти домой.       Джисон не любит одиночество.       Джисон тактильный.       Он любит сжимать Сынмина в объятиях или держать его за руку, когда они смотрят очередной фильм вместе, любит складывать на него свои руки и ноги, когда они занимаются каждый своей домашней работой, любит ерошить Сынмину волосы и портить его прическу. Джисон громко смеется, если у них все хорошо, и искренне переживает, когда у Сынмина появляются проблемы на работе с привередливым боссом. Джисон заботливый и чудесный, и он невероятно, невероятно красивый. Особенно, когда улыбается.       Сынмин не мог не влюбиться.       И первое время он даже надеялся, что у него будет шанс.       Джисон открытый гей, он сказал это Сынмину в первый же день, когда они решали, стоит ли им снимать вместе квартиру. Он тогда посмотрел на Сынмина с вызовом, впервые установив такой прямой и жесткий зрительный контакт, вздернул подбородок и нахмурился, нервно ожидая его ответа. Но Сынмин в порядке с этим. Боже, у его друга буквально два парня, так что этот факт в Джисоне его совершенно не смутил. Поэтому довольно скоро они стали жить вместе.       Минхо за глаза зовет их женатиками.       К Джисону оказалось слишком быстро привыкнуть. Но привыкнуть к его беспорядочным свиданиям на одну-две ночи Сынмин не может до сих пор. Он не знает, почему Джисон так наивен в этом плане, почему продолжает вести такой образ жизни, но ругать его за это, он, конечно же, не имеет права. Сынмин удивляется, как Джисон – застенчивый и неловкий Джисон! – может так открыто менять партнеров и встречаться с малознакомыми людьми. Но это не его жизнь, и совать в нее нос было бы неправильным. К тому же, Джисон, кажется, полностью в порядке с этим – первое время он даже увлеченно рассказывал Сынмину о своих свиданиях, громко рассуждая, какое из них было самым лучшим и расспрашивая у Сынмина, есть ли кто-то в его сердце тоже. Сынмин тогда солгал, что в его сердце только учеба, и Джисон рассмеялся, глядя на него сияющими глазами. А потом дразнил его этим еще целую неделю после.       Затем Джисон перестал говорить с Сынмином на эту тему, он больше не рассказывал ему о своих похождениях, и Сынмин не хочет признаваться себе в этом, но он безумно счастлив не слышать о них. Время от времени Джисон все еще спрашивает его о том, какие подарки следует дарить на свиданиях, и иногда Сынмин находит во время уборки исписанные Джисоном блокнотные листы с нелепыми, кривоватыми и незаконченными стихами, посвященными его новым увлечениям. Стихи действительно неумелые, но в них вложено столько чувств, что Сынмин искренне завидует тем, кому Джисон их посвящает.       И это больно. Действительно больно.       Но Сынмин старается не думать об этом. Ведь в конце концов, после каждой ночи, после каждого удачного и неудачного свидания Джисон снова возвращается к нему. Снова накидывается на него с объятиями, обзывая щенком, снова начинает канючить в ухо о том, как он проголодался, и снова улыбается этой дурацкой умопомрачительной улыбкой, заставляющей сердце Сынмина взволнованно стучать.       К тому же, сегодня у них вечер кино – маленькая традиция, которую никто из них никогда не пропускает – так что Джисон совсем скоро вернется домой. А Сынмин пока приготовит для них ужин, купит немного вредных снеков и пива, разложит на диване подушки и одеяла, потому что Джисон часто мерзнет, и выберет какой-нибудь фильм. Рутина. Сынмин справится с этим, как справлялся всегда.       Сынмин долго торчит на кухне. Он готовит сносный ужин из любимых джисоновых блюд так усердно, что у него даже начинает побаливать поясница, затем идет в ближайший круглосуточный магазин, закупаясь алкоголем и чипсами, и снова возвращается домой, обустраивая для них место. Сынмин садится на диван, решая дождаться Джисона, чтобы вместе поужинать, дописывает заданный конспект, с радостью отвлекаясь на него от собственных мыслей, и терпеливо ждет.       Но Джисон почему-то долго не возвращается. Сынмин отправляет ему сообщение, состоящее из пары простых слов «Ты где?», но Хан не отвечает и более того – даже не читает, видимо, слишком увлекшись чужой компанией. Это задевает, но Сынмин не из тех, кто легко поддается эмоциям. Может быть, Джисон просто потерял счет времени или пытается выловить такси, чтобы успеть поскорее вернуться домой? В любом случае, Сынмин готов подождать его еще немного.       Но время неумолимо движется к десяти вечера, а затем и к полуночи, и Сынмин, наконец, признает тот факт, что Джисон уже не вернется. Что ж, это гораздо больнее отзывается в его сердце, чем он предполагал, потому что Сынмин правда надеялся… он надеялся, что их вечер кино, их маленькая личная традиция все же окажется Джисону важнее. Он окажется важнее.       Очевидно, Сынмин ошибся.       Очевидно, он снова переоценил собственную значимость.       Возможно, он просто стал слишком чувствительным в последнее время, или это стресс от учебы так сказывается на нем, потому что Сынмину внезапно хочется плакать. Например, бесстыдно рыдать в подушку, колотя ее руками, проклинать Джисона за то, что не жалеет его бедное сердце и молча ненавидеть того, с кем Джисон – его Джисон – сейчас так весело проводит время.       Сынмин нечасто плачет – почти никогда, если быть точным, потому что обычно это мало чем помогает – но сейчас он просто не может сдержать свои слезы, утыкаясь лицом в ближайшую подушку и глуша в ней всхлипы. Ему больно, ужасно больно, и его невероятно злит тот факт, что Джисон променял их вечер кино – их двухлетнюю традицию, черт возьми! – на какое-то жалкое одиночное свидание с незнакомым ему человеком.       Потом Сынмин вдруг ощущает укол вины где-то под ребрами. Он не хочет быть эгоистом.       Сынмин нащупывает в ворохе одеял свой телефон, намереваясь позвонить Минхо, чтобы немного поболтать и отвлечься, и старший словно чувствует его боль, потому что берет трубку сразу, после первого же гудка. Его голос, сонный и уставший, приятно отзывается в груди Сынмина, заметно расслабляя.       – Зачем ты звонишь мне так поздно, глупый щенок? – Минхо ворчит в трубку, дразня его, как делает всегда, и эта привычная динамика между ними позволяет Сынмину немного успокоиться. Он рад, что несмотря ни на что, Минхо всегда был и остается его другом, его поддержкой и опорой в любых ситуациях и чертовых нелепостях, вроде этой глупой влюбленности в Джисона. – Эй! Ты там умер или что?       Сынмин осознает, что не отвечает слишком долго. Он булькающе хмыкает, мешая смех со всхлипом, и должно быть, звучит слишком жалко, потому что голос Минхо сразу же меняется. Каким бы строгим Минхо не был к нему, он всегда искренне заботится о Сынмине.       – Сынмин-а? Ты в порядке? – старший звучит обеспокоенно и взволнованно, и ладно, это действительно понимаемо, потому что он видел, как плачет Сынмин всего три жалких раза за всю гребаную историю их дружбы.       – Угу. – Ким гудит в ответ, неуверенный в том, что сможет внятно ответить словами, но Минхо, конечно же, не верит ему. Он никогда не верит в эту ложь.       – Я знаю, ты врешь мне. – тот фыркает, намереваясь докопаться до правды, и ему действительно, действительно страшно, потому что… Черт, что такого должно было произойти с Сынмином, чтобы он позвонил ему так поздно, всхлипывая в трубку, словно потерянный щенок? – Так ты скажешь мне, что случилось? – Минхо спрашивает, уже мягче и тише, успокаивая и утешая скрытой, но такой очевидной нежностью. – Нерадивый босс снова отругал тебя на работе? Он вечно придирается к тебе… – ворчит он. – Мне отправить Чана поговорить с ним? Ты же знаешь, он может.       – Эй, я справлюсь с этим лучше! – голос Чанбина доносится из телефона, и Сынмин даже не видя его знает, что тот снова внушительно напряг мускулы, чтобы впечатлить своего ворчливого парня. Кажется, сегодня один из немногих вечеров, когда все трое оказались дома в одно время, и Сынмину немного стыдно за то, что он тратит их драгоценное время.       – Но я куда дипломатичнее тебя! – Чан в шутку возражает, и Минхо раздраженно шикает на них, призывая заткнуться, хотя Сынмин знает, что он не злится всерьез. Его хен становится слишком мягкотелым, когда дело касается этих двоих.       – Я в порядке. – Сынмин отзывается, вытирая слезы и делая несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. – На работе все в порядке, хен, обещаю. Мне не нужна помощь твоих цепных псов. – дразнит он, но он счастлив, действительно счастлив, что у него есть Минхо и его парни, готовые помочь ему в любой момент.       – Тогда в чем дело? – Минхо спрашивает, и Сынмин слышит, как шуршат одеяла. Должно быть, кто-то из его парней устроился рядом с ним, чтобы немного потискаться, и Сынмин жалеет, что его сейчас нет там, чтобы фотографировать их и дразнить Минхо всю оставшуюся жизнь.       – Я просто… – он кусает нижнюю губу до тех пор, пока ему не становится больно, но Минхо все еще ждет его ответа, поэтому Сынмин продолжает. – Не знаю… Джисон ушел на свидание и пропустил наш вечер кино, так что я вроде как… – он пожимает плечами, и только потом понимает, что Минхо не видит его. – Думаю, я просто немного расклеился.       – Джисон пропустил вечер кино? – голос Чана снова доносится из телефона, и Минхо лениво гудит, кивая ему в ответ. – Разве это не ваша традиция, или что-то вроде этого?       – Так и есть, они никогда не пропускают вечер кино. – Минхо отвечает вместо Сынмина, и его голос звучит задумчиво, когда он переключает друга на громкую связь. – Удивительно, что Джисон сделал это, ведь это он тот, кто придумал такие вечера.       – Я просто… – Сынмин неуверенно говорит, и снова замолкает, пытаясь подобрать более правильные слова для описания бушующих в груди чувств. – Я думал, что важен для него. И я зол, что он предпочел мне кого-то другого. Это… друзья не должны так говорить, да? – внезапно понимает он.       – Учитывая тот факт, что ты влюблен в него до беспамятства, мы готовы простить тебе это. – Минхо шутит, немного разбавляя атмосферу, но Сынмин все равно чувствует себя подавленным. – Но, Сынмин-а… – зовет он негромко. – Джисон… знаешь, он немного ветреный, да?       – Не принимай это на свой счет, Минни, он просто мог забыть о вашем вечере. – добавляет Чан, соглашаясь со своим парнем, и Минхо слабо гудит в ответ, позволяя Чану оставить громкий чмок на какой-то из частей своего тела.       – Это… просто это больно, хен. – Сынмин тихо признается, и его руки нервно сжимают край ближайшего одеяла.       – Я знаю. – Минхо незамедлительно отзывается. – Я знаю, как это важно для тебя, Сынминни, правда знаю. Ты так влюблен… – говорит он, без насмешек и издевок. – Но ты ожидаешь от Джисона слишком многого, знаешь? Он… он такой, какой есть.       Сынмин вздыхает, и он ненавидит то, что Минхо снова оказывается прав. Сынмин не может злиться – не имеет права – потому что он не контролирует ни Джисона, ни его чувства к кому-либо. И если Джисон хочет провести время с кем-то другим вместо него, Сынмину остается лишь молча принять этот факт.       – Не думай об этом так много, Сынмин-а. – говорит Чанбин, утешая младшего, и Сынмин как никогда счастлив слышать его, потому что Чанбин всегда оптимистичен. – Может быть, у него что-то случилось по пути домой? Ты же знаешь, как трудно вечером поймать транспорт. Должно быть, он просто задержался и уже идет домой.       – Как вариант. – Минхо соглашается, хотя Сынмин слышит, что он не очень верит в эту версию. – Может быть, он скоро вернется.       – Отдыхай, Минни. – Чан мягко говорит, как всегда утешая его своим певучим голосом и нежной, почти отеческой заботой. – Ты все еще можешь посмотреть фильм в одиночку и съесть что-нибудь вкусное. Конечно, это не то же самое, но ты сможешь немного отвлечься, детка, и я уверен, тебе станет легче.       – Спасибо, хен. – Сынмин отвечает со всей искренностью, и он даже не хочет дразнить Чана за использование ласкового прозвища, слишком тронутый заботой своих старших. – Тогда я пойду, Минхо-хен, Чанбин-хен. Извините, что вызвонил вас так поздно.       – О, мой малыш! – Чанбин сюсюкается с ним, как делает всегда, и Минхо смеется над его милым тоном, наверняка ударяя по плечу. – Не извиняйся, мы всегда рады слышать тебя! Наш маленький щеночек! – притворно рыдает он. Чан тоже начинает смеяться.       – Этот мамонт прав, Сынмин-а. – Минхо соглашается, звуча невероятно мягко. Где-то на фоне слышится чанбиново «Ты кого мамонтом назвал?!», и Сынмин не может сдержать ухмылки, слыша их привычные перепалки. – Ты не должен извиняться за это, мы понимаем. Отдыхай, глупый щенок, спокойной ночи! Позвони мне, если случится что-то еще.       – Спокойной ночи. – Сынмин прощается с ними, и это происходит как раз вовремя, потому что шуточная драка между ними превращается в настоящую борьбу, а Сынмин все еще не хочет слышать, как она перерастет в ужасные слюнявые поцелуи и невыносимое сексуальное напряжение.       Ну нет, он определенно не хочет быть свидетелем этого! Пощадите его бедные уши…       Сынмин не смотрит фильм, как посоветовал ему Чан, и даже больше не хочет есть, поэтому просто заматывается в ближайшее одеяло и ложится на ближайшую подушку, беря в руки телефон, чтобы бесполезно листать ленту своего инстаграма. Глупые и смешные видео с щенками всегда позволяли ему расслабиться и отвлечься, но кажется, сегодня не его день, потому что первая фотография в ленте – пост Джисона, выложенный около получаса назад. На фото какие-то непонятные Сынмину приборы и кнопки, а еще – цветные ногти Джисона, держащего в руках микрофон. Это какая-то музыкальная студия? Сынмин не уверен, и он даже не знает, как устроены подобные студии, но он не думает над этим долго, потому что его взгляд цепляется за короткую подпись под фото.       «Спасибо за это!»       И глупое красное сердечко в конце.       Сынмину снова хочется плакать.       Он хочет отшвырнуть телефон в сторону, но он не настолько богат, чтобы позволить себе новый, и это, кажется, последняя капля. Сынмин утыкается лицом в подушку и может быть, еще немного плачет, но никто не должен знать об этом. Особенно Минхо-хен.       Расстроенный и взвинченный, укутавшись в тяжелое одеяло и обняв руками подушку, Сынмин на удивление быстро засыпает, лишь изредка всхлипывая во сне. Ему снится Минхо, привычно ворчливый и добрый, Чанбин, всегда улыбающийся и теплый, и Чан, непременно заботливый и терпеливый. Сынмин знает, что они всегда рядом.       Ему снится Джисон.       Замечательный, яркий и заботливый Джисон, хохочущий и веселый, с сияющими круглыми глазами и милыми щеками. Сынмин бежит за ним, тянет к нему руку, чтобы коснуться, почувствовать, но Джисон лишь смеется над его тщетными попытками догнать его и улыбается ему своей невероятной улыбкой. Он так близко, но вместе с тем – ужасно далеко.       Сынмин зовет его.       – Я здесь. – голос Джисона глухой и тихий, и Сынмин не сразу может понять, что он говорит. Он смотрит на его губы, словно завороженный, но они все так же растянуты в широкой глупой улыбке. – Я здесь, Сынмин-а, просыпайся. Слышишь, щенок?       – Что…       Сынмин чувствует теплую руку на своей щеке, мягкие прикосновения робких пальцев, и наконец открывает глаза. Растрепанные волосы Джисона, склонившегося над ним, щекочут ему лоб, и Сынмин хмурится, пытаясь понять, реальность это или все еще сон. Джисон близко – так близко, что он мог бы коснуться его губ своими, если бы подался еще немного вперед. Сынмин неуверенно тянет руку, и его пальцы касаются прохладной щеки Джисона, убеждаясь в том, что он действительно здесь, рядом.       Что он вернулся домой.       – Джисон?       – Привет. – тот негромко говорит, и его лицо все еще в опасной близости от лица Сынмина – Ким чувствует его дыхание на своих губах. Сон словно снимает рукой, и он слишком взволнован, но Джисон, кажется, не замечает этого, продолжая что-то бормотать. – Прости, я опоздал… Там столько всего… неважно. Ты что, плакал?       – Фильм… – Сынмин отзывается, слегка хрипло и сонно, а затем трясет головой и прокашливается. – Фильм был слишком грустным. – лжет, и он не уверен, верит ли в это Джисон, но тот не задает лишних вопросов, и Сынмин как никогда благодарен ему. – Жаль, что ты пропустил.       Джисон гудит в ответ, давая понять, что услышал его, и его пальцы гладят розовые щеки Сынмина, усердно стирая оставшиеся дорожки слез. Это приятно и мягко, и у Сынмина невероятно громко стучит сердце, что он вдруг боится, что Джисон услышит это. Услышит и поймет все его чувства, поэтому Сынмин убирает его руки от своего лица.       Становится странно неловко.       Джисон замирает, неуверенный и смущенный, а затем быстро отстраняется, бормоча очередные извинения. В его глазах мелькает что-то странное и липкое, не совсем понятное Сынмину, но Ким не придает этому большого значения в попытках успокоить собственное сердце.       – Мне жаль, что я пришел так поздно. – снова говорит Джисон, неловко переминаясь с ноги на ногу, и это странно – это на него непохоже, Джисон обычно не ведет себя так. – Я помнил о вечере кино, Сынмин-а, клянусь! Но потом…       – Все в порядке. – Сынмин отмахивается от его оправданий, чтобы показать, что Джисону не нужно объясняться перед ним, и непринужденно улыбается. – Как твоя встреча? Все прошло хорошо?       – О… да, хорошо. – Джисон отзывается, и Сынмин кивает, похлопывая по месту рядом с собой, чтобы пригласить его сесть. Тот с готовностью плюхается рядом, сначала немного неуверенный и робкий, но затем привычно обвивается вокруг Сынмина настойчивой коалой и облегченно выдыхает куда-то ему в шею. От Джисона пахнет соленым потом, дешевым энергетиком и мятной жвачкой, но Сынмин не жалуется – скорее наоборот, ему слишком нравится это.       – Хочешь перекусить? – Сынмин задает вопрос, широко зевая и с хрустом потягиваясь. Джисон щекочет обнажившуюся полоску его живота и сам же хихикает, словно глупый ребенок. Сынмин привычно фыркает. – Я приготовил ужин, если что, еда в холодильнике. Просто разогрей.       – Позже. – Джисон отмахивается, удобней устраиваясь рядом с Сынмином, и делает несколько глубоких вдохов возле шеи друга, почти касаясь носом его кожи. – Ты хорошо пахнешь, что это?       – Порядок. – Сынмин закатывает глаза. – То, что тебе незнакомо. Я просто постирал одежду.       – Эй, это было грубо, знаешь? – Джисон фыркает, тыча его в бок, но не продолжает перепалку, слишком ленивый и уставший. – Стиралка устроена слишком сложно, если хочешь знать! Это адская машина!       – Неужели? – Сынмин фыркает, пытаясь скрыть очевидный смешок, и Джисон снова тычет его в бок, возмущенно передразнивая. – Тогда почему я справляюсь с ней?       – Может быть, ты просто украл ее сердце? – Джисон негромко ворчит, словно всерьез обиженный на него. – Ты ведь хорош в этом. – добавляет еще тише, но Сынмин все равно слышит его. Он немного теряется и не совсем знает, как на это реагировать, поэтому лишь кивает, привычно решая перевести все в шутку.       Но Джисон почему-то не смеется.       Сынмин поворачивается, чтобы посмотреть на него, понять, почему он так молчалив сегодня, и с удивлением замечает, что Джисон уже смотрит на него. Его лицо снова оказывается невероятно близко. Сынмин вздрагивает от неожиданности, и собственное сердце предательски колотится где-то у него в ушах, на время оглушая. Он не слышит дыхания Джисона, но может чувствовать его на своей щеке.       Джисон все еще не говорит ни слова. Сынмин смотрит в его глаза, так притягательно сияющие в полутьме комнаты, а затем опускает взгляд на губы, невольно облизывая свои. Ему хочется, невыразимо хочется поцеловать его прямо сейчас – почти всегда, если точнее – так сильно, что у него горят губы. Но Сынмин не может. Нельзя.       Что там говорили про губы, которые не можешь поцеловать...?       Тишина между ними затягивается, и Сынмин может буквально почувствовать растущее в комнате напряжение, шипящее и щелкающее, как масло на раскаленной сковороде. Он не знает, куда деть руки и что сказать, но Джисон вдруг касается его щеки тыльной стороной ладони – так легко и невесомо, что Сынмин даже сначала думает, что ему показалось. Его сердце замирает, а затем начинает биться с удвоенной скоростью, словно пытаясь пробить его грудь и улететь прямо к Джисону, чтобы он спрятал его в своих ладонях.       – Джи-       Сынмин не договаривает, потому что губы Джисона внезапно прижимаются к его губам.       О, Боже…       О, Боже!       Хан, мать его, Джисон прямо сейчас целует его!       Сынмин издает слабый сдавленный звук, что-то среднее между удивленным стоном и вздохом облегчения, и запускает пальцы в крашеные волосы Джисона, нетерпеливо комкая его пряди в кулаке. Это хорошо – невероятно хорошо! – это лучше всех сынминовых мечтаний и снов. То, как губы Джисона запредельно ощущаются на его губах, теплые и сухие, но все еще невероятно мягкие и сладкие…       Сынмин позволяет себе расслабиться, а Джисону – полностью взять контроль, чем тот сразу пользуется, раздвигая его губы языком и мягко толкаясь в горячее тепло его рта. Сынмин чувствует себя слабым, у него трясутся руки и даже ноги, но тем не менее, он все равно отвечает на поцелуй. Отвечает так, как только может, потому что слишком долго хотел этого. Слишком долго ждал.       Он хочет прижаться ближе, ощутить всего Джисона целиком и сразу, почувствовать его тепло и уже почти выветрившийся аромат духов. Он хочет всегда ощущать его губы на своих.       Рука Джисона находит свое место на талии Сынмина, несильно, но ощутимо сжимая. Поцелуй становится глубже, гораздо отчаяннее и настойчивее, пальцы ловко забираются под домашнюю футболку, касаясь теплой, покрытой мурашками кожи, и Сынмин вздрагивает, внезапно приходя в себя. Что они творят…       Они не должны! Друзья не целуются словно голодные, дорвавшиеся друг до друга животные.       – Остановись.       Сынмин просит, но голос звучит слишком тихо, почти беззвучно. Джисон прижимается своим лбом к его, пытаясь отдышаться от захлестнувших его эмоций, но затем снова тянется поцеловать сынминовы губы, тяжело дыша в его рот. Его тело горячее на теле Сынмина, ладони осторожные и нежные, но Ким чувствует себя так, будто его окатили ледяной водой. Почти забытая обида снова царапает его сердце, и Сынмин упирается ладонями в грудь Джисона, чтобы оттолкнуть его от себя.       Джисон только что вернулся со свидания. Со свидания! Он променял их вечер кино на кого-то другого, а теперь вдруг целует Сынмина, как ни в чем не бывало?       – Остановись. – повторяет Сынмин уже громче, и он не узнает собственный голос, сломленный и хриплый. – Джисон, прекрати!       – Нет, Сынмин-а, подожди… – Джисон шепчет, хватая его ладонь и прижимая тыльной стороной к своим губам. – Пожалуйста.       – Перестань. – Сынмин вырывает руку, словно поцелуй Джисона обжигает его кожу, и наконец, отталкивает его от себя, встречаясь с ним взглядом. Глаза Джисона смотрят на него, удивленные и сияющие, и Сынмин хочет отвести взгляд, потому что боится снова поцеловать этого придурка. – Прекрати немедленно!       – Прости. Прости, Сынмин-а…Ты мне нравишься. – Джисон бормочет, словно одержимый, и никак не может убрать от него руки. Его горящие глаза неотрывно смотрят в глаза Сынмина, а сам он становится взволнованным и нервным. Не менее взволнованным и нервным становится и сам Сынмин. – Ты мне нравишься. Очень.       – Что… – Сынмин смотрит на него ошарашенно, пытаясь игнорировать сумасшедший стук собственного сердца. Что это значит? Это правда, Джисон действительно…? – Что ты сказал?       – Я сказал, что ты нравишься мне. – Джисон снова тянется к нему, снова пытается взять его за руку и прижаться губами к пальцам. Руки снова мягко сжимают талию, и это приводит Сынмина в чувство. Он, наконец, снова включает мозг.       – Ты шутишь? – Сынмин слышит, как с треском рвется его сердце. Если Джисон вдруг решил использовать на нем свои обольстительские штуки, он убьет его сам, придушит собственными руками. – Это не смешно! Совершенно не смешно, слышишь?!       Сынмин чувствует себя невероятно униженным. Униженным и раздавленным, потому что… Как смеет Джисон так нагло лгать ему в лицо? Так нагло играть с его сердцем? Так нагло… Да как смеет Джисон вообще говорить о чувствах, когда буквально полчаса назад вернулся домой с очередного свидания?!       – Сынмин, это не…       – Отвали! – Сынмин не дает ему закончить. Он толкает Джисона, бьет в грудь, чтобы отстранить от себя, отодвинуть подальше и желательно никогда больше не видеть его красивое лицо. Злые слезы выступают на его глазах. Снова. Он плачет уже второй раз за вечер, и когда он стал такой тряпкой? – Отвали от меня! Убирайся!       – Сынминни, я не… я не понимаю… – Джисон смотрит в его влажные глаза обеспокоенно и растерянно. Он тянется стереть его слезы, утешить и успокоить, но Сынмин грубо отталкивает его руки, не давая коснуться себя. – Почему ты плачешь? Эй, щенок…       – Замолчи! – Сынмин путается в одеялах, когда пытается встать с дивана и убраться к черту, но Джисон хватает его за запястье, пытаясь снова остановить. – Не трогай! Пожалуйста, не трогай… – он просит, почти умоляет, ненавистные слезы делают его лицо отвратительно мокрым, и Джисон испуганно отдергивает ладонь, приподнимая руки в обезоруживающем жесте.       – Я не трогаю, не трогаю, хорошо? – тараторит он негромко и взволнованно. – Я не трогаю, Минни, видишь? Не трогаю. Пожалуйста, давай поговорим?       Сынмин отчаянно трясет головой. Он не хочет говорить. Он не хочет видеть Джисона. Не хочет смотреть в его глаза и чувствовать его запах, не хочет слышать его голос и вообще – знать о его существовании. Он предпочел бы никогда не встречаться с ним тогда, на первом курсе, предпочел бы никогда не влюбляться в него.       Сынмин отчаянно хочет уйти.       Прочь отсюда, из этой квартиры, от Джисона. От его теплых рук, мягких губ и непонимающих глаз. Подальше.       Сынмин не удосуживается даже нормально одеться. Он спешит к двери на негнущихся ногах, и Джисон испуганно зовет его, прежде чем подорваться следом.       – Куда ты идешь? – спрашивает он. В его голосе сквозит отчаяние и страх, но Сынмин слишком занят собственными чувствами, чтобы заметить это. Он не отвечает. – Сынмин! Пожалуйста…       Прочь, прочь.       Сынмин уходит. Он ужасно хочет убежать. И если убежать от Джисона все еще возможно, то убежать от своих чувств – почти никак. Сынмин чувствует себя жалким. На что он надеялся? Что Джисон внезапно полюбит его в ответ? Поймет, что Сынмин лучше всех тех, с кем он ходит на свидания? Попросит стать его парнем? Черта с два, Минхо был прав.       Квартира Минхо, Чанбина и Чана находится не так далеко, и Сынмин очень благодарен Судьбе за это. Он добегает до нее за сорок минут с перерывами на спешную ходьбу, потому что автобусы уже не ходят, а деньги на такси Сынмин так глупо оставил дома. Но он скорее пробежит пару лишних километров, чем вернется обратно в квартиру. Чем вернется обратно к Джисону.       Сынмин колотит в дверь, едва оказывается у нужной квартиры, давит на кнопку звонка, нервно кусая губы, а затем буквально рыдает от счастья, когда сонный Чанбин открывает ему дверь.       – Хен! О, хен… – Сынмин смотрит на него со смесью отчаяния и облегчения, шумно выдыхает, внезапно осознавая, как сильно устал, пока бежал сюда, и почти валится с ног, нервный и взвинченный. Беспокойство отражается на лице Чанбина, когда он смотрит в заплаканные глаза младшего.       – Сынминни? – зовет он, немного хрипло и глухо. Он не задает лишних вопросов, а сразу раскрывает для объятий руки, и Сынмин благодарно забивается в них, снова всхлипывая. Ему приходится наклониться, потому что Чанбин невысокий, и это жутко неудобно, но тем не менее, Сынмин чувствует себя лучше. – О, детка… Все хорошо, я держу тебя.       – Что такое? – заспанный голос Минхо доносится из-за спины Чанбина, когда он выходит из их спальни, растрепанный и зевающий. Следом за ним подтягивается и полуголый Чан.       Сынмин снова чувствует себя виноватым. Он ворвался к ним в квартиру посреди ночи, лишил их драгоценных часов сна и теперь так глупо рыдает Чанбину в плечо, словно маленький ребенок. Но Чанбин вдруг целует его в висок, и от этого Сынмину становится легче.       – Какого… – Минхо заглядывает за плечо Чанбина, сразу замечая заплаканного младшего, и его сонное состояние улетучивается за доли секунды, уступая место раздражению. – Хан Джисон?! – рявкает он, и Сынмин едва заметно кивает, заставляя Минхо гневно нахмуриться. – Клянусь, я убью этого мелкого поганого…       – Тише, Минхо, спокойно. – Чан – всегда разумный, мягкий и терпеливый Чан – кладет руку ему на плечо, успокаивая и заземляя. – Давай сперва позаботимся о Минни, детка.       Минхо все еще хмурится, раздраженно сжимая и разжимая кулаки, но затем сдается. Он кивает, соглашаясь со словами Чана, и хлопает Чанбина по плечу, чтобы тот, наконец, выпустил Сынмина из рук.       Сынмин не хочет ничего более, чем снова прижаться к нему в теплых объятиях. Чанбин ерошит ему волосы, но отходит, позволяя Минхо справиться с ситуацией. В конце концов, именно Минхо его лучший друг и заботливый хен, как бы сильно сейчас Чан и Чанбин ни хотели помочь ему.       – Тебе нужно умыться, глупый щенок. – Минхо говорит, и Сынмин послушно кивает, глядя на него самыми преданными мокрыми глазами. Желание побить Джисона снова толкается в груди Минхо настойчивым котом. – Посмотри на себя, выглядишь просто ужасно, весь зареванный. – мягко дразнит он, аккуратно стирая слезы с лица младшего. Сынмин ничего не говорит, лишь неловко стоит, позволяя Минхо сжимать свое лицо в ладонях, и смотрит на него с такой всепоглощающей любовью и благодарностью, что Чанбин не сдерживает нежного смешка. – Вот так, дыши. Чертов Джисон совсем потрепал тебе нервы, а? Давай, идем.       Минхо берет его за руку и тянет за собой в ванную, чтобы помочь умыться и привести в порядок его лицо. Он садит Сынмина на небольшую табуретку, заботливо притащенную Чанбином в ванную, смачивает прохладной водой полотенце и аккуратно вытирает сынминовы глаза и щеки, стирая любые намеки на слезы. Сынмин не мешает ему. Он послушно сидит, закрыв глаза, и терпеливо ждет, когда старший закончит.       Потом они втроем отводят его в спальню. Сынмин начинает икать, и Чан приносит ему воды, заставляя выпить целый стакан, а Чанбин делится с ним теплой пижамой. Они колдуют над Сынмином в шесть рук, приводя его в порядок и расчесывая непослушные волосы, осыпают утешениями и своеобразными нежностями и лаской, говорят, что нет ничего плохого в том, что он пришел к ним так поздно, когда Сынмин внезапно рассыпается в извинениях. Его сердце сжимается где-то глубоко в груди от осознания того, как сильно его хены заботятся о нем.       – Ты ел? – Минхо спрашивает, и Сынмин виновато качает головой, заставляя старшего снова нахмуриться. Минхо переводит взгляд на Чана.       Тот понимает его сразу. Он кивает и уходит на кухню, гремит там посудой и хлопает дверцей микроволновки, а затем возвращается, неся на тарелке несколько горячих бутербродов и стакан какого-то сока. Его лицо понимающее и мягкое, когда он передает все это Минхо, и он ободряюще подмигивает Сынмину, прежде чем снова отойти на второй план.       – Давай, ешь. – Минхо подталкивает Сынмина к центру кровати, заставляя усесться там, и протягивает ему тарелку, угрожая накормить лично, если Сынмин вдруг откажется. Чан и Чанбин смеются, удобно устраиваясь рядом с младшим, они разваливаются по обе стороны от него, наблюдая за тем, как он ест, и их снова ужасно клонит в сон, но они стоически держат глаза открытыми. Сынмин жует бутерброды, не чувствуя вкуса, но он благодарен, что старшие позволили ему остаться у них.       – Хочешь поговорить о том, что произошло? – негромко спрашивает Чан, и его ладонь мягко скользит по спине Сынмина вверх-вниз, успокаивая и поддерживая. – Поделиться?       Сынмин неопределенно пожимает плечами, и Минхо едва слышно гудит, давая ему понять, что он может начать говорить, когда будет готов. Это трогает сынминово сердце, и обычно у него нет секретов от хенов, поэтому он решается. Говорить об этом все еще больно и обидно, но его друзья здесь, чтобы поддержать его, так что все хорошо. Сынмин знает, что будет в порядке.       – Джисон поцеловал меня. – наконец, говорит он. Тишина между ними внезапно становится оглушительной, пугая и напрягая Сынмина, он даже перестает жевать. Почему они так реагируют?       Никто из них не говорит ни слова на протяжении минуты, и это нервирует, но Чан, наконец, задумчиво хмыкает, нарушая всю эту странную атмосферу.       – Это… расстроило тебя? – спрашивает он неуверенно, и мягкие поглаживания на спине Сынмина возвращаются с удвоенной силой. – Джисон ведь нравится тебе, детка, почему тебя так задело это?       – Потому что он не должен был этого делать. – Сынмин отвечает резче, чем ему хотелось, но спохватывается и виновато смотрит на Чана, боясь своей же внезапной грубости. Тот лишь тепло улыбается, давая понять, что это совсем не задело его, и кивком побуждает младшего продолжить говорить. – Он вернулся со свидания, хен. Свидания! – возмущенно добавляет Сынмин. – Он поцеловал меня и сказал, что я ему нравлюсь, но ведь это неправда! Зачем он солгал…?       – Почему ты думаешь, что это была ложь, Сынмин-а? – Чанбин спрашивает, нахмурившись, и Сынмин незамедлительно поворачивается к нему.       – Я знаю это. – отвечает он уверенно, нервно хрустя пальцами. – Я знаю это, хен! Разве нормально пропадать на свиданиях, а потом говорить мне о своих чувствах? Это ведь даже звучит нелепо…       – Согласен, это тупо. – Минхо – как всегда – сразу принимает сторону Сынмина, ненавязчиво касаясь его бедра в безмолвном знаке поддержки. – Звучит так, будто он играет с тобой. Это как минимум неправильно.       Сынмин кивает. Именно так он и чувствует себя прямо сейчас – маленькой игрушкой в умелых руках Джисона, который вертит им как хочет. Это больно. Очень больно.       – Не думай об этом так много. – советует Минхо. – В тебе говорят эмоции, мы понимаем это. Но сейчас тебе следует отдохнуть. Завтра ты почувствуешь себя лучше и сможешь все обдумать.       – И не забудь поговорить с Джисоном, Минни. – напоминает Чан. – Я знаю, он нравится тебе, но ты вряд ли захочешь терять его из-за этого случая, даже если его чувства будут невзаимны. И… детка, может, он просто запутался?       – И случайно запутал тебя. – добавляет Чанбин, подхватывая его мысль. – Вам нужно все обсудить, дай ему шанс объясниться, хорошо?       – Почему вы двое на его стороне, а? – Минхо притворно ворчит, разбавляя атмосферу, но затем становится серьезным. – Он довел Сынмина до слез, если вы не заметили. Дважды.       – Недопонимания иногда случаются, Минхо-я. – негромко говорит Чан, с нежностью глядя на своего ворчливого парня. – А теперь давайте спать, мне все еще нужно на работу завтра. Я подвезу тебя утром до квартиры, Сынминни.       – Спасибо, хен. – Сынмин благодарно кивает, и Чан смеется, утягивая его в крепкие объятия. Минхо успевает вовремя подхватить посуду, и он снова ворчит, но Сынмин знает, что он не злится всерьез.       Сынмин не отстраняется от объятий Чана, даже не хочет привычно отбиваться и возмущаться, наоборот – желание укутаться в его теплые руки гораздо сильнее, и Сынмин позволяет себе расслабиться. Он слышит, как ворочается позади него Чанбин, как Минхо шепчет тихое «Подвинься, мамонт», и как Чанбин возмущается в ответ, звонко шлепая его по обнаженному бедру.       У них довольно большая кровать, но ютиться на ней вчетвером все равно неудобно, однако никто из них не жалуется. Сынмин довольно быстро начинает засыпать – видимо, события дня и двойная порция слез совсем измотали его сегодня. Он жмется ближе к Чану, сонно сопя куда-то ему в шею, чувствует на своей талии руки Минхо, лежащего позади него, и слышит дыхание Чанбина. Это заметно успокаивает.       – Кажется, Сынминни очень устал. – негромко говорит Чан, Сынмин слышит его слишком приглушенно, словно через несколько толстых одеял, поэтому решает не сосредотачиваться на разговорах своих хенов. Пусть болтают, их голоса действуют на него слишком усыпляюще.       – Неудивительно, он столько плакал. – согласно гудит Чанбин, потянувшись, чтобы тоже коснуться Сынмина в поддерживающем жесте, даже если младший почти не реагирует на это. – Джисон действительно сильно влияет на него, а? – мягко шутит он, и Минхо тут же фыркает при упоминании ненавистного имени.       – Ни слова о нем в нашем доме. – предупреждает он, и его ладони невесомо скользят по талии Сынмина, успокаивающе поглаживая. – Клянусь, я вмажу ему по самое не хочу, если он попадется мне на глаза.       – О, какой грозный! – Чанбин шепотом дразнит, и Минхо слабо бьет его пяткой по ноге. – Эй, ты просто хочешь заманить Минни в наши ряды, признай это, Минхо-хен!       – Ты тот, кто первым заговорил об этом! – Минхо тут же начинает оправдываться, и его уши стремительно нагреваются и краснеют, выдавая его смущение. Чан негромко смеется над ними.       – Ну да! – Чанбин энергично кивает, даже не пытаясь отрицать его слова. – Очевидно, мы справимся с заботой о Минни лучше, чем кто-то другой!       – Ты даже о себе позаботиться не можешь. – Минхо не упускает шанса снова подразнить его. – Как ты будешь заботиться о Сынмине?       – Эй, я люблю Минни! – Чанбин возмущается. – Я имею в виду, а кто бы этого не делал? И я все еще думаю, что будь он в отношениях с нами, он бы не плакал из-за разбитого сердца!       – Я все еще слышу вас. – Сынмин тихо бормочет, слишком уставший, чтобы дразнить их, и старшие смущенно замолкают, почти забывшие, что он еще не спит.       – Сделаем вид, что ты ничего не слышал? – неуверенно предлагает Чанбин, и Чан снова смеется. Сынмин прячет улыбку у него на шее, и он благодарен старшим за все, что они делают для него. Может быть, ему все еще больно, но он знает, что не один.       Сынмин справится.