Someone saved my life tonight You almost had your hooks in me didn't you dear You nearly had me roped and tied, hypnotized Sweet freedom whispered in my ear You're a butterfly And butterflies are free to fly *** Кое-кто спас мою жизнь этим вечером, Ты уже решила, что я у тебя на крючке, не так ли, дорогая? Ты почти уже связала меня по рукам и ногам, Сладостная свобода шепнула мне на ухо: Ты — бабочка, А бабочки могут летать
Еlton John – Someone Saved My Life Tonight
– Эй, белобрысый! Ты намеренно делаешь настолько стрёмное выражение лица или оно у тебя такое от природы? Если да, то могу представить, какая рожа была у твоего папашки! Оклик, взрыв смеха. Вергилий не обратил внимания ни на одно, ни на другое – сейчас бы тратить время на желающих позабавиться за счёт других детей, – только ускорил шаг, юркнув за поворот. Собраться путешествовать с братом, но в итоге оказаться в лапах органов опеки – досадно, но ожидаемо. Сказать честно, они тогда вообще не слишком думали, как собираются выживать; у Вергилия была Ямато, а у Данте – желание выкарабкаться из всех свалившихся на голову бед живыми и сравнительно невредимыми чего бы то ни стоило. В тот момент казалось, что этого хватит, чтобы свернуть горы. Лицом к лицу с реальностью столкнуться пришлось, когда вовремя подоспевшие органы опеки сгребли их когтистыми лапами и определили в приют при церковном приходе. Тогда-то и началось всё веселье. Их быстро невзлюбили – Вергилий даже не гадал на этот счёт, просто сразу почувствовал. Всё началось с детей – то ли причина была в том, что они с Данте выглядели и вели себя по-другому, то ли в том, что преимущественно друг от друга не отходили, – но пришло всё к тому, что одна часть воспитанников держалась от двух странных мальчишек подальше, а другая не упускала возможности поддеть. Вергилий, временами улавливающий за беспричинной агрессией тонкие позывные страха, просто решил, что все они те ещё идиоты. Но в покое их не оставили. Совсем скоро близнецы начали находить у себя в постели дохлых насекомых (однажды обнаруженная под подушкой тройка лежащих вверх брюхом тараканов стала для Вергилия тем ещё сюрпризом), а в выделенных шкафчиках – явно порезанную ножницами одежду. За поворотом – всё тот же длинный коридор с глядящими друг на друга прямоугольниками дверей. Выкрашенные в жёлтый стены, теперь, когда на дворе царила поздняя осень и практически отсутствовал солнечный свет, словно добавляли приюту мрачности. И совершенно не располагали к тому, чтобы хоть самую малость полюбить это место. Нужная комната третья справа. Вергилий не вошёл сразу, выждав пару секунд. В последнюю очередь ему нужно, чтобы кто-то из тех зевак подсмотрел, куда именно он заходит. Убедившись, что те отстали, дёрнул ручку на себя. Внутри полутемень. Здесь нет окон, если не считать крошечную зарешёченную форточку практически под самым потолком. Бессмысленно даже присматриваться – через такую, разве что, кошка пролезет, но Вергилий тут и не за этим. Кое-какие свои вещи бесполезно хранить в больших общих спальнях, где отсутствует само понимание личного пространства; чтобы уберечь материнский подарок – медальон, первое время приходилось бодрствовать практически постоянно. Впрочем, спать, когда перед глазами тут же вставал образ лежащей в луже крови женщины, и так не сильно хотелось. Пару месяцев спустя, после того, как получилось более-менее обжиться, у них начали появляться свои вещи. Для Вергилия таковой стал маленький сборник греческих мифов, оставшийся после кого-то из старших. Конечно, изначально он владел гораздо большим – ничто не могло сравниться с дремлющей в чёрных ножнах Ямато, но её пришлось спрятать на заброшенной стройке неподалёку от приюта. О нет, ему не хотелось с ней расставаться практически так же сильно, как с братом, но он не обманывался; в этих стенах ему никто не позволил бы оставить катану при себе, в лучшем случае просто отняв, а в худшем – передав в руки кому-то, кто понятия не имел, что она из себя представляла. Когда выдавалась возможность – а это случалось ой как нечасто; нужно было ещё вычислить момент, когда часто бдящая по ночам сестра Нэн решит вздремнуть, и стащить у неё ключ от чёрного хода; там же дело оставалось за малым, – он сбегал на стройку, чтобы проверить, на месте ли катана. Каждый раз ощущая себя самым большим дураком на свете, он ничего не мог поделать с сердцем, тревожно заходящимся на подступах к когда-то принадлежавшему рабочим проржавевшему трейлеру. Чуть дальше, скрываясь за впечатляющего размера горой из строительного мусора, он отодвигал куски шифера и металлические штыри, заглядывал в специальное углубление и понимал, что катана до сих пор на месте. Ямато никуда не пропадала, хотя он сотни и сотни раз представлял, как какой-нибудь бродяга замечает подозрительно аккуратный холмик и вытаскивает её оттуда. Или как стройка внезапно продолжается и слои бетона хоронят под собой благородное оружие на веки вечные. Или хуже – как в приют приходят демоны, понимая, что сейчас он слаб и беззащитен. Но ничего из этого не случалось – время шло, секретное место оставалось нетронутым, ничего потустороннего поблизости не появлялось, а по катане даже крысы не рисковали пробежаться, что уж говорить про людей. Вергилий же прикрывал её металлическими листами, снова и снова обещая, что однажды заберёт её отсюда навсегда. Пару раз он пробовал просто ради интереса призвать Ямато, как тогда, в роковой день. Она не отзывалась. А “однажды” никак не наступало. В любом случае, обыкновение прятать то, что он считал своим, вскоре вошло в привычку. Так они с Данте и сделали заставленный вёдрами и швабрами, с зарешёченной крошечной форточкой чулан, чем-то вроде тайника, в котором книга заняла почётное место. Вергилий скучал по домашней библиотеке. По высоким и в особые дни кажущимся бесконечными шкафам, корешкам многочисленных книг, содержание части которых оставалось недоступным даже для его понимания. По сравнению с этим единственный сборник мифов казался чем-то несерьёзным. Но жаловаться не приходилось – приятно порой было дотронуться до отсыревших страниц и погрузиться в изученные вдоль и поперёк, но по-прежнему увлекательные истории. Иногда он читал вслух. И каждый раз на это его сподвигал Данте, большинство попыток которого делать это самостоятельно завершалась слипающимися глазами и клеванием носом. А вот на слух текст он воспринимал совершенно по-другому. Хотя, сам объяснял это донельзя просто: – Мне нравится слушать твой голос, он спокойный, но не занудный или усыпляющий. Так что давай, почитай мне! Вергилий читал. Сегодняшний визит в кладовку случился по той же причине – до ужина, куда загоняли всех воспитанников, оставалось не так много времени, и провести его братья намеревались с максимально возможным комфортом. Сверху – часто используемые бутылки и коробки с порошками, на них нет пыли. Средняя полка уставлена вёдрами и парой вложенных друг в друга тазиков. Отодвинув их в сторону, Вергилий запустил руку в полочные глубины. Сначала подушечки пальцев наткнулись на холодный бетон стены, тогда пришлось взять чуть левее и – успех! – нащупать заветную обложку. Дело сделано. Уже разворачиваясь, мальчик услышал снаружи какое-то копошение. Замер, не издавая вообще никаких звуков; значит, за ним всё-таки увязались, и та мерзкая шайка всё-таки караулит на коридоре. Его не пугало то, что мальчишки, каждый из которых был старше года на два, попытаются его избить, о нет – другие дети, как оказалось, в основном были неловкими и медлительными, – вот только любой конфликт мог запросто привлечь внимание какой-нибудь из монашек. В худшем случае, сестры Нэн, и тогда наказания за свои и чужие грехи точно не избежать. Поэтому Вергилий, вернувшись к двери, осторожно схватился за ручку и попробовал толкнуть. Та не поддалась. Он толкнул снова, теперь гораздо сильнее – ручка завращалась, но как будто через сопротивление; в следующую секунду снаружи злорадно расхохотались, и все сомнения словно ветром сдуло. За ним не просто увязались, его заперли здесь. А он так глупо попался. – Думаете, это смешно? – буквально прошипел он. В ответ снова противно захихикали. – Ты даже не представляешь, насколько. Ну давай, поплачь, тогда мы тебя выпустим, но это не точно. – Не дождётесь. Вергилий сощурился. Голос говорящего казался знакомым, но он никогда не утруждал себя запоминанием чужого имени – собственно, как никогда не пытались различить его и Данте, постоянно путаясь, либо обращаясь к обоим красноречивым "белобрысый". Стукнув на пробу дверь ногой, он ожидаемо ничего не добился. Мальчишки снаружи явно налегали на неё всем весом, но не собирались же они стоять так до самого ужина? Вряд ли кто-то из них планировал получить наказание с Вергилием за компанию. В этом ведь и заключалась вся соль: напакостить и избежать последствий. Не передать словами, насколько это бесило. – Ты там оглох? Давай, проси, иначе просидишь здесь всю ночь в полной темноте. Повернув голову, старший близнец через плечо посмотрел на комнатушку, в надвигающихся сумерках показавшуюся ему ещё более маленькой и тесной, чем на самом деле. Темноты он не боялся – гораздо страшнее было то, что в ней могло скрываться. Но прошёл целый год, в течение которого демоны являлись к нему, разве что, в кошмарах, так смысл бояться сейчас? Резонно рассудив, что никакого, Вергилий прижался ухом к двери, прислушиваясь к наружному копошению. – Давай сюда швабру! – сердито и требовательно, всё тем же голосом главного заводилы. Плохо. Если ручку заблокируют, ему и правда придётся проторчать здесь, пока пропажи не хватятся. – Э… А разве она не у тебя, Джек? – Ты видишь что-нибудь у меня в руках, кретин? Да неси хотя бы стул! Уже лучше. Шанс выбраться до сих пор есть, главное – улучить подходящий момент. Такой наступил, когда Вергилию вдруг показалось, будто давление на двери уменьшается. Без сомнений, дружок заводилы-Джека отошёл, а если он сам отвлёкся… Засунув книгу под рубашку и понадеявшись, что она не выпадет в процессе, Вергилий отошёл к дальней стене. Перед ним из оконца вытягивался длинный прямоугольник света – нежелание остаться здесь, следя за его исчезновением, только усилилось. Некоторые проблемы можно преодолеть с разбега. От стены получилось здорово оттолкнуться, придав себе ускорения, и кометой влететь в дверь – плечо от этого прострелило болью, но по сравнению с тем, что могла причинить сталь копий, та не значила ровным счётом ничего. Недвижимая преграда поддалась. Кажется, находящийся снаружи такого напора от сопляка ниже его на полголовы ждал в последнюю очередь. Раздался гулкий стук, затем – шлепок, и вылетевший на коридор Вергилий не мигая уставился на неуклюже шлёпнувшегося на задницу Джека. Ошарашенное выражение круглого лица, закатанные рукава форменной приютской рубашки, выскочивший прямо на носу прыщ и, в качестве завершения картины, приложенная ко лбу ладонь. Возникновения выдающейся шишки не избежать. – Странно. Я думал, твоя голова при ударе должна звучать более… гулко, – снисходительно фыркнул Вергилий. – Может, мне ещё раз постучать, проверить? Думал над ответом Джек долго, а тратить драгоценное свободное время на кого-то настолько медленно соображающего казалось глупым; смерив горе-обидчика ещё одним уничижительным взглядом, он двинулся дальше по коридору, минуя ещё одного мальчишку, наконец дотащившего стул. Завидев Вергилия, тот по-дурацки вытаращил глаза. – Я тебе это ещё припомню, понял? – Джек был из любителей оставлять последнее слово за собой. И ладно, какая разница? Главное, книгу получилось забрать, а о поиске нового места для тайника они с Данте подумают вместе.***
Двухэтажный приют лишь со стороны казался небольшим. В него достаточно было зайти, чтобы понять всю ошибочность первого впечатления. Внутри он представлял из себя целый лабиринт удручающе выглядящих коридоров, ведущих то в спальню к старшим мальчикам, то в столовую, то в пристроенную к основному зданию часовню, пропахшую ладаном, то в аудиторию для уроков, а то – об этом абсолютно все воспитанники говорили исключительно шёпотом и в уверенности, что ни одна из монахинь их не услышит, – вниз, на цокольный этаж, где получали по заслугам ослушавшиеся и провинившиеся. Почти у каждого мальчишки после попадания туда оставались шрамы-напоминания на спине или руках. – Ты долго. – Разве? Монахини запрещали сюда подниматься, но когда братьев это останавливало? Им нравилось здесь всё: большое (и единственное в своём роде) круглое окно, широкий подоконник, небольшая деревянная лесенка, ведущая непосредственно к чердачной комнате – пробраться туда, правда, не получилось из-за тяжёлого навесного замка. Зато под лестницей можно было спрятаться, если на горизонте кто-то появлялся. Именно поэтому их ещё ни разу никто не застукал. – Они снова привязались к тебе, да? Джек и его дружок, – оставленный караулить Данте, уперевшись руками, запрыгнул на подоконник. – Знал, что надо было пойти с тобой. Когда нас двое, они не такие смелые. – Ерунда. Я умею сам разбираться с проблемами, а эти двое проблемой называться даже не достойны. – А что достойно, только демоны? – встретив красноречивый взгляд близнеца, Данте насупился. – Ну конечно. Мне кажется, даже если они придут снова, ты не позовёшь меня на помощь. Вергилий посмотрел на брата внимательно. Вытащил из-под рубашки книгу. – Это неправда, но, в любом случае, я старший и должен о тебе заботиться. – Заботиться – не значит делать всё в одиночку. – Если ты насупишься ещё сильнее, твоё лицо превратится в сушёное яблоко. – Иди ты! – И так только что пришёл, – невозмутимо парировал старший и покачал книгой у брата прямо перед носом. – Всё ещё хочешь, чтобы я тебе читал, или мне зря пришлось лезть в кладовку? Колебался, борясь с недовольством, Данте недолго. – Почитай сегодня про Медузу Горгону. Для удобства оба сели чуть глубже, практически под оконной рамой, Вергилий положил сборник на колени. Когда он читал всегда становилось очень тихо – прежде обожающий постоянно отвлекать его Данте не говорил ни слова, неожиданно открыв в себе талант хорошего слушателя. Пускай мифы эти были перечитаны по множеству раз, переслушивать их словно не надоедало ему никогда. Вот Вергилий и читал – хотя, нет, он скорее наизусть рассказывал про Медузу, гневом богов обращённую в чудовище, и в итоге сумевшую держать в страхе как тех самых богов, так и людей. – …тогда Персей, получивший благословение и дары от богов, явился к Медузе, дабы отрубить ей голову. Никто не мог приблизиться, пережив обращающий в камень взгляд, но храбрый Персей добрался до неё, глядя в зеркально отполированный щит Афины, и отрубил чудовищу голову. – Мне её жаль, – вдруг выговорил Данте. – Она о такой судьбе не просила. Но сначала её из зависти превратили в монстра, а потом из страха убили. Почему нельзя было хотя бы чудовищем оставить её в покое? – Потому что люди боятся чудовищ, – ответил немного удивлённый Вергилий. Брат никогда не говорил такого прежде, когда дело касалось этого мифа. – А ещё людям нужны герои, даже если чудовища ни в чём не виноваты. Данте нахмурился. Что-то во всей этой истории с богами и героями начинало крепко ему не нравиться.***
Об ужине извещал звон колокольцев. Не огромных, церковных, а маленьких, подвешенных в специально выделенном для них углу столовой, одновременно выполняющей функцию молельной залы. Во времена больших праздников стоящие в несколько рядов бесконечные столы убирали к стенам, а освободившееся место использовалось в качестве сцены для импровизированных детских спектаклей. За год Вергилий лишь единожды видел, чтобы местные обитатели пытались устроить что-то творческое. Потом всё затихло и единственным крупным событием, имевшим место быть в этих стенах, стала рождественская трапеза. Сегодня подавали чечевичную кашу, несколько кусков хлеба и кружку быстро остывающего чая, поверхность которого покрывало бензиново поблёскивающей плёнкой. После такой на стенках посуды всегда оставались разводы. Удерживая поднос с порцией, Данте как раз шёл туда, где ждал его быстро справившийся Вергилий. Рядом с ним никто не садился, но он и не жаловался. Если бы ему дали выбор, он бы тоже не стал ни к кому подсаживаться. Данте не обратил внимания на проходящего мимо него мальчишку. Зато Вергилий обратил – и тут же пожалел о том, что не отреагировал сразу. Джек никогда не пытался их различить, и этот раз исключением для него не стал. Когда они проходили мимо друг друга, Джек вильнул вбок, крепко задев Данте плечом. Тот не упал, но споткнулся, и этого хватило. Первой с подноса полетела стоящая на краю кружка, а за ней уже чередой потянулись тарелка и единственный столовый прибор в виде ложки. Осколки разлетелись фонтаном, мешаясь с брызгами треклятого чая и комками чечевицы; лишь хлеб на земле не оказался, потому что брат успел удержать ломти. Растерянность на его лице – первоначальная, искренняя и неподкупная, – так быстро сменилась на перемешанную с раздражением обиду, что заметить все эти нюансы вышло только у моментально выскочившего из-за стола Вергилия. – Ты это специально сделал, – вид у Данте такой, словно он прямо сейчас собирался отделать придурка подносом. – Специально? – стоит признать, что под невинного дурачка Джеку косить удаётся хорошо. Его призвание, не иначе. – Может, скажешь мне об этом после того, как подлечишь свои кривые руки? Криворучка Ве-е-ерги, – скрежещущая по стеклу вилка – вот как прозвучало прогнусавленное таким тоном имя. – А вот и нет, – фыркнул "Вергилий". – С именем ты не угадал, – добавил Вергилий настоящий. И так взбугрившейся на лбу Джека шишке суждено было стать ещё больше в тот момент, когда поднос Данте с оглушительным звоном вписался туда, куда недавно прилетело дверью, и мальчишка уже который раз на день грузно осел на пол. Взгляд его сделался осоловелым; по окончательно расшибленному лбу расползалось уже совсем не похожее на синяк пятно. У младшего близнеца разбитая голова начала бы регенерировать через пару минут. У старшего процесс уже бы пошёл, вот только они всегда были крепче остальных детей. Столовая погрузилась в тишину. Сидящие ближе воспитанники поразворачивались на звуки заварушки, те, кто находился дальше, даже привстали со скамеек – изредка общее безмолвие прорезали встревоженные шепотки. Вергилий не смотрел по сторонам, но возможно ли не ощутить взгляда десятков устремлённых на них глаз? За рекордно малый срок они сумели привлечь к себе всё внимание, вот только радоваться этому не хотелось. В приюте за каждый проступок рано или поздно следовала расплата – она уже приближалась к ним, шелестя подолом длинной юбки. Никому ещё не удалось выяснить, сколько сестре Нэн лет, но Вергилию она всегда казалась жутковатой старухой с жёсткими бороздами морщин, прочертивших отдающую нездоровой желтизной кожу у рта и глаз. Из-за этого создавалось впечатление, будто она постоянно не в духе – впрочем, такую вероятность отметать не стоило, – но когда она злилась явно, лицо её вовсе начинало напоминать восковую маску. Хотя, даже в такие моменты голос её оставался негромким. Это напрягало сильнее всего. Не кричала она и сейчас, торопливо пройдя мимо столов и опускаясь рядом с толком не соображающим Джеком на колени. – Что здесь произошло? Данте попытался как можно незаметнее вернуть поднос на стол, пусть это и не имело смысла. Старуха уже обернулась к нему, недовольно скривив губы. Затем посмотрела и на Вергилия. Случались ситуации, когда взрослые требовали объяснений, в самом деле ничуть в них не нуждаясь – и произошедшее как раз входило в число этих ситуаций. Можно вечно недоумевать, к чему вопросы, если всё и так понятно, но что-то в жизни никогда не менялось. – Ничего такого. – Подумай дважды, прежде чем солжёшь мне ещё раз, Данте. И не перепутала ведь, карга. – Джек обзывался и скинул с подноса мой ужин, – неохотно признался тот, глядя на сестру Нэн исподлобья. – Из-за этого ты решил его покалечить? – Он сделал это, потому что я попросил, – смысл сказанного дошёл до Вергилия уже после того, как он это выпалил. В тот же момент исчезли все пути назад. – Это я придумал, чтобы Джека напугать. Не наказывайте его. – Это неправда! – возмущение искрой вспыхнуло в Данте, и Вергилий сморщился, мысленно прошипев: чёрт возьми, да не нарывайся же ты на неприятности! – Я сделал это, потому что вечно докапывающиеся придурки меня бесят, Вергилий тут ни при чём! – Ещё как причём. Кому принадлежала идея, тот и виноват, а ты не такой уж и умный, чтобы что-то придумывать. – Не выгораживай меня! – Достаточно, – сестра Нэн прервала перепалку тем неумолимым тоном, сулящим провинившимся исключительно неприятности. – Я вижу перед собой безответственных мальчишек, считающих, что всё им сойдёт с рук. Но это не так. В этих стенах за каждый проступок, за каждый грех придётся заплатить. Всем вам следует об этом напомнить. Снова зашелестела длинная юбка – женщина поднялась на ноги. – Джека – в лазарет, он получит своё наказание позже, – тишина в столовой стала гробовой; Вергилий отрешённо заметил, что из-под головного убора Нэн выскользнуло несколько седых прядей. – Вы двое – идите за мной.***
На полпути в подвальные помещения их разделили. Данте повели в один конец коридора двое молчаливых монахинь, Вергилий же был вынужден и дальше следовать за Нэн, то и дело оборачиваясь, чтобы украдкой взглянуть на удаляющуюся фигуру брата. Затормозить он успел в последний момент, иначе гарантированно бы вписался носом в спину остановившейся женщины. Видимо, пришли – подумал он, прощально оглядев всё те же непримечательные коридоры и уставившись на не менее невзрачную деревянную дверь. Сестра Нэн, вытащив из слоёв одежды ключ, вставила его в замочную скважину и провернула – с тихим щелчком отворился путь к грядущей экзекуции. – Заходи. В глубине души Вергилий ожидал увидеть как минимум пыточную, но реальность принесла разочарование: в тесной комнате наказаний не обнаружилось ни цепей, ни клеток – только ровные серые стены, на одной из которых висело массивное дубовое распятие, две низкие скамьи без спинок и стол, на котором стоял продолговатый ящичек. Содержимое его ни для кого здесь не являлось секретом, но пока оно оставалось за пределами зоны видимости. – Закатай рукава так высоко, как только можешь, и выставь руки перед собой ладонями вверх, – с каждым произнесённым этим сухим тоном словом, мальчик сильнее убеждался, что своей участи не избежит. Окончательно все сомнения развеялись, когда сестра Нэн вытащила из ящика длинный гибкий прут. Вергилий почувствовал, как зашевелились на задней стороне шеи крошечные волоски, но без промедления сделал, что сказано. Открытую кожу лизнул прохладный воздух – здесь, под землёй, было гораздо холоднее, чем наверху. Монахиня провела вдоль розги пальцами, согнула пополам, оценивая, и осталась удовлетворённой. Замахнулась она уверенным движением точно знающего, как это делается, человека – Вергилий услышал, как залихватски свистнул рассекающий воздух прут. Первого удара он почти не почувствовал, хотя тот обжигающей чертой прошёлся неподалеку от запястий. Ерунда. Мелочь, если сравнивать со сквозной раной. Второй удар стал болезненнее, пройдясь прямиком по свежеобразовавшейся полосе. Заживление продёт быстро, как и всегда. – Смотри на распятие, – свист в воздухе послышался в третий раз. Голос Нэн донёсся как будто бы откуда-то издали. Хотя, на деле это именно Вергилий находился далеко отсюда. – Смотри в лицо Спасителю и думай, как сильно провинился. Разочаровал Его. Вергилий не испытывал вины. Да воздастся каждому по делам его – регулярно твердили каждому находящемуся здесь ребёнку. Так что же, разве Джек не получил по заслугам? В своей хлипкости виноват лишь он сам. Пятый удар, шестой на сгибе локтей. От кончиков пальцев и до самых плечей расползся жар. Но боли нет. Просто не может быть, и неважно, что под прутом кожа начала расходиться. – Ты неплохо держишься, – трудно понять, что слышалось в интонациях женщины на сей раз. Они как будто стали не такими безжизненными, но Вергилию на этом не сосредоточиться, он неподвижным взглядом пялился на измождённое лицо деревянного Христа и думал о лежащей на заброшенной стройке Ямато; о том, что место это умудряется незримо всех душить; о любимой маминой шали и об отце, который являлся Спасителем куда более реальным, нежели висящее на стенке изваяние. Думал Вергилий ещё и о том, что даже несмотря на это, собственную семью отец не спас. – Вот только Он, – продолжала и продолжала Нэн, бросив быстрый взгляд на стену, – мучился гораздо больше. Ты не должен обесценивать то, что Ему пришлось перенести. Мне всё равно – хотелось закричать Вергилию, – всё равно на этого Бога и всех остальных дурацких богов. Я даже не должен здесь находиться, я хочу домой! Он молчал. Вздрагивал только, когда снова прилетело по распухнувшим и начавшим кровить полосам. В девятый раз розга целенаправленно приземлилась на ладони. Пытка подходила к концу, мир перед глазами снова затягивало дымкой – старшему близнецу казалось, что его конечности вот-вот загорятся или распухнут, как наполненные воздухом шары. А может, и то, и другое сразу. – Тебе пристало раскаяться в неподобающем поведении и заодно наставить брата на путь истинный. Пальцы толком не согнуть. Вергилий пытался, но его высекли по ладоням два раза подряд, и всё же он крупно содрогнулся. Больно. Всё равно больно, даже несмотря на все пережитые раньше ранения, сразу отправившие бы простого человека на тот свет. Шрамы поднимались до самых локтей и рассекали кожу до мяса. Что ж, ближайшее время согнуть не выйдет не только пальцы, но и руки в целом. Но всё заживёт, как всегда заживало. Собираясь превзойти отца, он точно должен был быть способен перенести порку. Финальный удар лёг всему счёту поперёк. Чтобы оставаться тихим, пришлось сжать губы, нечаянно прокусив внутреннюю сторону щеки. – На этом всё, можешь быть свободен. – Нэн больше не держала розгу, дёргано поправляя падающие на лицо волосы. Вергилий посмотрел на неё с нескрываемой ненавистью. Уходил по-прежнему не произнеся ни слова. Если б заговорил, точно бы сорвался.***
Данте вернулся на следующее утро, и к тому времени Вергилий не находил себе места. Ночь прошла мучительно. Руки чесались, заживая – фантомный зуд отчего-то не исчезал даже когда раны затягивались. Расчёсывать их мальчик не переставал, пока не забылся тревожным кратковременным сном. Проснувшись, сразу собрался искать брата, но тот явился раньше. Ещё до завтрака. Бледный, как полотно. В его запястье Вергилий впился, не рассчитав силы, но младший и не поморщился. – Что они сделали с тобой? Что-то тревожное зашевелилось внутри разбуженной змеёй. К разговорчивости Данте легко привыкнуть, поэтому отсутствие ответа подействовало не хуже ушата ледяной воды. – Ну? – Всё со мной нормально. Наверное, – наконец ответил тот. Вергилий не впечатлился. – Тебя пороли? – Не пороли, но собирались. Я их покусал, вот и остался ночевать внизу, – слабая, но искренняя улыбка всё-таки немного успокаивала. – Тебе что, пять лет? – трудно оказалось не выдавить вялую усмешку в ответ. – Зубы – тоже оружие. А тебя били ведь, да? Ты ведь не просто так об этом сразу спросил. Вергилий хотел промолчать. На внутренней стороне век калёным железом отпечаталось строгое лицо Нэн и измождённое – деревянного изваяния. – Немного, но сейчас я в порядке. На мне всё теперь заживает ещё быстрее, ты же знаешь. Тёплая ладонь Данте обхватила его собственную просто, но так привычно. Вергилий ненароком вздрогнул, помня, как пекло заживающие рубцы. – Давай пойдём на улицу, а, – вдруг попросил брат. Снова глядя на его бескровные щёки, старший понял, что тревога не просто не пропала, а только усилилась. – Ладно. Прокравшись на огороженный высоченным бетонным забором задний дворик, они недолго сохраняли странно натянутое между собой молчание. Данте вдруг скрутило и тут же вытошнило кровью прямо на нестриженный газон. Вдоль позвоночника у Вергилия пробежался мороз – он застыл, обуянный теперь уже самым настоящим ужасом. Недомогания и болезни всегда обходили их стороной – когда остальные дети прошлой зимой повально заболевали, умирая порой, их подобная участь толком и не затронула; максимум, приходилось перетерпеть приступы чихания. То, что происходило сейчас, выглядело настоящим. Более того – серьёзным. – Данте… Брат ничего не ответил. Банально не смог, борясь и проигрывая очередной волне кровавой тошноты. Вергилию начало казаться, что он вот-вот выплюнет собственные внутренние органы. Он должен был сделать хоть что-то, вот только что? Если бы только он прочёл раньше хотя бы какие-нибудь медицинские книжки. Поэтому Вергилий не придумал ничего лучше, чем дотронуться до спины младшего, напряжённой и твёрдой, как камень. Когда его выворачивало наизнанку, по спине проходила крупная конвульсивная дрожь, которую Вергилий тщетно пытался унять мягким прикосновением. И всё же, Данте прекрасно это чувствовал, слегка расслабляясь в моменты облегчения. – Тебя же не просто за укусы оставили внизу? Ответа нет так долго, что впору было подумать, что близнец делиться ничем не собирался. Старший понимал это. Сам, скорее всего, поступил бы точно так же. Но потом молчание завершилось. – Они сказали, что во мне живёт что-то злое, что это надо изгнать, что для такого церковный приют и существует. Я не верил, что это сработает. Мы же не только демоны, мы и люди тоже. Вергилий промолчал, только ладонь переложил с братской спины на плечо, сжимая. – Это была вода. Они напоили меня святой водой, а когда что-то реально пошло не так, испугались и заперли внизу, – на лбу у Данте выступила испарина, на губах остались красные разводы. Он вытер их рукавом, когда новых волн тошноты не появилось. – Я ненавижу это место, Верг. Вергилий покачал головой. – Я тоже, Данте.***
– А может, я пойду внутрь с тобой? – Тш-ш! Я же сказал, стой на стрёме. Спальни монашек находились в отдельном крыле, решиться пробраться к ним, минуя дежурящих или просто бдящих посреди ночи, было тем ещё приключением. Или же чистой воды безумием, не имеющим, впрочем, никаких альтернатив. Чтобы сбежать из приюта, не привлекая внимания, нужно было выйти через чёрный ход. Чтобы открыть его, требовался ключ. И, в завершение логической цепочки, ключ этот хранился именно у сестры Нэн. Пробраться к ней было сродни проникновению в гнездо дракона – любое неверное движение, и мгновенная смерть. Ну, может, не смерть, но одними попытками экзорцизма дело не закончится. А терпеть это ни Вергилий, ни Данте не собирались. Именно поэтому сбежать показалось старшему лучшим решением – знания, что брат пойдёт за ним, для укрепения решимости хватало, а полное непонимание, что они будут делать на улицах города без крова и еды (не считая выдаваемого в столовой хлеба, который они сохранили в качестве "пайка") представлялось проблемой решаемой. Что угодно лучше, чем стены приюта. Вергилий медленно приоткрыл входную дверь. Та поддалась без проблем – через появившуюся щель можно было заметить кровать и голову громко сопящей при каждом вдохе старухи. Ночник на прикроватной тумбочке горел, тускло подсвечивая часть комнаты. Сестра Нэн по какой-то причине никогда не включала свет, отходя ко сну – вероятно, из-за этого же она не запиралась изнутри, и это здорово помогло при самом первом выкрадывании ключа. Потом выяснилось, что она всегда клала его в одно место – в ящичек тумбы, – так что Вергилий мог бы стащить его даже с завязанными глазами. Удачное стечение фактов, должное сыграть на руку в авантюре с побегом. Вергилий буквально просочился в комнату через приоткрытую дверь, стараясь делать шаг лишь когда старуха выдыхала. Сердце в груди отплясывало бешеные кульбиты, колотясь так громко, что казалось, что суровая священнослужительница вот-вот пробудится из-за его биения. Однако заветная тумбочка приближалась, а Нэн и не планировала просыпаться. Подойти вплотную. Осторожно и очень медленно потянуть за ручку, отодвигая ящичек. Запустить туда руку, нащупывая металлическое основание ключа. Не совершать лишних движений – Данте караулит снаружи и, если что, предупредит. Сестра Нэн вдруг громко всхрапнула и заворочалась. Седые волосы, не прикрытые извечным монашеским убором, разметались по подушке тонкими редкими ниточками, и Вергилий буквально окаменел, готовясь к любому исходу. Если она просыпается, он гасит ночник и убегает в темноте. Если она просыпается, он прячется под кровать. Если она просыпается… Она не проснулась – просто перевернулась на другой бок, к мальчику спиной. Вергилий вытащил ключ, тихо прикрыл тумбочку и ещё тише выскользнул на коридор, покрутив заполученным трофеем у мгновенно встрепенувшегося брата перед глазами. – Это было несложно. Идём. Все немногочисленные вещи собраны. Немного еды, пара рубашек со штанами, медальоны (которые они, впрочем, с себя и не снимали) и, разумеется, книга с мифами – ни у кого из них не обнаружилось сумки для поклажи, так что было решено использовать скрученную в узелок простыню. Данте закинул его за плечо, а Вергилий и не был против. Оставалось самое главное: выбраться. Чёрный ход находился прямо возле кухни. Чтобы добраться до него, нужно было проходить сначала через длинный коридор, а потом через столовую. Маршрут, известный как пять пальцев, вдруг показался наполненным опасностями – нельзя отметать возможности, что их заметят. Эхо в коридорах всегда стояло отменное, поэтому шли близнецы практически на цыпочках. Один раз пришлось зажаться за угол, ожидая, пока из горизонта исчезнет одна из дежурящих монашек – все они в основном проводили ночи в комнате, важно прозванной воспитанниками "кабинетом", где играли в карты, редко выходя наружу, – а потом двинуться дальше. До столовой получилось добраться без приключений и Вергилий, как никогда чётко ощутивший запах близкой свободы, готов был вдохнуть его полной грудью. – Там кто-то идёт, – сдавленно шепнул Данте, со всей дури разрушая почти-воодушевление. Впрочем, Вергилий уже успел услышать чужие шаги. – Давай под стол! Не сговариваясь, они нырнули под один из тех, что стоял в дальнем ряду, принимаясь напряжённо прислушиваться. Кто-то приближался – в голове Вергилия успела промелькнуть паническая мысль, что это пришли за ними. Обнаружили пропажу в комнатах и сразу начали искать, а сейчас точно заглянут сюда, найдут и вернут назад. Тогда придётся не только снова сносить наказания, но и заново продумывать план побега. А это настоящая катастрофа. Стол не первым в ряду, поэтому юбку вошедшей монахини во всех подробностях не рассмотреть, но и не нужно. Вергилий не шевелился, даже толком не дышал, ровно как и Данте, вцепившийся в узелок с вещами с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Монахиня, постояв ещё немного, задумчиво хмыкнула, после чего удалилась. Над ухом у Вергилия с облегчением выдохнул Данте. Пробежав остаток столовой, остановились лишь у той самой двери. Направо – кухня, налево – путь в неизвестное будущее. Ключ легко вошёл в замочную скважину, замок открылся без проблем и в лицо пахнуло холодным ночным воздухом. – Вы что тут делаете? – женский голос раздался с кухни и братья переглянулись – они совсем не подумали о том, что кто-то может быть и там. Всё остальное случилось, как в замедленной сьёмке: вот он выдёргивает ключ, вот они с Данте выскакивают на улицу, вот он закрывает дверь снаружи, пока изнутри пытается ломиться монахиня. Быстрота реакции сыграла им на руку. Потом они бежали – только тогда восприятие Вергилия очистилось настолько, что он взял курс к заброшенной стройке. – Нужно забрать её! – дополнительных пояснений не потребовалось; Данте всё понял и так. Он помнил путь даже в темноте, понимая, что их могут в любой момент найти. Для начала – пролез через дырку в заборе; проскочил мимо трейлера, не проверив, есть ли кто внутри – обычно туда никто не забирался, так почему что-то должно меняться именно в этот раз? Шаг в шаг за ним следовал Данте – вот уж в чём, а в беге наперегонки они друг другу никогда не уступали. Когда впереди показалась куча строительного мусора, мальчик припустил ещё активнее. Больше он никогда не оставит Ямато в подобном месте. Металлические листья и пруты – часть из которых опасно торчала концами вверх, – для пущей скорости они с Данте передвигали вместе. Неплохо справились, так как обмотанные тряпицами ножны показались довольно скоро. Вергилий схватил их сразу же, ощущая облегчение настолько сильное, что земля, казалось, в любой момент могла уйти из-под ног. Всё нужное он вернул, кажется, по-настоящему освободившись. Со стороны входа на стройку послышался шум и множество голосов. Расчертили темноту лучи фонариков – не успев как следует порадоваться, Вергилий кивнул брату и рванул вглубь металлическо-бетонной свалки. Перескакивая через блоки, арматуру, трубы, они ожидали найти выход, а не наткнуться на забор – на сей раз абсолютно цельный. Голоса всё приближались – они знали, что это идут за ними. Вергилий покрепче перехватил Ямато, начиная обнажать лезвие – эта катана была могучим демоническим оружием, а значит, могла без проблем справиться с забором. – Верг, они рядом. – Да знаю я! Первый фонарный луч вырвался из-за недостроенного фундамента, но Вергилий так до конца и не обнажил катану – что-то спикировало на него и Данте сверху, схватило и утащило за собой в небо. В конце концов, земля ушла у него из-под ног в самом буквальном смысле.