Между грязных стёкол

      — Im Nebel ruhet noch die Welt,       Noch träumen Wald und Wiesen:       Краешком закипающего сознания Анна чувствует удар кнута по ягодицам, затем, еще один, и два взмаха пришлись на спину. Девушка не понимает, что за поэтический вечер устроил этот урод и почему она сразу оказалась раздетой, в обход ресторана и дорогих подарков. Не кривя душой, Леманн отдала бы сейчас всю свою зарплату за бутылку сладкого игристого (другой алкоголь она категорически не признавала), лишь бы не умереть трезвой в этом гадюшнике. Анна обещает себе, что больше никогда не будет прикрикивать на тех пациентов, которые приходят к ней посреди ночи и просят обезболивающее. От града ударов болят все кости, все вены, даже мозг. Становится все сложнее не рычать от бессилия в руках мучителя.       — Bald siehst du, wenn der Schleier fällt,       Den blauen Himmel unverstellt,       Несколько пар рук поднимают девушку с пола, фиксируют ее вертикально, в то время, как главный урод в белоснежном костюме связывает податливое тело сетью замысловатых узлов с ног до головы. Анна успокаивает себя мыслями, что, возможно, даже Гарри Гудини, попади он в руки к мастеру шибари, не освободился бы из этого джутового плена. Руки пленницы прочно связаны за спиной в молитвенном жесте, а ноги зафиксированы так, что девушка сможет только стоять. Капельки пота стекают по лбу Анны, и она жалеет, что вообще вышла из дома в то воскресенье. Черт ее дернул на эмоциях прогуляться тогда до кафедрального собора в компании булки из супермаркета и песен Powerwolf. Нормальные люди берут с собой девчонок и идут в бар, ну или устраивают попойку дома, нещадно костеря Леди Гагу и по-женски сочувствуя Ирине Шейк. Если бы у нее были подруги, то она, бесспорно, так бы и поступила. Однако, случилось то, что случилось: к вечеру пятницы одинокого доктора умудрились похитить аж два раза.       — Herbstkräftig die gedämpfte Welt       In warmem Golde fließen.       Многочисленные крюки оставляют укусы по всей поверхности плеч и лопаток, и Анна кричит. Кричит так, как никогда не кричала, захлебываясь желчью и чернилами для каллиграфии. Забавно, ведь она не издала ни звука, когда в 10 узнала о гибели родителей, она не звала на помощь и в 15, когда ее пытались изнасиловать прямо на полу в кабинете географии, она лишь окаменела внутри в 25, когда умер ее первый пациент — интеллигентный старичок, который любил кошек и конфеты с марципаном, она почти не плакала после измены жениха и похищения. Но она кричит сейчас, кричит отчаянно и самозабвенно, как будто этим может вытащить этот чернильный ком из своего горла. Ее медицинское образование подсказывает, что скоро организм не выдержит пыток, и еще никогда эта конечность человеческого пути не была для нее такой понятной, такой логичной, оттого и желанной. Она, совершенно точно, умирает. Она умрет этой ночью в окружении паров бензина, крюков для свиных туш и маниакально улыбающегося Бауэра. Кажется, тогда, в номере, она его связала и вырубила, неужели его так быстро освободили? Как тогда он смог пробраться в кабинет Киллы и похитить ее за считанные минуты, именно в тот момент, когда Курц выбежал за помощью? Убил ли он тогда, потерявшего сознание, Харкана? Если да, то за Бауэром должны охотиться приближенные Киллы, и, возможно, всю банду скоро найдут. Если же криминальный босс жив, то он, скорее всего, в больнице, и за всей этой суетой никто не заметил пропажи Леманн. Если же охранники, все-таки посмотрели записи с камер и увидели на них похищение, то, опять же, никто не придет сюда спасать ее, подвешенную на крюках, точно копченая колбаса. Впрочем, гори оно все синим пламенем. Она устала. Боже, как она устала. Бауэр налил себе виски и отсалютовал Анне, на что девушка лишь тихонько фыркнула. Второй стакан мужчина аккуратно вылил на спину пленницы, наблюдая, как непрошенные слезы скапливаются в уголках глаз.       — Ваше здоровье, фрау.       — Герр Бауэр, — обратился к мужчине один из приближенных, — нам пора в дорогу. Вертолет вот-вот прибудет.       — Хорошо. Камеру и все записи берем с собой. Девчонку вместе с ее вещами поджечь. И да, Макс, — мужчина слишком педантично разгладил рубашку на груди подчиненного, — убедитесь, что ее не опознают.       — При всем уважении, это будет невозможно сделать: зубы не сгорят полностью, и ее опознают по пломбам в медицинской карте...       — Значит, оторви ей пломбы или выбей зубы. Не мне тебя учить, дорогой племянник: тебе пора самому набираться опыта, — водянистые глаза Бауэра скользнули по плечам и лицу его связанного «ангела». — Всего доброго, фрау, это были весьма занимательные 24 часа. Запись наших с вами утех согреет мое стареющее сердце.       Через мгновение это самое сердце было пробито насквозь несколькими одиночными выстрелами. Хватая ртом воздух, Ганс Бауэр еще пару мгновений пытался оттереть акварель со своей белоснежной рубашки, но, булькающая в легких кровь, портила костюм еще больше. Разметавшиеся в стороны руки, тихонько подрагивали на грязных осколках разбитой аппаратуры. Рядом с телом дяди проводил свои последние секунды его племянник, и хриплые вздохи младшего Бауэра утонули в сюите целого десятка Глоков. Внезапно наступившая тишина прерывалась лишь тяжелыми шагами по разбитому стеклу.       — Ничто не согреет твое сердце лучше, чем Люгер 9×19 мм, — раздался сзади измученный голос.       — Курц? — просипела девушка, пытаясь глубоко вдохнуть. Глава охраны вместе с тремя помощниками торопливо вытаскивали крюки из тела девушки и разрезали веревки на посиневших запястьях и лодыжках. — Если ты здесь, значит, Килла мертв? — решилась спросить Анна.       — Нет, я приехал по его приказу: мне поручено устранить Бауэра и его людей. Я позвонил боссу, и он сказал, что поводу тебя решит отдельно. Сможешь одеться?       — Да, — неловко пробубнила Анна, застегивая предложенную ей рубашку. Ноги почти не двигались, а пальцы превратились в затвердевшие корни деревьев. Если после многочасового бандажа она сможет этими пальцами держать, хотя бы, кружку, то это будет уже победа. — У вас есть попить? — получив утвердительный кивок она встрепенулась. Кажется, жизнь начала налаживаться. — А что с твоим пальцем? — Анна ошарашенно наблюдала за перебинтованным обрубком мизинца на левой руке начальника охраны.       — Попрощайся со своими друзьями и пошли, — Курц проигнорировал испепеляющий взгляд Леманн и подтолкнул ее к выходу.

***

      — Вижу, жизнь к вам не была столь снисходительна, фрау Леманн. Прошу, присаживайтесь. Как себя чувствуете? — даже лежа в кровати и обвешанный капельницами, Килла создавал впечатление хозяина положения. Мощна грудь тяжело вздымалась, выталкивая едва слышные хрипы.       — Спасибо. Все прекрасно. — на этих словах Харкан скептически выгнул бровь. Девушка выглядела так, будто ее избивали, по меньшей мере, трое. Все лицо и тело Анны было испачкано в запекшейся крови и...чернилах? Все движения девушки были пропитаны болью и нечеловеческими муками, которые никогда никому не будут высказаны. Затравленные глаза Анны блестели в закатном свете осени, и мужчине казалось, что эта маленькая смелая птичка даже пыталась выпрямить спину, чтобы казаться не такой хрупкой под пристальным взором бандита. — У меня к вам вопрос, герр, если вы не возражаете. Какого хрена я снова тут делаю?       — С удовольствием отвечу на него, дорогая фрау. Я не люблю, когда у меня из под носа воруют мои вещи, — девушка на миг задумалась и разочарованно вздохнула. То, что она в итоге ответила удивило даже ее саму. Голос пленницы был пропитан невыразимой печалью, возраст которой — вся жизнь.       — Все так, герр Харкан, все так. Я последние несколько дней чувствовала себя той самой тряпичной куклой, которую тянули в разные стороны два полоумных ротвейлера. Меня похитили, когда я шла с воскресной прогулки, затем, продали в рабство криминальной шишке, снова подсунули, как подстилку, для какого-то извращенца, затем, опять выкрали, били, вешали на крюки, как кусок свинины, хотели облить бензином и поджечь, а потом снова спасли, потому что один очень заносчивый криминальный авторитет не наигрался, — девушка отдышалась и подняла пепельные глаза, встречаясь изучающим взглядом с собеседником. — Я не заслуживаю всего этого. Я прожила свою жизнь по совести и считаю, что имею право на быструю смерть. Застрелите меня сейчас, если в вашем сердце есть хоть капля сострадания, — девушка поправила висящую на ней огромную рубашку в подтверждение своим словам. В карих глазах промелькнула какая-то эмоция, которую Леманн не смогла разгадать. Молчание затянулось на несколько минут, и девушка встревоженно начала барабанить указательным пальцем по верхней пуговице.       — Мне импонирует ваша храбрость и честность. Я всегда отношусь с уважением к таким людям, и именно поэтому попросил Курца захватить вас с собой. Тогда, в кабинете, вы показали мне свою силу духа и преданность делу, поэтому у меня есть к вам предложение: я хочу, чтобы вы работали на меня, — остановив жестом возмущенную тираду Анны, он продолжил. — Наберитесь терпения, фрау, и дослушайте: я хочу, чтобы вы были все время со мной и следили за выполнением предписаний от моего лечащего врача. Необходимо контролировать соблюдение диеты, приема лекарств, постановку капельниц и прочих рекомендаций, связанных не только с астмой. Мой лечащий доктор не сможет присутствовать здесь круглосуточно, а постороннего человека я нанимать не хочу. Как только этап восстановления закончится, я отпущу вас домой, — от услышанного глаза девушки округлились, и она позволила себе скептически хмыкнуть. — Как вам мое предложение?       — Мне оно кажется слишком хорошим, чтобы быть правдой. Почему именно я? Где гарантии, что завтра меня снова не отправят в эскорт? Какова вероятность, что вы меня действительно отпустите по прошествии срока? И, наконец, что мне делать со своей основной работой? Я должна буду в понедельник выйти из отпуска.       — Я обо всем договорился, через месяц вас снова ждут в отделении с распростертыми объятьями. Касательно первых трех вопросов: вам придется мне поверить, иного выхода у вас нет. Те, кто мне предан и делает все так, как нужно, никогда не жалеют об этом. Обещаю, что не обижу вас ни словом, ни делом, ни зарплатой. Однако, предательство я не прощаю. Да, вы — одинокая сирота без друзей, расставшаяся недавно с женихом, но это не значит, что ваша тетя из Финляндии не может однажды найти под дверью 3 килограмма тротила в рождественской обертке. Если вопросов нет, фрау Леманн, то мне остается лишь поздравить вас с принятием в наш дружный коллектив «Himmel und Hölle». Можете завтра приступать к своим обязанностям. «Етит твою не мать, во что я опять вляпалась?» — думала Леманн, рассеянно пожимая крепкую широкую ладонь.