Между грязных стёкол

      — Вы как-то плохо кричите, фрау, неужели потеряли сознание? Я так надеялся подольше с вами поболтать! Может, небольшая порка приведет вас в чувство? Эх, молодежь, никакого пиетета перед старшими, я ведь так стараюсь для вас! — наигранно печально вздохнул мучитель и убрал газовую горелку. На предплечье Анны красовался огромный пузырь от ожога, как раз на месте татуировки с группой крови и резус-фактором. «Надо что-то придумать, иначе я закончу, как Сабина. Вот выберусь отсюда, и ты мне за все ответишь, скотина. Я тебе такой пиетет покажу — захлебнешься!».       Леманн давно поняла, что послойное и хирургически точное обкладывание кого-нибудь матом всегда помогает ей сохранять рассудок там, где кофе уже не помогает: например, после двадцати часов в операционной, утренних обходов, жалоб старушек на сквозняк и гороховое пюре в меню. Именно умение пребывать в сознании несколько дней и отменная актерская игра помогли девушке натурально притворяться предметом мебели. Ничего не подозревающий мужчина принялся расстегивать все четыре пары наручников, чтобы перевернуть Анну на живот и снова зафиксировать для порки с пристрастием. На полпути спохватившись, он достал небольшой шприц, взял обожженное запястье, кое-как воткнул иглу в вену, но не успел ввести и треть содержимого, как получил удар по голове и потерял сознание.       — На органы тебя сдам, чертила! — яростно пробубнила Леманн, свободной рукой отпихивая от себя охотника за острыми ощущениями. Пытаясь дотянуться до ключей, которые чуть не упали на пол вместе со своим лысым владельцем, Анна пыталась предположить, что за дрянь ей вкололи, причем, так неумело. «Если бы у нас медсестры так делали инъекции, они бы полетели из отделения впереди собственного визга. Кстати, интересно, меня на работе ищут?»       Впрочем, это был не правильный вопрос. Нужно было спросить: «В какой день моего выстраданного отпуска эта старая калоша Зальц решила выдернуть меня на работу и оборвала мне телефон своими сообщениями в WhatsApp?». Анна билась об заклад, что это было еще во вторник. Ведьма-главврач никогда не дает отгулять отпуск нормально: постоянно ей надо какую-то бумажку донести или подменить другого врача на обходе. Это занимает не так много времени, но необходимость снова ехать на место работы навевает тоску. Однажды фрау Зальц даже хотела устроить массовый субботник по озеленению ближайшего парка, лишь бы никто из врачей не провел выходные у телевизора.        «В первую очередь вы, как никто другой, должны понимать, как важны для сердца постоянные физические нагрузки!» — повторяла эта неугомонная старушка, то и дело бегая стометровку до курилки. Леманн могла лишь предполагать, что прошло почти четыре дня с того момента, как она с повязкой на голове переступила порог клуба, а это значит, что сегодня среда, и перспективного хирурга-кардиолога уже объявили пропавшей без вести. «Что ж, даже если меня тут пристрелят, я хоть отдохну от работы в этом дурдоме. Не каждый раз получается так удачно сбежать от главврача и ее нездоровых инициатив.»       Кое-как освободив ноги, Анна скатилась с кровати и попыталась встать, превозмогая тошноту, сонливость и боль в висках. Если от четверти дозы этой дряни ее так штормит, то что было бы от полного шприца? Ладно, допустим, это сражение выиграно, но что делать дальше? Небольшая доза наркотика (хотя, наркотика ли?) помогла Анне решиться на то, что девушка обдумывала несколько часов: она должна пойти к Килле и заставить его помочь Сабине. От мыслей, что она не успеет спасти девочку, в груди холодело. Несмотря на, порой, скверный характер, Леманн была хорошим специалистом, и, как известно, у каждого врача есть свое собственное кладбище. Так, после каждого тяжелого дежурства и вереницы операций, Анна ненавидела думать и представлять, что было бы, если бы сердце пациента, все-таки, завелось от размашистых движений дефибриллятора, а эти ледяные, разметавшиеся в стороны руки, еще, хотя бы, раз раскрылись для настоящих объятий. Самобичевания за чашкой кофе всегда высекали искру сожаления из ее пепельных глаз. Что и говорить, Леманн никогда не боялась собственной смерти, потому что из всех палачей в мире она была для себя самым беспощадным, а ее персональный Ад был с ней во все времена. Из всех напастей, выпадающих на ее долю, Анна больше всего боялась снова погубить тех, кто в ней нуждался. Внезапно, с удивлением для себя, девушка обнаружила невыразимое неестественное спокойствие, что растекалось зеленоватой патиной по ее перикарду. Главный вход в номер был перед ней, а ключ-карта, найденная в кармане чужого пиджака, приятно легла в руку.       — «Я направляю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости», — все, что услышал скованный по рукам и ногам мужчина, когда дверь за Анной закрылась.

***

      — А, фрау Леманн. Я почему-то так и понял, что этот шум за дверью устроила женщина, правда, в тот момент я грешил на нашу гиперактивную уборщицу. Ну же, проходите в кабинет, — Килла, как ни в чем не бывало, указал на кресло в приглашающем жесте. — Понимаю, что порой вам чужды приличия, но вынужден попросить вас опустить оружие ради вашей же безопасности.       — Все останется, как есть, герр Харкан, — Анна не двигалась с места не потому, что не хотела, а потому, что противный порез на правом боку нещадно саднил, и смена положения тела могла лишь усугубить боль, а Леманн запретила себе, пока что, терять сознание.       — Ну, как знаете. С вашего согласия, я тоже позволю себе вольность и закурю, — тонкие аристократичные пальцы достали сигару и без тени дрожи извлекли огонь. — Вижу, что не ошибся в вас, когда увидел впервые. Вы явно пришли сюда не для разговора по душам, но вам нужно знать, что работники отсюда выходят только в пакете. Если честно, мне до сих пор не понятно, на что вы надеетесь, стоя здесь грязная и побитая, словно помойная кошка. Вы правда думаете, что, убив меня, вы выйдете на свободу вместе со своими подругами по несчастью, минуя вооруженных до зубов охранников на трех верхних этажах? — девушка поймала себя на мысли, что ее не столько бесит этот напыщенный индюк, сколько беспокоит его, пока что тихие, хрипы. Килла, тем временем, отстранился от стола и тяжело сел в свое любимое винтажное кресло. Скользнув по лицу мужчины взглядом, Анна отметила, что воротник его дорогой рубашки был расстегнут аж на три пуговицы. У Леманн возникла мысль, что Харкан чувствует приближающийся приступ астмы, но не подает виду, чтобы не показаться слабым немощным толстяком, который живет от ингалятора к ингалятору и совсем не представляет угрозы для криминального мира.       — Не такие уж они у вас вооруженные и многочисленные, учитывая, что я одна уложила трех человек, — хмыкнула Леманн, не заметив тень за своей спиной. — Однако, я пришла к вам с вполне конкретным требованием, и вы должны меня выслушать! — Не успела девушка дойти до сути, как через секунду ее скрутил подоспевший на выручку глава охраны. Анна взвыла от режущего нутро бешенства, но человеческая гордость не дала ей слишком долго трепыхаться на потеху мучителям. Впрочем, злорадство и веселье читалось только на лице Курца, а взгляд Киллы был, скорее, отстраненно-задумчив, направлен внутрь себя.       — Кто хочет правым быть и языком владеет, тот правым быть всегда сумеет. У вас минута, фрау, больше ждать я не намерен.       — Я пришла сюда, чтобы вы отдали приказ принести лекарства для Сабины.       — Интересно, как легко вы мне диктуете, что я должен делать. Кто такая, эта ваша Сабина?       — Девочка, которая живет со мной в одной комнате. Ее сильно избил клиент, и если вы не расщедритесь на лед, Троксевазин, бинты и антибиотики, то ваша дойная корова не принесет больше прибыли, — голова болела так сильно, что Леманн слышала только обрывки своих фраз, летевшие, словно мокрое полотенце, в лицо Килле. Мужчина затянулся, облизывая стремительно синеющие губы и, вальяжно устроившись в кресле, поднял карие глаза на собеседницу. Что-то дьявольское таилось в этих темнеющих зрачках, дьявольское и притягательное. Так Анна поняла, что ей до безумия нравится оттенок умбры в интерьере, в одежде, в глазах отдельно взятого мужчины с темным прошлым и улыбкой Мефистофеля.       — Я так и думал, что вам нечего мне предложить. Все останется, как есть...фрау доктор. На этом закончим. Всего доброго, — послышался ответ. Килла дал знак охраннику, который начал развязывать Анну. — Отведи мою дорогую гостью...в одиночную камеру.       — Герр, вы хорошо себя чувствуете? — Курц обеспокоенно посмотрел на бледнеющего шефа, совершенно забыв о его приказе.       — Развяжи меня, мать твою! Ему нужна помощь! — рявкнула Анна, безуспешно пытаясь освободиться самостоятельно. Поймав на себе скептический взгляд, она взревела. — Или ты меня развяжешь, или он откинется прямо у тебя на глазах, Курц. В последнем случае, нам обоим крышка, ты понимаешь или нет? Развяжи. Меня. Быстро, — через секунду девушка, оказалась на коленях рядом с креслом Киллы и, дотронувшись до подбородка мужчины, заставила его поднять глаза. — Где ингалятор?       — Босс его всегда в столе хранит. Я сейчас поищу, — пока Курц швырялся в поисках Эфедрина, Леманн слабеющими пальцами расстегнула еще несколько пуговиц на рубашке криминального авторитета и помогла ему снять свой неизменный малиновый пиджак.       — Вы должны опереться руками о колени, расслабиться, стараться дышать поверхностно, не глубоко. Откройте рот и сделайте вдох. Вот так.... Вы меня слышите? — Анна ввела лекарство, затем, легонько похлопала мужчину по щекам, но реакции не последовало. — Вот же блять. Похоже, наш кареглазый красавчик потерял сознание. Быстро звони в скорую, Курц, иначе мы не успеем! — откуда у Анны были силы хоть что-то соображать и даже отпускать шутки, она не знала. По ощущениям, ее собственное сердце как-то странно забилось о ребра, будто пребывая в состоянии панической атаки. Она опустила голову на подлокотник кресла, не в силах встать с колен.       — Я позвоню герру Мюллеру — он много лет наблюдает босса по вопросам астмы. Сюда скорую нельзя вызывать. Следи за ним, пока я не вернусь с остальными.       Леманн кивнула, мало что соображая. О привратностях судьбы она подумает позже, а сейчас, прикорнет на полу, облокотившись спиной о кресло. Пока весь мир расплывался перед ее глазами, она краем сознания ощутила тепло от рядом лежащего тела. Для девушки было странно думать, что настолько черствый и подлый мужчина может иметь такие прекрасно-печальные глаза на бледном властном лице диктатора. Еще Анна поймала себя на мысли, что за всей этой суетой не заметила проблесков золота, что стучались в открытые неприветливые окна мрачного кабинета. О чем Леманн точно не думала, так это о правильности действий в отношении своего мучителя. Не думала, потому что в данном вопросе не было никакой проблематики: кто бы ни был перед Анной — она обязана его спасти, если сможет. Если же не сможет, то найдет специалиста, который знает, что делать. Все просто, как дважды два. Лежа с закрытыми глазами, девушка услышала шорохи около входной двери. Сил хватило, чтобы просипеть:       — Ты...позвал остальных? — ответом был лишь тихий смешок и шорох ткани. — Курц?       — Нам никто не нужен, фрау. Давайте я увезу вас в более уединенное место, и мы продолжим наш приятный разговор, — второй раз за день горячее предплечье снова обожгло металлом. Несколько человек, подгоняемые мужчиной в белом костюме, подхватили Анну и унесли с собой. На подрагивающих пальцах остался запах лимона, табака и ветивера.