***
Домой я возвращалась в прекрасном расположении духа. Мало того, что встреча с теми важными людьми из Индии прошла более чем успешно, на выходе из ресторана я столкнулась со своими коллегами из головного офиса, инспектирующего все предприятия моей корпорации, и предложила снова присесть за стол, дабы обсудить дела насущные, коих было без преувеличения «завались». Одна грядущая Пасха чего стоила! Мы бились, бились и спорили с охраной Путина до ноющего горла, в итоге неимоверными усилиями выбили у них разрешение на использование президентской четы в качестве главных украшений праздника: в Храм поедут и Владимир Владимирович, и Людмила Александровна. Важно было показать народу, что новая власть террористов не боится и готова постоять рядом с собственными гражданами более, чем час к ряду. Страшно? Капец, как страшно, но моя интуиция говорит, что это важный шаг. По нашему плану, пока Путин немного поговорит с людьми, Людмила Александровна будет раздавать детям корзинки с выпечкой, крашеными яйцами и игрушками. Разумеется, что мужчины из охраны выслушали все эти великие планы и сразу же обматерили нас одним лишь молчаливым взглядом, однако они всё же не отказались подготовить сей выезд и времяпровождение всего за четыре недели. Подозреваю, что это было связано с тем, что их непосредственный начальник очень четко и однозначно сказал «Хочу!», но ведь последнее слово в любом случае было бы именно за охраной. В итоге охрана категорически запретила упоминать вслух тот факт, что президент с супругой вообще поедут в какой-то Храм. До последнего люди будут знать только обо мне и Майкле, потому что мы и так несмотря на все передряги каждый год выбираемся на Служение. Даже мои подчиненные не знали, что все эти великолепные корзинки буду раздавать не я, а первая леди. Вернувшись домой, я первым делом нашла Майкла. Он как раз пытался успокоить Машеньку, у которой продолжали резаться зубки. Малышка плакала, кричала, не помогал даже холодный банан, приложенный к десне. — Милая! — Майкл сразу отдал мне дочку, — видимо, Машенька хотела именно к тебе. Ничего уже не помогало. Действительно, у меня на руках она замолчала, перестала всхлипывать и, прижавшись ко мне, стала молча сосать банан. — Мое солнышко, — я с улыбкой поцеловала доченьку, вдохнула запах ее милой шапочки, что насквозь пропахла сухой смесью для каш и детской присыпкой. — Мама вернулась, мама тут. Моя сладенькая, — я чуть покачала ее, прижала к груди и с помощью Майкла села в кресло. — Как вы тут? — Хорошо, — Майкл засмеялся, — так стало только с полчаса назад. Я даже позвонил твоей охране, чтобы узнать, на каком этапе переговоры, но они сказали, что вы уже подъезжаете, и я попросил не беспокоить тебя. Толку бы было от того, что ты нервничала бы за слезы дочки на подъезде к воротам? Я понимающе кивнула, удобнее устроилась с малышкой и спросила: — А как Джордан? Как прошло знакомство? — А он сейчас сам тебе расскажет, — Майкл махнул рукой. — Паникер. Сто слов утром за завтраком сказал, а потом, — он снова махнул рукой и даже цокнул. Майкл взял трубку телефона внутренней связи, попросил Джордана спуститься, а едва он появился в дверном проёме, я сразу приметила его улучшившееся настроение. Он сел к Майклу на диван, стал рассказывать мне о прогулке по территории, а одна его фраза вовсе заставила посмеяться: — Очень тихие и свойские девушки. Я ведь ожидал избалованных истеричек… Правда, со старшей чуть сложнее: она иногда холодная как холодильник. — С крыши прыгать не заставили? — Спросила я со смехом. — Нет, — Джордан смущенно улыбнулся. — Но посмеялись, когда я попросился посидеть на скамейке перед теплицами. Сказали, что мне нужно чаще отдыхать на свежем воздухе, а не в наркопритонах. — Ты не обиделся на такое замечание? — Нет. Пока я сидел на скамейке, они с детьми и вашими собаками поиграли в мяч, даже не запыхавшись. Волей-неволей позавидуешь. Наверное, мне действительно стоит почаще бывать на воздухе. Начну с посиделок на своем балконе. — Мне кажется, девушки подразумевали, что тебе стоит чаще ходить в быстром темпе, — с намеком сказал Майкл, а Джордан махнул рукой: — Если я в ближайшие дни соглашусь еще на одну прогулку, то местным врачам придется откачивать меня после инфаркта. У меня сегодня и так давление поднялось. — Что?! — Воскликнула я, а следом и Майкл: ему Джордан об этом не сказал. — Да, — Джордан почесал макушку. — Когда мы уже вернулись, мне стало нехорошо. Супруга президента оказалась куда доброжелательнее него и даже померила мне давление. Сказала, что мне нужно меньше пить. — А ты пьешь?! — Спросил Майкл в ужасе. Ой… Я же напрочь забыла о том, что Маша вчера сказала мне об этом! — Да я не так уж много, — Джордан попытался оправдаться, стал глядеть то на Майкла, то на меня, — что вы так смотрите на меня? — «Не так уж много»… Это сколько? — Обманчиво спокойно спросил Майкл. — Я прекрасно понимаю, когда нужно остановиться. — Ладно, — продолжил Майкл тем же тоном, — ещё увидим. Что с твоим давлением? — Мэм сказала, что оно не настолько повышено, чтобы принимать таблетки. Надо просто меньше пить. Она, кажется, тоже решила, что я алкоголик. Еще бы. Как бы я ни относилась к стереотипам об отдельных народах, ввиду тяжелых девяностых русские женщины, прожившие эти годы в России, скорее всего, статистически будут лучше отличать алкоголиков, даже если те в трезвом состоянии. — Джордан, я очень прошу тебя подумать о своем здоровье. — Энджи, всё в порядке. — Хорошо. Пусть так. Просто помни, что не мне и не Майклу потом жить с твоими проблемами со здоровьем. Да, мы будем переживать куда сильнее, чем за собственные проблемы, но помочь не сможем уже никак. Джордан чуть смутился, опустил взгляд в пол, вяло покивал. — Я уже распорядилась, чтобы тебе привезли полный набор одежды и вещей для личного пользования. Если тебе понадобится что-то еще, просто скажи. — Спасибо, Энджи. — Не за что. — Джордан, — обратился Майкл, — а как девушки отреагировали на замечание мамы про алкоголь? — Никак. Я же говорю: старшая временами холодная как холодильник, и ничего по ней не понять. Младшая же вечно старается улыбаться и делать вид, что всё в полном порядке. В этом плане мне, конечно, больше понравилась Кейт. — Конечно, — Майкл покивал, — но поверь, Джордан, по жизни куда больше пользы от холодных холодильников. У них самих жизнь тоже, как правило, складывается лучше, потому что они знают, чего им надо. Посмотри на Энджи, к примеру. — Я, по-твоему, холодная как холодильник? — Я вскинула брови. — Да, а ты не согласна с этим? Человек должен пройти все проверки, чтобы ты оттаяла. Ладно. И то верно. Не буду спорить, но потом ради приличия снова возмущусь. — Хорошо, — Джордан кивнул, — когда надумаю жениться, непременно найду себе ледяной морозильник. Можно я пока снова пойду к себе? Опять что-то давление поднялось. Мы с Майклом красноречиво вздохнули и махнули руками. Что мы сейчас сделаем? Нужно подождать, пока последствия долгих и постоянных пьянок рассосутся и выведутся из организма. Джордан пожелал нам доброй ночи, ушел, а я сразу посмотрела на Майкла: — Холодная как холодильник? — Да. Иногда как морозилка, — Майкл засмеялся, пересел ко мне и поцеловал в щеку. — Зато в постели печка с открытым огнём. Идеальное сочетание. Я весело хмыкнула, продолжила укачивать Машу. Малышка потихоньку успокоилась, а потом вовсе заснула, и мы с Майклом решили отнести ее в кроватку. Оттуда мы направились в нашу спальню, я ушла переодеваться в более домашнее платье, а Майкл неожиданно появился в дверном проеме моей гардеробной и спросил: — Ты как? Устала? Как вообще прошла встреча? — Встреча прошла хорошо. Но мне потом еще позвонят из Минска, и мне придется отойти в кабинет. Ближе к вечеру будет еще один важный звонок. Инаугурация всё ближе, от этого у некоторых сдают нервы, поэтому нужно контролировать и своих, и за чужими приглядывать, дабы вовремя макнуть с головой. — Бедная моя милая, — Майкл тихо улыбнулся, — как вы с Путиным вообще можете спокойно сидеть с нами за столом, зная, что у вас столько дел? Я пожала плечами. Само как-то получается. Да, это трудно, но мозгу нравится. Это, конечно, жутко звучит, но иначе я это состояние постоянной эйфории и легкого опьянения описать не могу. Кто бы что ни говорил, а ощущение власти в руках заставляет кровь бурлить. Закончив с макияжем, я встала и пересела к Майклу на колени. У меня было игривое настроение. Не знаю, сходимся ли мы с Путиным и в этом вопросе, но лично у меня после всех удачных сделок повышенный сексуальный аппетит. Майкл к этому привык, поэтому сейчас даже не спросил ничего, а просто порадовался внеочередной возможности заняться любовью. — Милая, а ты подумала над тем моим предложением? — Майкл, я честно не понимаю, о чем ты. Не заставляй меня соглашаться или отказываться, не понимая, о чем речь. Майкл кивнул, опустил руку к моим бедрам, забрался под платье и стал поглаживать по попке. До меня резко дошел смысл всех его выражений вроде «еще непробовали», и я прикусила губу, чуть крепче вцепившись в его плечи. Мда уж. Такое я и со своей Машей не стала бы обсуждать, не то что с Людмилой Александровной. И что мне теперь сказать? — Подумай еще, потом скажешь ответ. Ты меня знаешь, я настаивать не буду, — Майкл стал целовать меня в шею, — для меня всегда будет главным именно твое удовольствие. Интересно, а почему он это предложил? От обычного секса ощущения приелись? Или я после родов не так ощущаюсь? Не сказать, что я сейчас на грани объявить предложение Майкла извращенским, но мне интересна причина, по которой он на него решился. Всё-таки, в отличие от всего остального подобный опыт может быть действительно неприятным для меня: Майкл не маленький. Мне тупо может быть больно. Хотя… Насколько мне известно, к таким размерам приходят постепенно. Я даже слышала, что некоторым женщинам нравится такой вид секса. Мол, что-то запретное и остренькое… Нет, надо еще подумать, прежде чем отказывать.***
События последовавших дней промелькали как кадры киноленты на перемотке: наша Дума ратифицировала договор о сокращении стратегических наступательных вооружений, Путин высказался против создания национальной противоракетной обороны в США, Госдума ратифицировала договор о полном прекращении ядерных испытаний и, наконец, Владимир Владимирович утвердил Военную доктрину. Прям видно, как работает государство: только Путин осудит очередное взбалмошное решение Штатов, наша Дума сдает очередной национальный интерес. Едва я дала газетам задания отпечатать выпуски с объяснениями и разъяснениями того, что произошло, как пришло известие о серьезных потерях наших военнослужащих в Чечне, а через пару дней все обсуждали новую выставку в Москве — на обозрение были вытащены останки Гитлера, а именно фрагмент черепа с пулевым отверстием. Инаугурация Путина неумолимо приближалась, с этим росли и наши с Майклом хлопоты: я бегала от одного издательства к другому, проверяла и перепроверяла, что они там понаписали, а Майкл так же бегал по Кремлю, проверяя и перепроверяя всё, что готовилось к выступлению хора, который должен спеть новый гимн. Было однозначно решено, что петь будут вживую, и ребята из хора, мягко говоря, тоже спокойствием не отличались. У многих, кто со школы привык петь гимн СССР, на нервной почве временами вместо «Россия — священная наша держава!» вырывалось «Союз нерушимый республик народных!», а вместо «братских народов союз вековой» — «дружбы народов надежный оплот». Разумеется, все подобные подмены за какую-то неделю до торжества вызывали едва ли не истерический хохот всего хора, а Майкл уже вовсю подумывал пустить где-нибудь под потолком суфлер для хористов. Одним вечером, когда нам снова удалось посидеть в беседке в полном составе обеих семей, Майкл рассказал о своих мучениях Владимиру Владимировичу (тот сам попросил рассказать о подготовке) и решил провести эксперимент: попросил Путина прочитать гимн как стих, чтобы выходило быстрее относительно пения. Даже его мозги КГБ и его удивительная память выдали ошибку: вместо «предками данная мудрость народная» он едва не начал говорить «знамя советское, знамя народное». — А как звучал гимн Российской империи? — Спросил Майкл. — Может, надо было делать гимн Федерации похожим на имперский? Имперский народ явно не помнит и так слова не путал бы! — Милый, там всего шесть строк, — цокнула я. — Боже, Царя храни! Сильный, державный, царствуй на славу, на славу нам! Царствуй на страх врагам, Царь православный! Боже, Царя храни! — И всё? — Майкл весело хмыкнул, а я закивала. — Да. А чего ты еще хотел? Большая часть Империи даже эти строки читать не умела, только на слух понимала. Сейчас у нас проблемы, только потому что мы все еще помним, как все в школах пели гимн СССР. Будем петь гимн Федерации, привыкнем. — Дорогая, я вынужден не согласиться. Я знать не знал гимн Союза, я его ни разу в жизни не пел, и даже у меня случаются приступы «Сплотила на веки Великая Русь!». — На это я уже развела руками, а Майкл решил попытать счастья на девушках. — Маша, Катя, а вы как? У вас тоже такие замены? — Нет, — Маша покачала головой. — Первые два куплета действительно спорные, иногда появляется мысль уйти не туда, а вот третий какой-то… Душевный что ли? «Так было, так есть и так будет всегда!». Обалденная строка. Даже мурашки по рукам и спине идут. — Полностью поддерживаю, — сказала Катя. — «Одна ты на свете, одна ты такая!». Эта строка вовсе что-то особенное. Первая ассоциация с мамой, но умом понимаешь, что поешь это Отчизне, и как-то совсем трепетно на душе становится. Маша быстро перевела это всё Джордану, он рассмеялся и ответил: — Тем временем гимн США: «О, скажи, видишь ты в первых солнца лучах, что средь битвы мы шли на вечерней зарнице? В синем с россыпью звезд полосатый наш флаг красно-белым огнем с баррикад вновь явится. Ночью сполох ракет на него бросал свет — это подлым врагам был наш гордый ответ. Так скажи, неужель, будет жить он всегда, где земля храбрецов, где свободных страна?». Вообще, весь гимн про войну. Все четыре куплета. Было видно, что девушки поняли середину на половину, и я сказала: — Очень трудно понять это на слух, а слушать реальное пение еще тяжелее. — Да, а петь еще более тяжко, — засмеялся Майкл, — обычно гимн поют на всех важных событиях, и звезды могут петь на свой лад. Я всегда с опаской относился к строке «Ждет могилы вас тлен!». Вроде бы умом понимал, что речь о врагах, которые должны были пытаться порушить американское государство, но… — Но? — Спросила я. — Но неужели нельзя было как-то помягче? Его же еще дети поют. Когда я увидел советский гимн, у меня таких неприятных ассоциаций не возникло, хотя там тоже есть строки «Мы армию нашу растили в сраженьях, захватчиков подлых с дороги сметем! Мы в битвах решаем судьбу поколений, мы к славе Отчизну свою поведем!». Получилось же состряпать ту же мысль без кровищи, тлена могил и банды убийц? — Ага, — хмыкнул Джордан, послушав перевод, — в гимне даже есть строка про веру в Бога. Интересно, в какого. Протестантского? Католического? Еврейского? — Не еврейского, а иудейского, — поправил Майкл. — Без разницы. О каком Боге шла речь в гимне? — Не знаю, — Майкл пожал плечами. — Сложно сказать. — А в российском гимне о каком Боге речь? — Спросил Джордан, а я со смехом ответила: — Надо спросить у первого юриста страны. Владимир Владимирович, тут дети интересуются: о каком Боге речь в нашем гимне? — Мне сейчас ответить как юристу или как человеку? — Никак не отвечайте: вы так спокойно сидите, что жалко вас тыркать. Как начнете цитировать статьи о защите прав всех верующих, мы вас и к вечеру не дослушаем, а грубо затыкать президента не решимся. Путин хмыкнул и покачал головой. — Милая, — Майкл посмотрел мне в глаза, — а что с теми деятелями культуры, которые против этого гимна? — Идут в жопу. — Анжела! — Просто спрошу: это вы сейчас как юрист или как человек воскликнули? Советую реагировать как Президенту России. Владимир Владимирович тяжко вздохнул, отвернулся к жене. — Милая, а если серьезно? Среди тех, кто против, бывший Президент России. — Так и я серьезно. Идут в задницы. Бывший Президент может вовсе идти, — тут уже я вздохнула, решив не материться при детях. Маша и это перевела Джордану, и тот с улыбкой заявил: — Знаете, с каждым днем Россия нравится мне всё больше. Тут очень весело: президентов посылают весьма незатейливыми маршрутами, вопросы интересные за чаем решают. Майкл возразил: — Весело будет, когда вся эта шушера не встанет во время исполнения, и нам нужно будет как-то реагировать. — Зачем? — Я вскинула брови. — Не хотят, пусть не встают. Это их решение. Народ всё увидит и всё поймет. Как я ни приду к вам на репетицию, обычные граждане из сотрудников студии, Кремля и прочих мест ваших репетиций, едва не плачут и с гордостью слушают эти потрясающие слова. Мнение алкаша, воров и проституток меня не интересует. — Среди тех, кто против, есть и знаменитые актеры, — снова возразил Майкл, повернувшись ко мне всем корпусом. — Могу и в третий раз повторить, куда им идти, — я развела руками. — Владимир Владимирович, вы хотя бы что-то скажите, раз Энджи так уперлась! — А что мне сказать? Если честно, я думал просто-напросто не ставить стульев в зале. Если негде будет сидеть, все будут стоять. — Поспорю, — я покачала головой, — с них станется в знак протеста сесть прямо на пол. — Всё, — теперь уже Майкл развел руками, — я снимаю с себя всяческую ответственность за всё, кроме того, как мои ребята споют гимн. Что дальше будут говорить всякие личности, уже ваши проблемы. — Бросим на амбразуру Жириновского, — я пожала плечами. — Чтобы он в четвертый раз сказал, куда всем недовольным дорога? — Да. Мне надоело оправдываться перед Ельциным и компанией за то, что я люблю свою Родину и горжусь этим. Из-за них весь приличный народ потерял чувство гордости за свою страну и своего лидера. Пьянь. Доведет своими выходками, и я выпущу видео, как он ссыт на трап, пустив фоном музыку предыдущего гимна, который ему так нравится. — Офигеть, — выдохнул Джордан, — ваш президент когда-то… — Да, — я кивнула. — И не только это. — Я думал, он больной. — На голову? — Анжела! — Владимир Владимирович цокнул и вздохнул. — Да, Джордан. Потом Ельцин действительно заболел. Пить надо меньше потому что. — А если бы он попьяне выпустил ядерные ракеты? — Расслабься, — я махнула рукой, — он бы не выпустил, даже если бы был трезвым, а ракеты летели бы на Москву. — Энджи, — Джордан даже сел ровнее, — ты так говоришь, будто это так легко сделать. Ты бы смогла нажать на кнопку, зная, что миллионы умрут? — Конечно. Если бы я знала, что вот-вот умрут мои миллионы, я бы согласилась на чужие умершие миллиарды. Зачем мир без России и россиян? У Джордана от шока упала челюсть, но возразить он ничего не смог. Майкл же засмеялся: — Это ты еще не видел, как Энджи пошла на кухню готовить ужин в день, когда едва не случилась ядерная война. Милая, как ты сказала? «Раз ядерного взрыва сегодня не будет, то нужно решить, чем мы будем ужинать»? — Реально? — Спросил Джордан шепотом. Я кивнула. — А потом ты удивляешься, почему русских считают ненормальными! Америка бы уже сидела в бомбоубежищах. — И снова повторю: они не помогут. Если умирать, так лучше в числе первых. — Нам то же самое на безопасности жизнедеятельности говорили, — поддержала Маша. — Мне тоже так кажется. Мгновенная смерть милосерднее продолжительной лучевой болезни или созерцания ядерной зимы, каннибализма и прочих проявлений животной жестокости. — Оу, оу, оу, — Джордан снова приосанился, посмотрел на нее, — юная леди, тебя Энджи укусила? Откуда в шестнадцать такие ужасы? О мальчиках надо думать, а не о лучевой болезни и каннибализме. — Да, с нынешней демографией о мальчиках действительно придется думать рано и много, — хмыкнула я, а Маша покивала. Джордан развел руками и обратился к Майклу: — Они так шутят или это их реальные жизненные позиции? — Сам не всегда понимаю. Джордан покивал и спросил у Маши: — Ты смотрела фильм «Взрыв из прошлого»? — Да. Глупости. — А актер симпатичный, — Катя пожала плечами. — В «Мумия» он был мужественнее, — возразила Маша. — Мужественнее, но не красивее, — Катя покачала головой. — Не согласна. — Твое мнение. — Дамы, вернемся, — успел вставить Джордан, пока спор не продолжился, — вы хотите сказать, что вам на каких-то уроках говорят, что бункеры не помогут? То есть, по-вашему, вся Америка мается фигней? — Джордан, тебе уже двадцать, — успокаивающе начала Маша, — пора бы понять, что не все, что показывают в кино, тем более американском, осуществимо. — А если всё-таки собрать еду на тридцать пять лет? Должны же быть какие-то способы! Маша прикрыла глаза, тяжко вздохнула, но всё же ответила: — А вода? А очистка воздуха? Ты видел, что с Чернобылем? С чего ты думаешь, что целенаправленный взрыв будет не таким тяжким как та случайная катастрофа? — Так в Чернобыле станция взорвалась, а не бомба. — И? — Наверное, это другое. — Э-эх, — Маша вздохнула, — нет, мне лень вдаваться в подробности. Потом дам тебе книжку, прочитаешь. Вернее, с твоими знаниями я сама найду нормальную, пролистаю, потом дам тебе. — А в Чернобыль уже впускают? — Оно тебе надо? — Спросил Майкл. — Там ничего нет, кроме саркофага. Вроде как, Украина обещала закрыть станцию в этом году. Посмотрим, что будет. — Так впускают или нет? — Поехать можно, — ответила я, — но вопрос остался: оно тебе надо? — Интересно же посмотреть на город, который как консервы остался со времён СССР. — Джордан, поверь, там действительно ничего такого. Заросшие улицы, облупившиеся краски и мозаики, дома на грани падения. Радиация. Да, не такая, как сразу после трагедии, но не нужно дополнительно накапливать в себе эту гадость. — Говорят же, что там всякие мутанты рождаются. Ответила Маша: — Если тебя интересуют отклонения в развитии плода, то можешь сходить в анатомические театры при медицинских университетах. Там часто выставляют на показ патологии и без всякой радиации. — Тип, две головы и прочее? — Ну, — Маша пожала плечами, — такое у людей весьма редко встречается. Радиация чаще сбивает развитие мозга, лица, конечностей и само течение беременности. Подобное и без радиации иногда случается. Не дай Бог, конечно, но это реальность. — Ты с таким интересом говоришь об ужасах, — Джордан передернул плечами, — тебе во врачи, а не в экономисты надо. С твоим характером будешь оперировать людей без наркоза. — Ха, ха, ха, — цокнула Маша, а ее сестра закивала, соглашаясь с Джорданом. — Чего ты там киваешь? — А как ты это увидела? — Спросил Джордан. — Ты же спиной сидишь! Я поняла, что Маша увидела этот кивок по тени, но решила промолчать. Джордану не помешает хотя бы иногда включать мозги после Америки. Судя по лицу Майкла, он согласен со мной. О, Маша нашла, что ответить: — Это особая тактика сотрудников спецслужб. Их учат видеть то, что происходит у них за спиной. — Очень смешно, — Джордан хмыкнул, а все остальные присутствующие решили никак не реагировать. Если Маше охота поиздеваться, пусть издевается. — Ничего смешного. На экзаменах всех студентов просят распознать шепот с десяти метров и увидеть, что делает другой преподаватель у студента за спиной. Это очень сложная техника. — Мэри, хватит. — Я же не шучу. Отдать должное, она действительно умеет говорить очень убедительно даже в такие моменты. Джордан от этого и поверил, решив возразить: — Даже ваш супер-пупер КГБ не может видеть затылком. Ты меня разводишь. Как и все разы до этого. О, как. Маша не в первый раз решила поиздеваться! И молодец: пусть парень включает собственные мозги. — Так и не всех сотрудников КГБ этому обучают. — А каких? — Только разведчиков. Думаешь, откуда я умею? Папа научил. — Мэри, ты столько надо мной прикалывалась за эту неделю, что я уже не верю, даже когда вижу, что ты говоришь правду. Сейчас тем более не поверю. Маша пожала плечами и замолчала, а Джордан не вынес: — Что там с твоей техникой? — Те студенты Академий, которые выбирают курсы по этой технике, понимают, что избрали самое трудное из всех искусств разведки. Их преподаватели с самого начала предупреждают, что не смогут научить многому тех, кто не обладает врожденной способностью. Книги помогают только до определенных пределов. Многие студенты и студентки, как бы талантливы ни были в своей области, скажем, чтения по губам, не способны отставить в сторону личные предубеждения, застилающие взгляд в слепые зоны. Этот дар дается немногим. Вот ты, — Маша резко подалась вперед, Джордан аж дернулся, а мы уже еле сдерживали улыбки: двадцатилетний парень, а верит! — Не мог бы ты сказать, куда сейчас смотрит Анжела? — После того, как Джордан дернулся, он как раз повернулся ко мне спиной. Маша снова едва заметно глянула вниз на тени и невозмутимо продолжила, — а я точно знаю, что папа сейчас смотрит в сторону дома: ему интересно, куда собирается Сергей. Отдать должное, она заранее посмотрела, что происходит по сторонам, чтобы потом при случае понять, на что может смотреть ее отец. То, что он точно куда-то посмотрит, понятно: он постоянно оглядывает окружение по старой привычке. Джордан, разумеется, обалдел, замолчал, а Маша завершила: — Раскинь хорошенько мозгами. Пусть твой взгляд проникнет сквозь покровы обыденного. Бедный Джордан всё молчал, в ужасе переводя взгляд с Маши на Владимира Владимировича, который ради забавы дочки продолжал сидеть как ни в чем не бывало. В итоге Маша всё же засмеялась, а за ней и Катя: — Джордан! Она тебя троллит! Это всё адаптация речи Трелони из Узника Азкабана. Ты же сам сказал, что недавно прочел эту книгу. Разумеется, даже люди из КГБ не могут видеть затылком. — А как Мэри увидела тебя и отца? Маша указала на пол беседки, где до сих пор прекрасно видны были тени всех, кто сидел против лучей солнца. Джордан цокнул, засмеялись все, и он в том числе. — Не надо так улыбаться, — сказал он в итоге, — в Америке действительно рисуют всякие странные навыки агентов КГБ. — Джордан, надо думать своей головой, — возразила я. — Если твоя логика подсказывает тебе, что делается что-то невероятное, ищи путь, по которому человек обошел правила. — Ага, с Мэри нужно каждое предложение перепроверять. — Маша на это пожала плечами, мол, дело твое. — А какие-нибудь навыки у агентов КГБ действительно имеются? Или всё из поп-культуры придумано? — Имеются те навыки, которые нужны, — ответила Маша. — Эмпатия, артистизм и умение пудрить недалеким людям мозги. Если получается запудрить мозги и умным, то поздравляем, вы в разведке. — А пить не напиваясь? В Америке постоянно говорили про какие-то таблетки КГБ. — Кто о чем, Джордан, а ты об этом, — хором сказали мы с Машей, а Владимир Владимирович ответил: — Нет этих злополучных таблеток. Во всяком случае, лично я не видел ни одного упоминания за исключением западной прессы. — Но вы ведь действительно не пьянеете, сэр, — возразил Джордан. — Наверное, потому что не напиваюсь? — Владимир Владимирович искренне засмеялся. — Любой человек пьянеет, если пьет достаточно. — Это точно — вздохнула я, — однажды на встрече с Ельциным мне пришлось пить три рюмки залпом без закуски. До машины меня почти что тащил Сергей, потому что меня мутило, тошнило и качало. Это было отвратительно. Владимир Владимирович поморщился как от зубной боли, ответил: — Не напоминайте, ради Бога. — Таки вы тоже пили? — Приходилось. Меня, разумеется, после трех рюмок не отпускали. Однажды попойка так вышла из-под контроля, что я потом целый день провалялся дома в обнимку с минеральной водой. Знаете, что самое удивительное? Ельцин на утро как штык был в Кремле, а я встать не мог, чтобы меня не тошнило. — Еще бы, — я хмыкнула, — у него такая туша и опыт, что мы с вами рядом не стояли даже объединенными усилиями. — Да, — Путин кивнул. — Я после того дня решил, что с меня хватит. Я больше с ним не пил. Было трудно извернуться, но мне удавалось. До сих пор от водки ком к горлу поднимается. — То есть вы вообще не пьете, сэр? — Спросил Джордан. — Стараюсь. — Говорят же, что иногда это полезно. — Джордан, дорогой ты наш, — Владимир Владимирович посмотрел на него как на ребенка, — Анжела же только что сказала тебе думать своей головой. Где ты видел здоровых алкоголиков? Кто говорит, что это полезно? Алкоголики? Это как с наркотиками: наркоманы не болеют. Кто сказал? Наркоманы! — А почему тогда Россия так пьет? Простите, если это грубо звучит, но правда ведь. — От плохой жизни. — Так Россия пьет и в плохой день, и в обычный, и в праздник, причем не всегда понятно, когда больше. — Я бы мог сказать, какие европейские страны стабильно пьют похлеще нашего, но не буду. Ты же спросил о России, — Джордан на это закивал. — Такие периоды как нынешний, периодически случаются. Если государство теряет контроль настолько, что выдает учительскую зарплату бутылками водки, то тут уж сам Бог велел напиться. Если государство обеспечивает людям уверенность в сегодняшнем дне, в завтрашнем дне, то алкоголь постепенно откатывается к своей основной сфере применения — увеселению на праздниках. Я стараюсь не пить, но тоже могу по случаю выпить бокал пива или вина. Это не делает меня алкоголиком. И никого не делает. — А почему ты решил, что Россия много пьет? — Спросила Маша. — То есть я не отрицаю, но интересно, как ты это понял, не выезжая с этой территории, где почти никто не пьет или по работе, или по убеждениям. — Ну-у… В Америке русских всегда изображают в шапке и с водкой. В Штатах я видел несколько пьяных русских, и поверь, от них убегали большие черные ребята. А в том квартале, куда когда-то водил маленькую экскурсию Сергей из охраны Энджи и Майкла, жители до сих пор помнят фразу «Русские — друзья!» и песню «Калинка Малинка моя!». Ваша нация — это бренд, — Джордан засмеялся. — Поживу тут еще немного, и пойму, почему все говорят о загадочной русской душе. — Учи русский, чтобы понять, что у нас с душой, — ответила Маша со смехом. — Выучишь язык, откроется мир нашей литературы. Ты знаешь что-то из русской поэзии или прозы? — Знаю только про Пушкина, но не знаю чего-то конкретного. Пушкин как Пушкин. — Зря он это сказал, — сразу выдохнула Катя, пряча лицо в руках. Маша глянула на неё, закатила глаза, повернулась к Джордану и очень уверенно стала продвигать творчество Александра Сергеевича. Оказалось, это один из ее любимых авторов, у которого она может по сто раз читать и сказки, и повести, и стихи. Плавно Маша перешла на других авторов, не давая Джордану вставить и слова, и к разговору подтянулась Катя. Мы с Майклом за всем этим понаблюдали, и Майкл сказал Путиным по-русски: — Не сглазить, как говорится, но вам нужно писать книги по воспитанию детей. — Не мне, — Владимир Владимирович засмеялся. — Люде. Если бы не она, я бы разбаловал дочек. — Ладно тебе, Вова, — Людмила Александровна весело хмыкнула, покачала головой, но улыбнулась. — От отца очень многое зависит. Особенно в жизни девушек. — Это точно, — я закивала. — При хорошем отце девушки могут позволить себе более разностороннее развитие и отложить все не очень приятные прелести взрослой жизни на потом. Хорошо, когда девушка в любой момент времени знает, что папа обнимет и поможет, а не выгонит из дома, к примеру. — Никогда не понимал таких мужчин. Если действительно любишь дочку, за одну ее слезинку можно и убить, и собственную жизнь отдать, не помешкав. За жену и других женщин в семье, конечно, тоже, но дочка это дочка, это самое ценное и дорогое, — Владимир Владимирович пожал плечами. — Да, — Майкл с улыбкой кивнул. — И как обидно потом бывает, когда она из твоей маленькой принцессы становится подружкой мамы, а потом вовсе уходит к мужу. Я по молодости болезненно пережил свадьбу Джанет, а что со мной будет, когда Катя и Маша выйдут замуж, не знаю. — Я очень хочу, чтобы у дочек всё сложилось, но тоже переживаю. Видимо, девушки это услышали: они повернулись, тепло улыбнулись и вовсе пересели к нему, обняв с обеих сторон и чмокнув в щеки. Владимир Владимирович сразу улыбнулся куда искреннее и крепко прижал их к себе. Видно, что он действительно безумно их любит. Он в такие моменты совершенно не отличается от Майкла, когда он нянчит Катю или Машеньку. Да, такому отцу всего двоих точно мало. Надеюсь, Людмила Александровна исправит это в ближайшее время. — Анжела, — Владимир Владимирович посмотрел на меня, — может, торт? — Сейчас привезу. Как раз похвастаюсь! — Я встала, засмеявшись. — Давеча я увлеклась украшением кондитерских изделий и сейчас покажу, что получилось. Всех заинтересовало мое новое увлечение, и я поспешила на кухню за уже готовой тележкой. Тортик вышел потрясным: любимое всеми сочетание белого крема с ягодами и ягодным желе и пропитанным ванильным бисквитом само по себе было прекрасным, а вдобавок снаружи я покрыла его красной глянцевой глазурью из домашнего мармелада. Чтобы верх не выглядел как голая полированная поверхность, я отлила из белого шоколада объемные сердечки и аккуратно уложила их так, чтобы они были в каждой порции десерта. В самом центре стояло такое же сердце побольше, воткнутое в торт при помощи обычной шпажки. От того, что она спрятана в торте, создается ощущение, что сердце само по себе стоит. Когда мы с Майклом прикатили тележку к беседке, к нам сразу прибежали и наши младшенькие, а остальные присутствующие принялись делать мне комплименты за такой красивый десерт. Мне было приятно. Не зря я столько стояла над душой у мармелада и белого шоколада. Владимир Владимирович, как самый старший по званию, решил сам нарезать торт, а то центральное большое сердце отдал моей Катеньке. Я его для нее и делала, поэтому тепло улыбнулась, увидев восторг в глазах дочки. Она поблагодарила и дядю Вову, и меня и уселась со своим шоколадным сердцем на шпажке. Если у меня снова будет дочка, а Людмила Александровна и в этот раз родит девочку, то когда-нибудь придется мне лепить по два таких украшения на каждый торт. Эх бы поскорее это время наступило!