Цвет настроения рыжий

      – Тебе подарить бесплатное МРТ или сразу сеанс к психиатру? – простонал Темур, как только брат закончил говорить. – Ты вообще слышишь, о чем просишь? Ты же знаешь, что я терпеть не могу делать это в порту! На наших складах – ладно, но не в самом порту! Ты бы еще на Гранд-базаре попросил!       – Знаю, – голос Каи на том конце линии был уставшим, но сосредоточенным. – А ты знаешь, что я терпеть не могу разбираться с таможней, налоговой и полицией, особенно если они наваливаются все сразу! Темур, не будь ребенком, прошу тебя. Если подозрения Чалаира верны хоть на пятьдесят процентов, ты же понимаешь, какие у нас огромные проблемы?.. Так что надо извернуться и проверить, а лучше тебя с этим никто и никогда не справлялся.       Темур вздохнул. Все он понимал. Если слушок, который директор их терминала поймал за обедом в портовой столовке, был правдив, у них не просто были проблемы – скорее они уже находились одной ногой в такой глубокой заднице, что все обаяние Каи не спасет.       «Вот же, шайтан, приплыли, – он вывернул руль, выжимая газ, перестраиваясь в правую полосу на съезд. – Ну от кого не ожидал, так это от него!»       – Ладно, ладно, брат, извернусь, проверю, все сделаем, не волнуйся. Только не думаешь, что надо бы Варгы снять с рейса, если такое дело?       – Думаю, – судя по методичному стуку на заднем плане, Кая отбивал ритм ручкой по столешнице. – Но кроме него свободных капитанов сейчас в Стамбуле нет, а рейс завтра утром. Кто пойдет с грузом?       Темур задумался, прокрутил в голове все расписания и маршруты, которые помнил наизусть, и предложил:       – Знаешь, а может, и не надо снимать… У нас с этими контейнерами есть фора в два дня. Давай просто перенесем выход. Мне хватит времени.       – Уверен?       – Ну это лучше, чем ничего.       – Тогда отлично, – Кая мгновенно повеселел. – Бумаги я сделаю, а ты начинай, не задерживайся. У тебя есть два дня выяснить, правда ли, что наш первый капитан возит грузы «в черную», или нет.       – Лучше бы нет, – пробормотал Темур. – Мама расстроится.       – Мы ей не скажем.       – Так если правда, она все равно узнает.       – Узнает…       Брат тяжело вздохнул, отчего в микрофоне пошли неприятные слуху хрипы, и Темур предпочел промолчать. Больше всего в жизни Кая не терпел расстраивать маму: он, первый любимый ее сынок, и так тяжело переносил мысль о том, что своим существованием испортил ей жизнь.       «Иногда некоторые тайны лучше не знать, – грустно подумал Темур. – Особенно тайны своих родителей».       В порту жизнь кипела, напоминая море с высоты парковочного места, которое он всегда выбирал для стоянки по таким поводам. Здесь, в отдалении от центрального въезда, было почти безлюдно, и можно было оставить машину на ночь, не привлекая внимание рабочих. Неспешно закидывая телефон и ключи в бардачок, снимая часы и ремень, охлопывая карманы на наличие завалявшейся мелочи, Темур позволил себе некоторое время просто наслаждаться этим видом – суетным творением человеческих рук на фоне безмятежного Босфора…       Затем вышел из машины, потянулся – и шагнул в высокую колючую траву.

***

      В одном Кая-бей не соврал точно: работы было столько, что Туткун едва успевала сделать глоток воды. Письма, звонки и встречи неслись бесконечным потоком, и казалось, ее скоро погребет под собой ворох бумаг, которые она печатала, таскала директору и потом выбрасывала в мусор, потому что там была опечатка, а их Кая не терпел.       «Как же тебя жена-то терпит, изверг?!»       Когда к двенадцатому часу начальник в кабинете закончил разговор с очередным поставщиком и, судя по изменившемуся тону, сел на телефон с младшим братом, Туткун впервые за все утро получила возможность выдохнуть. Сняв под столом туфли, она откинулась на спинку кресла и провела ладонью по волосам. Взгляд, наконец оторванный от монитора, скользнул по стопке готовых к отправке конвертов, маленькому кашпо над принтером и сам собой переместился на дверь, расположенную по левую руку от ее места и противоположную двери Кая-бея.       На ней, отливая золотистым, висела уже сто раз изученная табличка: «Темур Гёкхан. Директор по логистике».       Туткун, как и все, знала, что Темур был младшим сыном господина Алпагу и вроде бы заведовал вопросами портов, терминалов и перевозок. Вроде бы – потому что сказать точно, чем занимался человек, не появлявшийся на рабочем месте и подотчетный только собственному брату, было сложно. Кто-то говорил, что господин Темур приезжал в офис раз-два в месяц, а в основном колесил с проверками чуть ли не по всем складам компании в стране и зарубежье. Кто-то считал, что младший брат деятельного финансового директора не работал вовсе, а табличка была прикручена для красоты. Насчет последнего Туткун крайне сомневалась: чем бы и где ни занимался Темур Гёкхан, но Кая созванивался с ним по несколько раз в день – она уже научилась отличать эти звонки от всех прочих по тому, как в голосе начальника проскальзывали эмоции, которых он не позволял себе в общении ни с кем другим.       Со всеми работниками, как успела заметить Туткун, Кая-бей был неизменно вежлив, немного участлив и абсолютно спокоен. И только когда говорил с братом, позволял себе повышать голос, долго молчать и даже жаловаться, судя по интонациям… А потом выходил из своего кабинета снова как ни в чем не бывало, сваливая на нее очередную гору работы.       Вот и сейчас, закончив беседу, Кая предстал перед ее столом совершенно бесстрастным.       – Туткун-ханым, пожалуйста, проверьте, готовы ли пригласительные на ужин на следующей неделе, и закажите маме билеты в Дюссельдорф на четверг, чтобы вылет не раньше двенадцати часов.       – Конечно, Кая-бей, – Туткун черкнула записку в уже привычно лежавшем под рукой блокноте и, еще раз внимательно оглядев его, решилась спросить: – Все в порядке?       Оторвав задумчивый взгляд от степлера, Кая помедлил, прежде чем ответить.       – Вполне. Почему вы спрашиваете?       – Мне показалось, у вас сегодня какие-то… трудности.       Она проглотила слово «проблемы», но он, очевидно, уловил невысказанную суть, нахмурился, и Туткун затаила дыхание. Она вроде бы не перешла черту, и вопрос был вполне в рамках работы, но вдруг…       – Как вы это поняли?       Теперь уже Туткун помедлила, прежде чем говорить: а ну как директор шутить изволил? Но нет, тот продолжал смотреть на нее спокойно и теперь слегка заинтересовано, будто сканируя темными глазами. Пришлось быть честной:       – По волосам – у вас всегда очень аккуратная прическа, но сегодня вы явно ее себе попортили. А еще вы выпили уже на две чашки кофе больше, чем обычно.       – Вот ка-ак… – Кая внезапно ей улыбнулся. Впервые за те две недели, что она тут работала. – Вы знаете, Туткун-ханым, у меня будет для вас сегодня особое поручение. После обеда я уезжаю на встречу и в офис не вернусь, так что вы тоже можете быть свободны. Но по пути с работы завезете один документ в порт нашему капитану Варгы. Это очень важный документ. Вам необходимо передать его лично капитану и проследить, как он его подпишет.       – В смысле, проследить, чтобы подписал?..       – Нет. Что подпишет, у меня сомнений нет. Но вы, как сегодня стало очевидно, помимо прочего еще и очень наблюдательная девушка… Так вот я хочу, чтобы вы проследили за его реакцией на этот документ. И завтра мне расскажете.       «А в шар магический мне на твое будущее не поглядеть? – оторопело вопросила пустоту Туткун, глядя в закрывающуюся за начальником дверь. – Вот только психологом я тут еще не нанималась. Хотя… если сегодня отпускает пораньше, хоть смогу наконец с тетей поговорить. Она уже который день отчет требует, а я после работы с ног валюсь от усталости».       Сразу после обеда, впрочем, выйти из офиса все равно не удалось, пришлось заканчивать дела и только потом, кляня вечные пробки, делать крюк до порта Хайдарпаши. Здесь Туткун сразу оглохла от грохота, криков и скрипов, наполнявших этот город-в-городе, и, чтобы расслышать, в какую сторону сворачивать между постройками, пришлось едва ли не вылезти из окна машины по пояс.       Капитан Варгы, найденный в зоне отдыха экипажей судов, на «очень важный документ» отреагировал примерно так же, как Кая-бей реагировал на любую бумагу, попадавшую на его стол, – с вежливым равнодушием. Мазнул взглядом по тексту, пожал широкими плечами, размахнулся подписью и вернул один экземпляр с приятной улыбкой. И даже предложил кофе.       Туткун с такой же улыбкой отказалась, выпорхнула из здания и, чувствуя облегчение оттого, что за особым заданием не оказалось скрыто ничего страшного, включила погромче радио, сдавая назад.       – Стой-стой-стой-стой!       Проходивший мимо рабочий, округлив от ужаса глаза, внезапно замах ей руками, но Туткун и сама уже почувствовала, как заднее правое колесо на что-то натолкнулось. На что-то…       Вернее кого-то.       Из-под днища его было видно только наполовину – задние лапы и хвост, и Туткун, закусив губу, опустилась на колени, моля Всевышнего, чтобы так неудачно попавший ей под колеса кот успел увернуться, и многотонное авто задело его только вскользь… Это было ее страшным сном с момента получения прав – наехать на одного из тысяч стамбульских уличных усатых.       «О Аллах, пожалуйста, не делай меня убийцей котейки!»       Она аккуратно, стараясь не дергать, вытащила кота из-под машины и приложила ладонь к горячему боку.       – Живой? – рабочий склонился над плечом.       – Вроде…       Ее рука действительно поднималась и опадала вместе с дыханием несчастного животного, но в остальном кот оставался абсолютно неподвижен.       – Его бы к ветеринару… Вам помочь?       – Нет, нет, спасибо. Я отвезу.       «Вот сестре будет радость – практика на дом», – неуместно хихикнула про себя Туткун, осторожно поднимая кота и укладывая на переднее сидение.       А потом тронулась с места, на этот раз предельно аккуратно.              – Сырма! Сырма, открой! – она постучала в дверь ногой за неимением свободных рук, которые оттягивал все еще бессознательный пострадавший, оказавшийся весьма упитанным и тяжелым. – Сырма, я же знаю, что ты дома, открывай давай!       Наконец внутри произошло движение, и дверь перед носом распахнулась. Сырма, углядев ее с котом на руках, застыла на пороге.       – О Аллах, Туткун, что случилось? Откуда животное?       – Из-под моих колес, – коротко ответила Туткун, проходя в дом.       – Ты что, его переехала?!       – Нет, но немного помяла… то есть я надеюсь, что немного и что только помяла. Куда его?..       – Эм… Давай на стол, наверно, – Сырма, растерявшись, одним взмахом свалила со столика в их маленькой гостиной журналы и газеты и тут же охнула: – Нет, стой, подожди, он же грязный! Где ты его нашла?       – В порту, – Туткун терпеливо дождалась, пока подруга постелила на столешницу полотенце, и затем осторожно опустила на него животное. – Заехала туда по делам компании, а когда уезжала, не заметила его сзади… Ради Всевышнего, Сырма, скажи, что я его не убила! Я не хочу попасть в ад из-за убийства кота!       – Да вроде живой…       – Сырма, ты издеваешься? Кто из нас ветеринар, а кто секретарь? «Вроде живой» – это и я могу так сказать!       – Я пока не ветеринар, я только учусь!       – Ты же всех местных кошек лечишь!       – Туткун, сестра, теперь ты издеваешься?! – Сырма вытряхнула содержимое своей «животной» аптечки на ковер и принялась перебирать. – Сделать пару уколов и вытащить клещей – это одно, а тут совсем другое. А если ты этому бедолаге хребет перебила?!        Туткун зажала рот рукой, сдерживая тошноту.       – Ради Аллаха, прошу, не говори так! Просто сделай… что-нибудь. Если совсем плохо, повезем к вам в клинику!       – Ладно, ладно, не шуми! Дай сосредоточиться.       Сырма отвлеклась на ампулы, а Туткун вернулась вниманием к коту. Он лежал по-прежнему неподвижно, только вздымались от тяжелого дыхания бока. Туткун коснулась шерсти, с которой на ладони остался очередной темный след. Сырма была права – кот был до ужаса грязным, как будто излазил машинное отделение всех портовых барж. Настолько, что и цвета шерсти не разобрать.       – Вот, должно подойти.       Сырма наконец наполнила шприц какой-то вязкой жидкостью. Туткун с подозрением всмотрелась.       – Что это?       – Ну, скажем, хуже точно не сделает. Если твоему котейке повезло, и переломов нет, это его быстренько реанимирует. А вот если не повезло, надо будет и правда в клинику. Там сегодня, кстати, дежурит Яман…       – Легкого ему дежурства, пусть все животные будут здоровы, – Туткун на корню пресекла воздыхания подруги по ее коллеге и наставнику. – Давай уже, вкалывай скорее, не видишь, бедолага и так в свое кошачье сознание не приходит.       То ли состав и правда оказался чудодейственным, то ли рука у будущего ветеринара была совсем нелегкая, но, как только половина шприца была опустошена, кот резко дернулся.       – Держи его, блин!       Сырма взвыла, и Туткун немедля прижала животное к столу, заглядывая в распахнутые глаза. Желтые, ну точно расплавленное золото, с огромными зрачками, они оказались полны почти человеческих боли и страха.       – Ладно, ладно, котик, – она прижала его чуть сильнее, с холодком в сердце видя, как прежде спокойная морда превращалась в злой оскал, – потерпи, сейчас пройдет, сейчас доктор вколет хорошую штуку, и станет не больно…       Туткун очень старалась говорить мягко и успокаивающее, помня, что животные чутки к изменениям тона, но от волнения получалось плохо.       Однако и этого, как ни странно, хватило – кот, замерев, перестал дергаться из ее рук. Лекарство в шприце закончилось, и Сырма вытащила иглу.       – Ну все.       Туткун, помедлив, тоже отпустила пострадавшего, и он тут же тряхнул мордой. Шерсть на загривке вздыбилась, кот тяжело перекатился на живот, поджал под себя лапы, сощурив глаза, и Туткун показалось, что он сейчас прыгнет прямо на подругу…       Но он не прыгнул. Похоже, просто не смог.       – И что будешь с ним делать?       Сырма прибрала аптечку и теперь смотрела на своего пациента с некоторым пренебрежением: она, заядлая собачница, как и Аккыз, котов в общем-то не любила.       – Ну… Для начала, пожалуй, вымою – с него грязь кусками слезает. А когда оклемается, наверно, отвезу обратно в порт. А то, может, у него семья там, кошка, котята…       – Ага, и коробка из-под обуви в кредит, – в тон ей с издевкой добавила Сырма. – Ладно, делай, что хочешь, только помни, что Аккыз возвращается послезавтра, а с ней и Бёртэ. Вряд ли уличный кот поладит с бывшей служебной собакой.       – Да помню, помню… – Туткун вздохнула, оглядела свои измаранные руки, скинула пиджак и подняла животное вместе с полотенцем. – Ладно, бедолага, пошли. Хоть узнаешь, что такое теплый душ.       В ванной она уместила кота в раковину и, прежде чем открыть кран, наклонилась к кошачьей морде. С нее, не мигая, прищурено глядели золотисто-желтые глаза.       – Так, пушистый, слушай: я собираюсь тебя вымыть, поэтому не смей царапаться, кусаться и пытаться сбежать. Я, между прочим, пытаюсь загладить вину за то, что чуть не отправила тебя в кошачий рай, так что будь добр, не усложняй мне это дело, ладно?       Ответом стал то ли оскал, то ли зевок, но никаких попыток вцепиться когтями в так неосмотрительно приближенное лицо кот все-таки не предпринял.       Туткун сочла это за добрый знак и открыла воду.       Кот оказался рыжим. Настолько, что Туткун даже попыталась вымыть его второй раз, пока не поняла, что это не ржавчина, а действительно цвет шерсти.       «Ну точно как с рекламы того корма», – подумала она, пока аккуратно, стараясь не давить на пострадавшие бока, вытирала его полотенцем.       Он же, удивительно спокойно выдержав купание, продолжал сидеть смирно, слегка покачиваясь из стороны в сторону – то ли в такт ее движениям, то ли все еще что-то болело, – и смотрел на нее, не мигая. Памятуя из статей детской энциклопедии о том, что хищники так наблюдают за своей жертвой, она старалась не отвечать на этот пристальный взгляд, но все равно нет-нет да встречалась с желтыми глазами…       В своей комнате Туткун постелила на кресло новое полотенце, перенесла кота туда и, собирая вещи в душ уже для себя, крикнула громыхавшей на кухне Сырме:       – Сестра, принеси, пожалуйста, воды! И посмотри, есть что-нибудь, чем его можно покормить?..       Когда вернулась из ванной, воды в глубокой тарелке осталось на самом дне.       – А есть ты совсем не хочешь, да?.. – она опустилась на пол рядом с креслом, с сожалением отставила в сторону нетронутую курицу и провела ладонью от стоявших торчком ушей до хвоста. – Бедный, ну прости меня, пожалуйста, я не хотела. Я просто не заметила тебя… Хотя если бы ты умел говорить, то наверняка сказал бы, что я очень глупая, раз не заметила такого красавца. А ведь ты правда настоящий красавец, только погляди: рыжий, лапки белые, усы длинные, хвост пушистый…       Убедившись, что животное не проявляло агрессии, и оттого осмелев, Туткун запустила пальцы в густую шерсть на загривке и улыбнулась, когда кот довольно прикрыл глаза.       – Жаль, что ты уличный и привык уже к такой жизни. Да и у нас дома собака, знаешь, большая… А то я бы, пожалуй, тебя оставила…       Кот дернул одним ухом, будто бы отвергая такое глупое предложение, и Туткун засмеялась. Она повычесывала его еще немного, пока не поняла, что он заснул, а потом и сама забралась в кровать, оставив разговор с тетей до лучших времен – за всеми событиями звонить стало слишком поздно.       На следующее утро, посмотрев на уже отошедшее от происшествия животное, бодро спрыгнувшее с кресла на свои четыре лапы, Туткун перед работой все-таки заехала в порт и с искренним сожалением выпустила кота из машины, напоследок глядя, как рыжий хвост исчезал в высокой траве…