Sweeter than Wine / Слаще вина

Пальцы ласково прочесывают волосы Се Ляня ленивыми и неспешными движениями.    Его разум безмятежен, словно спокойный пруд, и принц медленно просыпается от глубокой дремы. Убаюканный легкими прикосновениями, Се Лянь позволяет себе поплавать еще какое-то время в сладком и неосязаемом пространстве между сном и явью.   Он в безопасности. Ему тепло.   В тишине раздается довольный вздох.   От этого звука пальцы замирают на мгновение, прежде чем снова вернуться к волосам Се Ляня, словно бы и никогда не останавливались. Подушка под его щекой слегка рокочет.   Всплеск осознания подталкивает дремлющий разум Се Ляня к пробуждению. Мышцы все еще чересчур расслаблены, и он вяло шевелится, прижимаясь поближе к источнику своего тепла и спокойствия — а затем замирает, понимая, что его голова лежит совершенно точно не на подушке.   Его сонному взгляду предстает море белого и алого.   Моргая, чтобы прогнать сон, Се Лянь понимает, что его щека прижата к крепкой груди.  Прозрачные алые одежды свободно наброшены на бледную кожу, почти не оставляя места для воображения.  Он зачарованно смотрит на изящные ключицы, скользит взглядом по груди и ниже - по мускулистому животу.   Небольшое движение распахивает ворот одежд еще больше, открывая бледный сосок; Се Лянь тут же прикипает к нему взглядом, словно мошка, летящая на свет. Рот заполняется слюной. Ногти нежно почесывают его затылок, и на коже вслед за ними танцуют маленькие искорки.    Прикрыв веки, Се Лянь льнет к этому прикосновению, разум искрится удовольствием. Однако это новое ощущение помогает ему вернуться в настоящее, напоминая к чьему телу он прижат.    — Добрый вечер, гэгэ, — шепчет Хуа Чэн и его бархатистый голос окутывает Се Ляня словно клубы ароматного дыма.   Слегка краснея, Се Лянь пытается отмахнуться от наваждения и поднимает голову, чтобы встретиться с темным взглядом хозяина поместья. Чувственные губы тут же изгибаются в легкой улыбке, на которую Се Лянь неосознанно отвечает. Смущенно пробормотав ответное приветствие, он подавляет невольное желание снова спрятать лицо на его груди.   Им не удалось добраться до кровати, чтобы поспать до самого рассвета, и в этом был полностью повинен Се Лянь.     После того как Хуа Чэн уговорил его принять ванну, и усадив к себе на колени некогда божество, принялся усердно втирать в его кожу и волосы душистые масла и мыло, Се Лянь почувствовал, что ему… довольно сложно собраться с мыслями.    Каким-то образом пальцы Се Ляня запутались в чернильно-черных прядях вампира, руки обняли его широкие плечи в попытке притянуть тела ближе и ближе. Раззадоренный нескрываемой страстью, что пылала в глазах вампира, Се Лянь не смог сопротивляться желанию целовать вампира при каждом удобном случае, с азартом пробуя на вкус эту хищную улыбку еще и еще.    — Не обращай внимания, гэгэ, — выдыхал вампир в губы принца, что ощущал под водой прижавшееся к его бедру пылающее возбуждение. — Не беспокойся обо мне.   Но Се Лянь не в силах был не обращать внимания.   Стыдная жаркая волна прокатывается по спине принца, когда он вспоминает, как они цеплялись друг за друга и вода, исходя паром, выплескивалась на выложенный плиткой пол; как они торопливо глотали стоны друг друга, пока скользкие умелые пальцы обхватывали их члены, и бархатистые головки терлись между собой в безумном ритме.      Оглядываясь назад, можно сказать, что избежать еще одного раза было невозможно.    И к тому времени как полусонный Се Лянь был вытащен из воды, вытерт насухо, переодет в мягкий халат и укрыт теплыми мехами, солнце встало и окрасило заснеженную округу в бледное золото.    Сейчас же у слабого света, что просачивался через затейливые окна, был особенный фиолетово-синий оттенок, присущий исключительно закату.  Они проспали целый день вместе – по крайней мере Се Лянь уж точно. Он не уверен, что вампир спал вообще.   Взгляд у Хуа Чэна ясный и незамутненный и, кажется, он совсем не обращает внимания на паутину сна, что упорно витает вокруг Се Ляня. Судя по тому, с какой нескрываемой нежностью вампир на него смотрит… то он вполне мог провести целый день вот так, прижимая Се Ляня к себе. Наблюдая за тем, как он спит.   Ласковая рука заправляет за ухо прядь волос и пальцы касаются мочки, там, где ее когда-то проколол сам принц. От этого прикосновения Се Ляня пробирает дрожь и вяло текущие в голове мысли разбегаются окончательно.    — Как себя чувствует гэгэ? — спрашивает вампир и жемчужные кончики его клыков поблескивают в слабом свете.   Это зрелище уничтожает любой более-менее связный ответ, на который был сейчас способен Се Лянь. Он вдруг вспоминает как эти клыки скользили по его разгоряченной коже, так близко к горлу, слегка впиваясь острыми кончиками, прежде чем смениться шелковистым прикосновением губ…   С опустевшей головой, которую покинули все мысли, он открывает рот, закрывает и снова открывает.   —Э… Я… немного голоден, — выпаливает наконец Се Лянь заплетающимся языком. —Хотя нет… меня мучает жажда.   Затем он жалко и пристыженно вздыхает, сдаваясь своему желанию - спрятать лицо в тонкую ткань, прикрывающую плечо вампира. Втайне желая, чтобы она была чуть плотнее, и он мог благополучно в ней задохнуться.    — Гэгэ? — вопросительно тянет Хуа Чэн.   Мысленно ругая себя, Се Лянь делает глубокий вдох, а затем еще один, чтобы успокоиться. Это не оказывает желаемого действия; пьянящий аромат благовоний, которым всегда окутан Хуа Чэн туманит его чувства и разум еще больше, и — ах, Се Лянь такой глупый.   — Со мной все хорошо, — глухо отвечает принц. — В самом деле… Просто не обращай на меня внимания, все хорошо.   Хуа Чэн задумчиво хмыкает.   — Я не могу не беспокоиться о гэгэ, — искренне говорит он, хотя его плечи слегка подрагивают от сдерживаемого хохота.   — Не смейся! — Се Лянь прячет лицо еще дальше, и ему кажется, что из ушей вот-вот повалит дым.   — Нет, нет, как можно, — настаивает вампир, наконец унимаясь. Тем не менее в его голосе все еще звучит озорство.    Рука, держащая его за талию, выводит на спине несвязные узоры. Когда Се Лянь наконец находит в себе силы и поднимает голову, то видит заботливое выражение лица Хуа Чэна, который протягивает ему свободной рукой изящную фарфоровую чашечку с прозрачной водой.   — Вот, гэгэ. Выпей.   Се Лянь вдруг понимает, что его и вправду мучит жажда. С все еще горящими щеками он берет чашечку, бормоча благодарность.    Мех и шелка сбиваются вокруг его талии, когда он принимает полусидячее положение, чтобы выпить воды. Се Лянь удивленно хмурит брови, когда тело протестует любым движениям, внезапно ощущая боль в совершенно неожиданных местах.   Но… это приятная боль. Ему нравится. Се Лянь пытается отвлечь себя водой от подобных мыслей; выпивает содержимое чашки одним глотком. Просто чудо, что он не давится, когда, опустив чашечку, замечает, с каким плохо скрываемым голодом на него смотрит Хуа Чэн; веки полуприкрыты и его глаза устремлены на горло Се Ляня. Это взгляд хищника; Се Лянь не уверен, что Хуа Чэн понимает, что делает. И старается особенно не задумываться о том, как от этого взгляда в животе желание скручивается тяжелым и жарким узлом.    Се Лянь все же пытается собраться с мыслями, потому что ну ради всех Небес, как он может вообще чего-либо смущаться после того, что было прошлой ночью??   Пустая чашечка передана обратно.   Прикрыв глаза, вампир отставляет ее в сторону с легким звоном. Затем лениво потягивается и меняет положение на кровати, оказываясь теперь на боку и, подпирая подбородок изящной рукой, и алый шелк струится по мраморно-белой груди.   Темные глаза, сверкая, смотрят на Се Ляня.   — Итак, чего именно тебе хочется?   Пригвожденный этим коварным взглядом, Се Лянь открывает рот, чтобы ответить, но не издает ни звука.   — Съесть? — уточняет Хуа Чэн и хитрая улыбка расцветает на его губах. Он знает, как сейчас выглядит; знает, что именно делает с Се Лянем.   — Д..да что угодно, — слабо отвечает Се Лянь.    Улыбка становится шире и хищнее. Вампир, подхватив ловкими пальцами прядь его соболиных волос, игриво покручивает ее.    — Что угодно?   Се Лянь не уверен, из-за чего – то ли из-за шаловливого взгляда Хуа Чэна, то ли из-за звуков его бархатистого голоса – но снова краснеет и поток воспоминаний о предыдущей ночи снова затапливает разум.  И судя по тому, как вампир на него смотрит, он думает о том же.    —… Сань Лан, — бормочет Се Лянь с горящим лицом, — не дразнись.   Игривое выражение сменяется деланной обидой и Хуа Чэн невинно подмигивает ему.    — Но я думал, что гэгэ нравится, когда я…   Сладкие речи вкупе с широко раскрытыми поблескивающими глазами и трепещущими ресницами – это уже слишком; Се Лянь не может сдержаться и смеется, легко и немного пристыженно.   — Сань Лан!   Довольно щуря глаза, вампир поднимает прядь волос к губам и мягко целует. Сердце Се Ляня замирает и разум сосредотачивается на том, что он знает, каков этот рот на вкус. Какие у него мягкие губы и каково ощущать их на своих; как ловок его язык. Опасные кончики клыков спрятаны, чтобы не поранить и не пустить кровь.   И прежде, чем осознает, что делает, Се Лянь наклоняется вперед.   За миг до того, как их губы соприкасаются, лицо Хуа Чэна принимает совершенно блаженное выражение. С сердцем, едва ли не выпрыгивающем из груди, Се Лянь теряет себя в сладком скольжении их губ и прикрывает глаза. Хуа Чэн на ощупь чуть холоднее, чем сам принц, но это лишь разжигает поцелуй.   — Хорошо, хорошо, — соглашается Хуа Чэн, тяжело вздыхая, когда они наконец отрываются друг от друга. — Я не буду дальше мучить гэгэ.   Верный своему слову, вампир выпускает принца из своих объятий и бесшумно выбирается из кровати, прежде чем Се Лянь успевает утянуть его обратно. Вероятно, Хуа Чэн успел послать за закусками немногим ранее, хотя Се Лянь понятия не имеет, когда их принесли — вероятно, когда он спал. Но, с другой стороны, он не может представить, чтобы Хуа Чэн позволил кому-либо из слуг увидеть их в таком… виде.    На мгновение он представляет себе рой бабочек, осторожно поднимающих в воздух многочисленные тарелки и кувшины, старательно пытаясь удержать их в равновесии - и давит смешок.    Вампир, облаченный в алый шелк, что струится по его крепкому телу, пересекает комнату и берет поднос с целой горой фруктов и закусок. Неспособный удержаться, Се Лянь наблюдает за его движениями, завороженный тем, как небрежно повязан пояс на талии вампира, так что облачение вот-вот может скользнуть с его плеч и оказаться на полу   Понимающая улыбка расцветает на губах Хуа Чэна, когда он ловит его взгляд и возвращается к кровати. Бровь игриво изгибается и в памяти Се Ляня снова звучит обольстительный голос вампира.   «Видишь что-то, что тебе нравится?»   Се Лянь прочищает горло и отводит взгляд – отчасти по привычке, отчасти из-за того, что он, кажется, скоро взорвется от того, как часто ему приходится краснеть.     Он знает, что в этом нет необходимости; Хуа Чэн был очень убедителен прошлой ночью – он совершенно не против и поощрял принца не только смотреть, но и трогать – однако разрушить многовековую привычку не так-то просто. И Се Лянь просто… не привык к тому, что ему разрешают потакать своим желаниям.   Запутавшись ногами в согретый телами шелк, он садится и откидывается на многочисленные подушки, а Хуа Чэн, расположившись рядом в перерывах между нежными поцелуями кормит его с рук кусочками фруктов.   Вампир настоял на этом, встречая протесты Се Ляня умоляющим взглядом больших темных глаз. Принц сдался позорно быстро, позволив совершенно счастливому Хуа Чэну поднести к полураскрытым губам спелую ягоду без дальнейших возражений.   Он чувствует себя поначалу неловко, потому что даже во времена жизни во дворце никогда не позволял никому кормить себя с рук вот так. Но затем Се Лянь легко поддается вниманию вампира, пробуя сладкие фрукты и еще более сладкие губы.   — Сань Лан слишком добр ко мне, — бормочет принц, когда поднос пустеет наполовину.   Хуа Чэн молча берет еще кусочек; и Се Лянь тут же открывает рот, наблюдая за тем, как сверкают глаза вампира, когда он смыкает губы вокруг угощения. Его взгляд полон удовлетворения.    — Гэгэ заслуживает этого, — рокочет Хуа Чэн и глубокая искренность лучится в каждой его черте.    Се Лянь прожевывает кусочек с грустной полуулыбкой. Долгие годы жизни в тени собственных ошибок приучили принца к совершенно другому, но… отношение вампира заставляет хотеть поверить его словам.    То, с каким обожанием и нежностью Хуа Чэн смотрит на него, кажется непривычным и в тоже время знакомым - благоговение и удивление, словно вампир не может поверить в то, что Се Лянь действительно здесь, в его постели и ест с его рук. Словно он уверен в том, что это сон и не в силах отвести взгляд, боясь проснуться. Словно он не может поверить в собственную удачу.    Никто не смотрел на Се Ляня так с тех времен, когда он еще был обожаемым принцем и любимым богом. Он провел столетия, убежденный в том, что никто никогда и не посмотрит. Кто осмелится? Кому это нужно?   То, как Хуа Чэн смотрит на него и то, как он к нему относится – все это не рождается в одночасье, и даже не в течении нескольких холодных месяцев.   Его взгляд порождает вопрос, от которого Се Лянь уже научился отмахиваться. Вопрос, над которым он старается особенно не задумываться, пока живет в поместье; вопрос, который он упрятал туда же, где томятся его чувства к вампиру.   Но как давно Хуа Чэн желал его вот так?    Он переводит взгляд на красивые губы вампира, вспоминая пропитанные возбуждением слова, что срывались с них прошлой ночью.   «Мой бог, ты словно создан для меня».   Се Ляню больно.   — Сань Лан, — выпаливает он, внезапно неспособный совладать с незнакомым чувством, что горит в его груди, как умирающая звезда, — ты…?   Обсидиановые глаза смотрят на него и Хуа Чэн замирает, держа в руках еще одну ягодку.    — Гэгэ?    — Ах, я… — прикусив нижнюю губу, Се Лянь пытается собраться с мыслями.   Почему он так разволновался? Почему ему кажется, что он вот-вот взорвется? Что если он ошибается? Что если он лишь разрушит этим их новый мир, неосторожно испортив все, как он всегда и делал в течение своей долгой жизни?    — Сань Лан… могу я спросить у тебя кое-что? — нерешительно начинает Се Лянь, тут же жалея о своих словах, стоит ему заметить, как вампир напрягается. — Ах… но конечно же, ты не обязан отвечать, если не хочешь!   Отложив ягодку и отодвинув поднос, Хуа Чэн выпрямляется и внимательно смотрит на Се Ляня.   — Что ты хотел узнать? Гэгэ может спрашивать о чем угодно.   Рассеянный алый свет от фонарей бросает розовый отблеск на мраморную кожу, смягчая острые скулы. Он настолько красив, что у Се Ляня перехватывает дыхание. Искренность в его взгляде лишь усугубляет тревогу, что болезненно скрутила живот принца.    — Э… я знаю, может в этом нет особого смысла, но…   Он неосознанно теребит в руках кончик своих одежд и отводит глаза, пытаясь набраться храбрости. Взгляд Хуа Чэна почти осязаемо давит на него.   —… Мне кажется, что я знаю тебя уже очень давно, — признается Се Лянь. — Пускай мы и встретились несколько месяцев назад, я убежден что ты знаешь меня лучше, чем я сам. И… я не могу не думать о том, что ты… Я… Что если мы в самом деле… — слова окончательно застревают в горле.   Тяжело сглатывая, он лихорадочно перебирает свои мысли и ухватившись за одну, продолжает, прежде чем снова растеряет решимость:   — Сань Лан, мы встречались раньше? — в этом вопросе вроде бы и нет ничего неуместного, но Се Ляню так не кажется.    Спустя мгновение он поднимает взгляд на Хуа Чэна, который все так же неподвижно сидит, лишь приоткрыв от удивления губы. Затем вампир молча медленно кивает, отчего Се Лянь резко вдыхает.    Он ожидал чего-то подобного, но подтверждение все же ошарашило его.   —… Когда? — хмуря брови, Се Лянь роется в пыльных вековых воспоминаниях, пытаясь найти ответ на свой вопрос и увидеть в полуистлевших картинках знакомые оттенки алого и серебра.   — Я… — тысяча противоречивых чувств клубятся во взгляде вампира, и он уже не выглядит таким спокойным и собранным. —… Это было очень давно. Прошу простить, что не сказал об этом раньше; я не предполагал, что гэгэ помнит меня.    Память Се Ляня конечно же не так хороша, но он не может поверить в то, что смог бы забыть кого-то настолько могущественного и привлекательного как Хуа Чэн.    — Но Сань Лан помнит меня? — напирает принц.   — Мм… — тихо отвечает вампир. —Конечно.   Тишина тянется между ними тонкой паутиной, вот-вот готовой порваться. Ясные, словно звезды, глаза смотрят на него и в их глубине трепещет нечто настолько искреннее и хрупкое, полное такой надежды, что трогает Се Ляня до глубины души. Он хочет схватить Хуа Чэна и спрятать его в своей груди, запереть между ребер, поселить в сердце и никогда не отпускать.   Затем эти совершенные губы размыкаются и с них слетает благоговейный шепот, что пронзает Се Ляня насквозь.   — Я никогда не забуду Его Высочество.   Он забывает, как дышать, когда слышит этот титул; к нему не обращались так уже больше половины тысячелетия. Мурашки бегут по коже и дрожь сотрясает спину. Надежда вскрывает старые раны, которые он старательно штопал снова и снова онемевшими пальцами.    Проходит некоторое время, прежде чем к нему возвращается способность говорить.   — Так меня не называли вот уже очень давно, — шепчет он горько и печально. — Не думаю, что этот титул мне подходит. Больше нет.   — Его Высочество всегда будет Его Высочеством, — в голосе Хуа Чэна слышится яростная уверенность. — Никто не может тебя этого лишить.   Старые шрамы, что уже исчезли и разгладились, болят и беспокоят. Некоторые пытались, думает он. И временами он был уверен в том, что им это удалось. Кто еще вообще его помнит? Никто, кроме горстки презренных богов, а все остальные уже умерли или забыли принца.    За исключением, видимо, одного загадочного вампира.   Еще один вопрос терзает его разум.   Поддавшись порыву, Се Лянь тянется к руке вампира и крепко сжимает ее, ощущая, насколько она холодная и с ужасом осознавая, что на бледном запястье не бьется жилка. Обжигающее тепло, что исходило от него прошлой ночью рассеялось окончательно и мраморная кожа стала привычно прохладной.   Он пытается заговорить, несмотря на тугой ком в горле, когда Хуа Чэн двигается и безмолвно переплетает их пальцы.   —  Сань Лан, та война, где ты воевал… та битва, в которой ты п-погиб. Я хотел спросить у тебя еще тогда.   В тот день, на заднем дворе, когда Хуа Чэн говорил о том, что в этом мире осталось нечто настолько важное и ценное для него, что он захотел отдать свою жизнь, лишь бы остаться здесь и защищать это.   — Это было в Сяньлэ? — выдыхает Се Лянь в темноту комнаты так тихо, словно что-то хрупкое внутри него может разлететься на куски, если он заговорит слишком громко.    Но даже вопреки своим надеждам на то, что он ошибается, что его домыслы неверны, и Хуа Чэн мог погибнуть в любой другой из многочисленных войн, произошедших за последние столетия… чутье подсказывает Се Ляню совершенно обратное.    Палец поглаживает костяшки принца.   — Да.   Кривясь от отчаяния, Се Лянь тяжело выдыхает, пытаясь успокоиться. Он почти не хотел этого знать. Но… ему нужно.   — Ты был… в моем… — слова застревают окончательно.   — Да, — низкий и ласковый голос Хуа Чэна совсем не смягчает удара от его слов.   Неспособный вынести небольшое расстояние между ними, Се Лянь кидается вперед и тянет вампира в сокрушительные объятья. Хуа Чэн легко поддается и сильные руки обнимают принца в ответ — с нежностью, словно он держит величайшее сокровище.   — Мне жаль, — хрипит Се Лянь, неизъяснимый ужас, горе и печаль переполняют его. Он гадает, чувствует ли Хуа Чэн как неровно стучит и замирает его сердце за клеткой ребер.   — Ваше Высочество, в этом нет твоей вины, — твердо говорит Хуа Чэн и Се Лянь едва удерживается от смешка, несмотря на слезы, что готовы политься из глаз. Он виноват во всем, особенно в том, что случилось тогда.    Но  Хуа Чэн шепчет ему слова о том, что он действительно верит в него, и принц подавляет все гнетущие чувства и прячет лицо в сладком местечке между шеей и плечом вампира, вдыхая его аромат.    Нежно поглаживая пальцами принца по распущенным волосам, Хуа Чэн продолжает:   — Я был солдатом. И я сам захотел вступить в ряды воинов; я не жалел и никогда не пожалею, что сражался за тебя. Я последую за тобой хоть на край света, если позволишь.    Эти искренние слова пронзают сердце Се Ляня и рвут его на части.   Слезы все никак не хотят литься, и принц думает о невыразимо человечном Хуа Чэне, облаченном в доспехи Сяньлэ, истекающим кровью во имя него на том же самом истерзанном войной поле боя, где сражался сам Се Лянь. Думает о том, как тот мучился нескончаемыми часами, на грани жизни и смерти, прежде чем бродячий вампир подобрал его среди горы свежих трупов и сломанных стрел и предложил сделать выбор.    Се Лянь восхищается преданностью – решимостью - с которой Хуа Чэн принял эту судьбу, сознательно вырвавшись из круговорота смертей и перерождений, чтобы защитить то, что ему дорого.   Всхлип сжимает горло.    — Ваше Высочество, — шепчет Хуа Чэн, оставляя еле ощутимый поцелуй на его макушке, — мой бог, прошу, не нужно меня оплакивать. Я именно там, где хочу быть.   Части мозаики находят свое место. На этот раз нет никакой ошибки.   Проходит какое-то время, прежде чем ком в горле исчезает и Се Лянь наконец может говорить. Хуа Чэн обнимает его еще крепче и поглаживает по спине.   — Я не знал, что вампиры поклоняются каким-либо богам, — пытается шутить Се Лянь, но в голосе слышатся невыплаканные слезы. Какой в этом смысл, если они и так уже встали в ряды нечисти?   — Обычно мы этого и не делаем, — отвечает Хуа Чэн. — Но я не поклоняюсь каким-то богам, ты — мое единственное божество.   Се Лянь дрожит и сердце болезненно сжимается. Зачем молиться древнему проклятому богу, который не может даже услышать его молитвы, не то, что ответить на них?   Он отодвигается только чтобы утереть слабой рукой мокрое лицо.   — Я уже давно не бог, — бормочет Се Лянь. — И тогда был далеко не самым лучшим.    — Ты бог. Единственный достойный поклонения. Единственный, кто мне был нужен и которого я желал. — упрямый тон Хуа Чэна не оставляет места для возражений.   Се Лянь замолкает при этих словах. Когда-то его восхваляли как принца, что радует богов, затем ему самому поклонялись как богу войны – а затем он был низвергнут с небес и навлек несчастье на все свое королевство, падая все ниже и ниже. Все верующие или прокляли его или умерли со временем.   За исключением, кажется, одного.   Того, кто вместо смерти выбрал участь вампира, потому что в мире осталось нечто, что было достойно спасения.   Того, кто держит Се Ляня, словно он и есть это «нечто», того, кто запечатлевает слова поклонения и нежной хвалы на его коже, того, кто касается его с таким благоговением, будто совершает молитву. Кто протягивает к его губам кусочки фруктов как подношение к алтарю.   Кажется невозможным, что принц не заметил этого раньше. Или заметил, но боялся себе в этом признаться.    — Значит… ты узнал меня тогда? В овраге? — тихо спрашивает Се Лянь, только чтобы убедиться окончательно. Рука Хуа Чэна, свободно обнимавшая его талию слегка напрягается.   — Я… да, стоило мне разглядеть твое лицо, — непослушные пряди скрывают глаза вампира, когда он опускает голову в умоляющем движении. — Прошу простить меня, Ваше Высочество, я должен был сказать об этом раньше…   Се Лянь ласково успокаивает его.   — Сань Лан, я не сержусь, — заверяет он. — Просто… пытаюсь все это понять.   События той ночи быстрой вереницей проносятся в его голове. Он вспоминает, как серебряный свет луны просачивался сквозь плотные облака, сладкие чары, что туманили его разум, то, с какой силой его вжали в землю. Ошеломленное и отчаянное лицо, бледное горло, испачканное кровью. Когтистые руки, сжатые в кулаки и подрагивающие от усилия сдержаться.   Даже тогда, когда вампир был на грани безумия, ослепленный голодом, на волоске от того, чтобы вонзить клыки в беспомощную и окровавленную жертву… он помнил лицо Се Ляня. И этого оказалось достаточно.   — Пожалуйста, пойми, — говорит несколько пристыженно Хуа Чэн, — Той ночью я был… не в себе.   — Ты умирал от голода — шепчет Се Лянь и сердце болезненно сжимается от воспоминаний. — Если не сказать больше. Я все еще впечатлен тем, что ты смог сдержаться в таком состоянии, даже несмотря на то, что узнал меня.    —… Стоило мне понять, что это ты, то иного пути у меня уже не было. Я должен был остановиться.  Должен. Я безуспешно искал тебя так долго и когда обнаружил под собой, окровавленного, израненного, но живого и понял, что собирался сделать… — Хуа Чэн раздраженно шипит, кривя губы.   Но разум Се Ляня цепляется за его слова, словно нить шелка за колючий кустарник.   — Искал? Ты… искал меня…?   Вампир кивает, блестя темными глазами.   — После войны я искал Ваше Высочество. Я слышал о втором низвержении в мир смертных и хотел служить тебе. Защищать тебя.   Се Ляню кажется, что он вот-вот потеряет сознание. Все эти годы, пока он бесцельно скитался в одиночестве, Хуа Чэн…   —… Но я был слишком слаб, как неоперившийся птенец. Бесполезен. Бессилен. Все поиски заводили меня в тупик, а к тому времени, когда я наконец обрел силу и власть, ты исчез. — в голосе Хуа Чэна отчетливо слышна горечь и он качает головой, хмуря в отчаянии брови. — Я подвел тебя и на войне, и столетия спустя.   Нет, думает Се Лянь, никогда. Это я всех подвел.   — И вот… когда я понял, что в овраге напал на тебя, — продолжает вампир, еще более тихим и печальным голосом, — то не знал, что делать. Я наконец нашел тебя, но причинил боль. Чуть не убил. А потом все же выпил твою кровь, доведя до беспамятства и в качестве благодарности смог лишь предложить ночлег.   — Но я сам предложил тебе свою кровь, — перебивает Се Лянь. — Я действительно этого хотел.   — И все же, я… — Хуа Чэн резко качает головой, стискивая зубы. — не так себе представлял нашу встречу.   Паника, ужас и потерянность, что сквозили в чертах вампира тогда в овраге сейчас обретают смысл. Хуа Чэн очнулся от жажды крови, только чтобы понять – он напал на того самого бога, которого так долго искал, за мгновение до того, чтобы осушить его до смерти…    Се Лянь молчит какое-то время, благодарный за то, что вампиру не удалось убить его тогда – благодарный хотя бы за то, что Хуа Чэн тем самым был избавлен от ужаса содеянного. То, что для Се Ляня стало бы просто еще одной неудобной временной смертью, сокрушило бы Хуа Чэна совершенно.   Принц безмолвно переплетает их пальцы. Боль в сердце утихает, умиротворенная этим прикосновением.   Вампир сглатывает и продолжает:   — Когда я принес тебя в поместье… то прошу пойми, я ничего не ждал взамен. И не жду сейчас. Мне тогда было достаточно того, что я нашел тебя живым и я был готов дать тебе все, что попросишь. Готов служить.  Но… ты никогда ничего не просил, не говорил о своей божественности и не показывал интереса к разговорам о своем прошлом.    —…. Честно говоря, мне это не приходило в голову, — смущенно отвечает Се Лянь. — За долгие годы я успел понять, что это не самый лучший предмет для обычной беседы, — горькая улыбка на мгновение мелькает на губах, а затем он продолжает. — Жаль, что я не подумал об этом раньше.   Вампир тяжело вздыхает.   — Я сам виноват, что молчал об этом. Я не хотел ничего скрывать, просто... мне было стыдно после того, как я напал на тебя. Решил, что если ты сам не заговоришь об этом, то и мне не следует ворошить болезненные воспоминания. Прости меня. Я был... напуган.   Се Лянь мягко пожимает его руку.    — Сань Лан, тебе не о чем просить прощения. Не за что извиняться.   — Его Высочество слишком добр ко мне, — шепчет Хуа Чэн. — Любой другой был бы разгневан.    Се Лянь качает головой.   — Я не могу представить, как тебе было тяжело…— принц умолкает, кусая губы. — Конечно, я рад, что теперь могу понять тебя гораздо лучше, и… я просто благодарен, что мы наконец нашли друг друга спустя столько лет. Что ты нашел меня.    — Да, — бесконечное обожание сверкает в глубине его глаз, что темнее беззвездной ночи. Се Лянь с радостью готов в них утонуть.    Тем не менее, Се Ляня не отпускает ощущение, что он что-то упускает. Что он разведал недостаточно.   — Есть еще одна вещь, которую я никак не могу понять, — начинает принц. — Неужели мы никогда не встречались тогда, в армии?  Мне кажется, что я должен узнать тебя, но моя память… довольно дырявая.    — Встречались, — подтверждает Хуа Чэн, прикрывая глаза. — Хотя мы мало разговаривали. Кроме того, я… был изуродован. И всегда перебинтован, как и множество других солдат в то время.  Непримечателен, поэтому меня легко можно было забыть.   Пожевывая губу, Се Лянь слегка качает головой, перебирая воспоминания о той войне. Несколько лиц всплывают в памяти, но черты их размыты, словно Се Лянь смотрит на них через мутное стекло.    —… И все же, я не могу поверить в то, что мог забыть тебя.   Большой палец выводит медленные круги на тыльной стороне ладони Се Ляня и Хуа Чэн умолкает на несколько долгих мгновений, прежде чем ответить:   — На самом деле ты меня однажды спас.   — Я?   Се Ляню не становится понятнее. Он заслонил собой от стрел множество солдат и ухаживал за бесчисленными ранеными.   Уголки губ вампира приподнимаются в легкой потаенной улыбке.   — Да, во время парада на Празднике Фонарей, ты…   Мозаика складывается окончательно. Се Лянь вздрагивает и тут же его руки обхватывают лицо Хуа Чэна; что бы ни собирался сказать дальше вампир, слова тут же увядают на его полураскрытых губах, и он застывает, широко раскрыв глаза.    Дар речи покидает и Се Ляня, пока он всматривается в Хуа Чэна с вновь обретенным восторгом и благоговением.   Он помнит.    Мальчик в повязках, что падал с небес в вихре цветочных лепестков, под крики ужаснувшейся толпы. Что хватался за его тяжелые церемониальные одежды, оставляя на дорогой ткани следы маленьких грязных ручек.   — Я… думал, что тебя унесло поветрие, — шепчет Се Лянь с замирающим сердцем. — Я…   Погрязнув в войне и попытках спасти разрушающееся королевство, Се Лянь стыдится признаться в том, что потерял след мальчика. Его сердце болит за ребенка, что потом стал закаленным битвой солдатом, готовым умереть за своего принца; за того, кто не попросил ничего взамен, даже после того, как обменял свою жизнь на проклятую участь вампира, что никогда не найдет покоя.   Того самого, кто спустя много столетий нашел его на дне залитого кровью оврага, приютил, заботился о нем и нашел себе место возле израненного сердца Се Ляня.   — Я здесь, Ваше Высочество, — выдыхает вампир, накрывая прохладной ладонью руку Се Ляня на своей щеке. — И никуда не денусь.   С губ принца срывается неопределенный звук, и он бросается вперед, чтобы заключить Хуа Чэна в объятья. Теперь вампир там, где он оказался в самую их первую встречу; там, где его место.   Медленно откидываясь на подушки, Се Лянь крепко обнимает своего последнего верующего и думает об изящных цветах, что были вручены ему под ветвями ивы или нежно заправлены за ухо; думает о маленьких белых цветах, что всегда были вложены в растрескавшиеся каменные руки его священных статуй. Как нежные полупрозрачные лепестки свежесорванных бутонов сверкали от капелек росы.   Се Лянь думал, что колодец давно высох. Но сейчас он переполнен.   Они лежат, переплетясь конечностями и Хуа Чэн нежно сцеловывает слезинки, что скатываются по бледным щекам принца. Что-то ласково шепчет на ухо, пока наконец Се Лянь не успокаивается и не смотрит на вампира, широко раскрыв глаза. Смотрит и втайне упивается каждой черточкой.   — Все, что принадлежит мне, принадлежит и тебе, — тихо говорит Хуа Чэн. — Все, что у меня есть, все что тебе нужно, все что тебе захочется. Все для Вашего Высочества.    Пока у меня есть ты, зачарованно думает Се Лянь, мне больше ничего и не нужно.   — Сань Лан, — он произносит это имя, смакуя каждый звук – и каждый звук оседает сладостью на его языке. — Ты дал мне так много, сделал так много за все столетия, и я… Я не знаю, чем смогу отплатить за это.    Холодные пальцы убирают прядь волос с его лба. Мягкие губы прижимаются к коже.   — Мой бог, — шепчет Хуа Чэн. — Ты не должен мне ничего.  Я не делаю ничего в ожидании благодарности или чего-то еще взамен. Я готов служить и защищать тебя, потому что таково мое желание.    — Но…— много жизней тому назад Се Лянь проявил доброту к перепуганному мальчику; вампир уже ответил на нее тысячекратно.   — Пожалуйста, поверь мне — я здесь, потому что я так хочу. Последние несколько месяцев лишь укрепили мое желание и чувства к тебе; я приму все, что ты захочешь мне дать. Ты даже можешь забрать все и отказаться от меня, я в ответ лишь поблагодарю.    Се Лянь невольно возмущенно хмыкает. Как будто он когда-нибудь сможет так поступить!   Теплая улыбка расцветает на губах Хуа Чэна:   — Но я знаю, что ты этого не допустишь.    — Никогда, — заверяет принц. — Мой Сань Лан заслуживает гораздо большего.   И только когда глаза вампира довольно вспыхивают, Се Лянь понимает, как прозвучали его слова.   Прочистив горло и опустив взгляд, он продолжает:   — Ну… и раз Сань Лан делает все это по своему желанию, то, как я могу ему отказать?   — Хмм, — тянет Хуа Чэн. — Если ты не будешь осторожен, то разбалуешь меня, — в дразнящем тоне слышится искреннее обожание, что согревает Се Ляня изнутри.   Баловать Хуа Чэна вовсе не кажется ему чем-то ужасным.    — Я думаю, Сань Лан прекрасно понимает, что это он меня балует, — отбивается Се Лянь.   — Так и должно быть.   Блестя глазами, Хуа Чэн поднимает их соединенные руки к губам, медленно целуя костяшки пальцев Се Ляня; принц дрожит, когда вампир касается нежной кожи запястья. Так осторожно. С таким обожанием.   По телу разбегаются мурашки и у Се Ляня перехватывает дыхание.   — Сань Лан, а как долго ты…эм… желал меня?   Темные ресницы вздрагивают почти стыдливо.   — Всегда, — хрипло признается вампир; еле слышно. — Хотя я и не предполагал, что мое желание воплотится в жизнь, даже после того, как мы встретились вновь. Я вообразить не мог, что ты ответишь на него или будешь желать меня так же.    Он оставляет еще один нежный поцелуй в середине ладони Се Ляня, а затем прижимает ее к своей прохладной щеке.   — Мне было бы достаточно просто видеть тебя целым и невредимым. Я бы не променял это на целый мир.    Что-то больше и жарче, чем восхищение, расцветает и поселяется в груди Се Ляня.  

-/-/-/-

  Ночь окончательно опускается на окрестности. Мягкий свет от фонарей красит комнату в теплые красные оттенки; огонь тихо пылает в камине, не позволяя зимнему холоду навести свои порядки.    Тесно прижавшись друг к другу, два бессмертных существа лежат на драгоценных шелках и мехах, упиваясь друг другом.   Прошло уже несколько часов, а Се Лянь все не может наглядеться. Ему кажется, что больше он не хочет смотреть ни на что другое.   Черные локоны рассыпаны по вышитым подушкам шелковистыми волнами, соблазнительно оттеняя сияющую кожу цвета слоновой кости. Невозможно длинные ресницы отбрасывают нежные тени на идеальные губы раскрываются в легком вздохе.    Он неописуемо прекрасен.   Се Лянь знает, что под тонким покровом наброшенной личины, настоящее лицо Хуа Чэна так же прекрасно. Он надеется, что в один день сможет убедить в этом и самого вампира.   Холодные кончики пальцев скользят по его плечу и касаются ключицы. Затем медленно переходят к шее, замирая прямо под выступом кадыка.   — Это была проклятая канга, — глубокий голос Хуа Чэна прорезает тишину, что словно одеяло укрыла их.   — Мм? — Се Лянь моргает, оторвав зачарованный взгляд от заостренного уха вампира. Сглатывает, чувствуя на горле прикосновение его пальцев.    — Там в овраге, меня остановил вид проклятой канги, — объясняет Хуа Чэн глядя в глаза Се Ляню, а потом переводя взгляд обратно. — Они очень… своеобразные. И редкие. Я изучал их какое-то время, полагая что ими тебя сковал кто-то из небесных отбросов, а когда увидел это на твоей шее… этого зрелища было достаточно чтобы отрезвить меня.   Наконец до Се Ляня доходит, что Хуа Чэн имеет в виду и внезапно осознает, что его шея обнажена — они сняли испачканные повязки во время купания и он, вероятно, забыл замотать шею прежде, чем заснуть. Это вылетело у него из головы; должно быть, он был совсем не в себе, после…   Вампир задумчиво обводит узор канги – рисунок многочисленных ошибок Се Ляня. Это ощущение заставляет его поежиться и напоминает об остром когте, что следовал по такому же пути, разрезая повязки, словно тонкую бумагу.  — Ах, — выдыхает Се Лянь, поднимая подбородок, чтобы вампиру было проще, — тогда мне кажется, что это первый раз, когда канга принесла мне немного удачи.   Хуа Чэн издает негромкий, задумчивый звук.   — Они запечатывают твои духовные силы, верно?   — Да, — подтверждает Се Лянь, отвлекаясь, когда пальцы приближаются к впадинке у горла.   — Это жестоко, — Хуа Чэн недовольно кривит рот, и рука, покинув шею Се Ляня, теперь касается его волос, ласково откидывая их с лица божества. — заставить тебя жить в мире смертных почти беззащитным.   Ластясь к его прикосновению словно кот, Се Лянь вздыхает:   — Это справедливое наказание. Кроме того, не все так плохо. Я уже привык к ним. Да и к тому же у меня не осталось сил, чтобы их запечатывать; сейчас канги просто некрасиво выглядят.     Вампир хмурится и на мгновение кажется, что он готов заспорить, но умолкает, лишь наклонив голову.   — Не осталось? Я думал, что они запечатывают силы, а не уничтожают те, что у тебя есть благодаря самосовершенствованию. Или я ошибаюсь?   — Эм, ну в некотором роде ты прав.   — Тогда, если их снять, то ты снова сможешь восстановить силы, верно? — напирает вампир.   — Да, но…  только если их когда-нибудь снимут, мне нужно будет найти другой путь самосовершенствования, — бездумно отвечает Се Лянь.   Вампир внезапно выпрямляется и отнимает руку от волос принца.   — Другой путь? — резко спрашивает он.   Тоскуя по прикосновению Хуа Чэна, Се Лянь вздыхает.   — Да.   — Но… гэгэ, почему ты должен искать другой путь? Почему не можешь следовать прежнему?   Повисает тишина. Се Лянь немного ерзает.   — Дело в том, что… мой прежний путь самосовершенствования требовал… эм… воздержания от земных радостей…   — Земных радостей? — перебивает Хуа Чэн и в чертах его лица проступает ужас. — Например… каких?   — Например… крепких напитков, еще азартных игр и… п-плотских утех, —мямлит Се Лянь с пылающими ушами.   Эти слова как смертельный удар; Хуа Чэн садится и глаза его полны дикой тревоги.   — Гэгэ, я не хотел заставлять тебя нарушать твои обеты…   Се Лянь взмахивает руками, испуганный внезапной паникой вампира.   — Нет… все хорошо, я ведь никогда не говорил об этом…   — Гэгэ…    — И даже если… и вообще. Это… это не так важно! — тараторит Се Лянь пытаясь успокоить Хуа Чэна, но это все равно что пытаться потушить лесной пожар водой из наперстка.    — Не так важно?   — Да, да, совершенно не важно, пожалуйста, не переживай, меня это совершенно не волнует! Найти другой путь не так уж и сложно!   Не то чтобы он действительно знал, как это делается, потому что с юности следовал лишь одному пути, но сейчас это не так важно! Да и обеты уже пошли трещинами давно, так что…   Хуа Чэн беззвучно открывает и закрывает рот. Се Лянь никогда не видел его настолько потерянным. Он всегда был таким бледным? Вампиры могут потерять сознание? Может ему стоит принести воды или… он полагает, что нужна не вода, а…   — Я не знал… Я… думал… — Хуа Чэн выглядит так, словно его огрели по голове сковородкой.   — Я хотел! — выпаливает Се Лянь и щеки снова пылают. —Тебя. С тобой. Я хотел. И не жалею об этом!   — А ты когда-нибудь… раньше? — растерянно выдыхает вампир, с затаенной неуверенной надеждой.    Се Ляня охватывает теплое чувство. Он качает головой, стыдливо встречая взгляд темных глаз.   — Нет. Ни с кем, до тебя… мне не хотелось.   Это правда. Никто и никогда не оказывал на него такого воздействия, как вампир. Никто никогда не вызывал такого сильного желания, не являлся ему в сладких снах и не был предметом постыдных мыслей. Никто не относился к нему с такой искренней нежностью и добротой, никто не обнимал так ласково и любовно.   В конце концов, для Се Ляня выбор был очень прост. Продолжать следовать обетам и пути, что уже столетия не приносили никакой пользы, казалось совершенной глупостью перед осознанием того, что Хуа Чэн желал его. И желание было обоюдным.    Если Се Лянь когда-нибудь будет освобожден от печатей, то у него будет целая вечность, чтобы восстановить разрушенное, коль захочет.   — Гэгэ, — жалостливо стонет Хуа Чэн, закрывая лицо руками и откидываясь обратно на постель, словно пытаясь исчезнуть в груде шелка и мехов. — Ты должен был сказать мне! Если бы я знал, что это твой первый раз, то… я бы… Я бы… — несвязно и мучительно шепчет он.   Се Лянь полагает, что для вампира осознание того, что он лишил невинности свое божество… довольно ошеломительно.   — Сань Лан, — вздыхает он и нежная улыбка таится в уголках его рта, — Я бы не стал этого делать, если бы не хотел. И мне… очень понравилось. — Се Лянь гордится тем, что голос не дрожит стыдливо, хотя уши продолжают гореть. — Я бы ничего не изменил во вчерашнем вечере и ночи. Все было прекрасно.   Хуа Чэн лишь безутешно стонет.