Sweeter than Wine / Слаще вина

Задыхаясь, Се Лянь бежит прочь, куда глаза глядят, лишь бы оказаться подальше от откровенной сцены, которую он совершенно точно не должен был видеть. Хуа Чэн за ним не следует.   Стремительно проносясь по извилистым коридорам, он пролетает через зачарованный сад, потревоженные его движением бесчисленные цветы шелестят вслед, и Се Лянь оказывается в главном зале. Проскользнув через высокие двери, он выбегает в ночь и следует по дороге, по которой столько раз ходил вместе с вампиром.    Свернув с развилки, что привела бы его в сердце города, Се Лянь направляется вглубь обширных земель поместья и когда сходит с тропинки, то подошвы его сапог предательски скользят по обледеневшей земле.    Размахивая руками, Се Лянь едва успевает опомниться, прежде чем снова поскальзывается.  Просто чудо, что он каким-то образом не свернул себе сейчас шею, но ему некогда этому радоваться. Сейчас нельзя задумываться вообще ни о чем — это может быть слишком опасно.    Се Лянь слепо то идет, то бежит сквозь ночь, ведомый одновременно и внутренним чутьем и памятью. Слабый лунный свет пробивается сквозь тяжелые тучи, освещая его путь призрачными всполохами серебра. Ночь поглощает теплый свет окон поместья, что осталось позади и спустя какое-то время оно кажется просто неверным светом далекой свечи.    Он резко останавливается и рвано дышит, выпуская облачка пара. Перед ним простирается огромное черное озеро и его темная, подернутая было рябью поверхность, теперь кажется бездонной пропастью. Лед у берега трещит под его ногами и покрывается трещинами, как разбитое стекло, когда он подходит ближе, ступая осторожно, чтобы не поскользнуться.    Се Лянь не сомневается, что замерзнет целиком, если ему не посчастливится упасть в воду.  Однажды его вытащил из подобного озера перепуганный рыбак, протащив принца через прорубленное во льду отверстие, когда его крючок зацепился за одежды Се Ляня.    Ему не очень-то и хочется заново переживать это.    Злой мороз кусает щеки и сушит горло. Чары тут слабее: поэтому ледяное дыхание зимы здесь ощущается гораздо сильнее, чем вблизи поместья, где снаружи так же тепло, как и внутри.    Однако сейчас не так уж и холодно. Он отчасти благодарен за это; ему жарко под одеждой и кожа его раздражающе бессмертного тела горит. Капельки пота выступают на лбу. Дрожащими пальцами Се Лянь тянется к повязке, скрывающей проклятую кангу на руке, чтобы слегка ее ослабить, в попытке немного охладиться. Успокоиться.   О Небеса, о чем он думает?   Он позволил себе поддаться панике. Конечно, Се Лянь должен был понимать, что у Хуа Чэна есть решение для утоления голода в собственном поместье. Это не овраг; вампир не ранен, не умирает от голода, не имея другого выхода, кроме как накинуться на неудачливого, перепачканного монаха, чтобы выпить его кровь. У него есть запасы. Слуги. Другие люди, которые с радостью поделятся с ним своей кровью. Красивые женщины на выбор. Да в конце концов, весь город в его распоряжении.      За исключением первого раза, когда вампир был в тяжелом состоянии, Хуа Чэн решительно отказывался от крови Се Ляня. Никогда не проявлял к ней свой интерес.    Почему же в этот раз все должно было быть иначе?   Се Лянь бухается на обледеневший берег, и скрестив руки на груди, устремляет пустой взгляд на воду. Сердце колотится о ребра так сильно, что кажется вот-вот сломает их, открыв холодному миру его пылающее нутро. Ну и пусть, — заполошно думает он, — может тогда я, наконец, остыну!   Крепко зажмурившись, он заставляет себя делать медленные вдохи и выдыхать охватившую панику, что все еще бурлит в его венах.    Вдох, выдох.   По правде говоря, Се Лянь ощущает себя таким жалким! Почему одна мысль о том, что Хуа Чэн пьет кровь другого человека порождает в нем… порождает… неизвестно что. Нечто пугающее и дикое, что сворачивается внутри тугим узлом. Нечто горячее и первобытное.    Разумная часть его существа примирилась с вампирской сущностью Хуа Чэна уже давно. Это никогда не беспокоило Се Ляня; да и ему не приходило в голову, что это вообще может как-то его беспокоить.  Каждому человеку нужно есть, даже нежити, и если это можно сделать по обоюдному согласию, не убивая других, то тем лучше.   Конечно, Хуа Чэну нужна кровь, чтобы выжить.  Се Лянь видел, как он пил «вино» много раз и даже пил его кровь однажды, когда был в отчаянии и на грани смерти, но принц никогда… никогда не…!   И представить себе не мог, как на него подействует это зрелище.   Кристально-ясное воспоминание о Хуа Чэне, склонившемся над бледной шеей женщины все время крутится в его мозгу, снова и снова, без остановки. К своему стыду, он беспокоится не о женщине и ее состоянии, совсем нет - в конце концов, его не касается, чью кровь пьет Хуа Чэн! Это просто…   Пьянящая волна желания, что охватывает его от одной этой мысли. Жажда. Влечение.   Гулко сглатывая, Се Лянь отчаянно пытается думать о чем-то, кроме коварного изгиба рта Хуа Чэна, блестящего от крови; алого языка, томно слизывающего капли; поблескивающих клыков, что поселились в самых постыдных фантазиях, обуревающих его, когда он остается один, зарывшись в меха и одеяла на своей кровати, а сутры этики едва ли могут разогнать проклятый жар внизу живота и пульсирующее тянущее ощущение между ног.    Старается не думать о том, как пронзительный, прожигающий взгляд вампира, брошенный поверх своей добычи на Се Ляня, мгновенно воспламенил его кровь.   Как ему отчаянно хочется быть вместо этой женщины на той кушетке, чтобы Хуа Чэн лениво вел ртом по его шее, подобно любовнику. Хочется этих холодных губ, сладко скользящих над местечком, где бьется пульс, прежде чем туда вонзятся острые клыки. Чтобы пили его. И осушили.    Хуже всего то, что он знает, каково это. Пригубил это ощущение там, в овраге, будто тысячу лет назад.  И это только раззадорило его аппетит, только усилило жажду чего-то, что он…   Се Лянь скрючивается, пряча лицо в коленях. Впивается занемевшими пальцами в мерзлый берег озера, в бессильной попытке успокоиться.   Он никогда не испытывал влечения. Вот так – никогда.    Се Лянь жалобно стонет, с болью осознавая, что его влечение к вампиру со временем лишь усиливается, вспыхивая как тлеющие угли от их малейшего взаимодействия.    Изначально, принц молился, чтобы ему хватило сил не дать этой искре разгореться, чтобы он мог не обращать на нее внимания ради сохранения их дружеского общения. Молился, чтобы ему не пришлось подвергнуть их дружбу опасности из-за неразумных, постыдных чувств, которые он не должен был испытывать вообще, учитывая выбранный им путь самосовершенствования.    Естественно, его мольбы никто не услышал, даже если бы они каким-то образом достигли Небес.  Се Лянь и не надеялся на это, учитывая свое низвержение. И с того момента, кажется никто, кроме Хуа Чэна и не слушал его.   Он не в силах отрицать, что хочет Хуа Чэна. Отчаянно жаждет его во всех возможных смыслах и готов проклясть собственную пресловутую чистоту. Но Се Лянь не умеет позволять себе подобные вещи.   Надеяться опасно. По его опыту, желание приводит лишь к разочарованию; привязанность к чему-либо в смертном мире порождает боль. Все живое обращается в пыль. Друзья расстаются, а мечты разбиваются. Золотые дворцы обречены упасть.     И Се Лянь всегда, всегда остается в одиночестве.   Так что он не может. Не может хотеть. Не может желать…   Поднимая плечи от особенно резкого порыва ветра, Се Лянь ежится. Остывшие капельки пота, приятно холодившие затылок, леденеют за одно мгновение. Но… он благодарен. Свежий воздух пошел Се Ляню на пользу: он немного успокоился и теперь ему не кажется, что он вот-вот взорвется.   Се Лянь вздыхает. Ему придется извиниться перед Хуа Чэном за вторжение. И за побег. Он не знает, когда стал таким трусом.    Но ему нужно выбраться отсюда. Ревность и желание… растут в нем пугающе быстро, грозя перелиться через край.   По правде говоря, он просто… не привык испытывать подобные чувства. Несмотря на вечно молодой облик, Се Лянь в душе изможденный старик; одинокое, жалкое подобие бога, что прожил столетия, твердо зная, что прикосновения причиняют лишь боль. Встреча с тем, чьи прикосновения рождают совершенно противоположное, с тем, кто уважает и почитает его, кто обращается с ним, как с величайшей ценностью, обращается гораздо лучше, чем он того заслуживает – потрясает Се Ляня до глубины души.    И что больше всего расстраивает - он начинает привыкать к этому вниманию.   Хотя, говоря по правде, он бы пугался желания, что пустило корни в его сердце, гораздо больше, если бы Хуа Чэн не смотрел на него с таким благоговением. С такой нежностью.   Раз уж на то пошло, то Се Ляня пугает, что эта сцена вызвала у него такую бурю чувств. Хуа Чэн просто пил кровь. Уединенно. Восстанавливал свои силы. Занимался вполне естественным делом, тем, чему Се Лянь был свидетелем бесчисленное количество раз – с той лишь разницей, что теперь в его руках была женщина, а не чаша с вином. И одурманенный ум Се Ляня воспринял это самым наихудшим образом. Самым непристойным и неразумным.   Никто не заслуживает переживать неудобства в собственном доме или испытывать вину за естественные потребности -  особенно его гостеприимный хозяин.  Он не виноват в том, что чувства Се Ляня взяли над ним верх.    Кроме того, у Се Ляня нет никаких серьезных причин для   ревности. Кто в здравом уме пожелает быть избранной добычей для кровожадного вампира? Несмотря на мороз, Се Лянь смущенно чувствует, как от этой мысли жар внутри разгорается снова.   Хуа Чэн никогда не объяснял прямо, почему он продолжает отказываться от его крови. Когда бы Се Лянь его ни спрашивал, вампир с вежливой улыбкой вкрадчиво заверял, что ему не нужно предлагать себя таким образом; что делиться кровью совершенно не обязательно, и этого от него никто не ждет.    Се Лянь не совсем это понимает. «Мы ведь друзья», - думает он. Если отбросить в сторону собственные сомнительные желания, Се Лянь просто хочет, чтобы Хуа Чэн попросил его о помощи.    Он отвлекается от своих мыслей, когда слышит рядом с собой шепот и что-то ерошит его волосы.    Распахнув глаза, Се Лянь завороженно мигает, глядя как все вокруг мгновенно заполняется сверкающим серебром. Сияющие призрачные бабочки порхают вокруг него и их волшебный свет превращает поверхность озера в мерцающий звездный покров.    Поисковый отряд.   Одинокая бабочка робко приближается к нему, щекоча крылышками его все еще пылающие щеки. Се Лянь неосознанно улыбается слабой тоскливой улыбкой, когда протягивает руку, позволяя маленькому созданию присесть на кончик указательного пальца.   — Привет, — шепчет он, глядя как она ползет по пальцу, щекоча кожу. Бабочка шевелит крылышками, словно отвечая ему. Се Лянь чувствует, как тугой узел в груди ослабевает и сердце начинает биться немного спокойнее.    Еще несколько бабочек присоединяются к первой, садясь на плечи и согнутые колени. Они порхают вокруг его головы, создавая нечто вроде мерцающей короны, освещая все вокруг неземным светом. Он не противится – ему нравится их общество. Оно успокаивает.    Но все это длится недолго.   Мягкий перезвон возвещает о прибытии Хуа Чэна. Его шаги медленны и неторопливы, стебли подмерзшей травы хрустят под ногами – или возможно осторожны, будто он подбирается к пугливому зверьку. Вампир останавливается на почтительном расстоянии от Се Ляня, сцепив руки за спиной и оглядывая озеро.    Се Лянь молча наблюдает за багровым силуэтом со своего места на льдистом берегу, подмечая чистые зимние одежды, отороченные мехом; его выверено-спокойное, собранное выражение лица; то, как он сияет в мерцающем свете от бабочек, светящихся еще ярче от притока свежей крови.    Исчезла дикая, ослепляющая аура, что была в коридоре. Исчез голод.    Оглядывая Хуа Чэна, он ищет какие-то следы ран или чего-то подобного, с облегчением понимая, что поиски оказываются напрасными. Вероятно, вампир выпил достаточно, чтобы утолить голод – в нем не осталось ничего, что напоминало бы то дикое, покрытое кровью с головы до пят существо, что Се Лянь встретил ранее этим вечером. Вампир даже слегка изменил свой облик, но ненамного – нет всего лишь повязки на глазу.     Он смотрит, как двигается кадык Хуа Чэна, когда тот почти нервно сглатывает.   Се Лянь недоуменно хмурит брови.   Почему вампир выглядит таким… обеспокоенным? Это ведь именно Се Лянь подглядывал, а потом вломился туда, куда не следовало; Хуа Чэн не сделал ничего плохого.    Вампир размыкает губы.   — Гэгэ, — говорит он мягко, не отводя сосредоточенного взгляда от воды. —Прости.   Сердце Се Ляня болезненно сжимается.   О Небеса, теперь, когда он об этом думает, то Хуа Чэн как-то слишком часто просит у него прощения с момента их первой встречи.   — Сань Лан, тебе не за что извиняться. Это я все испортил, — вздыхает Се Лянь, обхватывая колени руками, случайно спугивая сидящих на них бабочек. Они порхают вокруг и их паутинчатые крылышки задевают пряди его волос, что треплет ветер.   Вампир безмолвно качает головой и сережки в его ушах тихо позванивают.    — Гэгэ не сделал ничего дурного, — Хуа Чэн все еще не смотрит на него, словно боясь того, что может увидеть на лице Се Ляня. — С тобой… все хорошо?   Его голос звучит ровно, но, как улавливает Се Лянь, в нем слышны странные нотки чего-то пронзительного и болезненного.   — Эмм… да, все просто замечательно, — заверяет он, с наигранной уверенностью, надеясь скрыть подступающую к сердцу тревогу.   Вампир понимающе склоняет голову и чернильные пряди падают на лицо, скрывая его выражение. Он молчит, сжимая и разжимая кулаки.    Прикусив язык, Се Лянь усилием воли пытается не ерзать.   — Ты… не испугался? — еле слышно спрашивает Хуа Чэн.   Застигнутый врасплох, Се Лянь ошеломленно моргает.   — Что...? Нет, я… — и внезапно умолкает.    По правде говоря, он не уверен, что вампир мог напугать его в тот момент. Даже если бы Хуа Чэн снова кинулся на него, оскалив клыки и источая убийственную ауру…Се Лянь подозревает, что это подействовало бы на него совершенно противоположным образом. Со стыдом, он думает, что просто позволил бы вампиру делать с ним все, что ему заблагорассудится.   Растерявшись и ужаснувшись этой мысли, он слегка встряхивается. Сейчас не время!   Но прежде, чем он снова пытается заверить хозяина поместья, Хуа Чэн продолжает:   — Подобное зрелище… может показаться по крайней мере весьма отталкивающим, — бормочет он, от напряжения слегка сутуля плечи. — Гэгэ, приношу свои глубочайшие извинения, я никак не хотел, чтобы ты становился свидетелем чего-то настолько… отвратительного.    Он выплевывает последние слова, словно они жгут ему язык.   Отвратительного??   — Сань Лан…   — Я обещаю, что подобное впредь не повторится, — резко перебивает его Хуа Чэн. Голос его звучит ненавистью к себе и стыдом. — Обещаю. И… я пойму, если ты не хочешь меня сейчас видеть.   Или вообще не захочешь видеть. Он не говорит этого, но явно подразумевает.   Хуа Чэн не видит панику принца. С кружащейся головой, Се Лянь пытается найти слова, чтобы объяснить происходящее вампиру, который понял все совершенно превратно.    — Нет, это… это не… Я не…   Он умолкает на полуслове, потирая пальцами переносицу. Делает пару глубоких вздохов.  Упорядочивает мысли. Хуа Чэн все так же, словно статуя, неподвижно стоит на месте, и концы его черных волос развеваются у лица, потревоженные очередным порывом ветра с озера.   — Сань Лан, я всегда рад тебя видеть, — начинает Се Лянь, осторожно подбирая слова. – И это твой дом. В самом деле, меня никак не касается то, чью кровь ты пьешь и как; и подобные вещи не должны… и по правде никак не беспокоят меня. Я знаю, что ты хорошо заботишься о людях, которые… работают на тебя, просто я…   Он прикусывает щеку, отстраненно глядя на порхающих вокруг призрачных бабочек.    — Я могу признать, что был несколько… удивлен. И это… ах, нет, не из-за тебя, я сам виноват, — выпаливает он, заметив, как Хуа Чэн удивленно вздрогнул. — Это я вломился без спроса, нарушил твое уединение. Я… повел себя непозволительно для гостя и искренне прошу прощения. Извини, за то, что подглядывал и… что вот так сбежал, в тот момент я толком не соображал.   Се Ляню хочется, чтобы Хуа Чэн просто посмотрел на него.    — Просто…  я хотел бы помочь тебе, — виновато признается он. Хуа Чэн выпрямляется.    — Гэгэ много раз помогал мне. Его общества более чем достаточно…   — Нет, это не то, что я… — Се Лянь ерзает, умолкнув на некоторое время и едва сдерживаемые чувства бурлят в груди. — Со мной что-то не так? — выпаливает он наконец и тут же замирает.    Ах, вот и оно.    Эти слова ошеломляют Хуа Чэна настолько, что он отводит глаза от озера и тут же встречается взглядом с Се Лянем. Несколько бабочек, запутавшихся в волосах принца, тут же обращаются в сверкающую пыль, словно их застали за чем-то неподобающим.     —Чт… Гэгэ, нет, — выдыхает он, наконец полностью поворачиваясь к Се Ляню. Делает один шаг навстречу, словно не может устоять. — Почему ты вообще так решил? С тобой все хорошо; ты совершенен как есть.   Его слова звучат предельно искренне, словно он сообщает самую абсолютную истину.   Странно, но Се Ляню хочется засмеяться. Он не настолько наивен и прожил достаточно, чтобы понять, что с ним много чего не так. И знает, что совершенство – всего лишь обманчивый образ, построенный на хрупком основании и обречен рухнуть.   И все же он не в силах устоять перед тем, как эти слова действуют на него, неуклонно разрушая стены, что Се Лянь веками старательно возводил вокруг своего израненного сердца. Одиночество, надежда и желание изматывают его.    Пускают трещины.    — Тогда почему, — о нет, он не в состоянии молчать дальше, не так ли?   — Гэгэ…   — Почему ты… — Се Лянь указывает дрожащими пальцами куда-то на шею, отчаяние и смущение теперь уже никак не скрыть, как бы он не старался. — не хочешь моей крови? Даже когда ты голоден или ранен, а я рядом, предпочитаешь… ты скорее…   Не отводя взгляда от Хуа Чэна, Се Лянь уже не может удержать слова, что потоком льются из него.   — Я… Я не понимаю, я ведь предлагал тебе столько раз! Ты что, не хочешь…   — Гэгэ, все так, как я тебе и говорил, — успокаивает Се Ляня Хуа Чэн, не уступая его словам. — тебе не нужно делиться со мной кровью, чтобы оставаться в поместье.   — Но я…   — Я никогда у тебя этого не попрошу. Ты мой гость, тот кому я обязан жизнью, а не еда.   Но что, если я хочу быть едой? Поежившись, Се Лянь смотрит в сторону.   Это действие не остается незамеченным для Хуа Чэна. Его поведение тут же меняется, хотя он совершенно превратно истолковывает причину действий Се Ляня. Лед трещит под его сапогами, когда он подходит ближе, охваченный тревогой.   — Гэгэ, давай вернемся. Ты дрожишь…   — Нет, я…   Хуа Чэн тут же замирает. Се Лянь немедленно идет на попятный.   — Сань Лан, со мной все хорошо, — лжет он, крепче обнимая колени. — Мне не холодно. Правда.   Оставшиеся бабочки, вместо вампира, окружают его плотнее, словно в попытке согреть – бесполезный, но тем не менее, милый жест.   — Со мной все хорошо, — упрямо повторяет он.   Но это не так. Тяжесть встревоженного взгляда Хуа Чэна проникает в его сердце все глубже и глубже.   Трещины продолжают расти.   — Сань Лан, — внезапно начинает Се Лянь, словно не желая – или не в состоянии, окончательно сменить тему разговора. — Я и правда ценю твое внимание и заботу, ты… не должен мне ничего и… я на самом деле хочу тебе помочь.   Пауза.   Он снова встречается взглядом с Хуа Чэном.   — Я хочу быть одним из тех, кого ты выбираешь. Не потому что хочу тебе как-то отплатить, но… как друг.    Часть его сознания предательски шепчет, что он очень хотел бы чего-то гораздо большего, чем дружба. Се Лянь подавляет эту мысль, теребя край своего плаща и ткань цепляется за мозоли.   — Я не знаю, привлекает ли тебя моя кровь или нет, но… другие вампиры тогда в переулке…   Глаза Хуа Чэна вспыхивают. Се Лянь чуть не вздрагивает от искр гнева, что мелькают в его зрачках.    — Эм… им кажется… в общем, ладно, они сказали, что я пахну… очень вкусно? И были особенно взбудоражены возможностью… — он снова умолкает, заметив, как кривятся губы Хуа Чэна.   — У этих отбросов не было никаких прав желать твою кровь.    — Но почему же она на них подействовала настолько иначе? — напирает Се Лянь. — Разве не вся кровь для вампиров пахнет приятно? Разве так не у всех? Или же моя кровь… по какой-то причине показалась им особенно аппетитной...?   По правде говоря, эта мысль не отпускала его с момента происшествия. Прежде, единственным его серьёзным опытом, связанным с вампирами, была только первая встреча с могущественным хозяином поместья, и тогда сложно было делать какие-то выводы, но сейчас…   Се Лянь еще связывает это со своей божественностью, пусть и ослабленной проклятыми кангами. Может быть, после всех этих лет и всего произошедшего… его кровь остается священной. По крайней мере, достаточно священной, чтобы заметно влиять на вампиров.    На красивом лице Хуа Чэна мелькает нечитаемое выражение. Он медлит, прежде чем вздохнув, склонить голову.   — Гэгэ не ошибается, — шепчет вампир. — Твоя кровь… невероятно манящая.    Но ничего не объясняет дальше.    — То есть… и для тебя?   Угольно-черные ресницы вздрагивают, отбрасывая тени на бледные щеки, когда Хуа Чэн снова смотрит в ночь.   — Да.   Се Лянь не может скрыть охватившей его дрожи. От холода или… от чего-то еще, чему он не смеет дать имени.   — Но ты… пробовал мою кровь раньше, и… если она хороша, тогда…   — Одного раза более чем достаточно. Этого было… слишком много, — прикрытые тяжелыми веками глаза Хуа Чэна распахиваются, снова глядя на Се Ляня. — Гэгэ, позволь мне достать для тебя еще одну мантию…   — То есть тебе трудно?    Хуа Чэн недоуменно мигает.    — Трудно?   — Находиться… рядом со мной, — тихо поясняет Се Лянь. — Если моя кровь настолько… — уши его горят.    — Это не составляет сложности, гэгэ. Большую часть времени я держу себя в руках, — заверяет Хуа Чэн, и горькая улыбка кривит его губы, когда он вспоминает их первую встречу. — Тебе не о чем беспокоится.    Се Лянь, разумеется, понимает это как «это невыносимо, но я могу справиться», что не очень ему по душе.    — Но я… Сань Лан, если ты не хочешь принимать мою кровь, когда тебе это необходимо, и если тебе трудно находиться рядом, потому что она, ах… так привлекательна, то я причиняю гораздо больше неудобств, чем следовало бы. — спрашивает Се Лянь, стискивая кулаки, снедаемый тревогой. — Может будет лучше, если я уйду?   Он может уйти. Пока еще не хочет, но… Се Лянь с болью понимает, что это неизбежно, пускай он и трусливо избегает этого решения. Но у него есть заштопанное облачение и починенная шляпа, и, может быть, он спросит разрешения у Хуа Чэна оставить себе зимние вещи - те, что потеплей - и…   Се Ляня снова пробирает дрожь.   Кажется, он действительно начинает мерзнуть несмотря на то, что отрицает это. Засовывая поглубже дрожащие руки в рукава, Се Лянь надеется, что его голос будет звучать ровно. Челюсть сводит от того, что он пытается не стучать зубами.   — Так тебе будет гораздо легче…   — Нет.   Се Лянь замирает, чувствуя железную решимость в ответе Хуа Чэна.   — Нет, — медленно повторяет он, уже чуть мягче. — Я был серьезен, когда говорил, что мое поместье – твой дом. Разумеется, ты волен поступать, как хочешь и… — он хмурит брови и нечто неудержимое и печальное проскальзывает в его чертах. — можешь уйти, если таково твое желание.    Он делает глубокий вдох, словно эти слова причиняют ему невыносимую боль.   — Но, пожалуйста, пойми, я никогда не попрошу тебя ни о чем подобном.  Твое благополучие для меня важнее всего. Ты важнее всего.   В его глазах серебряные отблески кружатся вокруг черных зрачков, подобно жидкой ртути. Взгляд полон искренности.    И Се Лянь пытается не утонуть в нем.    — И… Я хочу, чтобы ты остался.    Пригвожденный этим взглядом, Се Лянь распахнув глаза смотрит в ответ, пытаясь осознать прозвучавшее признание, и надежда неудержимо сжимает сердце.     Разомкнув губы, он делает вдох и… что-то влажное падает на его замерзшую щеку. Се Лянь ошеломленно застывает. Он… плачет? Но он не плакал уже целые столетия; теперь слезы не даются ему так легко, после всего… ах. Еще одна падает на нос.   Это снег.   — Ой, — выдыхает он, зачарованно глядя как облачка его дыхания перемешиваются со снежинками.    Несколько бабочек принимаются кружиться над ним, будто пытаясь защитить от снега.   — Гэгэ, пожалуйста, — просит Хуа Чэн, приближаясь к нему. — Пойдем обратно, прежде чем снегопад усилится.   Быстро преодолев разделяющее их расстояние, Хуа Чэн наклоняется, протягивая бледную руку.   — Пожалуйста.   Се Лянь только и может, что, кивнув, потянуться к нему.   С губ срывается едва слышный вздох, когда его замерзшие пальцы мгновенно охватывает тепло. Позволяя Хуа Чэну поднять себя на ноги, Се Лянь уклончиво отнимает руку, бормоча слова благодарности. Он слабо улыбается вампиру и делает шаг к поместью, подавляя желание обхватить себя руками.    — Сань Ла-а… ах!   Подошвы скользят по обледеневшему берегу, Се Лянь взмахивает руками, когда мир идет кругом.    Сильные руки тут же тянутся, чтобы удержать его, но Се Лянь в панике, хватается за то, что первым попадается под руку – этим оказывается рукав Хуа Чэна. Он совершенно не рассчитывает своей силы и вместо того, чтобы устоять, зацепившись за Хуа Чэна, дергает так, что вампир, потеряв равновесие, летит кувырком.   Се Лянь подбирается, готовясь к слишком знакомому ощущению от жесткого приземления, но внезапно все вокруг становится красным, красным, красным; сильные руки обхватывают его и притягивают ближе.   — Ой!   У него перехватывает дыхание, когда они падают на землю, едва не свалившись с берега. Голова идет кругом и все вокруг на мгновение расплывается, но когда Се Лянь приходит в себя, то в ужасе замирает.   Щека прижата к крепкой груди, голова оказалась прямо под подбородком вампира, ноги переплелись… каким-то образом он упал прямо на Хуа Чэна!   С вот-вот готовой задымиться головой, Се Лянь принимается спутанно бормотать непрекращающиеся извинения.   — Прости! П-прости! Пожалуйста, прости, я…!   Поток слов прерывается постыдным писком, когда большая ладонь, заботливо обхватившая его голову, слегка двигается и кончики пальцев скользят по затылку. От этого прикосновения по телу Се Ляня бежит волна мурашек.    —… гэгэ? «С тобой все хорошо?» —хрипло спрашивает вампир странно напряженным голосом.    Едва ли дыша, Се Лянь только и может, вздрогнув, кивнуть. Слова застревают в горле.    Хуа Чэн, он… Он такой теплый.   Вампир умолкает, неподвижно лежа под ним, словно камень. Он не делает движений, чтобы немедленно оттолкнуть Се Ляня, и похоже, вполне доволен быть подушкой, в крайней степени привлекательной.    Се Лянь изо всех сил пытается не паниковать.   Он… Вероятно он как-то развернул их во время падения, чтобы не раздавить Се Ляня – за что тот, конечно благодарен, это весьма… ах, предусмотрительно! Особенно если учесть, что они упали по вине Се Ляня! Им просто удивительно повезло, что они не свалились из-за него прямиком в озеро!   Но их нынешнее положение… слишком уж!   Вот так лежа на Хуа Чэне, Се Лянь не может закрыть глаза на то, как идеально их тела подходят друг к другу. Он едва ли может пошевелиться без того, чтобы не задеть некоторые части вампира совершенно недопустимым образом.    Но больше всего отвлекает то, что Хуа Чэн источает тепло после недавней трапезы, что, разумеется, заставляет Се Ляня естественным образом захотеть прижаться еще теснее, почувствовать прикосновение кожи к коже, завернуться в него и остаться так навеки.    С кружащейся головой, Се Лянь аккуратно отнимает лицо от груди Хуа Чэна, пытаясь хоть немного отстраниться, прежде чем мысли заведут его в опасные дебри.    Почувствовав движение, пальцы, покоившиеся на затылке Се Ляня, скользят вниз и легко опускаются на его талию, в ободряющем жесте. Се Лянь вздрагивает, и рука прижимает чуть сильнее, успокаивающе выводя большим пальцем круги.   — Гэгэ?   Наконец высвободив руки, что были прижаты к животу и упершись ими по обе стороны от Хуа Чэна, и взглянув наверх, Се Лянь совершает ошибку.   Все, что он успел придумать в ответ, так и застревает в его горле.   Полуприкрытые глаза, что смотрят на него, светятся звездным светом и в них отражается такая буря чувств, которую Се Лянь не может понять и разобрать, но от которой у него перехватывает дух. Волосы вампира рассыпались вокруг головы шелковистыми волнами, и на чернильных блестящих прядях снежинки кажутся сверкающими бриллиантами…   От такого зрелища невозможно удержать себя в руках.    Зачарованный Се Лянь беспомощно тянется к чувственному изгибу рта Хуа Чэна, упиваясь тем, как его идеальные губы размыкаются, открывая взгляду белые клыки и алый язык.    Их влажное дыхание перемешивается между собой облачками пара.   Се Лянем овладевает желание пересечь черту. Так просто потянуться и накрыть эти губы своими, лизнуть острые кончики клыков, что скрыты между ними. Попробовать этот рот.    Интересно, думает Се Лянь, язык Хуа Чэна такой же теплый, как и его, пульсирующее свежей кровью, тело? И плавится от этой мысли, особенно если учесть то, что он никогда...   Разве это может быть настолько плохо?   В глубине сознания Се Лянь слышит, что какая-то более благоразумная часть его существа, та самая, выпестованная многовековым воздержанием, машет предупредительными знаками, кричит ему, что нужно остановится, вскочить и бежать, что нужно отпустить вампира, нужно отстраниться иначе он точно…   Хуа Чэн двигается, слегка сгибая колено, что между ног Се Ляня, и от этого неожиданного трения по спине принца бежит разряд тока. Руки дрогнули, и Се Лянь едва не теряет равновесие, когда кончик его холодного носа касается идеальной линии челюсти вампира.    Резкий вдох раздается прямо у его уха. Не поворачивай голову, не поворачивай, он прямо тут, он так близко…   Се Лянь отшатывается, запаниковав от близости…   И застывает, забыв, как дышать.   Поймав магнетический взгляд Хуа Чэна, Се Лянь снова проигрывает внутреннюю битву. Он завороженно смотрит, как отливающие жидкой лавой глаза Хуа Чэна скользят вниз, чтобы остановится на его губах. Се Лянь бездумно прикусывает губу. Хуа Чэн тяжело сглатывает и взгляд его становится тяжелым. Голодным.    Дикий жар расцветает на его щеках и скапливается внизу живота. Он снова вздрагивает, рассыпаясь на части под пристальным взглядом Хуа Чэна. У него захватывает дух.    Еще одна теплая рука присоединяется к первой и изящные пальцы переплетаются вместе, твердо обхватывая его талию. Се Ляню кажется, что он вот-вот потеряет сознание.    — Гэгэ, ты…   Что-то наконец ломается внутри него, от голоса вампира, в котором звучит нечто настолько близкое к отчаянию, опасности и желанию, терзающим Се Ляня… что он больше не в силах сопротивляться.   С опустевшей головой, Се Лянь подается вперед и прижимается губами ко рту Хуа Чэна.  Он зажмуривается, и поэтому не видит, как глаза вампира ошарашенно распахиваются.    Огненная лава течет по его венам, сверкая и искрясь. Все существо Се Ляня теперь сосредоточено в сладостном прикосновении удивительно мягких губ Хуа Чэна к его собственным замерзшим.    Это ведь ничего особенного, на самом деле. Простой поцелуй; целомудренное касание губ, теплых и сухих. Но это ощущение порождает пьянящую волну, захлестывающую его с такой силой, что он вцепляется в мерзлую землю пальцами, едва сдерживая стон.    Он чувствует, как руки Хуа Чэна дрожат на его талии.   Осознание окатывает его, как ведро ледяной воды. Се Лянь резко втягивает воздух, отрываясь от Хуа Чэна. Из всех безумных и себялюбивых…   Едва смея от стыда взглянуть в глаза вампиру, Се Лянь дергается, еле слышно лепеча неловкие извинения.   — Я… П-прости… прости! Прости! Я не должен был…   Хуа Чэн замирает всего на миг, прежде чем его хватка на талии Се Ляня становится железной и внезапно весь мир снова идет кругом, когда вампир без труда переворачивает их, уводя подальше от кромки воды.    Одна рука ложится на затылок, защищая от холодной земли; другая обхватывает его спину и прижимает их тела теснее…   Се Лянь едва успевает пискнуть, прежде чем Хуа Чэн снова впивается в его губы.   В этот раз, вместо мягкого сдержанного поцелуя, Се Лянь чувствует безошибочное прикосновение языка, что скользит по его сомкнутым губам, желая проникнуть внутрь. Он удивленно вдыхает, приоткрывая рот. С низким гортанным рыком, вампир тут же впивается еще глубже, вылизывая, словно умирая от голода.    И, ах, Се Лянь был неправ. Язык у Хуа Чэна не теплый.   Он горячий. Очень горячий и влажный.   Се Лянь и представить себе не мог что поцелуй может быть таким.    Хуа Чэн целует его, словно хочет съесть целиком, с таким напором и торопливостью, что у Се Ляня кружится голова и поджимаются пальцы ног. Его поглощают.   Влажные звуки заполняют воздух, когда он поддается этому напору и каждый слабый всхлип, и вздох жадно проглатываются вампиром. Коварный язык переплетается с языком Се Ляня и нежно пробегает по кончикам его зубов.    Это лучше, чем он вообще мог себе представить.   Все сомнения, что грызли Се Ляня, развеяны, представ перед неопровержимым доказательством того, что Хуа Чэн тоже его хочет. Неуверенность тает, и он, задыхаясь, выгибается навстречу вампиру; хочет пробовать сам, хочет, чтобы пробовали его.    Кажется, Хуа Чэна не смущает очевидная неопытность Се Ляня, пальцы с удвоенной силой сжимаются в его волосах, когда некогда бог поднимает руки, чтобы ухватиться за широкую спину вампира.    Крепко прижатый к Хуа Чэну, чьи распущенные волосы темным водопадом скрывают их от снежной ночи, Се Лянь тает и среди лихорадочного вихря бессвязных мыслей твердо звучит только мантра из «Сань Лан» и «да».    Оторвавшись от губ Хуа Чэна с непристойным влажным звуком, Се Лянь запрокидывает голову, жадно делая глубокий вдох.  Он потрясенно смотрит на нависшего вампира из-под трепещущих ресниц. Его обдает жаром от взгляда горящих неутолимым голодом глаз; этот голод заметно отличается от жажды, что похожа на жажду крови, но в тоже время… нет. Там есть что-то еще. Что-то хрупкое и уязвимое, готовое вот-вот разлететься на куски.   — С…Сань Лан, не… — невнятно выдыхает Се Лянь.    Хуа Чэн напряженно замирает над ним. Прежде чем вампир успевает использовать свою нечеловеческую скорость, чтобы встать, Се Лянь погружает пальцы в его шелковистые волосы и нежно притягивает к себе.   —… пожалуйста, не останавливайся, — выдыхает он прямо в дрожащие губы, прежде чем рывком накрыть их своими в неловкой попытке успокоить Хуа Чэна. Убедить его остаться.    Это работает.    Как только они погружаются в очередной поцелуй, Се Лянь, вздыхая от удовольствия, смелеет.   Наклонив голову, он пробует провести кончиком языка по контуру губ Хуа Чэна, старательно повторяя то, что вампир делал с ним. Они сталкиваются носами, Се Лянь меняет положение головы, а Хуа Чэн немедленно открывает рот.    Он углубляет поцелуй, осторожно облизывая острые кончики вампирских клыков – сначала верхние, а потом нижние, едва не поранившись.    Между ними словно рушится невидимая преграда.    Хуа Чэн стонет в его рот и эхо этого звука порождает заряд возбуждения, что, прокатившись по телу, заставляет дернуться член Се Ляня, на который он, в другое время, старательно не обращал внимания.  Cе Лянь вздрагивает от этого ощущения и качнув бедрами, стонет в ответ.   Ах… Сань Лан звучит так…   Вампир с трудом отрывается от него с расширившимися зрачками.   — Проклятье, гэгэ, ты…   Вспыхнув от этого восклицания, Се Лянь, дрожа от нетерпения, утягивает его в очередной поцелуй. Он не может заставить себя устыдиться жалобных, жадных стонов и всхлипов, что рождаются в его горле каждый раз, когда Хуа Чэн прерывает поцелуй, чтобы заговорить. Почему бы ему просто не…    — …нам нужно…. Я не могу… а-ах, гэгэ…    Почти не обращая внимания на его слова, Се Лянь продолжает целовать Хуа Чэна, словно одержимый. Он чувствует, что уже пристрастился к этому не желает отрываться ни на мгновение. Се Лянь не уверен, как долго это может продолжаться, но не может дальше сдерживать себя, и он хочет — и знает, что это взаимно, так что…   —… снегопад и… гэгэ, мм-м…!   Се Лянь удивляется сам себе, когда жалобно стонет, стоит Хуа Чэну, внезапно отстранившись, усесться на его бедра, оставшись вне досягаемости рук принца. Дрожа от налетевшего холодного ветра, от которого его защищала спина вампира, Се Лянь приподнимается на локтях.    — Мы… гэгэ, нам нужно доставить тебя в поместье, — выдыхает вампир, убирая от лица дрожащей рукой свою дикую темную гриву, в которой, подобно звездам, сверкают снежинки.   Хуа Чэн выглядит… ну несколько потрепанным; влажные от слюны губы поблескивают в неверном свете от бабочек, потемневшие глаза пылают вожделением, одежда помята и в полном беспорядке. Се Лянь уверен, что сам выглядит еще хуже.   Он пытается не воспламениться от невероятно развратного зрелища, что являет собой сидящий на его бедрах Хуа Чэн. Ему кажется, что все слова покинули его и отныне он может разговаривать — или хочет— только на этом новом наречии, которому его научили губами, зубами и языком.    Мягкий бархатный голос Хуа Чэна возвращает его в настоящее.    — Гэгэ, пожалуйста. Идет снег… я не хочу, чтобы ты заболел.    Прикусывая припухшую от поцелуев нижнюю губу, Се Лянь безмолвно смотрит на него. Он знает, что вампир прав. Но он - пускай и понимает, что это неразумно – боится, что все это закончится, стоит им переступить порог поместья. Что покинув это место, они разрушат то хрупкое чудесное волшебство, появившееся между ними под светом призрачных бабочек и сверкающего белого снега.    Он не знает, как объяснить Хуа Чэну что одна мысль даже о мимолетной разлуке жестоко ранит его, словно воткнутый между ребер нож.    Ему хочется целовать Хуа Чэна до тех пор, пока между ними не останется никакого расстояния. Не останется места ни для чего, кроме них двоих и уж тем более для сомнений.    Словно понимая причину его нерешительности, Хуа Чэн наклоняется вперед, смахивая снежинки с взъерошенных волос Се Ляня.    — Мы можем… продолжить это в месте потеплее, если хочешь, — шепчет он, осторожно подбирая слова; словно не веря в то, что говорит, словно то, что Се Лянь захочет продолжить, кажется ему слишком прекрасным, чтобы быть правдой. Словно он, так же, как и Се Лянь, боится расставаться даже на мгновение.    Се Лянь дрожа, кивает, сначала медленно, а потом очень воодушевленно.    — Пожалуйста, — тихо говорит он, гордый тем, что голос его не дрожит.    В одно мгновение, Хуа Чэн встает и расстегивает свой отороченный мехом плащ, стаскивая его с плеч и заворачивая в него Се Ляня.  Быстро - прежде чем Се Лянь успевает возразить – вампир подхватывает его на руки и быстрым шагом идет к поместью.    В бессильных попытках как-то упорядочить разбегающиеся мысли, Се Лянь открывает и закрывает рот, полностью поглощенный тем, что его мозг счел эти действия Хуа Чэна совершенно воспламеняющими.   — Сань…! Ах, но я могу идти сам! — выпаливает он наконец, с горящими щеками.    В самом деле он уже совсем привык к тому, что Хуа Чэн носит его на руках. И сейчас…!   — Разумеется, можешь, — рокочет вампир, ни на миг не сбавляя темпа. — Но сейчас слишком холодно и все обледенело. Я не хочу, чтобы ты снова поскользнулся.    — Но тебе не нужно меня нести!   — А я хочу.    — Ты…   — Я готов носить тебя на руках всегда, если позволишь, — отвечает вампир, нежно целуя его макушку. Он говорит с особым благоговением присущим только ему, и которое всегда лишает Се Ляня дара речи.    Он снова тает. Что-то светлое расцветает в его груди; занемевшие пальцы покалывает от тепла, оставшегося на плаще Хуа Чэна.    Всегда. Се Лянь позволяет себе немного понежиться в этом. Утыкается лицом в шею вампира и счастливо кивает, вдыхая знакомый аромат благовоний и опавших лепестков.     Трепещет от еле заметной дрожи, что прокатывается по Хуа Чэну от его действий.