Satellite

This will break me This is gonna break me Полюбить такого рода мероприятия для Юнги было проблемой. Он вел затворнический образ жизни, абсолютно комфортный ему самому, но это не играло на руку, стоило ему появиться на закрытом светском событии, где практически любого знали в лицо и без проблем пропускали внутрь, изъяв записывающие устройства. Любого, но не Мин Юнги. Ему пришлось остановиться и ждать, пока фейс-контроль по документам найдет его имя в электронных списках. Это начинало надоедать слишком быстро. За пределами входной зоны играла музыка, и в неоновом освещении хаотично двигались люди, которых, несмотря на довольно ранний вечер, уже было много. Он подумал, что ему хотя бы удастся затеряться в толпе. Каждую ночь он засыпал один, видя безликие и беззвучные эротические сны, тенью обволакивающие все его существо. Эти сны еще долго кружились вокруг его кровати даже после беспокойного пробуждения, и он снимал напряжение единственным доступным для одинокого мужчины способом, представляя ничего. В эти моменты он часто чувствовал жалость к себе, потому что продолжал делать вид, что ничего значило все на свете. Но ничего было ничем, а эротические сны оставались снами. Пробираясь через таких же, как ему казалось, безликих и беззвучных людей к бару, чтобы взять выпить, он думал о том, что ему надоело так сильно нуждаться в чем-то, что ни один из них не мог ему дать. Что, если этого никогда не случится? Он бы остался здесь навсегда, в этой съедающей его личность темноте, в этом неразличимом шуме голосов и поглощающей музыке, прямо в центре танцпола. Это чувство ударило так сильно, что Юнги пришлось остановиться — что-то закружило его против его воли, он закрыл глаза и медленно повернулся вокруг своей оси, совершенно потерявшись в этом чем-то. Вау, подумал он, я ведь не так много выпил. Его повело слишком сильно, будто кто-то пытался танцевать вальс его телом, а голова все кружилась. Он не мог думать ни о чем, кроме всех возможных путях, способных позволить ему остаться здесь навсегда. Мысли отказывались формироваться хоть во что-либо конкретное, растекаясь теплом по конечностям, будто солнце грело его. Оно не отпускало, и показалось на секунду, что разум покидает тело. Музыка утихла, он слышал ее как сквозь толщу воды, но продолжала отдавать ощутимые вибрации, и все происходящее превратилось в сплошной натиск физических ощущений, вызывало мурашки. Юнги медленно поворачивал голову с закрытыми глазами из стороны в сторону, как если бы уловил до боли знакомый запах на пустой улице и следовал его траектории. Время больше не казалось чем-то существующим, он будто застрял в одной точке, качаясь на волнах в ожидании момента, когда наконец-то сможет утонуть. А потом все вернулось. Он будто очнулся, вынырнул из накрывшей его с головой воды и резко вдохнул. Все на том же месте в самом в центре танцпола, все с теми же безликими, несуществующими людьми. Но Юнги уже знал, что это было. Он был здесь. Прямо здесь, рядом с ним.

***

No, don't you wake me I wanna stay in this dream

Чимин не стал даже осматриваться вокруг, заходя прямиком в здание. Он решил, что раз уж оно располагалось в самом центре и не выглядело так, как, по его мнению, выглядели заведения плохого сорта, то сомневаться было не в чем. К тому же, его вело сильнее прежнего — он принял решение, о котором сам еще не подозревал. Охрана пустила его без лишних вопросов, проверив только возраст, и он притормозил у входа в зал, чтобы все-таки отписаться Чонгуку. Стало спокойнее, обида на весь мир отступила — Чимин не умел долго злиться на кого-то, тем более на единственного близкого друга. В заднем кармане телефона не оказалось, как и в карманах джинсовой куртки, и он сразу понял, что, поспешив выйти из машины, скорее всего, не заметил, как телефон остался на сидении, выпав из штанов. Двери клуба распахнулись, впустив целую кучу людей, и они оторвали его от любых переживаний, буквально протащив за собой внутрь из входной зоны. И там уже не хотелось думать ни о чем. Вечер не мог стать хуже? Что ж, он стал, и терять было нечего, поэтому Чимин, оглядев освещенный неоновыми огнями танцпол, решил, что растворится в них, чтобы больше ничего не имело значения. Он подумает обо всем потом. Может, не сегодня и не завтра, и не послезавтра, а может и не через месяц, или вообще никогда. Откровение все же случилось? Иногда, слишком часто, вместо сна он приходил в такие места, чтобы заполучить внимание, близкое к тому, что он представлял между действительно влюбленными людьми, и получал его намеренно быстро, чтобы не было времени на разочарование и лишние слова. Они все уходили, и утром он оставался один в таком же безликом пространстве непрекращающегося поиска. Чимин не помнил их лиц, а они не помнили его, пустыми карнавальными масками кружась вокруг кровати и насмехаясь. Он улыбнулся как дурак сам себе, так и не дойдя до бара. Его закружило в толпе, музыка алкоголем растеклась по телу, и он задвигался в плавном танце прямо в центре танцпола. Все терялось так же быстро, как быстро приходит волна, перекрывая органы чувств, пока не вынырнешь и не откроешь глаза вновь. Но сделать это не получалось, а Чимин был все ближе к свету. Все ближе к маяку, в огнях которого хотелось потеряться. Он ничего не видел и не мог поймать конкретную точку в пространстве, кружась вокруг себя. Только теперь все казалось совсем другим, теперь любые значения и причины потеряли свой смысл. Чимин все еще не понимал, что изменилось в его ощущениях, но сейчас хотелось остаться здесь навсегда. Неужели «здесь» наконец-то случилось? Он заставил себя остановиться. Кто-то, кого он еще не видел и не слышал, уже взывал к нему. Светлячок расправил крылышки, пытаясь разобраться, куда ему лететь.

***

Юнги думал, что если ему когда-то доведется почувствовать соулмэйта так близко к себе, все краски мира угаснут и ему придется бродить сквозь подобное сну пространство, вслепую нащупывая что-то, — и был прав. Его чувства обострились, он не мог сомкнуть глаз и успокоить дыхание и делал все, чтобы приблизиться к одному конкретному, еще не обретшему свои реальные очертания, летящему вокруг него в метафизическом состоянии. На секунду он вдруг оказывался так близко, будто чувствовался каждой клеточкой тела Юнги, заставляя его то останавливаться, распахнув глаза, как от удара, то снова идти, утратив это ощущение внутри себя. — Ты же здесь, — он говорил самому себе, почти на размыкая губ, чтобы не привлекать лишнего внимания. Это убивало. Было похоже на глупую детскую игру в салки с завязанными глазами — Юнги не знал, куда идти, его вели не до конца осознаваемые эмоции. Так работало миндалевидное тело, все еще полностью неподвластное никакому научному знанию. С ним будто играло маленькое насекомое, то появляясь прямо у лица, то снова беззвучно улетая. — Так вот, как ты чувствуешься. Он обращался ни к кому, пока еще ни к кому, умоляя собственные нейроны указать ему путь, но все так же то обретал, то вновь терял след, оставшись один на один со своим рациональным безумием в пустой уборной клуба. Только там он понял, как сильно его трясло, на лице выступил холодный пот, а отражение в зеркале казалось не своим. Здесь не было никого, но Юнги не был один. — Я найду тебя, — пообещал он, склонив голову вбок перед зеркалом, чтобы на долю секунды уловить промелькнувший в нем образ, и направился обратно в зал.

***

— Ты ищешь меня, да? — он вгляделся в свое лицо и склонил голову, заглядывая в висящее в грязном туалете зеркало, а кто-то сзади покрутил пальцем у виска, но Чимин только цыкнул: что, никогда не видели обдолбанных людей в клубе? — Надеюсь… — и не договорил. Вокруг все стихло. Люди, до этого наблюдавшие его безумие с откровенной насмешкой, вышли прочь, и Чимина качнуло назад ближе к одиночным кабинкам. Он осел на кафель, не в силах бороться с головокружением, а перед глазами пронесся весь его короткий путь сюда, теперь казавшийся неуправляемым сном, в котором он был не способен делать ничего, кроме как следовать предписанному сценарию. В единственный момент этого пути, когда его сознание еще было ясным, он купил у бармена несколько таблеток экстази, как часто делал и раньше, но потом все обернулось в странный блеклый сон: вот он снова проходит в центр танцпола, идет по длинному коридору, несколько раз останавливается, будто врезавшись в невидимое препятствие, растворяется в чем-то, а потом становится с ним единым целым, все ближе и ближе, но финиша не случается. И только у зеркала он вдруг просыпается вновь, а слова вылетают сами собой, обращенные ни к кому, пока еще ни к кому, чтобы в следующее мгновение он оказался на полу, а стены вокруг раздвинулись в стороны, пустив на смену тысячи и тысячи зеркал, в каждом из которых он видел самого себя, но не мог узнать, не мог сфокусироваться. И не мог остаться. Чимин потерял последние нити, связывающие его с реальностью, и провалился в бездну. — Надеюсь, ты найдешь, — эхом отдались в его голове им же самим недосказанные слова.

***

Теперь Юнги знал, что он на верном пути. Оглядываясь назад, он думал, что прошел одно и то же место в центре танцпола тысячи и тысячи раз, тем самым только приближая вероятность наконец-то встретиться, но в реальности он был там единожды, потерпев неудачу, потому что он не был там никогда — и сейчас Юнги знал это. Он не чувствовал вокруг никакой другой жизни так же сильно, как его, и на секунду показалось, что под слоями звучащей музыки и гулом голосов, он услышал один совершенно незнакомый ему ранее. Голос давал ему надежду и стирал собой все прошлое и будущее, потому что больше ничего не существовало. Танцующие в центре танцпола люди размылись как на масляной картине, а голос становился все ближе, пока наконец не застал его в самом эпицентре, где был с ним и минутами ранее, танцуя вальс его телом. Спутник вышел из строя и остановился, обрушившись на Землю загоревшимися в полете обломками, забытый на Марсе Кьюриосити вдруг ожил и доехал до станции, передав свой первый сигнал, Луна была полной, зеркала разбились, струны натянулись, а светлячок пересек океан. Юнги увидел его и подумал: самые прекрасные вещи в мире не требуют твоего внимания, они его просто забирают. Он не выглядел даже как мечта? Как фильм, сон, как самая красивая и самая печальная мелодия? Юнги не мог понять, он не мог поверить. Его соулмэйт выглядел как самая большая любовь его жизни, но значительнее жизни, сильнее любви.