Седьмая Невеста Синей Бороды

      — Вот так, видишь? Зажимаешь плотно-плотно, и тогда струна стонет и поет, — черные волосы матери падают ей на глаза, и она на секунду убирает руку со струн, чтобы поправить непослушную прядь.       Салазар сидит в уютном гнезде из ласковых белых рук и лютни, на которой учится играть. Мальчик пытается повторить движения пальцев матери, но инструмент хрипит, словно подросток, у которого ломается голос.       — Сильнее зажимай!       — Мам, больно же!       — Ты же сам просил научить играть и петь. Пока на пальцах не слезет кожа, и не нарастут мозоли, будет больно. Потом легче, — мать целует Салазара в щеку, откладывает лютню и спихивает сына с колен. — Все, мне пора. Постараюсь добыть сегодня ягненка. Здешние крестьяне совсем обеднели и уже не приносят, как бывало раньше, щедрые жертвы лесным духам… А от крови лесных кроликов меня уже тошнит. — Мать смотрит на восходящую луну и говорит уже тише, словно самой себе: — А может, это справедливо: остаться без подношений. У нас не осталось волшебных сил, чтобы принести этому краю процветание… — и подумав добавляет: — у нас не осталось волшебства даже для самих себя.       Вампирша расправляет крылья, и несколько раз шумно взмахивает ими, словно проверяя перед полетом.       — Мам! Но ты не допела мою любимую песню! А обещала, если я позанимаюсь с лютней!       Мать прижимает пальцем кончик носа Салазара и смеется. Мальчик смеется вместе с ней — невозможно устоять, когда радость и нежность плещется в ее алых глазах.       — Честно говоря, ты ее безобразно играл. Но я сегодня добрая. Хорошо. Спою. Но, ей-богу, не пойму, почему ты любишь такую мрачную историю? У меня полно веселых песен!       — Не знаю, ма, — перекатываясь на живот и подпирая ладонями щеки, отвечает Салазар, — мне кажется это так красиво…       Мать усаживается на камни, покрытые мхом возле входа в пещеру, несколько лет дающую им укрытие. Подтягивает колок лютни, легко касается струн, прикрывает глаза и начинает петь. Ее голос, полный тоски и страсти, разливается вокруг, и кажется, деревья, и скалы, и само небо перестают дышать, слушая старинную балладу о девушке, которая просит казнить себя вместо того, кого она любит.

«Весна когда настанет, И розы расцветут, Путем на богомолье Паломники пойдут. Помолятся и после Колени преклонят, И скажут — тот, кто любит Навеки будет свят…»

      Допеть мать не успевает. Она вдруг вздрагивает, словно что-то почуяв. Откладывает лютню, вскакивает, озирается. Поднимает Салазара, хватает ладонями его лицо и с тревогой смотрит в в его глаза.       — Прячься! Забирайся в пещеру и прячься! Я вернусь! — она с силой толкает Салазара в темное жерло в скалах и почти вертикально взмывает вверх. Последнее, что видит Салазар — ее нежная ободряющая улыбка и поднятая прощально рука.       Салазар, привыкший к жизни в вечном страхе, послушно заползает в дальний угол пещеры и затаивается в неприметной нише. Он просидит здесь несколько суток, ожидая возвращения матери и чутко прислушиваясь. Ему даже будет казаться, что он слышит свист ветра в ее крыльях. Но это будет лишь ночной морок, а мать так и не вернется.       Позже, испуганный, голодный и несчастный он выберется из пещеры, чтобы впервые самостоятельно зачаровать и поймать неосторожного кролика. Долгие месяцы он будет скитаться по лесу, в надежде, что за кустом, за деревом, за поворотом увидит черные крылья и блестящие волосы. Он научится кормить себя, но боль потери и обман матери, обещавшей вернуться, и пропавшей, обещавшей допеть песню, но не окончившей ее, не покинет вампира никогда.