***
Аня послала генеральному и в отдел кадров письмо об увольнении. Дотан вызвал к себе. — Анна, ты что, идиотка? Пока ты этого добилась? Работай! Хочешь, уходи, во сколько тебе надо. Люди готовы убивать, а ты… Ярив тебе дышит в затылок и только и ждет, чтобы ты свалила кибенимат — Так я и свалю… Дотан, мне все обрыдло. Понимаешь? Дошла до ручки. Аккредитация. Исследование не двигается, Ярив бесит. И денег больше надо. — Так набери сессий. — Так не хочу. Я еле ноги передвигаю после этих операций. Можно вот в клинике принимать… — Я понимаю. Все он понимал, этот шестидесятилетний профессор. Понимал, почему Важа ее тянул за собой, поэтому не хотел ее отпускать: — Вот тебе месяц на раздумья — вдруг передумаешь. Дотан был так расположен к ней, что Анна уже почти согласилась на месяц отложить принятое решение, но: — Дотан, месяц я уже отработала, второй не выдержу, я уже не здесь. — Ладно, но если передумаешь… — Я тебе тут же напишу. — А Ярив? Как он? Потянет отделение? Анна пожала плечами. — Не знаю, Дотан, может и потянет. Он эффективно работает — быстро, строг с персоналом, хороший хирург, хоть я его и не перевариваю. — Да, он тяжелый человек. — Ну и что. Он же хирург, а не социопат- засмеялась Аня.***
Перспектива остаться одной не пугала Аню Кашину. Но, послушав как все вокруг знакомятся в тиндере, тоже решила познакомиться. Был один дэйт с одной, потом со второй и Кашина больше не знакомилась. Та, вторая, высокая, с немного лошадиным лицом, так жадно смотрела, что Аня, вопреки своим принципам, готова была дать ей тут же. От нее прямо током било. Сначала они обжимались в туалете кафе. Та сжала Кашиной ягодицы и Кашина тут же была готова на все. Услышав, как Кашина выдыхает — та запустила ей руку в джинсы- у Кашиной не было сил к сопротивлению, не хотелось думать. Она только и смогла сказать поехали ко мне и Рони всю ночь сношала Кашину как-то уж совсем по-животному, а Кашина только дергалась в оргазмах. Так они обе и уснули. Утром Рони оказалась нежной как ромашка, стеснялась как десятиклассница, когда Аня решила доставить ей удовольствие. Это было мило, но не подходило. Но эта ночь быстро забылась — Кашина, лишь фантазируя о Женьке, готова бросить все к чертовой матери, только бы Женька ей позвонила. Ну не могла она тогда смолчать, не наорать. Медицина и хирургия — это ее жизнь, ее хлеб, ее судьба. Никто, даже Женька, не смеет ей угрожать. Пошла она в жопу. Не будет она ей ни звонить, ни писать. Не надо… Вот Марик с Эмкой опять зовут на Кинерет. Вайнштейн не прилетела как обещала, а уже осень. Бат Хен приглашает к себе на праздники, опять приглашение на конференцию, и опять в Мадрид — что у них там, бесплатно, что ли, аудитории предоставляют? Ирма пригласила. Вот зачем? Иногда Ирма писала, что скучает, но Аня ей не отвечала… В стране, как обычно, творилось безобразие — бомбы валились на Юг. По телевизору скандалили с пеной у рта политики и журналисты, не приходя ни к какому решению. А бедная мамочка — из сектора Газа опять бомбили многострадальный Ашдод — бедная мамочка так боится сирен, она не понимает, куда Любаня тащит ее в инвалидном кресле, сопротивляется и плачет, а папа вообще не слышит, а когда говорят ему, что сирена машет рукой — отстаньте! И не двигается с места. Два дня Анна спала в своей бывшей комнатке, вскакивая и помогая Любане с мамой. Мама лишь плакала да спрашивала ты когда придешь? Папа кричал на Аню, матерился — Анька рыдала потом — никогда от него не слышала мата. Аня уехала, не справившись. Любане оставила опять денег — та работала не за страх, а за совесть. Когда она перешла на полную ставку в частную клинику — зарплата увеличилась вдвое — работа не очень интересная, операции редко. Открыла также частный кабинет-клинику на паях с еще одним врачом. Бат Хен не подвела — Кашина попросила ее поработать и в своем кабинете, и в частной клинике. Благодаря ей все шло четко — на ней была вся бумажная волокита. Но про Женьку Кашина не забывала и, именно поэтому, в один прекрасный пятничный вечер она написала ей: «Привет!» Незамедлительно пришел ответ — лукавый смайлик и «привет, Аня Кашина!» Сердце Кашиной забилось. Неужели? «Хочешь встретиться? Поговорить?» «Ань, я не думаю, что это хорошая идея. Просто прости меня» «Конечно. Женька, я не должна была так орать…» «Нет, ну ты правильно наорала — эта твоя жизнь.» «Но и я виновата, не отставала, хотя ты и говорила.» «Да, говорила… Но мне все понравилось.» «Женька!» «Да, Аня Кашина. Это я.» «Сумасшедшая. Зачем ты мне это говоришь… Приедешь Жень?» «На кой?» «Не знаю. Поиграй мне?» «Уверена? А Ирма? Ирма будет? Но только, чур, строго играю, пою и уезжаю без этих твоих ужимок» «Нет. Ирмы не будет. Каких ужимок?» «Случайно прижаться, смотреть долго.» «А ты! А ты тогда план не бери» «Да прям, я дома при детях не курю, так что приеду, покурю, затарься мороженым, чтоб не бегать не покупать» Туча ржущих смайлов от Ани. «Ты что, надолго? Мне же на работу. Не приезжай тогда, Женька. Я ничего из этого пообещать тебе не смогу. Сразу предупреждаю.» Женька смотрела на последнее сообщение — Не приезжай, ничего из этого пообещать тебе не могу. Значит будет прижиматься и смотреть, и за мороженым не пойдет. Хотя про мороженое Женька приписала из хулиганства. Осталось только решить для себя, хочется ли ей этого. Да что решать — конечно, она этого хотела, но Кашина пугала ее — это ее не уходи, как хорошо, что ты вернулась — очень обеспокоили Женьку. Но отказаться — это значит пропустить все хорошее, что Анька дала ей. Жене хотелось опять почувствовать себя совершенной, молодой и она возьмет с собой гитару — Анька всегда ценила хорошую музыку и именно ее, Женькино, исполнение. Да, она приедет и неважно, что произойдет между ними, но ночевать она будет у себя дома.