***
Аккредитация — как много в этом слове… Конечно, Симха отстояла своих. Вернее, профсоюз медсестер отстоял своих — запретил рядовым медсестрам отвечать на вопросы проверяльщиков. И слава богу. В это раз будут проверяльщики он-лайн — последствия короны. Они будут сидеть у себя где-нибудь в Германии, а тележку с экраном специально назначенный человек будет катать по отделению — все очень серьезно и продуманно. Симха сходила с ума по-крупному — бедные уборщицы стонали, даже стажеру Симха выдала салфетку, чтобы протер в процедурной аппарат УЗИ. Народу раздали книжечки, красивые, в блестящих ярких гладких обложках, все о профилактике: перед каждым действием, перед каждой манипуляцией с пациентом мойте руки септолом, а потом перчатки, а потом снимите перчатки и опять септол. Ярив, Каташ, второй ординатор, несчастный стажер и медсестры ходили с этими книжечками. «Если пройдем аккредитацию — будем котироваться заграницей тоже, и, дай бог, плюшки от министерства Здравоохранения.» — назидательно говорила Кашина. Ярив, как водится, из себя выходил, и Анна, смеясь, сказала ему: — Остынь, — мысленно добавив, «придурок» — Хочешь принимать в клинике, внизу, когда приедут? Или операции тебе запишем? Ярив думал, метался, хотелось пофорсить знаниями перед комиссией, но и страх был. — В клинику запиши… — Ладно. Ярив, Анна, второй ординатор и стажер расположились в кабинете совещаний. Анна набрала в компьютере имя — Шай Горен. Ярив начал говорить –кольцо соскользнуло- не хочет делать «рукав», все объяснили, Каташ все по полочкам разложил, но ни в какую. Кольцо уже третий раз возвращаем. — Да, комплайенс минимальный у него, — подтвердила Анна. — А ты когда успела с ним поговорить? — Утром. На самом деле, хотела уговорить его, но ни в какую. — Чаю хотите? — спросил ординатор. Ярив состроил рожу — нет, Анна кивнул на кружку с растворимым кофе, стажер молчал. Анна набрала следующее имя — Эльбаз Эйтан — Опять постоперационная грыжа вылезла. Ладно… Они прошлись по всем историям болезни и вышли на обход. Симхи не было, Айелет катила тележку с компьютером, Анна и Ярив с ординатором записывали назначения, Ярив молчал, угрюмо смотрел на Айелет, но ничего не говорил. После обхода Анна прооперировала Эльбаза, вшила сетку, в надежде, что больше не произойдет рецидива. После операции она размылась, переоделась, поехала в частную клинику, а вечером у нее была встреча с Мариком.***
Кашина с Мариком сидели в занюханном пабе Шофтим. Нет, Кашина ни в коем случае не была завсегдатаем, иногда раза 2–3 год, когда хотелось отведать селедки со сметаной и маринованным луком. — Тимковский, что думаешь? Валить или не валить? — Анька, а куда ты собралась? — А никуда. Просто интересно, что же дальше? Я не понимаю. — Я тоже не понимаю, Анька. — Меня на самом деле все устраивает, кроме придурка Ярива. — Я не знаю. Не знаю… — Думаешь Бен Гвир это зло? — Я не успеваю за тобой! — пожаловался Марик. — Вот причем здесь Бен Гвир? — Ни при чем. Но как ты думаешь? — Ведь знаешь, Кашина, я не разделяю твоих левацких взглядов. — Я тоже их не разделяю. Я за нас. -За вас. Марик уставился в телефон: — Счас Эмка придет. — Но, Маричек, почему бомбы валятся на голову? У правых и у левых одинаково. — Не знаю. Знаю только то, что Барак вывел нас из Ливана. А он партия «Труда», и знаю, что хоть я и правых настроений, но… Этот разговор всегда заканчивался Ливаном. У Марика погиб друг. Вместо него. Марик чудом спасся и после армии с большим трудом понизил себе профиль — боялся военных сборов. Марик смотрел на Кашину и думал, что ей невероятно повезло — можно не думать о детях. Но вслух ничего не сказал. — Знаешь, меня опять пригласили на конференцию, но я не поеду. Нет желания. — Все нормально Анька? Ты что, больна? — Нет. Нет терпения. Знаешь, опять перелет, опять сидеть, слушать. Марик, у меня запала нет. Меня даже операции не вдохновляют. Ну опять… Все то же самое. Каждый день. Административные вопросы задолбали, аккредитация — не для меня это… — Кашина, так с этого и начинай. Одна аккредитация может на корню загубить все вдохновение. — Нет, Марик, просто все просто как в « Ты возьми меня с собой, буду я твоей женой, Буду верною тебе, счастие в твоей судьбе! Все зае…» — Кашина пропела шепотом пошлые слова. Марик заржал: — Идиотка. Ну и че, Кашина, мы все так живем. — Но я не хочу… Правда, все заебло. — Да не свисти. Самые тяжёлые годы уже пережили. Ты в 40 лет зав отделением. Никто этим похвастаться не может. Не прибедняйся. А не хочешь, так и вали в Ассуту или Медикал. — И повалю. Мне денег надо, на самом деле… Родители совсем плохи, мама особенно. — Ну и вот. — Тимковский, а ты ел селедку с луком ел? — Нет, это ты у нас свободная женщина. А мне Эмка по башке надает, если от меня будет нести селедкой с луком. Попробуй печень. Очень вкусно. — Я курить. Анька взяла в руки большую стеклянную кружку с кофе и вышла на улицу. Теплый влажный ветер носился в воздухе. Хорошо хоть такой. Несколько дней стояла такая жара, что Кашина с работы сразу заходила в машину, а из машины домой или в фитнесс. Она затянулась, сзади позвали: — Анька, ты что опять начала курить? — Эмка! Отлично выглядишь, как всегда, красотка! Они расцеловались. — Марик где? — Внутри, сидит ждет. — Дай мне сигарету, я тоже постою. Они одновременно затянулись. — Анька, приходи к нам как-нибудь? А? — Конечно зайду. — Не зайду, а да, приду, дорогая Эммочка. Или вот хочешь с нами на Кинерет? — Я уже старенькая для палаток. — Да ладно. — Слушай, ну жара ведь. — А помнишь, как ездили на нашем тарантасе, и мы спали кузове.? — Ну, это ты и Марик. Извры. Фу. Эмка рассмеялась. — А мелких куда? — Как куда? С собой!!! — Ладно, посмотрим. — ответила Кашина. Лежать в палатке и в пыли не хотелось совсем. — А че вообще, Анька? Как сама? — Как обычно. — Она кивнула на дверь: — Зайди, он ждет. Эмма прошла вовнутрь — Марик встал, и они поцеловались — Кашина смотрела на них через чистое окно, а сама думала о Женьке. Аня поняла, что делать. Она с ней переспит, и все. И прекратятся эти обжимания.***
— Приезжай. Она знала точно, что если приедет, то будет ее тискать и целовать на балконе, теряя самоуважение, не справляясь с собой, а муж ее будет сидеть на диване в гостиной или спальне и смотреть телевизор, а она будет тихо дышать ей в ухо и шептать: «Кашина, Кашина…» А когда Кашина вернется домой, ей будет казаться что она наелась жирных слизняков, ее будет тошнить, может быть вырвет от отвращения к самой себе. Она лучше позвонит Ирме, пусть придет… Вайнштейн все время говорит, присмотрись к Ирме — она тащится от тебя. Отстань от этой шлюхи. Она даже мужа не стесняется, а ты тут причём? Как припадочная, ей богу. — Сидишь в своей Канаде и сиди, — горько отвечала ей Кашина - Вайнштейн не смогла приехать как обещала. Женька тем временем, сама того не зная, вила из Кашиной веревки. На работе Аня была уважаемый всеми профессионал, строила всех, а дома - сообщение от Женьки и она намокает только от мысли о Женькиной заднице. Это ж надо так… Кашина мучилась, она скучала по Женьке. Женька звонила ей — сначала Кашина не отвечала, вернее, отвечала кратко: «Занята. Позвоню позже.» А сама тихо радовалась. Она хотела Женьку —пудовые груди и ягодицы, при совсем небольшом росте -их хотелось потрогать, в них хотелось утонуть — о, Господи, что с ней? Кашина представляла, как зарывается лицом и задыхается в этих грудях, как пальцы ее утопают в мягких ягодицах, медленно скользила пальцами в своей намокшей промежности и пялилась на Женькино сообщение. Сегодня контакт «Женька Армия муж пациент» написал одно слово: " Занята?» Кашина, капитулируя перед захватившей ее похотью, растеряла все свое хладнокровие, годами наработанный деловой стиль, умение обдать оппонента холодом — все границы размазались и истончились перед Женькой. «Нет. Я дома. Хочешь приехать?» — Написала Кашина и долго смотрела на это сообщение. Долго смотрела. Стерла его. Просмотрела другие контакты — тихо по всем фронтам — не вызывают, не звонят, Ирма молчит. Пятница, чтоб ей… Написала опять, но кратко: «Нет.» Тут же ответ от Женьки «Хочешь приехать?» Нет уж. Она не дастся. Достаточно с меня унижений. Муж в гостиной, а она обжимается с ней на балконе. Что у меня вообще в голове происходит? — Может, ты ко мне? Женька приехала с косяком. Кашина слишком хорошо помнила, какой Женька было после плана. Сама она не курила, но терпеливо ждала, чувствуя как намокает, пока Женька накурится. Оргазмы, и какие оргазмы, были гарантированы. Женька, накурившись и поймав волну, плотоядно посмотрела на кашинские гладкие коленки, подняла взгляд выше, короткие шорты плотно обтягивали кашинский впалый живот и круглые ягодицы, короткая в обтяжку майка до талии. Женька смотрела, возбуждалась, чувствуя, что готова загнуть Кашину раком и влепиться лицом, рукой, коленом, всей собой сзади, во влагу и тепло. Интересно, разрешит? Раньше разрешала, то есть 20 лет назад. После месяцев нечастых встреч и обжиманий, Женька, наконец, попробует эту сучку, которая за два года армии превратила ее, Женьку, в полное ничтожество. Сама напросилась. Женька хотела ее и на трезвую голову, но хотелось сильных ощущений, не сдерживать себя, хотелось идти вразнос и трахнуть Аньку так, чтобы та запросила о пощаде. «Хана мне», — подумала Кашина, когда Женька грубо прижала ее к стене своим телом. Кашина попыталась расстегнуть Женькин лифчик, чтобы, наконец, почувствовать Женькины теплые груди щеками, руками, плечами, но та почему-то не давалась — Жень, ты не хочешь? Женька поглядела на нее, ничего не сказала, задрала вверх Анину майку и прихватив Анины груди с обеих сторон и прижав их к друг другу, начала ртом терзать соски то грубо прикусывая, то сминая их. Кашина громко застонала, заелозила ногами, расставила ноги в стороны, начала тереться о Женькины бедра. Потом остановилась- это было грубо, пошло, вульгарно — Кашина не любила, когда ее брали нахрапом — как животное, но здесь она оказалась бессильна — против своей воли, ведомая своей и Женькиной похотью, она опять начала тереться и остановилась, чтобы через секунду задвигаться вновь. — Женя, Жень, подожди… — слабым голосом попыталась сказать Аня — Женька отпустила ее грудь. — Анька, ты передумала? — Нет, это просто неожиданно… — Раньше тебе это нравилось!.. — Да, но… Женька внимательно изучала ее лицо и ждала продолжения — Кашина молча вернула Женькины руки обратно. Женька, увидев такое, мысленно поаплодировала себе: — Пойдем, Кашина, я тебе счас покажу кое-что, ты обалдеешь, Кашина, — шептала Женька на ухо Кашиной, и та подчинялась, глядя на Женьку блестящими глазами и не помня себя от счастья. Кашина попыталась обнять Женьку, влепить ей поцелуй, она готова была на все — целовать, гладить, все что Женьке захочется, но Женька, одной рукой держа ее за талию, а другой за грудь, влекла ее в спальню, затем опять в гостиную. — Женя, ты что ищешь? Я тебе покажу, я же здесь живу, — счастливо засмеялась Кашина. Женька подозрительно взглянула на нее: — Кашина, ты что, под кайфом? Кашина забыла про держать лицо, про Женька сука и шлюха. — Нет, Женька, я не могу. Боюсь. Неужели не помнишь? Это я потом поняла… — Кашина быстро замолкла — Помню. Еще бы не помнить! Женька отлично помнила тот липкий страх и как нестерпимо захотелось на толчок, когда она думала, что Кашина вот-вот склеит ласты. Тряхнув головой, прогоняя морок прошлого, Женька повлекла послушную Кашину в гостиную. Уложила ту животом на диван, колени на пол, сняла с нее трусы и жестко вошла пальцами. Кашина задрожала всем телом и застонала: — Женька, скотина, ты же накурилась… Женька усмехнулась: -Ну, ну… Давай, покажи, как тебе это нравилось… И раздвинула пальцы внутри, натягивая и заставляя Кашину корчиться от удовольствия и боли — если до этого Кашина сомневалась, то сейчас послала все на хер — извиваясь на Женькиных пальцах, она кончила. — Женя, Женя, — тихо говорила Кашина. Женька стояла позади Кашиной, изумляясь — не ожидала такой развязки! Хотела сделать ей больно, а та получила оргазм — Кашинский оргазм отдался внизу живота теплом и влагой. — Женечка, девочка моя, — Кашина медленно развернулась к ней, встала с колен. — Девочка моя, Женечка. Не бросай меня больше, — чуть не плача, проговорила Кашина, — не бросай. — Кашина, ты что? Я замужем. Муж твой пациент. Ты чего, Кашина? Я хотела немного пошутить, поиграть, Кашина — это все неправда. Ты чего? — Бормотала Женька, отнимая Кашинские руки от своей груди и бедер. Кашина же, не слушая, говорила, обнимая Женьку: -Женька, Женька. Я так по тебе скучала, я чуть не умерла без тебя. — Она гладила нежную кожу на шее, на плечах. Задрала Женькину кофточку и, дорвавшись, погрузила лицо между полных грудей: — Женька, Господи, Женька, Женечка, не уходи больше никуда. — Кашина, кто из нас накурился, а, Кашина? Ты что мелешь? — Обеспокоенно говорила Женька. — Не надо, Кашина, не надо. Прости, меня понесло, остановись, слышишь! Ты что, может под кайфом, что ты несешь? — Уж точно не я! — Кашина проговорила ей в грудь, просунула руки подмышками за спину, после короткой возни открыла застежку, подняла лифчик вверх — абсолютно круглые белые прохладные груди оказались в ее руках — Кашина смотрела на Женьку, на белые полушария, проступающие сквозь ее пальцы — ладони не хватало объять такое богатство. — Женечка, миленькая моя, — совсем по-бабьи приговаривала Кашина, теряя рассудок. — Женечка. Оня мягко уложила Женьку на диван. И так хорошо было прижиматься к ней, чувствуя ее, тяжело дышащую под ней, и так правильно. Женька болтала какую-то ерунду — муж, поиграть, прости. Да Кашина ей все простила давно и простит, лишь бы рядом была. Женька давно уже не испытывала ничего подобного. Давно никто так не сходил с ума от ее тела, не ласкал его, бормоча ласковые слова. Кашина же, как в состоянии аффекта, не прекращала… Сначала играла с Женькиной грудью, совсем как ребенок, потом спустилась ниже и разложив по обе стороны своей головы полные Женькины бедра, уперлась лбом в выбритый Женькин лобок и жадно вдохнула запах истекающей вульвы. Женька не верила происходящему, она лишь хотела проучить Кашину, но как получилось, что она стонет под ее лицом и желает ее со всей силой? Кашина не переставая причитать: — Женечка, Женечка, Целовала бедра, гладила руками круглые пухлые розовые колени, прижималась щеками к ляжкам, потом наверх, к Женькиным губам, целовала ее взасос и Женька со страстью отвечала ей… После Женька, стоя под душем, пыталась понять как в том старом фильме, что за муха ее укусила или она как с цепи сорвалась, почему она позволила Кашиной… Почему она кончила ей в рот после пары касаний? Женька и сама не могла ответить на этот вопрос, наверное, все план виноват. Уж сколько раз она зарекалась курить, но иногда, изредка забивала и вот результат — Кашина помешалась, сама Женька не ожидала, что отдастся Кашиной с таким энтузиазмом. Женьке представлялось все просто — они вместе потрахаются, посмеются и разойдутся как в море корабли, но Кашина удивила ее. Сумасшедшая! О какой любви она вела речь? Они не виделись 20 лет, Кашина уважаемый врач, ее имя идет впереди нее, именно поэтому она и записала Таля к ней. Женька, когда увидела, как Кашина на нее смотрит, решила поиграть, но и что греха таить — попробовать — она очень-очень давно не была с девушкой. Но Кашина, видно, подумала что-то другое. Женька вышла из душа в одном полотенце, Кашина сидела в гостиной на диване и посмотрела на нее глазами побитой собаки: — Ты уходишь, Женик? Женька кивнула: — Да, Аня. Извини меня, я не думала, что ты… Что так получится… — Я все понимаю, Женечка, все понимаю. — Но Анька ничего не понимала. Женька натянула трусы, скинула полотенце, поискала глазами лифчик, наклонилась, чтобы взять его. Анька быстро подошла к Жене, в беспамятстве ухватилась за ее ягодицы — Женька замерла. — Женечка, девочка моя, — опять зашептала Анька ей в ухо, целуя в шею, — Женечка, Женечка. Аня смотрела на свои пальцы погрузившиеся в пышные, подрагивающие ягодицы, сердце захолонуло, ей хотелось Женьку с собой рядом, навсегда: — Женечка! Она прихватила ее за грудь, прижимаясь лицом к удивительно гладкой коже спины. У Женьки вообще была гладкая, нежная, тонкая кожа. — Останься еще, ненадолго, Женик. — Тихо просила Анька, — останься. Женя повернулась к ней лицом, Кашина немедленно обняла ее: — Ань, я не могу. — Почему Женя? Я так рада, что ты здесь! — она чмокнула ее в грудь, прижимая к себе за ягодицы. Она целовала ее в грудь еще и еще раз, наслаждаясь атласной бело-розовой кожей, еще немного влажной после душа. — Женечка, девочка, моя хорошая, — завсхлипывала Кашина, — что скажешь, то и сделаю, только не уходи. — Кашина, да что с тобой? Ты что? С ума сошла? Чего ревешь-то? У тебя своя жизнь, у меня своя. Ты что? То, что 20 лет назад было… — Женя, — Кашина устремила свой взгляд в женькины глаза, — тогда зачем ты мне писала? А на твоем балконе? Эти вечера? А, Женя? Поиздеваться хотела? Так тебе это удалось! Я только не понимаю зачем? Ты же добрая или… Или я ошибаюсь? — Ну, конечно. За 20 лет ничего не меняется. Видишь только себя, а остальные должны слушать и аплодировать. Иди ты, Кашина, в жопу… Женька вынула свою роскошную грудь из кашинских ладоней, надела лифчик, кофточку и с трудом натянула и застегнула джинсы, обтянувшие небольшой живот и трясущиеся ягодицы — Кашина смотрела, не отрываясь. Женя проследила за ее взглядом. — Больше не звони мне, поняла? — сказала Женька. — Может быть… Может быть, ты останешься… — Кашина опять непонимающе смотрела на Женьку и жалобным голосом сказала. — Жень, что случилось-то? Что? Что не так? Женька приблизилась: — Отстань от меня, слышишь? Не звони, не приближайся ко мне! — Женя, но… — Доктор Кашин, я записала к вам моего мужа только потому, что вы лучшая в своем деле. Никаких личных мотивов. Сейчас понятнее стало? — твердо сказала Женька на иврите. — Если это было непонятно, я включу видеозапись. Кашина вдруг осознала, что только что произошло. Когда дело касалось работы и профессиональной репутации — доктор Кашин соображала быстро! Информация, почерпнутая от нервных пациентов, наконец-то пригодилась и немедленно потребовала выхода: — А ну, пошла вон отсюда, жирная свинья! Закрой свой поганый рот! Угрожает она мне! Я в полицию позвоню. Сначала ты меня по телефону преследовала, а теперь и приперлась сюда, говна кусок! — Кашина тоже перешла на иврит, быстро метнулась к двери, открыла ее, базаря, как хабалка со стажем, на весь подъезд. — Поглядите-ка, люди добрые. Один раз дала номер телефона, как жене пациента — уже 100 раз пожалела. Сосед, смирный обычно дяденька, полковник десанта в запасе, тут же открыл дверь и официально спросил: — Доктор Кашин, вам нужна помощь? — Уже нет, Одед, — сердечно поблагодарила Анька. Эта дрянь… Рухи тнаййек йа хара… уже уходит. Прикинь, Одед, она мне сто сообщений прислала, — гневно говорила Кашина, тыкая под нос Одеду телефон. — В следующий раз в полиции будем разговаривать, йа маньяк арс! — Так давай, вызывай, — деловито посоветовал Одед. Женька, не дожидаясь лифта, припустила вниз по лестнице. В ушах металось высказанное Кашиной: — Жирная свинья. Трагедия. Лишний вес стал ее личной бедой — она не могла управлять собой, впав в зависимость от еды. Не могла прекратить. Комплексовала страшно, да и Алон хоть и не высказывался прямо, но Женька видела его реакцию. А Анька ее все равно удивила! С каким же удовольствием она влеплялась в ее тело! Женька вышла из подъезда — надвигался пятничный вечер, а с ним и шаббат. Женька села в машину, включила кондиционер и попыталась утихомирить сердце, бьющееся где-то в висках. Она не ожидала такого от интеллигентной Кашиной. Зато как же сладко было смотреть, как Кашина лепетала и унижалась: «Женечка, люблю.» Наверное, она перегнула палку, раз вылезла из Кашиной эта хабалка. Но как же она ласкала руками колени, ей были не противны ни пухлые ягодицы, ни изрядно раздобревший бюст, ни складки, образовавшиеся на спине. Она дала почувствовать Женьке, что ее тело совершенно!!! И Женька на секунду уверовала, что она совершенна. А Таль, когда увидел ее в купальнике, который она так тщательно выбирала и примеряла в Jack Kuba, и заплатила за него туеву хучу денег, сказал: «Ну, ты прям как борец». Женька склонила голову над рулем, отерла выступившие слезы. Господи, как бездарно проходит жизнь. В офисе она просиживает штаны. Счетовод это называется. Дети из садика и школы на кружки, болезни, бассейн — вот из чего состоит ее жизнь. Таль после операции не подходит к ней. Даже гитару-то брала в руки последний раз лет пять назад. А как Анька обожала, когда Женька играла ей. Она и забыла об этом. Женька вспомнила, как ждала Кашину в кампусе на траве с гитарой в руках, собирая вокруг себя студентов. Кашина выходила из аудитории, подсаживалась к Женьке, они целовались при всех, и Анька с гордостью говорила — это моя девушка. Потом они шли к Аньке в ее комнатку, быстро занимались любовью, Анька шла на работу, а Женька ждала ее, валяясь с гитарой на диване в крошечной гостиной. А потом вся ночь была их. Иногда они шли в ТРЦ Рамат-Авив и на Анькины деньги заказывали кусочек торта на двоих в «Капульски» — это было очень роскошно. Как будто приближались к шикарной жизни. Женька солдатскую зарплату тратила на план и на манчес после… План стоил тогда 50 шекелей пакетик. А после кое-что случилось, Женька никогда не говорила Аньке… Она ж, наверное, до сих пор не знает. Тогда это казалось трагедией, хотя и быльем поросло. Блин. Не надо. Пусть думает, что хочет. Кто вообще помнит, что было. Анька все говорила, Женька, иди куда-нибудь добивайся, ты так красиво поешь и играешь, в тебе столько души. Женька и вправду тогда пробовалась в разных группах и даже участвовала в Кохав Нолад, но потом, когда лет стало уже 30, подвернулся Таль, они стали жить вместе. Женька окончила курсы счетоводов, забеременела, быстро поженились и, как говорилось в одном известном фильме, " затянуло мещанское болото» А Аня молодец, осталась верна себе, не поддалась потоку. И ей похуй, что она лесбиянка. После скандала Анька уселась перед компьютером, яростно печатая, начала писать статью про внедрение новой оперативной методики, которая, как ей казалось… Через минуту она прекратила печатать, пошла в спальню и со слезами бросилась на кровать, поплакав минут 20 подумала про вабен, пошла на кухню, начала шарить по всем ящикам, нашла. Взяла две таблетки, запила для верности вином и включила телевизор - показывали странную муть. Кашина чувствовала, как постепенно отлетает; в дверь постучали… У Кашиной не было сил встать. Ирма вошла в гостиную — Аня расплылась в улыбке. Она сказала по-русски, уже совсем не контролируя себя: -Женьки нет, Ирма, я иду спать, завтра надо дописать… Ирма наклонилась над ней, потрясла легонько за плечо. Ирма не знала русского языка, не поняла, что Анна сказала, просто удивилась — она ведь сама же ее пригласила. Ладно не жалко, она останется. Не каждый день зав отделением спит с рядовым гинекологом. Анна нравилась Ирме- вечно снимающая сиротские очечки, чтоб рассмотреть что-то маленькое, светлые густые волосы до плеч по-детски собраны в короткий хвостик, один раз Ирма видела ее в узкой юбке, на каблуках, в строгой блузке — перед лекцией на конференции, а после Ирма, сходя с ума, с трудом сдирала с нее эту узкую юбку и, увидев Кашину в блузке, трусах и стройные ноги в туфлях на каблуках, вообще потеряла дар речи. Сейчас Ирма с удовольствием вспоминала об этом — исступленные стоны, Анна прижималась к Ирме, беззастенчиво терлась об ее живот и бедра. Ирма коснулась губами лба спящей, прошла на кухню, увидела на столешнице блистер с начатым вабеном, пустой бокал — странно. Ирма напилась воды, вернулась в спальню, разделась и, вытянувшись, улеглась рядом с Анной — пусть, пусть злится утром, Ирма никуда не пойдет. Ирма проснулась утром от нежного поглаживания между ног и поцелуя в шею — Анна оторвалась на секунду: — Тебе кто разрешил остаться до утра? Аня вошла в нее пальцами подпихивая их еще и коленом. Ирма простонала: — Что надо-то? Мне уйти? -Еще нет. Ирма протянула к Анне руки, сжала бедра, потом начала гладить ту между ног, потом села в кровати, Анна попыталась продолжить свои ласки, но Ирма не дала, перевернула Анну на колени, нажала на ее спину, заставляя прогнуться и устанавливая ее задом вверх, встала позади ее, прижалась грудью в к ее спине, потрогала тяжело свисающие груди, талию, сжала ягодицы — Кашина выдохнула со стоном: — Еще. Ирма погладила ягодицы, стиснула их, и с замиранием сердца, каждую секунду готовая отступить, шлепнула ее раз и еще раз, и еще — Кашина стонала и, наконец, взмолилась, вернее потребовала: — Ирма, ну войди уже! Ирма послушно вошла двумя пальцами: — Ну же, — нетерпеливо дернулась Кашина. — Давай! — Что давай, ты же вообще хотела, чтобы я ушла, — А я передумала. Ирма сделала немного движений и Кашина довольно простонала, но Ирма отняла пальцы. Начала опять гладить ягодицы, подлезать рукой снизу и гладить выбритый лобок, легкая колючесть которого сводила Ирму с ума. Кашина, прогнувшись, подставляла под Ирмины пальцы свою промежность, решив, что просить словами не будет. Ирма, задохнувшись от прилива жара к низу живота, кончила сама, помогая себе рукой. Через секунду она улеглась рядом с раскрасневшейся, но еще не кончившей Анной. — Ирма, беhамa, ты специально? Кашина села на корточки над Ирминым бедром и в три движения довела себя до разрядки и тут же расположилась удобно -голова между Ирминых грудей, ноги переплетены. — Когда к Женьке с Талем пойдем? — спросила Ирма. — Мне так нравится чувствовать себя твоей девушкой, Анночка. — Больше не пойдем, — сказала Кашина и скатилась с Ирмы. — Почему? — Скажи, они тебя не бесят? — Нет. Очень-очень приятные люди. — А Таль, он такой шовинист, думает, что если между ног что-то болтается, то он главный! — Анна, это ты сама придумала или Женя тебе сказала? Нормальный мужик, с детьми возится, на работу ходит, затраханный со всех сторон. — А. — Сказала Анна. — А вы на балконе подолгу торчите, про что разговариваете? «О, блять», — подумала Кашина. Они практически и не разговаривали, только глубокомысленно смотрели вниз и прижимались к друг другу, пока тлела сигарета. А потом это дерьмо закончилось как закончилось. Утром, увидев Ирму, Анна об этом даже не вспомнила. Вернее помнила, но про показательные выступления, устроенные ею в подъезде, вспомнила только сейчас. Это означало, что Женька больше не придет. Не придет