*
Зейнал в замешательстве. Он сидит в машине жениха-альфы, смотрит на своих братьев, по-идиотски счастливого Ниджата и радостного Салмана, а в его сердце лёгкое волнение. С самого начала он не мог понять, что его смущает во всей этой ситуации, словно он не может вспомнить что-то, что смутно осело в его памяти. Но когда несколькими часами ранее машина подъехала к дому жениха-омеги, он вспомнил: ровно год назад омегу из этого дома предлагали ему в супруги, желая породниться. Его родители всерьёз думали о помолвке. Но альфа отказался. Зейнал отказался от помолвки и от предлагаемого омеги. Он плохо помнит это событие, но знает, из-за чего воспротивился женитьбе. Тогда он только-только заключил выгодный контракт с российскими промышленниками, и его компания должна была начать разработки в месторождениях нефти и газа, а альфа желал лично присутствовать на начальном этапе работы. Он любит своё дело, поэтому и устремился на неизведанные сибирские просторы, а после его затянуло, и довольно долгое время альфа жил в Томске, а вся Сибирь и весь Дальний Восток были изучены им вдоль и поперёк. Сейчас, смотря на улыбающегося друга, он думает о превратностях судьбы — супруг Ниджата должен был стать его супругом! Что это, если не судьба? Значит, так уготовано Всевышним! Значит, он должен был отказаться, чтобы его брат нашёл и принял! — Зейнал? О чём задумался, мой дорогой брат? — Салман смотрит внимательно, ибо от его взора не укрылся задумчивый вид альфы. — О судьбе, мой друг. И о том, что всё, что ни делается, то к лучшему, — улыбается Зейнал в ответ, но улыбка всё равно выходит какой-то горькой.***
Дорогие машины, одна за другой, медленно подъезжают к месту проведения свадьбы, и из них выходят шикарно одетые гости, а огромный автобус Irizar i8 крупнейшей испанской компании привёз гостей с Эр д’Анфы, соседей Алима Гулама. Свадебный кортеж въезжает торжественной колонной, и первым выходит жених-альфа, сразу попадая под прицелы фотоаппаратов многочисленных репортёров и журналистов, и быстро исчезает в дверях отеля. Омегу заводят, оцепив охраной весь проход к зданию, также укрытого платком, уводя в специальную комнату для жениха. Все посторонние удалены с территории, а в отеле нет постояльцев, поскольку все номера были сняты для гостей праздника. Ниджат, уже переодетый в традиционный кафтан, просто неотразим. Столь высокая, статная фигура альфы кажется ещё шире в плечах и у́же в талии из-за молочного цвета длинной рубашки со стоячим воротником, богато вышитым золотыми нитями и расшитым драгоценными камнями нагрудником. Широкий пояс с нашитыми золотыми пластинами стягивает талию альфы. Поверх рубашки накинут просторный кафтан того же цвета, что нижнее одеяние, края и полы которого расшиты богатым золотым узором. Просторные шёлковые шаровары подчёркивают стройность длинных ног. Мягкие сандалии, украшенные драгоценными камнями, ступают неслышно по дорогому паркету зала. За ним идут его названные братья, тоже в традиционных кафтанах, но ярких расцветок. На шейхе Салмане мягкий хлопок глубокого синего цвета с терракотовыми нитями узора. Зейнал предпочёл чёрный шёлк, расшитый золотом. — Чего это младшие так носятся друг за другом? Внимание Зейнала привлекает Анхар, быстро и коротко обсуждающий что-то с обслуживающим персоналом, и не отстающий от него младший шейх Саиди. Салман кидает взволнованный взгляд на прекрасного омегу, что тоже замечает их, и машет им рукой воодушевлённо. Анхар стремительно подлетает к старшему брату, обхватывая руку и, поцеловав, прикладывает ко лбу, а после обнимает, обхватывая за плечи. — Мои поздравления, мой дорогой брат! Да благословит Всевышний тебя и твоего супруга и наделит счастьем ваш дом! — Аминь! Благодарю, Анхари! И ты будь счастлив, мой братик! — обнимает его альфа, слегка пометив его сандаловым ароматом, и Анхар улыбается ещё счастливее, с радостью принимая запах брата, и кидается к Зейналу. — Зейнал-саби, добро пожаловать! Я так скучал, мой дорогой брат! Благодарю Всевышнего за встречу с тобой! — Здравствуй, Анхари! Благодари брата, что собрал нас всех вместе и по такому радостному событию, — улыбается альфа. — Надеюсь, ты обнимаешь только своих братьев и не кидаешься на других альф, маленький омега? — чуть строго спрашивает Зейнал. — Обижаешь, саби. Я омега из уважаемой и достопочтенной семьи, не пристало обнимать чужих альф, — дует губы омега, но совсем не обижается, смотря радостным взглядом. — Вот и помни об этом, Анхар, — столь же серьёзно продолжает альфа. — Что делает Сабир рядом с тобой? Хвостиком ходит? — Я выполняю своё обещание, Зейнал-саби! — тут же улыбается младший, но, увидев вопросительный взгляд альфы, напоминает: — Ищу для тебя самого красивого омегу! — Что-о? Почему я об этом не знаю ничего? — восторженно оживляется Анхар. — О, Зейнал, это замечательно! Ты самый старший из братьев, ты должен был быть женат раньше всех! «Ещё год назад», — ухмыляется альфа про себя, смотря на двух младших, и в душе поднимается лёгкая зависть их молодости и беспечности, понимая, что даже в свои девятнадцать лет он не был столь свободен в эмоциях и желаниях. — Так, — поднимает ладони Анхар, привлекая внимание альф. — Объявляю начало операции «Омега для Зейнала Ирфана»! — Операция «Самый красивый омега для Зейнала Ирфана»! — поправляет Сабир. — Да! Самый! Сверяем время, — и оба смотрят на свои дорогущие золотые часы. — Начало операции 20:00. Связь поддерживаем через это, — и юноша достаёт из-за пояса вторую маленькую рацию, настраивая отдельную частоту для них двоих, и передаёт её альфе. — Приём? Как слышно меня? — Отлично. На связи? Приём? — как заправский охранник отвечает младший шейх, и оба смеются, слегка прижимаясь друг к другу. Обоим их шалость кажется такой невинной и весёлой. — Ладно, — соглашается с ними Зейнал, — даю добро на проведение операции «Омега». Жду с отчётом не позднее 23:00. — Приступаем, господин Ирфан! — салютует Сабир с серьёзным лицом, но с пляшущими чертями в чёрных глазах. Зейнал занимает место рядом с Ниджатом и Салманом у подножия большого и широкого трона для молодожёнов, стоящего на возвышенности, так, чтобы все гости могли видеть молодожёнов. Гости почти заполнили зал, когда охрана сообщает о прибытии кортежа султанши Лаллы Сальмы, и Салман с Сабиром устремляются ко входу, чтобы поприветствовать своего монаршего родителя. А рядом с ними тут же оказываются Алим и некоторые старшие рода. — Мои поздравления, достопочтенный Алим! — султанша почтительно склоняется перед Гуламом старшим, проявляя уважение к возрасту альфы. — Да благословит Всевышний столь знаменательный и радостный день! Да одарит он своей милостью молодых, что стали сегодня семьёй. Султан Саиди шлёт свои поздравления, почтеннейший. — Добро пожаловать, султанша Лалла! Долгих лет Вам и супругу Вашему! Да осветится этот праздник Вашим прекрасным ликом! Добро пожаловать! Все гости, а их чуть более пятисот человек, рассажены по местам. Анхар строго следит за всем, что происходит в зале, контролирует всё вокруг. Иностранных гостей — деловых партнёров Ниджата и его близких друзей — рассадили на европейский манер: и альфы, и омеги вместе, в то время как местные, согласно традициям, — альфы отдельно от омег, и все довольны. Только молодые юноши и девушки — и альфы, и омеги — остаются стоять в центре на площадке, где будет проходить церемония внесения жениха-омеги в зал. Их карманы и ладони полны золотых монет и сладостей, что они будут бросать под ноги жениху, и все в нетерпении возбуждённо переговариваются друг с другом. Музыка, что до этого играла тихие мелодии флейты и скрипки и едва слышно отбивали барабаны, становится чуть громче из-за нарастания гула в зале. — Где Аше? Где одалиски? — Анхар обращается к помощникам по рации. — «Все на месте! Все готовы!» — получает он ответ. — Анвар? Вы готовы? — Анхар обращается по рации к исполнителю на сцене, смотря на него через весь зал. — «Музыканты готовы, господин. Можем начинать». — мелодичный голос певца звучит по приёмнику в ответ. — С соизволения Всевышнего и милостью Его начнём церемонию. Пусть беты поднимают паланкин. Анвар, Ваш выход! Быстрая ритмичная музыка зажигает весь зал, а оглушительные улюлюканья и свист одалисок, хлынувших в зал яркой и искрящейся волной, заставляют гостей восторженно заулыбаться и хлопать в ладони в такт барабанам. Затем, буквально вплывает прекрасный Аше — лучший танцовщик восточных танцев, пленяя всех своим зажигательным танцем. Он несомненно красив — смуглая, гладкая кожа, лазурные глаза, что горят бирюзой среди густо накрашенных ресниц. Его бёдра колышутся в соблазнительных ритмах арабики, изящные руки, словно крылья птицы, распахнуты в танце. Его бедлех из тонкого шифона цвета морской волны струится по его округлым бёдрам. Короткий топ, чуть ниже груди, расшит жемчугами. Браслеты на запястьях звенят в такт мелодии. Роскошные чёрные волосы густой волной струятся по спине, доходя до его середины. Танцовщик волнует всех и каждого, кто сидит в зале, своей яркой улыбкой и зажигательным танцем. Анхар слышит писк в приёмнике: — «Приём. Анхар? Ты меня слышишь?», — и чуть позднее омега понимает, что это Сабир. — Да, Сабир. — «Кажется, я нашёл самого красивого омегу в зале. Приём». — Что-о? Кто это, Сабир? — «Посмотри на этого танцора. Аше, кажется? Чем не самый красивый омега? Приём». Анхар фыркает разочарованно, хоть сам и пританцовывает, притоптывая носком ноги под длинным подолом кафтана, и чуть ли не покачивает бёдрами. — Нет, Сабир, такой омега не годится! Приём. — «А какой годится, Анхари? Приём», — Анхар готов поклясться, что видит ухмылку шейха даже через рацию. — Омега должен быть из хорошей семьи, умным, образованным, добрым, тихим. Быть хранителем домашнего очага… — «То есть не таким, как ты?», — и хриплое шипение в приёмнике, говорит о том, что шейх смеётся. Анхар быстро осматривает зал, метая синие молнии из глаз, в поисках одного противного шейха, и находит его среди толпы таких же богатеньких наследников, что и он сам. Сабир машет ему рацией в высоко поднятой над головой руке и улыбается широкой, хитрой улыбкой. — Ах ты ж мелкий засранец, Сабир Саиди, — шипит в рацию омега. — Я не посмотрю, что ты там наследный принц — волосы повырываю! Приём! — и отворачивается от радостно пританцовывающего младшего шейха. Через несколько секунд помехи в рации всё же привлекают внимание омеги, и тонкие пальцы с раздражением подносят его к лицу. — Что? — «Как хорошо, что омега для Зейнала должен обладать такими благодетелями и не быть похожим на тебя, Анхари!» — Что-о? Это почему? — ещё в большем раздражении шипит омега. — «Потому что самый красивый омега в зале — это ты, Анхари! Приём». Сердце омеги ёкает, и волнение разносится по крови, заставляя вскинуть синие глаза на альфу, что теперь не пританцовывает, не смеётся, а смотрит, опаляя чёрным взглядом с робкой улыбкой на губах. Анхар ничего не отвечает, переключив рацию на рабочую волну.*
Большой и сильный альфа весь дрожит в нетерпении, и сердце его бьётся похлеще барабанов на сцене. Он нервно теребит кисть пояса. Взгляд усилием воли прикован к носку собственных сандалий, чтобы не позориться перед многочисленными гостьями, безотрывно смотря на пышно украшенный вход в зал, откуда должен появиться его прекрасный супруг. Он не видел свою нежную розу чуть больше двух часов, а уже тоскует невыносимо. Перед глазами его взгляд — печальный и покорный. О, поцеловать бы эти глаза, почувствовать дыхание этих губ, зарыться бы в это золото волос! — Что, Ниджат? Ты ли это? — тихо смеётся Зейнал, чувствуя волнение альфы. — Будь терпелив, мой друг. Твой супруг от тебя никуда не уйдёт. — Зейнал! Брат мой! Я горю, я умираю… Его аромат, его глаза! Ты не видел его глаза, Зейнал! Словно все блики солнца на небе, словно осколки золота в пламени огня! Нет прекраснее моего супруга в этом мире! — И даже так?! — наигранно изумляется Зейнал, пряча тихий смех за покашливанием. — И знаешь, каково моё жгучее желание, когда окажусь рядом с ним? — альфа выдыхает последние слова, прикрыв глаза, вцепившись пальцами в предплечье друга. — О, ну понятное дело — ты альфа, он омега… — Не то, мой друг, не то! — мотает головой альфа. — Больше всего на свете хочу увидеть его улыбку! Чтобы он улыбнулся мне нежно, робко, мягко, чтобы манил меня своей улыбкой! Я всё сделаю ради этого! Все богатства мира брошу к его ногам, весь мир ему подарю, всего себя отдам без остатка! — Ниджат? Неужели ты так сильно упал в него? Только один раз увидел, и вот так? Воистину, нет ничего вернее воли Всевышнего, нет ничего сильнее Его милости! Я счастлив за тебя, мой друг! Ритм мелодии меняется в тягучем плавном такте барабанов, зурны и скрипучем звучании ребаба. Певец выходит на площадку под громкие возгласы молодёжи, провозглашая «Saifi Salamat!» — встречу жениха, и все прожекторы в зале, как и горящие взгляды, устремляются к пышно украшенному входу, где уже ожидают извивающиеся в плавном ритме танцовщицы.*
Свет ослепляет мгновенно, едва его вносят в зал, — казалось, все огни мира направлены на него. Ясир жмурится от прожекторов, от взглядов, от сияния собственного свадебного наряда. Папа вновь постарался, чтобы всё было дорого-богато. Его кафтан, тёплого золотистого оттенка, весь расшит золотым бисером и золотистыми жемчужинками — этот невероятный наряд, произведение швейного искусства, созданный вручную лучшими мастерами. В его волосах — золотая диадема, запястья усеяны браслетами чуть ли не до локтя, в ушах переливаются золотые нити. Он весь сам как золото — сияет невыносимо, но, увы, не счастьем, а лишь яркой золотой обёрткой. Сильные, мускулистые беты в традиционных джеллабах несут его в открытом, богато украшенном паланкине, и сам омега держится за небольшие поручни крепко, скромно поджав колени. Глаза его опущены, но спина прямая, и носик чуть вздёрнут вверх — так папа учил. Он слышит плавную музыку, нежный голос певца, приветствующего его, аплодисменты под ритмы барабанов. Вокруг него кружится красивый черноволосый танцовщик, но Ясир не удивляется, узнав в нём лучшего танцовщика халиджи Аше. Становится душно — ароматы альф и омег сливаются в невероятный коктейль, но сильнее всех он чувствует почему-то именно два аромата — сандала и шафрана, и это означало лишь то, что альфы не могут или не хотят контролировать себя. Нежный запах франжипани раздаётся совсем рядом. Ясмин идёт наравне с паланкином, смотря на брата снизу вверх. Одна рука закинута на край носилок, и Ясир тут же обхватывает её. Какой же он красивый в нежно-розовом кафтане, расшитом яркими стразами-цветами. Его длинные белые волосы подхвачены на макушке жемчужной диадемой, а улыбка сияет на дивном лице. — Будь счастлив, мой невероятный, мой прекрасный брат! — шепчет Ясмин. Улыбнуться в ответ всё равно не получается, ибо сердце разрывается от отчаяния: не нужна ему ни эта богатая свадьба, ни знатные гости, ни знаменитый танцовщик, бабочкой порхающий вокруг него, ни роскошный запах сандала — ему не нужен этот альфа! Он всё бы отдал, чтобы хоть на миг вдохнуть морской бриз, увидеть переливы волн… в глазах другого. Паланкин ставят на специальный помост, откуда омега спускается по ступеням, поддерживаемый руками омег дома. Гулам — это и есть церемония передачи супруга своему мужу. Молодой омега, тоже невероятно красивый, протягивает руку, помогая подняться юноше, крепко обхватывая за ладонь. Он улыбается широкой, квадратной улыбкой. — Меня зовут Анхар. Добро пожаловать в семью! И Ясир сам не понимает, почему его собственные губы расплываются в робкой улыбке. — Благодарю! Другие омеги громко охают, восхваляя его красоту, поздравляя с бракосочетанием, посылая все благословения мира на его голову, семью, на весь его род, но Ясир крепко держит руку Анхара, словно упадёт, лишь отпустит его. И красивый юноша улыбается ещё ярче, прижимая к себе нового члена семьи, а Ясир чувствует аромат сандала — омега мечен запахом! Запахом его мужа! Значит, он самый близкий человек для него. Этот аромат уже душит его, пульсирует вокруг него, обволакивает — альфа совсем близко, и Ясир как сквозь туман видит протянутую к нему руку. Но в этот самый момент Ясир смотрит через плечо мужа, видя другого альфу. Зейнал испускает аромат шафрана. Стоит с бледным, взволнованным лицом и ходящими желваками под скулами, смотрит обжигающим огнём чёрных хищных глаз. Его сердце бьётся так, что готово пробить рёбра. Омега перед ним до невозможного прекрасен — нигде, ни в одном уголке мира он не встречал подобной красоты. Сумасшествие накрывает его, стоит только вдохнуть аромат омеги: голова идёт кругом, и Зейнал неконтролируемо делает шаг навстречу к омеге одновременно с Ниджатом. — Зейнал? Брат, что с тобой?! Зейнал? — Салман, пытаясь растормошить старшего, но тот замер и не реагирует на голос друга. Зейнал глаз не спускает с омеги, смотрит и дышит им. — Нельзя… Не смотри так на чужого супруга! Возьми себя в руки! — Салман встаёт перед ним, закрывая ото всех. Лишь тогда Зейнал смаргивает пелену с глаз и вскидывает взволнованный взгляд на друга. — Салман. Я… Я видел омегу! — Да, Зейнал. И этот омега — супруг нашего брата! Ты помнишь это? Несколько секунд альфа смотрит, и в глазах его искреннее непонимание, но всё же Зейнал выдыхает судорожно, чуть склонив голову, словно пытается стряхнуть наваждение: — Да помню. Но я… Я не могу вздохнуть. — Пойдём на террасу, легче станет Салман даёт сигнал телохранителю, что тут же готовит выход, сообщив по рации охране. Ночное небо сияет миллионами звёзд, а луна плывёт прохладным серебром. Сизые лучи прожекторов движутся по небу в такт дивной музыки, доносящейся из зала. Зейнал молчит, а Салман не спрашивает. Да и к чему расспросы, раз сам всё видел: как вздрогнул его друг, едва увидел сияющего омегу; как вдохнул жадно аромат белой розы; как неосознанно сделал шаг к нему вслед за Ниджатом, словно это ему должны были вручить супруга. Помнит расширенные в безумии зрачки, что не реагировали на его просьбы опомниться, сжатые кулаки и играющие желваки под бледными скулами. — Зейнал? Я не спрашиваю, почему ты так отреагировал на супруга Ниджата. Спрошу лишь: сможешь ли выдержать рядом и дальше? — Да, смогу, — после недолгой паузы отвечает альфа. — Постараюсь справиться. Горькая ухмылка Зейнала заставляет сжаться сердце шейха. Он выпускает свои феромоны, пытаясь успокоить друга, чуть потираясь запястьем по его плечу. — Вернёмся, пока Ниджат не заметил наше отсутствие. Мы должны быть рядом с ним сегодня. — Вряд ли он теперь заметит хоть что-то рядом с ним. Я бы не заметил, — но всё же вдыхает глубоко, обращаясь к другу: — Идём. Они возвращаются в шумный зал, где веселье лишь набирает высоту, а танцующие гости искренни в своих радостных эмоциях. Салман кидает взгляд в толпу гостей, сразу выхватывая стройную фигуру омеги, так взволновавшего его сердце. Анхар улыбается каждому, внимателен ко всем, кружит вокруг столов, высматривая, всё ли в порядке, все ли довольны. Маленькая рация в руках омеги горит красным, видимо, переговаривается с кем-то. О, как он прекрасен! Не так, как этот восхитительный омега — супруг его брата. У Анхара другая красота — яркая, живая. Он словно экзотический цветок, свободно растущий в диком саду. Эти глаза цвета моря, эти волосы, что рыжий шёлк, эта улыбка, словно вся радость мира! Он так искренен и непосредственен в своих эмоциях, движениях и желаниях. Салман снова и снова теряется в этом омеге, которого знает столько лет, но которого узнал лишь сегодня. И сердце альфы кричит, что восхищён, что ждёт счастья, что влюблён! Но глаза с горечью замечают: омега не смотрит на него, а если и смотрит, то в синих глазах лишь забота и преданность младшего брата.*
Музыка снова оглушает невероятными ритмами. Вся молодёжь танцует, возведя руки кверху и дрыгая бёдрами в такт барабанам. Анхар радостно кружит в танце, так же подбрасывая сладости и монеты, и чувствует ноты гвоздики. Сабир стоит за его спиной, улыбаясь ослепительно, двигаясь в ритме с ним, и общая эйфория веселья и радости накрывает их. Они танцуют в шумной толпе под любопытные взгляды старших и не замечают того, что творится с их братьями. — «Анхар! Приём! Приём, срочно!», — рация шипит и горит красной точкой. — Что, Сабир? — радостно подключается омега. — «Представляешь? Я тут нашёл омегу… Подходит по всем параметрам: умная, красивая, добрая, образованная, хранительница домашнего очага…» — Оо! Это замечательно, Сабири! — «Да, но она оказалась моей матерью, так что я не знаю…», — а дальше альфа не слышит ничего из-за громкого смеха, что звучит красивее любой музыки. — Сабири-и! Я обожаю тебя! — сгибается в хохоте омега, но затихает, всё так же широко улыбаясь, когда слышит хриплое: — «И я тебя, Анхар!» Почему ему кажется, что эти слова звучат как признание? Почему сердце снова сжимается в сладком томлении и кровь хлынет к щекам? Это же Сабир — мальчишка, с которым дружит сто лет: избалованный прожигатель жизни, беспечный альфа, непостоянный, ветреный… И такой красивый! Близкий и родной Сабир! В какой момент сердце замечает, что влюбляется? Когда глаза начинают видеть в знакомом, казалось бы, уже давно человеке что-то новое и волнующее? Спроси омегу, что в волнении прижимает руки к груди, ответил бы: «Прямо сейчас!». И Анхар опомниться не успевает, как шейх оказывается рядом, беря мягко за руку. Он заглядывает в глаза смущённого омеги и шепчет тихо: — Идём. Хочу показать тебе кое-что, — и утягивает послушного юношу. Они подходят к столикам, где на почётных местах сидели омеги Хади, словно разведчики, маскируясь драпировкой и букетами цветов. — Смотри. Омега в розовом кафтане и с белыми волосами. Видишь? — Да! Очень красивый! Он похож… — Анхар хмурит брови, пытаясь вспомнить, на кого похож этот нежный омега, а поняв, выдыхает: — На моего зятя! Омега очень похож на супруга Ниджати! Только… бледнее, что ли? — Ага, — шепчет тихо альфа. — А теперь давай смотреть, подходит ли по параметрам. — Ну, — так же тихо отвечает омега, сильнее кутаясь в драпировки. — Из хорошей семьи? — Да! — Красивый? — Очень! — Умный? — Не знаю… Наверное, — пожимает плечами юноша. — А теперь самое главное, Анхар! — вкрадчиво шепчет альфа у самого ушка омеги, волнуя до мурашек. — Посмотри, куда обращён взгляд омеги? Анхар внимательно разглядывает всю траекторию взгляда красивого омеги, а когда понимает, на кого он смотрит, пищит задушено, зажимая рот рукой от восторга. — На Зейнал-саби! Он смотрит на Зейнала! — Да! — победно улыбается младший шейх. — Бинго! — Идём! Идём немедленно к Зейналу с отчётом! — и оба стремительно несутся к старшему.*
Меньше всего омеге хочется рассматривать альф в зале и тем более привлекать их внимание, но папа чётко сказал ему ещё до приезда: «Свадьба твоего брата — самая дорогая свадьба в Касабланке, где будут сплошь состоятельные бизнесмены и наследные принцы. Очаруй кого только сможешь, а мы потом выберем». Нет, Ясмин и не собирался никого очаровывать, но всё его омежье нутро заволновалось, когда он увидел его — альфу, настоящего, сильного! Пусть не внешне, но духом и чувствами! Казалось бы, невысокий — рядом с Ниджатом и шейхом Салманом незаметен даже; худой — почти тощий; бледный, будто болеет чем, может, много работает, мало отдыхает? Но глаза его — чёрные омуты в хищном разрезе, руки — сильные, жилистые, с выступающими линиями вен, и стать его — настоящего, смелого альфы. Ясмин не знает, кто это, не знает его имени, а смущается, незаметно, как ему самому кажется, посматривая на темноволосого альфу. Он так красив! И омега сам не замечает, как выпускает свои феромоны неосознанно, а из всех запахов огромного количества людей волнительно вдыхает аромат шафрана. Но омеге остаётся лишь вздыхать печально — альфа не замечает его, альфа вообще не смотрит ни на кого. Общается только с шейхом, сидит тихо, чуть понуро. Один раз и вовсе исчез из зала, вернувшись позднее ещё более бледным и угрюмым. Ах, подойти бы к нему, обнять, успокоить, прижать к себе, окутывая своим запахом, и поцеловать в волосы. Ясмин печально опускает глаза, понимая, что зря мечтает об альфе, и краем глаз замечая, как к нему подходят двое молодых юношей. Но когда он вновь поднимает глаза, давится воздухом — альфа смотрит прямо на него! Смотрит резко, огненным взглядом, даже как-то отчаянно, так, что бедный юноша задрожал под его взглядом. Бледные щёчки омеги покрываются розовыми пятнами, пальчики нервно сжимают салфетку на столе. Страшно посмотреть снова, но всё же Ясмин медленно поднимает глаза и выдыхает судорожно — альфа всё ещё смотрит на него! Он снова смущается, но теперь с робкой улыбкой. — Хватит смотреть на этого тощего альфу, Ясмин! Из всех представительных альф, что собрались здесь, ты выбрал самого неказистого. Оглянись — половина зала пожирает тебя глазами, а вторая половина — твоего брата! Выбери, пожалуйста, кого-нибудь себе получше. — Ну что вы, достопочтенный омега Хади, — обращается к нему сосед-омега, улыбаясь снисходительно. — Этот «тощий альфа», как Вы изволили выразиться, самый крупный промышленник в Северной Африке, будущий министр промышленности Марокко, один из богатейших людей мира — господин Зейнал Ирфан! Так что всё правильно, сынок! Смотри, не упусти! Омега Хади тут же приосанивается, взволнованно смотря на младшего сына. — Молодец, сынок! Умеешь порадовать папу! Не своди с него глаз! А Ясмин ничего не слышит и не видит, лишь в сердце ритмом отдаётся имя «Зейнал! Его зовут Зейнал!»*
Прекрасная, нежная музыка льётся волнующей рекой, плавно струясь по воздуху. Но даже под такую тягучую мелодию гости праздника движутся в танце и хлопают в ладоши. Анвар нежно поёт об «Идеальной любви», такой красивой и правильной в песне, но, увы, в жизни редко когда так бывает, когда любовь сразу и навсегда, когда чувства взаимны, когда понимание и нежность. Ниджат всё так же волнуется, не может унять дрожь в теле. Он дышит глубоко и медленно, вдыхая аромат своего омеги. Зверь внутри него скулит от наслаждения, воет от ожидания — эта ночь будет волшебной, восхитительной, чарующей и страстной! Альфа пытается не думать об этом, но стоит лишь хоть на мгновение представить, что ожидает его в брачную ночь, — кровь в венах кипит, сердце падает в бездну, а невероятное томление внизу живота заставляет скручиваться всё внутри. Сладкая смерть ждёт альфу сегодня! Он, не стыдясь, смотрит на своего прекрасного супруга и не налюбуется. Ниджат берёт его за руку, отчего омега чуть вздрагивает, и подносит к губам, целуя нежно, чуть задерживая у своей щеки. — Посмотри на меня, мой прекрасный супруг, — просит альфа. — Всевышний соединил наши судьбы с тобой, сделав меня счастливейшим из смертных! Ясир смотрит послушно, вскидывая пустой взгляд, в котором нет ничего: ни любви, ни ненависти, ни даже любопытства. Мягкие волны золотистых волос, искусно уложенные стилистом, струятся по спине. Несколько крупных локонов накинуты на грудь через плечо, и золотые нити серёжек искрятся в них. В горле альфы пересыхает вмиг, стоит только представить, как эти волосы будут веером лежать на шёлковой подушке, как его пальцы будут погружаться в них, и альфа неконтролируемо тянет руку к локону заворожённо, зажимая меж пальцев… — Господин? — голос омеги звучит чуть испуганно. — Все смотрят, — а альфа улыбается счастливо, вновь являя супругу и всем, кто смотрел на них, невероятные ямочки на щеках. — Пусть смотрят, моя прекрасная роза! Всевышний создал такую красоту для услады глаз, грех скрывать такое совершенство! Ясир смущается и отводит глаза, ничего не говоря в ответ, но слова альфы тронули его. — «Дамы и господа! Встречайте — мировая звезда, обладатель премий «Грэмми» и «Оскар» — Джон Лэдженд!» — голос ведущего звучит торжественно, и на освещённой сцене в свете софитов появляется знаменитый американский певец, которого встречают громкими аплодисментами. Но когда вместо современной музыки зазвучали восточные мотивы на национальных инструментах, все притихли, заинтригованные. Голос певца, столь узнаваемый всеми, выводит чарующие звуки и знакомые слова.*
Зейнал вновь смотрит, не может ничего с собой поделать. Сердце его разрывается от непонятного чувства — жгучей смеси гнева, ревности и нежности. Он умирает от мысли, что всё могло быть по-другому, что это могла быть его свадьба и омега мог быть его супругом! Он должен был стать его супругом! Голова разрывается от вопросов «почему» и «за что», и если на первый есть лишь один ответ — воля Всевышнего, то на второй он не может найти ответа. И снова альфа смотрит — на точёный профиль, на нежные скулы, на манящие губы — совершенство! Воистину могуществу Всевышнего нет предела, что создал такую красоту! А он отказался от него. Сам отказался, воспротивившись воле родителей, пошёл против судьбы — вот и ответ — это его наказание! Судьба наказала его, показав, чего он лишился в своей жизни — своего омеги! А теперь «его» омега сидит рядом с чужим альфой, и Зейнал вздрагивает, осознав, что назвал своего брата «чужим». Музыка льётся нежной волной. Знаменитый певец извивается под мелодичный ритм, гости в восторге от самой свадьбы, от красоты и пышности церемонии, и лишь двое молодых альф мрачнеют с каждой минутой. Салман глаз не спускает с омеги, что за один только вечер так глубоко вошёл в его сердце, и замечает то, от чего зверь внутри рвёт и мечет: омега улыбается другому, касается другого, даёт коснуться себя другому, и этот «другой» — его собственный младший брат! Возможно, он ошибается, и ревность застилает глаза. Может, это лишь близкая дружба, они ведь с детства вместе, а смущение омеги и горящие глаза альфы — лишь плод возбуждённого воображения? Шейх смотрит на сидящего рядом друга, который, вцепившись в подлокотники кресла, взглядом ласкает чужого омегу, феромоны не контролирует, и чёрт знает, что у него в мыслях. — Зейнал, нельзя так! Ты не имеешь права смотреть на чужого омегу, чужого супруга! Это харам, Зейнал! Смертельный грех — возжелать супруга ближнего своего, и за это ты будешь отвечать перед ликом Всевышнего! Опомнись, прошу тебя! — Не могу, Салман! Нет сил противостоять той нежности, что я испытываю к Ясиру! Он прекрасен! — Он не твой и никогда таковым не будет. — А ведь мог! — и смотрит больными глазами на друга. — Всё могло быть по-другому, Салман… По-другому! И снова впивается взглядом в омегу. Шейху остаётся лишь вздохнуть, ощущая свою беспомощность. «Да будет воля Всевышнего!» — шепчет он в мыслях, сам смотря на синеглазого омегу.*
Ниджат готов подпевать темнокожему музыканту, что так нежно вытягивает слова «Потому что я полностью люблю тебя, полностью», ибо это то, что поёт его собственное сердце. Он всё так же любуется и не надышится своим омегой. Но взгляд Ясира устремлён в зал. Сначала альфа принимает явную бледность омеги за усталость, но когда начинают подрагивать губы, а пальцы до побеления сжимают подлокотник свадебного кресла, Ниджат понимает, что что-то не так. Он взволнованно обхватывает руку супруга, и мурашки по коже бегут, когда видит, как глаза омеги наполняются слезами, а взгляд, застывшим стеклом устремлён прямо. Альфа стремительно переводит свой взгляд в зал и видит… альфу. И именно на него смотрит его прекрасный супруг! Незнакомый мужчина стоит неподвижно среди толпы танцующей молодёжи. На нём униформа обслуживающего персонала гостиницы. Он высок, строен, чёрные короткие волосы, лёгкая бородка на лице. Голубые глаза пронзительно смотрят на омегу, видно, как сжаты зубы альфы в бессильной злобе, и пальцы скручиваются в кулак. Ниджат непонимающе смотрит на супруга и застывает, когда видит крупные капли слёз, текущие по щекам. Понимание, как и гнев, приходят сразу, когда эти желанные губы выдыхают чужое имя «Азиз!..». Голубоглазый альфа прижимает ладонь к сердцу, склоняя голову перед омегой, и уходит молча, медленно отвернувшись от него. Ниджата скручивает гневом, ослепляет ревностью, и в его мыслях чужой альфа сейчас хрипит в агонии удушения от его пальцев. Первым его порывом было позвать охрану и приказать схватить наглеца, пробравшегося на его свадьбу, но слышит тихий всхлип рядом и видит горькие слёзы, что текут безостановочно по прекрасному лицу. Ясир плачет из-за чужого альфы, потому что… любит его? И, значит, его выдали замуж насильно? Его прекрасный, нежный супруг любит другого! Сердце обрывается вмиг, падая в бездну боли. Разочарование накрывает его, ярость клокочет в мозгу. Он смотрит на плачущего омегу и готов задушить и его. Подбегает Зухра, вытирая слёзы, причитая громко, что жених растроган счастливыми чувствами и свадьбой, а гости умилённо улыбаются, смотря на новобрачных. Ниджату удаётся взять себя в руки и держать лицо перед гостями. Анвар снова выходит на площадку, объявляя проводы новобрачных со свадьбы — дальше праздник будет проходить без них. Молодёжь вскакивает со своих мест, снова оглашая зал радостными возгласами и танцами. Сначала провожают омегу, и к нему подходят для прощания его ближайшие родственники. Ясмин обнимает крепко, вытирая всё ещё льющиеся слёзы с лица брата. — Не плачь, Ясир, прошу. Если это из-за того рыбака, я придушу его собственноручно, и его холодный труп завтра найдут на берегу. — Ясмин!.. — рыдает прекрасный омега. — Он был здесь! Он любит меня! — О чём ты думаешь, несчастный? Ты на пороге брачного ложа с супругом! Не хочу ничего слышать, он не достоин ни одной твоей слезы! Забудь всё сейчас же! — тихо шепчет омега брату. — Как ты не понимаешь: едва твой супруг совершит ритуальное омовение и произнесёт молитву перед вашей постелью, любые мысли о другом альфе — смертельный грех, за который ты будешь отвечать в Судный день перед святым ликом Всевышнего! А если твой супруг заподозрит тебя в измене, тебя высекут плетьми, и позор на весь наш род! — Ясмин снова строг с братом, но по-другому нельзя, и омега действительно затихает. — Вот так, молодец! А теперь ты должен убедить всех, что это слёзы счастья. Улыбайся, Ясир, улыбайся! Ясмин обнимает ещё раз брата, замечая за его спиной Зейнала, альфу, что так пленил его сердце. И с ним творится что-то неладное: альфа то порывисто вскакивает с места, то замирает в каком-то бессилии, прячет хмурый взгляд, сжимает кулаки, резко распрямляя пальцы тут же. Омега всерьёз беспокоится, тихо поглядывая на него, и видит, как шейх Саиди силой утаскивает его из зала. — Салман! Он уводит его! Уводит!.. О, брат мой, я не выдержу… Ниджат уводит моего омегу! И альфа неконтролируемо делает шаг к новобрачным с одной лишь целью — забрать своего омегу. И он сделал бы это, если бы сильные руки шейха не удержали его. Зейнал рвётся и брыкается, требуя отпустить, и абсолютно не контролирует себя, поддавшись инстинктам и зову своего зверя — его омегу уводят! Салман пугается не на шутку, понимая, что друг одержим и никакие уговоры и призывы опомниться не помогут. Он взглядом подзывает телохранителя. — Пусть готовят машину, быстро. Скажи Иса, что немедленно уезжаем. И пусть срочно вызывает моего личного врача, — а сам тянет невменяемого друга из зала. — Отпусти меня, Салман. Я уйду сам. Не нужен мне врач, — голос Зейнала хрипит бессильно, и сам он весь дрожит. — Я уеду сейчас. Всё нормально. Шейх отпускает, но стоит Зейналу сделать несколько шагов к выходу, как тут же оборачивается с рычанием «Ясир!..», снова попадая в крепкие руки теперь уже и друга, и его телохранителя. Охрана окружает их плотным кольцом, скрывая от посторонних. Машина ждёт их у чёрного входа. Уже у самого выхода их догоняет запыхавшийся Анхар. — Салман? Что случилось? Что с Зейнал-саби? Шейх кидается к омеге, обнимая и закрывая Зейнала, пока его усаживают в машину. — Ничего такого, о чём тебе стоит беспокоиться. Небольшой срыв из-за длительного перелёта. Не волнуйся ни о чём, маленький. Омега смотрит большими, испуганными глазами. — С ним всё будет хорошо? — Конечно. Ему просто нужно отдохнуть, — шейх косится на тонированную чёрную машину, чувствуя, как воет зверь Зейнала в сумраке салона. — Я пригляжу за ним. — Брат? — Сабир подбегает взволнованно, вставая за спину Анхара, и, кажется, он понял чуть больше, чем омега, смотря на чёрную машину, — он тоже чувствует боль альфы. — Прошу, можно я поеду с ним? Я постараюсь помочь. — Нет, — поспешно заявляет старший, понимая, что нужно увозить Зейнала. — Присмотрите за всем здесь, чтобы гости праздника были довольны. Я побуду с братом. — Ты вернёшься? — омега цепляется за руку Салмана, смотря невозможно красивыми глазами. — Нет, — хрипит старший, утопая в синеве глаз, и не может противостоять слабости, накрывая своей рукой ладонь омеги. — Я не смогу оставить брата в таком состоянии. А ты повеселись, маленький омега. — Я буду ждать новостей. Сообщи, как только станет легче Зейнал-саби. Лёгкий кивок, и альфа отходит от них. И почему-то сердце его кричит, что именно в этот момент он упускает что-то очень важное. Что, если он уедет сейчас, то потеряет… потеряет его! Уже садясь в машину, альфа видит поверх дверцы автомобиля, как Сабир со спины обнимает за плечи Анхара, склонив голову к его рыжеватой макушке, а юноша накрывает его руки своими ладонями. Ну вот и всё… Мактуб.*
Ночной город расстилается внизу яркими огнями, и потоки машин словно красная река по магистрали. Ясир смотрит из огромного панорамного окна президентского номера отеля, краем глаза косясь на огромное королевское ложе с пышными подушками, белоснежную постель, усыпанную лепестками роз. Ароматные свечи, расставленные по комнате, мерцают крохотными золотыми звёздочками. Омега одет в тончайшую кружевную рубашку до пят, расшитую шёлковыми нитями, волосы мягко расчёсаны и пушистыми волнами спускаются по спине. Он ждёт своего мужа, который должен прийти к нему после ритуальной молитвы и провести с ним брачную ночь. Ясир послушно садится на постель, поджав под себя ноги. Столько мыслей, а глаза слипаются от пролитых слёз. Не так он представлял себе свою первую брачную ночь… Ночь любви. Не так. Не здесь. Не с этим альфой! И всё же всё происходит именно так, как и происходит. И Ясир смирился… Покоряется своей судьбе и не возропщет, не пойдёт против. Он прикрывает глаза, осознавая, что не боится совсем, не волнуется, и ему всё равно, что будет дальше. Аромат сандала окутывает его. Омега медленно поднимает глаза, сам приподнимаясь на постели столь грациозно, не осознавая, какой эффект оказывает на застывшего перед ним альфу. — Господин? — Ясир смотрит прямо в глаза Ниджату. Что сделает с ним его муж — ударит, оттолкнёт, вернёт с позором в семью? Или всё-таки примет такого, зная, что в сердце был другой? Да, был! Потому что Ясир смирился и сейчас начнёт новую жизнь, будто не было ничего «до» — не было любви, не было счастья, ничего! Так как с ним поступит его господин? Омега смотрит на мужа снизу вверх — он такой крошечный рядом с ним. Его тонкая, стройная фигура теряется на фоне широких плеч, сильных рук и бугрящихся под загорелой кожей мышц. Он смотрит в глаза альфе, сияющим от пролитых слёз взглядом, видя в них бушующий гнев. Но так же видит, как взволнован близостью альфа, чувствует, как сгущается его аромат и как вдыхает запах омеги судорожно. — Я шёл сюда с мыслью и желанием задушить тебя… собственными руками, — голос альфы глубокий, волнующий, с отблесками той бури, что пронеслась в его душе. — Ты опозорил меня… перед всеми, рыдая по другому альфе на нашей собственной свадьбе, — Ниджат затихает, всё так же смотря прямо в глаза омеги, удивительно спокойно стоящей перед ним. — Я готов был это сделать! А потом найти того наглеца и вырвать его поганое сердце зубами! — глаза омеги расширяются испуганно, и ярость накатывает по-новой, когда альфа видит страх в глазах омеги за другого мужчину. Рука неосознанно резко вскидывается, сжимая горло юноши, но даже так омега не сопротивляется, не брыкается и не пытается кричать, лишь покорно повисает, прикрыв глаза. Ясир чувствует, как сильные пальцы обхватывают горло, слышит, как отчаянный хрип срывается с губ мужчины, и дыхание его обжигает совсем близко. Руки альфы тянутся выше, обхватывают лицо, проводят по скулам, зарываясь в височные пряди, и теперь сжимают голову омеги. — Ты… — сильнее хрипит альфа, губами проводя по волосам, — так стремительно вошёл в моё сердце и так ранил меня! Пленил меня всего — моё тело и мою душу! — Ясир открывает глаза, видя, что чёрный взгляд мужчины полон злых невыплаканных слёз. — Так сильно, что готов умереть вслед за тобой! И всё же… я отпущу тебя. Глаза юноши ошеломлённо распахиваются, и сознание отказывается воспринимать то, что слышат уши. — Через год я имею право развестись с тобой, если не родишь мне ребёнка и не будешь беременным к этому времени, — альфа говорит твёрдо, но, кажется, не в трезвом уме, ибо всё его существо и рычащий зверь отказываются воспринимать то, что он говорит. — Я верну тебя ему. Тому альфе, по которому ты лил горькие слёзы. — Господин?! — Ясир не может опомниться от шока. — Вы правда разведётесь со мной? Дадите мне свободу?! — Да. Отпущу тебя и отдам в руки того, кого любишь, — сердце альфы разрывается, истекая кровью, когда он видит, как расплываются губы омеги в яркой улыбке. О, как он мечтал увидеть его ласковую улыбку, как хотел ощутить его волнение рядом с ним, а сейчас готов завыть волком от отчаяния — его омега радуется, что освободится от него, что сможет уйти к другому! Ясир понимает, что его восторг и радость слишком уж явные, и старается спрятать улыбку, кружится в нерешительности, не понимая, куда девать себя от разрывающего счастья. — Я верну Вам калым, господин. — Не нужно, — горько усмехается мужчина. — Считай это платой за твоё нахождение рядом со мной в течение всего года. — Как скажете, мой господин. Я верю в Ваше благородство. — Да, оно у меня есть. В отличие от того безродного альфы, что так опрометчиво явился на твою свадьбу, выставляя тебя на всеобщий позор. В нём нет ни совести, ни стыда! — Не говорите так! Не смейте! Вы не знаете о нём ничего! — Ясир смело смотрит на своего мужа, защищая перед ним чужого альфу. — И что же я о нём не знаю? Каков он, этот наглец, не думающий о последствиях своих поступков? Разве он не знает, что за сегодняшний позор я мог высечь тебя плетьми? Знал, конечно, но всё же пришёл, подвергнув тебя опасности! — Он любит меня! — Так не поступают с теми, кого любят! — голос альфы переходит на крик, и омега чуть сжимается от испуга. — Если бы он любил тебя, то сделал бы всё, чтобы его добродетели были оценены твоими родителями и выбрали бы его, а не меня! Значит, в нём нет тех качеств, что твои родители посчитали важными, как твоего будущего мужа. И я почему-то уверен, что этот недоальфа состоит лишь из одних недостатков! — Единственный его недостаток в том, что он не смог заплатить за меня столько, сколько отдали Вы, мой господин! — Ясир буквально выплёвывает эти слова, вложив в них всё своё презрение к факту его «покупки». — Я тебя не покупал, если ты это имеешь в виду, — после недолгой паузы и уже спокойнее отвечает альфа. — Это всего лишь дань… и залог твоего спокойствия в будущем. Альфа смотрит снова обжигающим взглядом, не может глаз отвести, хотя понимает, что только что сам отказался от него. Он горько пожалеет об этом утром, да сказанного и обещанного уже не вернуть, а мужская гордость не позволит попросить прощения. Но это утром, а сейчас альфа уверен, что поступает правильно и даже благородно. — Вы уходите, господин? Где Вы будете спать? — Ясир обеспокоенно смотрит в след уходящему мужчине. — Это президентский люкс… Здесь три спальные комнаты, не волнуйся, — устало отвечает альфа. — Спокойной ночи, господин! Да пошлёт Вам Всевышний добрые сны! — Меня зовут Ниджат. Спокойной ночи. — Спокойной ночи, Ниджат! — щебечет омега в спину мужчине, не осознавая, какую боль доставляет его сердцу своей радостью. Как только дверь за альфой закрывается, он кружит по комнате с замиранием сердца, до конца не веря, что всё реально. Ещё несколько минут назад ему казалось, что жизнь его обречена на безрадостное существование, а сейчас сердце стучит в невероятном ритме. Он с тихим визгом падает на мягкую постель, укрываясь одеялом с головой, и пищит задушено от счастья — он будет свободен! Что такое год по сравнению с вечностью, что его ждёт?! И он будет счастлив! С ним… С любимым, с единственным! Снова с нежных губ слетает имя «Азиз!», и одновременно с тихим шёпотом в ночном небе вспыхивают яркие фонтаны фейерверков в честь молодожёнов. Там внизу всё ещё идёт праздник, гости веселятся вовсю. Никто не сидит на месте — и стар, и млад танцуют под ритмы ребаба и барабанов, под общий крик и свист — свадьба Ниджата Гулама и Ясира Хади получилась радостной и шикарной.*
Анхар смотрит на веселящуюся толпу, а волнение за Зейнала не отпускает его. И Сабир притих, словно боится сказать лишнее. Звонок от брата буквально возвращает молодого альфу к жизни: с Зейналом всё в порядке, он спит и будет отдыхать ещё долго после укола, который поставил ему врач. Праздник плавно перетекает на открытую площадку у бассейна, куда были приглашены все гости полюбоваться фейерверком, а музыка в ночном воздухе становится совсем другой. — Анхар? Это… DJ ATNXX? — Он самый! И Sertac Nidai! Будет жарко! — озорно подмигивает омега, а шейх расплывается в лукавой многозначной улыбке. Золотая молодёжь беснуется под современные басы и громкое «Make some noise!» диджея. Дорогой пиджак от Armani забыт где-то на стуле, галстук-бабочка свисает с шеи альфы, а омега кружит расшитые золотом сандали в воздухе, босыми ступнями отплясывая на гладкой, прохладной плитке двора отеля. Они смеются и не отходят друг от друга ни на шаг. Их ароматы давно смешались, и омеге кажется, что в мире нет ничего прекраснее и вкуснее этого коктейля шоколада и гвоздики.*
Хэсан выдыхает устало: свадьба подходит к концу, и она высосала из него все силы. Он обводит незаинтересованным взглядом танцующую толпу, высматривая омегу Гулам — та ещё проблема для телохранителя, — и видит младшего шейха, что-то нашёптывающего молодому омеге. Альфа обдумывает, докладывать об этом господину или тактично промолчать, но решает всё же проследить внимательно за младшими. Начальник охраны знает, что невероятно красивый бета уехал с шейхом Саиди из-за проблем с господином Ирфаном, и удивлён, когда вновь видит его далеко заполночь. Какая-то непонятная сила заставляет его подойти к нему, хоть особой причины нет, но альфа понимает: его зверь сбит с толку и требует истины. — Всё в порядке? — мелодичный голос Иса затекает в уши приятной волной, а вокруг всё так же громыхает музыка битами, так что пальмы колышутся в такт. — Да. Как у вас? Шейх вернулся? Альфа жадно рассматривает красивое лицо и из последних сил держится, чтобы не вдыхать судорожно, а просто дышать рядом с ним. — Нет. Я здесь за младшим Саиди, — бета улыбается так неожиданно мягко, но глаза всё так же насмешливо холодны. — Кажется, он немного… занят? — альфа кивает головой в сторону отплясывающего Сабира, но всё глаз не сводит с Иса. — Да. Но я подожду окончания праздника, — Иса улыбается ещё загадочнее, чуть щурясь. — А ты, как смотрю, не принял подавители. Хэсан медленно достаёт из кармана блистер, где темнеют аж три пустые ячейки, показывая его Иса. — Ты чувствуешь меня, — говорит в лоб альфа. — И ты омега! Иса молчит несколько секунд, глаз с альфы не сводит, но выражение его красивого лица не меняется — всё так же насмешливо-отрешённо. — Я бета, — спокойно и тихо говорит мужчина. — И я лишь поинтересовался. — Хорошо, пусть так и будет… Пока, — Хэсан делает ещё шаг ближе, всё так же сверля взглядом. — Я предлагаю тебе провести со мной мой гон. Обещаю, я буду внимательным и чутким. На мгновение глаза беты расширились, и тонкие ноздри затрепетали, неконтролируемо втягивая воздух. Пухлые губы, невероятно алые, влажные, распахиваются с выдохом, и Хэсану кажется, что дрожь прошлась по телу беты. — Нет, — безапелляционно отвечает Иса. — Справишься сам. Всего доброго, — и оставляет взволнованного альфу одного на фоне радостно отплясывающей толпы в шуме музыки. А растревоженное сердце самого беты танцует в особом ритме, и шум в ушах похлеще битов диджея. Может, поэтому в последний момент он оглядывается, смотря на взволнованного альфу, вмиг обжёгшись огненным взглядом.***
Первый золотой луч касается земли, где тень сумерек ещё властвует над городом. Солнце поднимается неспеша, словно понимает: ночь была трудной, а для кого-то судьбоносной. Нежные лучи обходят косой стороной огромные панорамные окна отеля, оберегая сон прекрасного Ясира, что спит безмятежно на огромной кровати, утопая в собственных пышных волосах и белоснежной перине. Сердце его спокойно, ибо вся дальнейшая жизнь кажется ему сладким сном. Вот только сердце Ниджата, что сидит на коленях перед супружеской постелью, не спуская глаз с невероятного омеги, горит в агонии. Как горит и Зейнал в болезненной лихорадке. Бледный мужчина, весь в испарине, бредящий именем чужого омеги, мечется по постели, и лишь крепкая рука Салмана, стиснувшая запястье, и целительный ореховый аромат дают небольшое успокоение. Вот только «целитель» сам изнывает от боли, от того, что потерял то, чего и так не было. Но всё же надежда есть, и он за неё цепляется, как тонущий за соломинку. Предрассветное утро видит чудную картину: как на самом краю искрящегося бассейна, свесив босые ножки в тёплую воду, Анхар и Сабир сидят рядом, близко-близко. Голова омеги покоится на плече молодого мужчины, что обнимает его мягко за плечи, сам прислонив голову к рыжеватой макушке. Оба встречают новое солнце и новый день… и новую судьбу. «Всё-таки придётся доложить», — думает уставший телохранитель, прикрывая веки, под которыми самое красивое лицо улыбается ему мягко. Мактуб.