23 мая, 2022 год.
Республика Ассирия, Лачин.
Геворг Демир, уперев локти в колени, сидит в пропахшем крепким табаком кабинете. Взгляд потускневших карих глаз то и дело бросается на пустующее кресло за большим столом. Удивительно, что его и Артура выдернули к Аль-Джамалу в процессе выполнения задачи в Ардалане. Удивительно, что сейчас они находятся тут без самого Джамала и имеют возможность свободно исследовать рабочий стол. Младший Демир именно это и предложил своему отцу, как только подчиненный Джамала закрыл за ними дверь. Геворг в ответ отрицательно покачал головой и кивнул в сторону двух кресел. В сложившихся обстоятельствах риску места нет. Прошло около получаса безмолвного ожидания. Повисшая тишина легко выводит из себя девятнадцатилетнего Артура, который совсем недавно имел крепкую семью, уверенное будущее и возможность окончить военное училище. Вместо заявленных пяти лет, он получил бы диплом за три года. События прошлой осени и добровольное желание пойти на фронт позволяли досрочно завершить обучение. Младший Демир был готов к смертям, к неподвижным трупам с их ужасающим равнодушием к палящему солнцу. Он был готов к собственной смерти. Но не к тому, что следом за отцом попадет в плен, а потом… — Клянусь тебе, я покончу с этой войной, что разрушает наши жизни. Артур слышит голос отца сквозь прикрытую дверь. Приглушенный шепот Геворга и отчаянный всхлип мачехи — Эсмы, которая заменила ему родную мать, заставляют его сердце в очередной раз разрываться. Он не хотел возвращаться домой. Не хотел идти по той земле, которая содрогается от криков людей, потерявших своих родных. По той земле, которая только-только отошла под власть террористов. Он не хотел видеть, как зрачки Эсмы расширяются от зарождающегося страха, как бабушка, хватаясь за сердце, медленно поднимается на второй этаж в свою спальню. Они стали бояться его и отца. Артур начал ненавидеть себя за осуждающий взгляд младшего брата — Давида и радостный смех подросшей сестренки — Дерьи. Она сквозь слезы, от переизбытка эмоций, улыбалась ему во весь рот, не понимая происходящего. — Я ж-ждала твоего возвращения… Но не в этой форме! — Эсма, несмотря на дрожащий страх в голосе, который вышибает тонкие стены и добирается до всего живого цепенеющим ощущением, в очередной раз отталкивает своего мужа. До Артура доносится глухой стук, будто ладони ударяются о чью-то грудь. Он сжимает руки в кулаки, приказывая себе оставаться на месте. Демир не в силах перестать подслушивать и уйти в свою комнату, чтобы собрать необходимые вещи. Не в силах вдохнуть полной грудью, потому что от пробирающей горячей волны стыда все сжимается внутри. Сжимается и следом разрывается на мелкие ядовитые кусочки, которые разъедают остатки здравого рассудка. — Доверься мне, — взмаливается Геворг. Кажется, еще чуть-чуть и… Глава семьи Демир сорвется. Удушающий ком в его груди начнет давить на ребра, позволяя слезам пробраться в голос. В интонации, которые всегда остаются сдержанными. — Эсма, ты должна уехать вместе с мамой и детьми в Интар. Мы с Артуром остаемся. Артур расслабленно выдыхает. Он до последнего спорил с отцом, чтобы сохранить свое право самостоятельно выбирать: остаться тут или же уехать вместе с семьей. Имея статус военнообязанного, позорно сбежать — не его выход. — Нет… Нельзя! Ты мне должен все объяснить. — Обещаю, я все тебе расскажу, — шепот, тише обычного, легкий шорох, приглушенный женский всхлип в ответ. Геворг еле слышимо произносит очередную мольбу. — Пожалуйста, сейчас сделай то, что я тебе говорю. С тобой должны будут связаться. Вы пересечете границу и будете в безопасности. Артур смахивает влагу с щеки и на негнущихся ногах направляется по коридору дальше. Пусть его с отцом осуждают родные, кричат, бьют в грудь, не понимают. Рано или поздно все прояснится, встанет на свои законные места. До боли знакомая комната встречает его чуждой прохладой. Несмотря на нетронутые с момента отъезда вещи, Демира не покидает ощущение того, что больше ничего не останется как прежде. Привычные вещи теряют краски. На замену им приходит полное опустошение и готовность следовать до смертельного конца. Потому что смерть — это единственное, что до сих пор сохраняет в себе смысл. Воздаяние за совершенное настигнет и его, и Геворга. Артур готов умереть. За страну. За свободу. За семью. За очищение себя от совершенных грехов. Прошло больше трех месяцев. С отцом по обговоренному плану они домой больше не возвращались. Дни слились в бесконечную пытку. Каждую секунду изощренного адского круга Артуру приходилось ломать себя и перестраивать. Несмотря на то, что Геворг старался по максимуму оградить своего сына от действий, которые противоречат их истинной позиции — младшему Демиру моментами хочется перерезать собственное горло, захлебнувшись в желчи, которая каждое утро поднимается от живота к груди из-за осознания, что очередной день, еще темнее, чем предыдущий, вступает в свои права. Умереть лишь бы не чувствовать приторный запах разлагающихся тел, висящих на центральной улице Ардалана как показной урок всем сопротивляющимся. Лишь бы не видеть, как отец берет на себя двойные обязанности, погружая не только руки в кровь, но полностью всего себя. Лишь бы не слышать и разучиться понимать грязную ассирийскую речь боевиков, направленных под опытное управление Геворга. Не произносить онемевшим языком восхваление Всевышнего, чуждого ему бога, чтобы в очередной раз доказать наблюдающим Джамала о своей преданности проклятому режиму. Как только лучи солнца озаряют горизонт и попытка избежать реальности, забывшись во сне, в очередной раз оказывается неэффективной, Артура неминуемо посещают мысли о том, чтобы покорно сдаться и сложить оружие. Однако чувство, что он и после смерти будет гореть посреди кровавых равнин Черногорья и опустевших улиц Гюмри, не покидает его. Младшему Демиру приходится через силу разлеплять свои веки, умываться ледяной водой и бездумно, отрезая в себе любые проблески человечности, приступать к выполнению поставленных задач. Он не имеет права сдаваться. Не тогда, когда отец с высоко поднятой головой прикладывает больше необходимых усилий, чем Артур. — Что было в записке? — во второй раз тихо спрашивает младший Демир на ардаланском. Четыре часа назад они получили письмо. Неизвестный ардаланец, под видом бедняка, нуждающегося в деньгах, подошел к ним посреди улицы и вручил смятую бумажку. Геворг развернул записку только по прибытии во временный военный лагерь, закрывшись в своем кабинете. Когда Артур смог достучаться до отца и уговорить его открыть дверь, он успел лишь увидеть, как бумага стремительно догорает в пепельнице. Очевидный вопрос остался без ответа. Геворг был напряжен больше обычного. Когда пришел приказ немедленно вылетать в Ассирию — смуглое лицо отца приобрело легкий бледный оттенок. Глава семьи Демир боится, что на самом деле ничего не получится. Сейчас придут люди Джамала или же сам он и издевательски посмеются над неудавшимся побегом. А потом его и сына заставят наблюдать, как будут убивать Эсму. Заставят бессильно замереть на сухой почве. Им останется лишь провожать взглядом машину, которая увезет Давида и Дерью в закрытую школу для отпрысков предателей. И лишь потом смерть настигнет их самих. Артур, несмотря на неосведомленность, без лишних объяснений прекрасно чувствует опасения отца и старается стойко держаться не хуже него. Ведомый фамильным упрямством, младший Демир не отступает и немигающим взглядом смотрит на отца. Тот в свою очередь вздыхает, проводит ладонями по лицу и цитирует выученные слова, что были безвозвратно сожжены: — Твоя семья переправлена в Интар. Они в полной безопасности. Надеюсь, ты теперь имеешь достаточно оснований для доверия и вместе с сыном исполнишь свой долг в необходимое время. Не смейте противостоять Джамалу и вестись на его угрозы. И помни, что все имеет свою цену, генерал. Будь готов. Артур растягивает тонкие губы, выражая так свое облегчение. Впервые за долгие месяцы ему хочется снова научиться улыбаться. Часть груза, который беспрерывно давит на плечи и нашептывает тревожные мысли о родных, спадает с младшего Демира. Он старается не думать о том, что неожиданный вызов Джамала как-то связан с этим. Все-таки прошло достаточно времени, чтобы подозрение на их причастность к побегу не было таким сильным. Его внимание заостряется на следующей детали. — Написано было на ассирийском? Геворг кивает. — Мужской почерк? — Артур, не играй в детектива, — старший Демир кидает быстрый взгляд на дверь и продолжает уже более тихим голосом, на грани шепота. — Мы лишь знаем, что это глава ассирийского сопротивления. Этого нам достаточно. Младший Демир послушно замолкает. Дисциплина в нем идет впереди разума и тем более чувств. Однако в мыслях он не запрещает себе развивать дальнейшее рассуждение. Артур не понимает политики АДА. Все, что они проделали вместе с отцом за время после освобождения из плена — это слепое подчинение террористическому режиму. Чувство абсурда слабо откликается в груди молодого военного. Ему чужды двойные, а то и тройные игры. Он не считает спасение из плена ценой перехода на вражескую сторону спасением. Даже если это делается для того, чтобы помочь АДА и вывезти семью в безопасное место. Даже если других вариантов остаться в живых и защитить родных не существует. Младший Демир еще в плену понимал, что из ассирийского плена выбираются лишь на подвешенных ногах к импровизированному костру. Либо же со стеклянным взглядом и готовностью пустить террористическую идеологию в свое сердце и разум. Единственная причина, по которой Артур до сих пор подчиняется анонимным письмам — это спокойствие и непоколебимость Геворга. Отцу он доверяет полностью. Ставить под сомнение его действия — значит, подвергать закаленный войнами опыт генерала под оскорбительное подозрение. Слишком глубоко погрузившись в свои мысли, младший Демир не сразу замечает пристальный взгляд отца. — Спокойнее, Артур, — подбодряет Геворг, скупо улыбаясь. — Мы выстоим. В повисшей паузе раздаются отдаленные шаги. Несколько. — Обязательно, — уверенно отвечает Артур. К шагам примешиваются ардаланские ругательства и громкий рык Джамала, приказывающего заткнуть кричащему рот. Младший Демир весь подбирается, прочищает горло и хмурится, замечая изменившееся выражение лица отца. Растерянность. Это чувство успевает перейти от Геворга к сыну. Дверь открывается. — Мой мятежный генерал, — приветствует Джамал, задерживаясь взглядом на старшем Демире дольше положенного. — Артур, — младшего он едва удостаивает внимания. Прекрасно зная и ардаланский, и интарский язык, один из глав террористической группировки продолжает говорить на ассирийском. Обманчивая расслабленность и плавные движения только больше вгоняют присутствующих в ощущение того, что этот человек не делает даже малейшие действия без какой-либо подоплеки. Джамал переступает порог и сразу направляется за свой рабочий стол. Двое крепких боевиков затаскивают в кабинет мужчину среднего возраста. Рот ему затыкать не стали. Судя по раскрасневшемуся лицу и затуманенным от ярости глазах, пленный только-только сумел взять себя под контроль. Готовность испепелить взглядом у него мгновенно тускнеет, когда он замечает Геворга. — Аль-Джамал, — старший Демир успевает взять свои внешние реакции под контроль и перейти на ассирийский язык. Он слегка наклоняет голову в уважительном приветствии. — Мы прилетели первым же рейсом после вашего приказа. Боевики размещают пленного посреди кабинета. Руки его оставляют связанными, в дополнение один из ребят с размаху впечатывает кулак в бок мужчины, чтобы тот послушнее опустился на колени перед возвышающимся в кресле Джамалом. Геворг и Артур сохраняют равнодушное выражение лиц, лишь слабый проблеск интереса сквозит в синхронном повороте головы, коротком оглядывании ардаланского военного. Их игра внушает искренность, однако провести главаря «Аль-Хамар» не так просто. — Узнаешь, Геворг? — спрашивает Джамал, кивая на пленного. — Да. — Это хорошо, — он удовлетворенно ведет ладонью по гладкой поверхности стола. — Как твоя жена поживает? — Сбежала. — Неужели? — если бы не ядовитые интонации в голосе террориста, то можно было бы сказать, что Джамал удивляется вполне натурально. За то короткое время, что Геворг провел в его обществе, возможно сделать лишь один верный вывод: он играется. Старший Демир не боится, кроме сына ему больше нечего терять. А относительная честность — самая простая и действенная тактика. — Если вам так будет угодно, то я могу лично разыскать Эсму и привести ее к вам, — медленно и расстановкой проговаривает Геворг. Артур замирает. Ему кажется, что они с отцом сейчас идут по нескончаемой дорожке из гвоздей, которые через пятки рвут эфемерную душу. Он понимает, что сейчас происходит банальная игра слов. Иллюзия риска, прелюдия, которая крепко вживается в подкорку подсознания затаенным страхом. — Мужчина, который не смог приструнить свою женщину — не мужчина, — щелчок зажигалки, Джамал закуривает самокрутку. Запах, распространяющийся по кабинету, характерен не для простого табака. — Однако я тебе дам шанс исправиться, мой мятежный генерал, — он кивает в сторону пленного. — Твой бывший союзник и друг попался на попытке перевозки людей за границу. Знаешь, как с такими поступают? — Закапывают заживо. Джамал удовлетворенно кивает и продолжает: — Некоторыми устоявшимися традициями иногда можно пренебречь. Ты знаешь, что делать. «Не смейте противостоять Джамалу». Содержание записки вовремя всплывает в памяти Геворга, удерживая его от порыва метнуться к столу, чтобы вытащить за грудки боевика, заставляя его точно также упасть на колени. Засунуть дуло пистолета прямиком в глотку главы Аль-Хамар, отвечающего за внутреннюю и внешнюю агентуру — единственная цель, дающая мятежному генералу сил выстоять очередной день. Свободным и счастливым Демир больше никогда не станет, но когда он позволит себе всего лишь секунду промедления, чтобы сполна насладиться свершающейся местью, когда он расслабленно надавит пальцем на курок… Геворг послушно встает. Он поворачивается спиной к Джамалу и лицом к человеку, с которым в начале своей военной карьеры служил плечом к плечу. Спустя годы их пути разошлись, общие встречи ограничивались военными совещаниями высшего звена. Но крепкая связь, которая может возникнуть только на поле боя, остается неразрушимой. Он не является братом по крови, человеком, о котором Геворг знает каждую мельчайшую деталь. Война скрепляет между собой людей оголенными красными нитями, не обремененных нагромождениями гражданской жизни. Такие узы неразрывны. Неразрывны даже сейчас, когда старший Демир уверенным движением вытаскивает из кобуры пистолет и направляет дуло на лоб старого друга. Пленный медленно моргает в ответ. И Геворг поджимает губы. «Он знает», — пробирает его страшное осознание. — «Знает и…». Серые глаза, смотрящие на палача и брата в одном лице, говорят лишь одно. Я прощаю тебя. — За свободу Ардалана, — произносит он уже вслух. Мужчина подается вперед, упираясь лбом прямиком в дуло пистолета. Выстрел. Старший Демир прикрывает глаза, когда труп соприкасается с полом. Глухой стук, он медленно выдыхает, и возвращает оружие в кобуру. Безмолвная молитва вытесняет из его разума зачатки оживающего хаоса. Клятва, которую Геворг повторяет изо дня в день, ставит завершающую точку в прошении у Бога. Он принесет свободу Ардалану. А после, если ад действительно существует, то добровольно поместит себя в котел. Будучи героем, он сойдет с кровавой дорожки и будет молить у Господа самого строгого наказания за содеянное. Медленный поворот в сторону Джамала, старший Демир распахивает глаза. Не глядя на сына, он вдохновленно произносит: — Для меня огромная честь получить лично от вас возможность очистить этот мир от неверных. — Оставь эти прелюбодеяния, — отмахивается Джамал. Миг и от его расслабленного состояния не остается и следа. Сейчас он становится похожим на огромного хищника, вот-вот готового оттолкнуться от земли в смертельном прыжке для своей добычи. — Артур переходит под мое личное обучение. А ты, — Джамал обращается к Геворгу с особой, характерной интонацией. — Будешь руководить главной операцией в Черногорье. Глава «Аль-Хамар» в заключение хлопает ладонью по столу и удовлетворенно откидывается в кресле, затягиваясь едким косяком. Ему слишком нравится наблюдать за тем, как младший Демир изо всех сил старается оставаться равнодушным. Как старший мгновенно приходит к пониманию того, что операция в Черногорье — это новый геноцид ардаланского населения. Джамалу нравится ломать самых сильных. И он уже чувствует, что момент икс, точка невозврата совсем близка для этих двоих. Устоявшимися традициями иногда можно пренебрегать. Увидеть эту семейку сожженными посреди бескрайней пустыни для него не выгодно и скучно. За долгие годы слишком сильно главе «Аль-Хамар» надоела фамилия Демир в военных сводках. Генерал и его подрастающий отпрыск сполна ответят за сопротивление несущим истину в этот прогнивший мир. — Сроки операции? — буднично интересуется Геворг. — Неделя, — поддерживает игру Джамал. Недолго поразмыслив, он приходит к мысли, что стоит немного ускорить события. Боевик затягивается косяком в последний раз, тушит его в пепельнице и складывает широкие руки перед собой в замок. Деловито, все также играюще, Джамал говорит. — Твоя сбежавшая семья под моим наблюдением в Кальярре. Скоро ты получишь возможность хорошенько проучить свою жену за непослушание, — последнее предложение так и сквозит двойным приказом, который даже не нужно озвучивать вслух. Геворг будет вынужден наказывать Эсму перед Джамалом. «И помни, что все имеет свою цену, генерал. Будь готов». Слова из записки — единственное, что держит сейчас Демиров под контролем.***
— Он… Он помнит нас?.. — вопрос, сквозящий обреченностью, зависает в кабинете. Виктория Савицкая твердой рукой продолжает вписывать в отчеты необходимую информацию. На сегодня остается только разобраться с кучей бумаг и провести беседу с беженцами из Ассирии — семьей Геворга Демира. — Не помнит, — коротко выдает Виктория, откладывая исписанный лист в сторону. Она поднимает взгляд на разбитых родителей и еле заметно кривит тонкие губы. Савицкая отмечает как мать, не иначе как чудом получившая обратно своего ребенка, сжимается от ответа, как от контрольного выстрела. Раньше этот вопрос у нее вызывал более сильное негодование, чем сейчас. Время имеет свойство делать равнодушным к приевшимся вещам. Или же людям. Виктория все бы отдала за то, чтобы сидеть в обшарпанном кресле напротив и слышать слова о том, что ее дочь, попавшая в плен к террористам, вернулась в Интар живой и невредимой, благодаря очередной спецоперации АДА. Пусть она бы ее не помнила, или же винила бы всю жизнь за то, что семья не смогла приложить руки к ее спасению… Савицкая с готовностью приняла бы любые последствия. Главное, чтобы Владислава оказалась жива. Наблюдать сейчас за очередным человеческим фактором, когда за получением желаемого следует рвение к большему для нее больше не убийственно. Лишь еле тлеющее презрение в душе отражается на темно подкрашенных губах. Но ни взгляд, ни голос не выдают состояние Виктории. — Послушайте, — Савицкая сцепляет руки между собой и добавляет в голос смягчающие интонации. — С вашим сыном будут работать психологи. Такая ситуация не редкое явление. И наши люди в девяноста процентах успешно помогают пострадавшим детям вернуться к прежней жизни. Давясь подступающим всхлипом, женщина закрывает лицо руками. Мужчина рядом с ней аккуратно обхватывает ее запястья и шепчет слова успокоения. Виктория отстраненно наблюдает за ними, размышляя о том, сколько полезной информации получится достать из пленных на этот раз. Самыми ценными источниками являются как раз таки дети, которые после похищения воспитываются в специальных школах или же влиятельных приемных семьях. — Самое главное, что ваш сын оказался живым. Вы можете идти, — завершает Савицкая и возвращается к бумагам. Она не слышит дрожащее «До свидания» и звук захлопывающейся двери. Не видит, как ее почерк на миг становится сбитым и ручка на бумаге вырисовывает кривую букву. Виктория снова погружается во вспоминания прошлого. — Мою дочь похитили! — взрывается Савицкая при всем сформированном штабе. — Януш, вставай, — она тянет к нему руку и пытается поднять его со стула. — Мы должны найти мою дочь… Она нас ждет. Мы ее должны найти… Предложение «просто ждать» от лидера наемников безопасница просто отказывается принимать. Ждать — это половина потери. Виктория оставляет Януша и начинает расхаживать по комнате взад вперед. Непрекращающееся движение помогает ей окончательно не сойти с ума. Навязчивое желание что-то сделать не позволяет Савицкой вернуться к былому холодному разуму. Такую боль она не испытывала даже от смерти мужа. Когда она с воем скреблась в закрытую крышку гроба, чувствуя в животе двух семимесячных близнецов, Виктория и представить не могла, что когда-то ей придется испытать боль сильнее, чем от потери любимого мужчины. Один из управляющих Службы Безопасности пытается остановить ее. Остальные в комнате сохраняют гробовое молчание, не в силах даже пошевелиться. — Отпусти! — рычит Савицкая и дергано вырывается из хватки. Она опускается на корточки и зарывается пальцами в растрепанный хвост. — Мы ее должны спасти… Эта фраза повторяется вплоть до момента официального заявления от Януша, что переговоры с террористами вести не будут. Ручка выпадает из дрогнувших пальцев Виктории. Она медленно прикрывает глаза и откидывается в кресле, выдыхая весь воздух из легких до упора. Прошло достаточно времени, чтобы мозг подтер все травмирующие моменты. Однако Савицкая помнит. Помнит все до мелочей. Это ее долг. Долг как матери, которая не смогла уберечь свою дочь и в порыве эмоций отдалила от себя единственно оставшегося ребенка — Маркуса. — Она сейчас спала бы в своей постели! — обвинительно кричит Савицкая в лицо сыну. — Если бы ты не попросил ее забрать этот гребаный ятаган! Это ты виноват! Лицо Маркуса каменеет. Он молча разворачивается и продолжает разбирать кровать Владиславы. Необходимо собрать все ее вещи. Необходимо не зацикливаться на понимании, что кто-то чужой влез в жизнь и все в ней разом зачеркнул. — Ты оставил нас одних! — Виктория пытается добиться от него хоть какой-нибудь реакции. Маркус лишь на миг допускает мысль, что все-таки не стоило трогать комнату сестры. Но он не останавливается. Не произносит и слова. Стойко выдерживает обвинения, которые теперь безостановочно ударяются в его напряженную спину. Руки на автомате делают все необходимое, но в голове молодого Савицкого откладывается истина. Он действительно виноват. Вот только Маркус не имеет права упасть и сдаться. Не сейчас. — Влада больше не вернется, — наконец отвечает он. Отвечает так тихо, чтобы Виктория была вынуждена замолчать и прислушаться к его леденеющему голосу. — Хватит. Остановись. Если мы с этим не смиримся, то эта боль нас уничтожит… Савицкая вытирает накопившуюся редкую влагу в уголках глаз. Крупных слез давно не осталось. Прошлое проходит. Боль не утихает, но со временем человек учится жить с произошедшим. Вот и сейчас Виктория складывает в ровную стопку написанные отчеты и приступает к последнему на сегодняшний день делу. После отработанной смены она приедет домой и в очередной раз столкнется в равнодушием Маркуса. В очередной раз она выполнит до автоматизма заученный список дел по дому, чтобы окончательно добить себя до физической усталости, выпьет снотворного и забудется в пустом сне. Следующий день ничем не будет отличаться от предыдущих, однако человек привыкает ко всему. Виктория потеряла все, пока вынужденно ждала.