Не убоюсь греха

      Август привёл Олега и Тони в пустую трапезную первее всех — обеденный колокол ещё не звенел. Костя сказал, что они с Григорием дождутся общего приёма пищи, а пока разойдутся по домам, чтобы отдохнуть. Может, в дороге они успели перекусить или просто были вымотаны настолько, что мечтали только о кровати и перьевой подушке? Ведь они проделали путь не только сюда, но и до Талинки.       На кухне хлопотали женщины, о чём-то смешливо переговариваясь. По всему помещению разносился запах ягодного компота.       — Присаживайтесь за стол, — Август указал на места почти у самой двери, которые обычно пустовали, а сам унёсся на кухню. Нырнув головой в дверной проём, он привлёк к себе внимание тактичным покашливанием. Стоило весёлым голосам смолкнуть, как он сказал: — Сестры, надо новоприбывших покормить. С дороги юноши, устали. Знаю, что ещё не время обеда, но отец Антоний распорядился, чтобы их накормили пораньше.       Баба Маня всплеснула руками и легко, точно в шутку, шлёпнула Юльку полотенцем.       — Давай, пошевеливайся, — пробурчала она на засуетившуюся девушку, — не заставляй братьев ждать. Неси тарелки. А ты, Люб, помоги мне поставить вторую партию картофеля вариться.       Любава шагнула к варочной печи, встала с одной стороны, а баба Маня с другой. Вместе они на счёт два оторвали с горячей поверхности громоздкую кастрюлю и переставили её на столик возле входа, где уже остывала кастрюля с компотом из смородины. Август еле подавил в себе желание броситься к ним на помощь. Если бы он поддался порыву, то вызвал бы на себя такую волну возмущений со стороны бабы Мани, что перед Олегом и Тони было бы стыдно. Видите ли, её, женщину в возрасте, уже и за человека не считают. Думают, поди, что она немощная, неспособная выполнять свою работу нуждается в послаблении. А она не нуждается! Не надо приходить на кухню со своим уставом, вот и всё тут!       Стоило отдать бабе Мане должное, обязанности свои она исполняла ладно. Столешницы всегда были натёрты до блеска, как и кастрюли со сковородами. Полы вымыты, деревянный подоконник протёрт. На лакированных брёвнах не было ни пыли, ни жира: баба Маня для того гоняла бедную Юльку, чтобы даже стены оставались в идеальном состоянии. Здоровенная белая печь могла посоревноваться в чистоте с самим ясным, безоблачным небом. Лишняя сажа в ней не задерживалась, да и труба регулярно прочищалась. Вся деревянная посуда, что хранилась в настенных шкафах, понятное дело, тщательно мылась и просушивалась после каждого приёма пищи.       Юля поднесла три тарелки и три кружки, Любава наложила картошки в мундирах и налила компота. Из таза с хлебом, что стоял под столиком для экономии места, взяла по ломтю хлеба и положила на край тарелок. Августу же добавила второй ломоть, за что удостоилась благодарной улыбки. Ложки сунула прямо в картошку и отдала всё Августу. Тот в два захода отнёс еду в трапезную, аккуратно, без лишнего шума, расставил порции на столе и сел напротив братьев.       Тони, сглотнув вязкую слюну, потянулся было к кружке, но Олег легко шлёпнул его по руке.       — Голодом меня морить вздумал? — огрызнулся Тони, прижимая к груди «пострадавшую» ладонь.       — Ты вперёд паровоза не беги, — одёрнул его Олег таким тоном, что даже Августа пробрало. В голосе его сквозило раздражение. То ли они в дороге с братом поссорились, то ли между ними всегда такие отношения были, Август не знал. Мало того, он впервые видел Олега столь дёрганным и нервным. — Сначала нужно помолиться. Верно, отец Август?       Тот замешкался ненадолго, всё ещё размышляя о причине разлада между братьями, запоздало кивнул и заговорил монотонным голосом:       — Господи, Иисусе Христе, Боже наш, благослови нам пищу и питие…       — Приплыли, — резюмировал Тони вполголоса, намеренно неразборчиво, однако его прекрасно услышали, причём сразу двое. Молитва прервалась, Август уставился на него с немым вопросом, а Олег с тяжёлым вздохом положил ладонь ему на плечо. Стоило этому произойти, как Тони вмиг словно посерел, выцвел, уменьшился в разы. Взгляд опустил себе на колени, ссутулился весь, и больше его рот, чтобы сказать очередную гадость, не раскрывался. Олег кивнул Августу, мол, продолжай, и тот поспешил как можно скорее дочитать молитву, чувствуя себя не в своей тарелке. Между братьями пробежала кошка, это было очевидно. Однако вовлекаться в их ссору Август совершенно не хотел.       Когда прозвучало последнее «аминь», Олег убрал ладонь с плеча Тони, жестом указал на картофель и сказал: «Теперь можно».       «Как собаке», — подумал Август, впрочем, комментировать вслух не стал. Вместо этого он аккуратно, как наступают на болотные кочки, начал:       — Так, ты, значит, Тони. Олег много о тебе рассказывал.       — Надеюсь, хотя бы хорошее? — Тони усмехнулся, обхватывая изящными руками кружку и поднося её к губам. Его пальцы были увиты серебряными кольцами разной ширины, короткие ногти покрашены в чёрный цвет. Очередной бесовской знак, не иначе. Август поймал себя на том, что неприкрыто пялится, скользя взглядом по костяшкам, выступающим зелёным венкам, и тотчас сконфузился. Не следовало смущать бедного юношу своим излишним вниманием.       — Олег тепло о тебе отзывался, — он быстро нашёлся, что ответить, надеясь, что это промедление не было чересчур длительным и переходящим все грани приличия, — переживал о том, что ты не согласишься поехать и останешься в городе один.       Тони, мучимый жаждой, крупными глотками осушил целую кружку кислого компота, отставил её со звонким стуком в сторону, усмехнулся и убеждённо сказал:       — И ничего бы со мной не случилось. Мне не пять лет, как-нибудь бы смог себя прокормить. Но нет же…       — Конечно, не случилось, — насмешливо отозвался Олег, перебив его. В отличие от Тони он ел сдержанно, неторопливо. Не набрасывался на ароматный картофель, хотя сглатывал часто. Может, он не был столь голоден или просто укреплял силу духа, как советовал отец Антоний. Он говорил, что не стоило все свои желания, потребности и томления перво-наперво бежать и исполнять. Человек должен быть выносливым, стойким, чтобы не поддаваться бесовским соблазнам. — Я обещал, что буду о тебе заботиться, и не собираюсь это обещание нарушать, — только сейчас Олег потянулся к ложке и принялся за еду. Прожевав первый кусок, вновь заговорил: — Наш отец умер два года назад. И пусть он был не самым образцовым родителем, но всё же, пока он был жив… — Олег снова сунул ложку в рот, подпёр голову рукой, задумавшись. Август не спешил его перебивать, понимая, что он просто пытается сформулировать то, что хочет сказать. На некоторое время трапезная погрузилась в тишину, нарушаемую разговорами, доносящимися с кухни, и стуком деревянных ложек о тарелки. Тони тоже, на удивление, не спешил вклиниваться в воцарившееся молчание и сконцентрировался на быстром поглощении еды, будто кто-то мог отобрать её. Он почти не жевал, но умудрялся не давиться. Августу оставалось только диву даваться такому зверскому аппетиту у такого доходного юноши. Тем временем Олег, наконец, продолжил: — Когда умирает мать или отец, какими бы плохими они ни были, это всегда… Страшно. Приходит осознание, что теперь ты окончательно повзрослел.       Август сочувствующе кивнул.       — Мне понятны твои чувства. Моя мама тоже умерла, — его губы тронула грустная улыбка. — Только мне было всего девять. Если бы отец Антоний не позаботился обо мне и не взял на себя ответственность за мою жизнь, не знаю, что сейчас со мной было бы.       Август очень плохо помнил тот страшный год. Казалось, события просто стёрлись из головы, потому что душевная боль от них была нестерпимой. Он помнил, что мама долго болела. Она лежала в кровати, кашляла, вставала лишь для того, чтобы поесть и сходить в туалет. Даже на посещение служб у неё не хватало сил. Вся община молилась за неё тогда, отец Антоний был особенно обеспокоен и никого не пускал в её дом, даже Августа на время забрал к себе. Он сам занимался её лечением, однако все попытки были тщетны. Бог посчитал нужным забрать её и идти против его воли, значило бы усомниться в его провидении.       Если он забрал её тогда, значит, она уже была готова, чтобы войти в царствие небесное.       Мама была хорошей женщиной. Август был уверен, что даже в те моменты, когда она была к нему чрезмерно строга, то делала это ради его же блага. Ведь каждая мать не только заботится о том, чтобы её ребёнок был счастлив и рос в безопасности, но и беспокоится, чтобы он вырос хорошим человеком и не причинил никому зла. В памяти слабой вспышкой оживали её заботливые прикосновения: как она расчёсывала ему волосы, как пела колыбельную и гладила по ноге, сидя на кровати и дожидаясь, пока сын заснёт. И в сердце его от этих призрачных моментов становилось тепло и уютно.       Август давно вырос. Вёл благочестивый образ жизни. Стал лекарем и священником. Интересно, мама бы гордилась им? Была бы она рада, узнай, скольким людям он помог?       После её смерти отец Антоний взялся за воспитание Августа. Продолжил учить его грамоте и математике, заставлял читать Святое Писание, которое очень тяжело давалось девятилетнему ребёнку. Многие вещи Август не понимал, просил объяснить и, конечно же, отец Антоний, ему помогал. Они много проводили времени вместе, и потому Август никогда не чувствовал себя одиноко. Когда ему минуло тринадцать, он всерьёз задумался о том, чтобы научиться лечить людей. Возможно, в нём говорило желание спасти каждого, кто этом нуждался.       Нуждался так же, как и его мама.       Когда Олег заговорил, Август невольно вздрогнул, возвращаясь с глубины воспоминаний в реальность.       — Отец Антоний — человек с большим сердцем, уже не раз в этом убеждаюсь, — Олег перевёл взгляд на брата, тяжело вздохнул. — Надеюсь, Тони когда-нибудь тоже сможет это понять.       На секунду Августу показалось, что губы у Тони дёрнулись в намёке на улыбку. Ромашка, что украшала его ало-каштановые кудри, почти что выпала из густоты волос и держалась самым кончиком стебелька за скрученную прядку. Август ощутил иррациональное желание вернуть цветок на место — всего лишь поправить его немного, — но это значило бы, что придётся докоснуться бесовской метки. Вдруг влияние её настолько сильно, что скажется и на нём самом? Да и подобный жест вряд ли будет уместен в отношении малознакомого человека. Впрочем, когда цветок стукнулся выпуклой сердцевинкой о стол, Тони сам сунул его за ухо, чтобы тот точно не потерялся.       Наконец Август взялся за ложку и приступил к трапезе, хоть голода особого не чувствовал. Переволновался, наверное, из-за важности сегодняшнего дня. С ним иногда случалось такое: если он был поглощён ожиданием или какой-либо сильной эмоцией, то совсем не хотел есть. Во время постов это очень выручало.       — Он верит в вас, — Август ободряюще улыбнулся, посмотрев сначала на одного, потом на другого, — верит, что у вас получится искупить свои грехи и найти здесь покой.       Положив ложку в пустую тарелку, Тони всплеснул руками:       — Мне, вот, и дома было норм. Я вообще не понимаю, зачем я здесь нужен.       — Твой брат переживает о тебе, потому что понимает, что бороться с грехом за пределами общины почти невозможно. Только сильные духом люди способны сопротивляться искушениям, которые обрушиваются на человека в городах, — пояснил Август таким тоном, каким всегда разговаривал с несмышлёными детьми. Однако Тони, кажется, такое отношение совсем не понравилось. Он тряхнул головой и криво усмехнулся.       — А вы считаете, что я слаб духом?       Обстановку разрядил Олег, вновь положив руку Тони на плечо и спокойно проговорив:       — Отец Август хочет сказать, что в городе бесовское воздействие на нас было разы сильнее. Нам с тобой, — на этих словах он сделал акцент, — приходилось труднее, но теперь всё будет по-другому.       Август заставил себя съесть хотя бы две небольших картофелины, прежде чем отодвинул тарелку в сторону, положил руки на стол, сцепив их в замок.       — Здесь правда очень хорошо. Спокойно, красиво, — он попытался вернуть беседу в непринуждённое русло, надеясь, что не вызовет тем самым очередной вспышки злорадства у Тони. С ним действительно было тяжело. В который раз Август мог убедиться, что отец Антоний не зря переживал насчёт младшего брата Олега. — Я обязательно покажу вам нашу реку. С берега открывается потрясающий вид на холмы.       — Да что б провалились эти холмы, — прошипел Тони, исподлобья зыркнув на Олега. — У меня всё тело болит после дороги, а я, между прочим, знаю толк в физ нагрузках. У меня отваливаются ляжки, жопа и поясница одновременно, и мне это совсем не нравится.       Олег открыл было рот, чтобы его осадить, но Август решил, что сможет справиться сам, если будет терпелив:       — Добраться сюда действительно сложно, но это сделано намеренно, чтобы к нам могли прийти только те, кому это действительно нужно, — отметив, что Олег также закончил с обедом, он поднялся из-за стола, — давайте помолимся после еды и пройдёмся по общине. Посмотрите, как тут люди живут, чем занимаются. Может, присмотрите себе дело по душе. Если не сможете определиться, то вас в любом случае распределят куда-нибудь, не переживайте. У нас нехватка людей в полях.       Прочитав молитву по окончании трапезы, Август, дабы помочь женщинам, отнёс в кухню грязную посуду, а что не смог доесть, вывалил в таз у окна для корма скоту. Баба Маня осуждающе цокнула, когда увидела, сколько осталось картофеля в его тарелке, но ничего говорить не стала. Всё же Август действительно уже был не маленький, сам знал, как ему будет лучше.       Махнув братьям рукой, чтобы шли следом, он вывел их из трапезной и повёл в самое начало улицы — к водяной мельнице. Показ окрестностей было решено начать с реки, недаром же о ней зашла речь. На мельнице жил седовласый старик по имени Матфей. Таскать мешки с мукой и зерном ему помогали мужчины, что были крепче и моложе, однако он и самостоятельно неплохо справлялся с этими задачами, разве что больше времени затрачивал. Для человека его возраста он был хорошо сложён, никогда не жаловался на больные суставы, много двигался и после завтрака всегда выходил на пробежку вокруг поселения. Он был примером невероятного оптимизма и жизнелюбия для каждого.       Август не застал Матфея дома, видимо, он всё ещё был в поле на покосе. Однако это не помешало показать братьям мельницу изнутри и объяснить, в чём заключается работа помощников: нужно было перетаскивать тяжёлые мешки с зерном и мукой от амбара до мельницы. Тони, впрочем, слушал вполуха, если слушал вообще. Он залез пальцем в муку, которая осталась в лотке после помолки, и незаметно мазнул им Олега по переносице. Тот ещё какое-то время ходил с невозмутимым выражением лица под издевательское хихиканье сбоку и не понимал, что смешного вообще происходит. Август держался до последнего, но, когда понял, что вот-вот засмеётся с его нахмуренных бровей и белой полоски промеж них, сжалился и сказал ему, что он испачкался. Олег торопливо утёр лицо предплечьем и пробурчал что-то осуждающее в адрес Тони. Август отвлёк их от дальнейшего выяснения отношений рассказом о том, чем озимые культуры отличаются яровых, однако, как ему показалось, эти знания остались витать в воздухе. Ладно, пусть браться на практике разбираются, когда настанет время засеивать поля.       После мельницы, которая нисколько не заинтересовала Олега — худощавого Тони Август даже не рассматривал на роль помощника Матфея, — они заглянули к рыбакам. Тони брезгливо сморщил нос, стоило ему учуять запах рыбы, висящей на верёвках и вялящейся на солнце перед хижиной. А когда он зашёл внутрь, то весь позеленел, запрокинул голову, силясь удержать рвотный позыв. Конечно же, Август заметил это и поинтересовался, что произошло, на что Олег только рукой махнул и сказал:       — У него всегда так на рыбу. С детства не может её переносить.       Тони извинился (удивительно, что он это умел) и вышел на свежий воздух. Он даже не стал знакомиться с рыбаками, что уж говорить о том, чтобы слушать об их работе. И так было ясно, что здесь он не задержится. Олег тоже особым энтузиазмом не отличился, и Август решил не терять времени зря и продолжить знакомство с общиной в другом месте.       Прозвенел церковный колокол, оповещающий о начале обеда. Мужчины поспешили вернуться с полей, чтобы переждать жару и поесть, женщины оставили домашние дела и вместе с детьми устремились к трапезной. Август же с братьями продолжил бродить по округе. Он показал им скотный двор, объяснил, как ухаживать за животиной, разрешил «погладить лошадку», став свидетелем счастливых Тониных глаз, и даже показал, как доить корову (нетрудно догадаться, по чьей просьбе), но как только речь зашла про уборку навоза, Тони категорично выразил своё нежелание связывать жизнь с подобным занятием, проще говоря, заистерил, а после выбежал на улицу, чуть не споткнувшись о несушку. Конечно, запах в загонах стоял не самый приятный, но разве это важно, когда трудишься на благо всех жителей? Что может быть лучше, чем заниматься полезным делом?       После скотного двора Август повёл братьев к границе поселения, где начинались поля. Может, им хотелось бы заняться покосом? Там всегда нуждались в лишних руках. Кормили скот круглый год, потому запасать сена нужно было как можно больше. Сначала траву провяливали, затем собирали в валки, и только тогда, когда она хорошенько просушится, укладывали в скирды. Процесс был понятным и простым, но требовал большого труда.       Однако от этого варианта тоже пришлось отказаться: от запаха трав Тони расчихался так сильно, что глаза его покраснели, заслезились и он стал умолять Августа пойти смотреть другие «вакансии». Лишь бы уйти от цветущего овса подальше. Оказалось, Тони понятия не имел, что у него была аллергия на цветение злаковых культур. Это значило, что даже прогулки в поле для него были противопоказаны, не то что махание косой.       На пасеку его не удалось затащить никакими уговорами: Тони панически боялся пчёл и ос. Ему хватило одного знания о том, что на территории общины есть ульи, чтобы с новой силой начать тревожиться о возможных неприятностях при встрече с этими насекомыми. Он стал чаще озираться по сторонам и прислушиваться к низкому жужжанию, будто пчёлы только за ним и охотились. Сдался он им. Однако донести это до Тони не смог ни Олег, ни Август.       Делать нечего, пришлось идти к последнему человеку, кто мог бы обеспечить братьев работой, помимо полива придомовых огородов. И человеком тем был Михаил-плотник. Стоило Олегу услышать, что тому требуются помощники, он значительно приободрился. Даже пару вопросов задал о том, чем именно нужно заниматься, хотя до этого молча ходил за Августом и внимал, не перебивая. На пороге дома их встретила жена Михаила с дочками. Они только что вернулись с обеда, и гостям повезло застать их здесь. Жена очень обрадовалась встрече с новенькими, пригласила их пройти внутрь и даже, усадив их за стол у стены, всучила по остывшей, но «очуметь какой вкусной» оладушке, как о них отозвался Тони. Сегодня был четверг, а значит, и молоко с яйцами было разрешено. А вот в среду и пятницу животную пищу есть воспрещалось, ведь в среду Иуда предал Иисуса Христа, а в пятницу Иисуса распяли, о чём Август не преминул упомянуть, чтобы уберечь братьев от греха.       Несмотря на то, что все жители общины трапезничали вместе три раза в день, каждый из них мог готовить еду у себя в доме. Муку выменивали у Матфея на овощи, так как огород он иметь отказывался и, кроме куста крыжовника, возле мельницы ничего съестного не взращивал. А молоко брали на скотном дворе в постные дни, когда его было в избытке. Оно сквашивалось и получалась вкусная простокваша, которую можно было использовать для приготовления теста, как это делал жена Михаила. Муж любил в перерывах между работой чем-нибудь перекусить. Это не воспрещалось, однако посещать общие приёмы пищи он был обязан. Частенько во время трапезы отец Антоний мог устроить проповедь, а страшнее нарушения, чем пропустить проповедь без разрешения самого отца Антония, Август и придумать не мог. Всё, что говорил отец Антоний, было важно. Более того, жизненно необходимо, если человек по-настоящему хотел спастись.       Жена Михаила — Анна — была низенькой и худенькой женщиной, однако на ней держался весь быт. Воспитание двух дочурок и забота о муже лежали на её хрупких плечах. И хоть она никогда не жаловалась, вид у неё преобладал уставший, измученный. Под глазами залегли тёмные круги, впалые щёки обтягивали острые скулы, а глаза, большие тёмно-карие глаза с густыми ресницами тревожно бегали из стороны в сторону, обличая такой же неспокойно быстрый ход её мыслей.       Сейчас она сидела за ткацким станком и плела льняное полотно, а белокурые девчушки, сидя на медвежьей шкуре у массивной кровати с резным изголовьем, штопали папины рубахи, искалывая пальчики в кровь, но не плакали и не унывали, упорно продолжая втыкать иголку в ткань. Правда, то и дело отвлекались на Тони, который корчил им смешные рожицы и, несмотря на то, что брат одёргивал его за рукав, не собирался останавливаться. У него был настоящий талант располагать детей к себе. Видно было, что он их любил и с радостью бы проводил с ними всё свободное время. Август бы позволил ему, сделал бы воспитателем, да только не принято так было. Не дело мужчине с детьми возиться, если того сам Бог не пожелает, как произошло с отцом Антонием. И то он занимался исключительно обучением Августа и подготовкой к служению в церкви. Он никогда не нянчился с ним, не играл в игры и не поощрял праздного времяпрепровождения.       В общине за детьми следило двое кормилиц, пока другие женщины вели быт. Маленьких девочек собирали в одном доме, а мальчиков — в другом. Через игру их приучали к труду, рассказывали о Боге и следили за тем, чтобы непослушные озорники не натворили бед.       Пока все ждали Михаила, Тони, не зная, чем себя занять, разглядывал ткацкий станок. Он внимательно следил за тем, что делала Анна, потом стал расспрашивать её, насколько это сложно, как быстро ткётся одно полотно, как для этого заготавливается нить, из чего она делается. Анна без устали отвечала на вопрос за вопросом, пока Олег не оттащил Тони за руку и не усадил за стол рядом с собой. Август отвернулся, чтобы скрыть невольную улыбку. Этот юноша пусть и был проблемным, но менее забавным оттого не становился. Шебутной, языкатый, немного навязчивый, но искренний в проявлениях эмоций и… добрый. Сердце у него точно было добрым, а значит, ещё не всё было потеряно и душа его могла быть спасена.       Вскоре на пороге появился Михаил. Размахом плеч он, пожалуй, мог сравниться с Олегом, но, вот, ростом походил на Тони. Коренастый богатырь лет пятидесяти — наверное, это была бы самая краткая и точная его характеристика. Русые длинные волосы, заплетённые в косу, и борода, подвязанная шнурком, выцвели на солнце, оттого казались совсем светлыми. Ведь он трудился не только в мастерской и чужих домах, которые приходилось достраивать годами из-за нехватки рабочей силы, но и на улице, когда рубили лес и заготавливали брёвна.       Оглядев гостей, он пригладил усы, подбоченился и пробасил:       — Чем обязан?       — Мы хотели мастерскую твою посмотреть, — поспешил объяснить Август, — может, братьям, понравится у тебя. Будут помощники. Я знаю, что тебе всегда нужны люди.       — Да, нужны, — он смерил Тони оценивающим взглядом с головы до ног, верхняя губа у него дёрнулась, будто от отвращения, — только вот, его руки вряд ли полезны будут.       — Это ещё почему? — праведно возмутился Тони, плавным опасным движением поднимаясь из-за стола, будто кот, который готовился нападать на пса.       Михаил цокнул, качая головой, и указал пальцем на его ноги, худобу которых обтягивающие вульгарные штаны совершенно не скрывали.       — Слабый ты. Вон, щуплый какой. А я послаблений никому не даю, у меня не каждый может выдержать. С помощников я требую так же, как с себя. А тебе-то и топор давать страшно. Причём за тебя-то и страшно. Я не собираюсь с тобой возиться. Лучше бы к рыбакам пошёл, — он говорил с непривычным для себя ожесточением, которое пытался скрыть за напускным безразличием, однако это заметили все присутствующие. Особенно напрягся Август. Не хотел он устраивать ссору на пустом месте, не за тем сюда пришёл.       — Хорошо, — спокойно согласился Август, не вдаваясь в подробности, почему именно отправлять Тони к рыбакам — это очень плохая идея. — А что скажешь насчёт Олега?       Михаил без раздумий ответил:       — Такой помощник мне нужен. Если руки растут из нужного места, — обратился он к Олегу, — то возьму тебя.       Тот встал из-за стола и решительно направился к выходу, пересекая просторную комнату, устеленную тёплыми коврами и шкурами диких животных.       — Показывай свою мастерскую, — бросил он, оборачиваясь и выходя на улицу. — Тони? Ты идёшь?       — Нет, я тут подожду, — отозвался он и с широкой неискренней улыбкой, как показалось Августу.       Пока Михаил общался с Олегом, можно было оставить их наедине и не беспокоиться. По-видимому, одного брата пристроить удалось, но что делать с другим — оставалось загадкой.       Август сидел за столом напротив Тони, облокотясь спиной о стену и лениво разглядывая комнату. Дом у Михаила был под стать хозяину. Просторная рубленая комната на первом этаже и такая же на втором, где жили девочки. Все предметы быта были сделаны его умелыми руками: стулья, стол, шкафы, кровать, даже ткацкий станок с прялкой. Печь же была расписана гжелью, и этот узор повторялся на посуде — деревянных тарелках, лопатках, ложках. Их росписью занималась Анна. До того, как приехать в общину, она преподавала в школе искусств и учила детей живописи. Именно поэтому её дочки в свои восемь лет умели красиво вышивать и вырезать картинки на бересте.       Август откинул голову назад и упёрся затылком в зашкуренное, лакированное бревно. Пока Михаил с Олегом находились в соседней постройке — мастерской, — делать было совершенно нечего. Разве что, занять себя разговором с Тони. Август посмотрел на него, уминающего третью оладью, и, очевидно, вообще не задумывающегося о том, какие трудности создаёт своим нежеланием работать.       Обычно люди стремились быть полезными общине, искренне хотели помогать другим, но с Тони случай был особенным. Август не был глупцом, чтобы догадаться: Тони приехал сюда против воли и потому всеми своими поступками демонстрировал недовольство. Олег заставил его. Наверняка, и ссорились они из-за этого. Но почему отец Антоний допустил такое, было неясно. Вряд ли он не был в курсе ситуации.       Тяжело вздохнув и потерев лицо руками, Август тихо поинтересовался:       — Тебе совсем ничего не приглянулось?       Тони глянул сначала на Анну, потом на Августа и потянулся к нему, понизив голос до шёпота:       — А можно мне всей вот этой хренью заниматься? — он кивком указал себе за спину, где ткала Анна. Она так увлеклась монотонной работой, что совсем не обращала внимания на происходящее в доме. Её чуткий слух реагировал только на детские голоса, если дочки к ней обращались или начинали баловаться. Обычно они находились под присмотром кормилицы, но в те дни, когда у Анны выдавалось меньше работы, чем обычно, она сама уделяла время их воспитанию.       На вопрос Тони Август отрицательно покачал головой и ответил:       — Нет, это женское занятие. Одежду у нас делают только женщины.       — И? — Тони вздёрнул бровь, закидывая в рот последний кусочек оладьи и облизывая жирные пальцы. — Что с того? Разве для прядения нужна вагина? — на последних словах он почти что лёг на стол и произнёс их шёпотом, чтобы никто, кроме Августа его не слышал.       Тот, однако, значение последнего слова не знал и решил переспросить в полный голос:       — Ваги…       — Тише, — перебил его Тони, — тут всё-таки дети, им такие слова ещё рано знать.       Вот теперь Август отдалённо понял, что речь шла о каких-то непристойностях. Он покраснел, осуждающе цокнул и, тоже перейдя на шёпот, выразил всё своё негодование:       — Нельзя такие слова говорить.       — Почему нельзя? — Тони состроил такое лицо, будто Август пытался ему донести, что солнце синее, а вода в реке розовая.       — Потому что это бесовские слова. И когда ты их говоришь, то бесы могут проникнуть в тебя через твой рот.       Поначалу Тони плотно сомкнул губы и прикусил щёку изнутри, но чем дольше длилась немая пауза, тем сильнее уголки его рта норовили растянуться в стороны.       — Я сказал что-то потешное? — Август нахмурился, и этого хватило, чтобы Тони прыснул со смеху.       — Потешное, — фыркнул он, опускаясь обратно на стул. — Я будто на машине времени приехал сюда, а не на лошади. Она меня, кстати, чуть копытом не прибила. Милейшее создание.       Вычленив из быстрого потока слов очередные незнакомые, Август переспросил:       — Машина времени? Что это такое?       Брови у Тони медленно поползли вверх.       — Вы реально не знаете, что это такое или шутите сейчас?       — Во-первых, не надо ко мне обращаться на «вы», а во-вторых, да, я не знаю, что такое машина времени, — Август повернулся всем телом к нему, упёрся локтями в стол и подпёр подбородок.       Тони протянул многозначительное «У-у-у».       — А почему к тебе нельзя обращаться на «вы»? — спросил он, быстро исправившись.       Август пожал плечами.       — Просто не нравится. Не считаю, что я могу быть равен отцу Антонию.       — Этот отец Антоний, — вкрадчиво начал Тони, водя кончиком указательного пальца по столу, — чем он таким отличился, что вы его все так уважаете?       Август уставился на его плавно двигающуюся кисть, на поблёскивающие кольца, крашеный ноготок. Было в этом что-то очаровывающее, но в то же время опасное. Ведь и кольца эти, что культивируют алчность, и черные ногти были бесовскими метками, а значит, не могли быть хоть сколько-нибудь красивыми. Но Август смотрел на них, смотрел, и ловил себя на страшной мысли: у Тони были утончённые руки и украшения на них смотрелись… уместно. Будто они для них и были созданы.       — Отец Август? — палец замер, оторвался от поверхности стола и спрятался в кулаке. Тони убрал руки на колени, и Август почувствовал, как щёки вновь залило краской. Какой стыд, так смущать человека.       — Хочешь узнать, чем отличился отец Антоний? — повторил он, чтобы собраться с мыслями. — Отец Антоний — пророк. Слышит глас божий и доносит его до нас. Ещё он совершает чудеса.       — Чудеса? — Тони недоверчиво усмехнулся. — Например?       Август задумался. С чего стоило начать? Быть может, с исцеления Кольки — рыжего конопатого мальчишки, что по весне слёг с лихорадкой? Тогда за него молилась вся община, но, когда ему стало хуже, сам отец Антоний пришёл к нему, выгнал всех из дома и воззвал к Богу. Той же ночью жар у Коли спал, и мальчик пошёл на поправку. Его мать, потеряв всякую надежду на его выздоровление, рыдала от счастья, что с сыном теперь всё будет хорошо. А всё благодаря кому? Отец Антоний не только исцелял болезни, но и возвращал мёртвых к жизни. Да, стоило рассказать именно об этом! Август был отроком, когда это случилось. Во время утренней службы его жена упала замертво, но отец Антоний не позволил подготовить её к отпеванию и похоронам. Он уложил её в постель, встал перед кроватью на колени и двое суток беспрестанно молился, отказавшись от питья и пищи, пока Анастасия не открыла глаза. Она воскресла, как воскрес Лазарь, и сомнений в том, что отец Антоний был послан Богом, боле ни у кого не осталось.       Август хотел было рассказать Тони об этом случае, но с улицы донеслись голоса, и следом за этим в дом вошли Михаил и Олег. Они что-то оживлённо обсуждали, Август не стал вслушиваться.       — Отец Август, — обратился к нему Михаил, — я возьму Олега работать в мастерскую. Мы уже с ним договорились насчёт первого дня работы, так что можешь не переживать.       Август улыбнулся, встал из-за стола.       — Прекрасно, тогда мы больше не будем тебя отвлекать от дел. Пойду покажу братьям, где они будут жить. Спаси Вас Бог. Тони, — он жестом попросил его подняться и направился к выходу. Братья послушно двинулись следом, не забыв попрощаться по примеру Августа с семьёй Михаила.       Стоило троице выйти на улицу и направиться, наконец, в сторону Костиного дома, который с этого дня станет их общим, как Тони ткнул брата локтем в бок и выдал:       — Табуретки будешь колотить, молодец, поздравляю. Великое достижение. Из бармена в трудовики.       — Ты бы лучше беспокоился о том, что тебя никуда не пристроили, — спокойно напомнил Олег. — Ты в жизни и дня не проработал нормально, тебе явно тяжелее здесь придётся, чем мне.       Август решительно вклинился между ними, не сбавляя шага и разводя их по разные стороны, дабы пресечь дальнейшее развитие конфликта.       — Давайте не будем ссориться, — он посмотрел сначала на Олега, надеясь на его благоразумие, затем на Тони, которому вообще никакие законы не были писаны, разве что страх перед старшим братом. Пронаблюдав за ними с момента их прибытия, Август был уверен, что Тони побаивается Олега и только поэтому ведёт себя более-менее сносно. Интересно, как он изменится, если надолго останется без надзора? Наверное, станет ещё более наглым и будет проявлять неуважение к окружающим в открытую, несмотря на то, что никто не желал ему зла? Должны же его бесы себя проявлять? В том, что Тони водил с ними дружбу, у Августа сомнений не было. Один его внешний вид уже кричал об этом. Скорее бы, переодеть его в нормальную одежду. — Тони, какие навыки у тебя имеются?       Тот загадочно улыбнулся, хихикнул и только открыл было рот, чтобы ответить, как его перебил Олег:       — Он танцует. Просто хорошо танцует.       Август глубоко вздохнул и, незаметно для себя, зашагал быстрее. Ситуация никак не разрешалась, а это значило, что придётся обращаться к отцу Антонию. Будет ли он разочарован, что Август не справился? Станет ли ещё доверять ему заботу о новоприбывших?       — Придётся ещё чему-то научиться. Танцами хлеб не приготовишь и печь не растопишь, — заключил он безрадостно.       — Зато можно неплохо согреться, — а Тони всё улыбался да шутки шутил, не подозревая, в какую яму загнал и себя, и Августа.       — Может, его всё-таки на мельницу отправить? — предложил Олег.       — Вот сам и таскай эти мешки тяжеленные, а я лично не намерен надрываться!       — Хорошо-хорошо! — Август поднял руки, дабы всех успокоить. Особенно, себя. — Я поговорю с отцом Антонием насчёт твоего распределения. А пока оставим это.       И этой фразой он поставил в обсуждении точку. До дома они дошли в напряжённом молчании. Благо, идти было недалеко: пересечь площадь, миновать амбар и общие бани. Деревня протянулась вдоль реки, потому улица здесь была всего одна и называлась в честь солнца — Солнечная. Все постройки разделялись площадью на два ряда — ближний к реке и дальний. Если встать лицом к церкви, то с правой стороны будет дорога в начало улицы, а с левой — в конец. За церковью начинались картофельные поля, которые переходили в лес у подножия высокого холма.       Свернув в огород и пройдя между грядок, Август постучался в дверь избы. В общине было не принято ставить заборы. От кого? От своих же отгораживаться? Незачем. Забор был только на скотном дворе, чтобы животина не разбегалась по всему поселению да в лес не убегала.       Дверь никто не открывал, и Август постучался вновь. Ответом ему стала тишина. Видимо, Костя ушёл в поле. Вешать замки и запираться от братьев и сестёр тоже не считалось верхом приличия. Дома закрывались только на ночь в целях безопасности, чтобы дикие звери не могли пробраться внутрь. Потому, не дождавшись приглашения войти, Август отворил скрипучую дверь и шагнул за порог.       Внутри было гораздо прохладнее, чем снаружи, и он облегчённо вздохнул, чувствуя, как вспотевший лоб обдало остывшим воздухом. Пахло свежим деревом от двух новых кроватей. Они стояли вдоль стен, как и Костина кровать, и окружали собой стол с тремя стульями. В углу — слева от входа — ютилась белая печь. Летом Костя ей не пользовался, потому возле неё не лежало поленьев. Шкаф с бельём и вещами заменял деревянный сундук, притаившийся справа от двери. Умывальника внутри не было, он висел снаружи дома и зимой, понятное дело, пользоваться им не получалось. Однако Косте и так жилось неплохо. Во время морозов он нагревал снег в железном тазу и умывался талой водой.       — Здесь вы будете жить, — Август обвёл рукой комнату. Когда Олег приезжал в общину раньше, ему стелили набитый соломой тюфяк на полу возле печи, давали подушку и стёганое одеяло. Сурово, зато тепло. Но теперь-то он будет спать по-человечески. Недаром отец Антоний говорил, что здоровый сон — залог хорошей работы. — Ваши кровати по правую сторону.       На каждой кровати лежало по две стопки с одеждой. Одна стопка была белой — то были праздничные вещи, а другая стопка была коричнево-серой — в этих рубахах и штанах предназначалось трудиться. Женщины сшили вещи универсального размера, чтобы те точно пришлись в пору братьям. В пояс штанов был продет шнурок, а это значило, что можно будет затянуть его на столько, на сколько нужно. Правда, Август сомневался насчёт длины штанин. Если Олегу они будут как раз, то Тони может об них запинаться. Но в таком случае он просто передаст их той же Анне, которая занимается шитьём, и их в тот же день укоротят.       Подойдя к ближайшей кровати и указав рукой на одежду, Август сказал:       — Вам следует переодеться перед вечерней службой, — он мельком глянул на Олега, перевёл взгляд на Тони, да так и замер в раздумьях. Затем хмыкнул, будто бы соглашаясь со своими мыслями и добавил: — Особенно тебе Тони. Если явишься на службу в таком виде, то отец Антоний будет очень расстроен. Я прошу тебя отнестись с уважением к нашим укладам. Поначалу их трудно будет принять и привыкнуть, но я верю, что ты справишься.       — А что с моими трениками и футболкой не так? — Тони двинулся к дальней кровати, стоящей между печью и стеной, повернулся к ней спиной и мешком плюхнулся на сенник.– Ауч! Какого чёрта так твёрдо? Моя задница… У-у-у.       От упоминания нечистого, Август вздрогнул сильнее, чем от «задницы», и поспешил наложить на Тони крестное знамение.       — Не упоминай бесов, если не хочешь их призвать, — предостерёг он совершенно серьёзно, однако Тони только глаза закатил. Август решил, что на сегодня с него хватит общения с этим безбожником, и с чистой совестью собрался уходить, спросив напоследок: — Если у вас нет вопросов, то я оставлю вас? Ужин будет после службы.       — Службы? — переспросил Тони, непонимающе хлопнув ресницами. Они у него были длинными, как у девчонки. И кожа на щеках была нежная, без единого волоска. Если бы не выпирающий кадык, то с таким миловидным лицом он мог бы сойти за девушку.       — Богослужение, — пояснил Олег, ответив на вопрос вместо Августа, — богослужение, которое проводится в церкви. Люди приходят на него, чтобы помолиться.       — А как мы узнаем, когда нужно идти туда? — Тони приподнялся на локтях. — Что-то я тут часов не заметил.       — Часы висят на стене дома отца Антония, но вам они ни к чему. Они нужны для звонарей. Прислушивайтесь к колоколу. Он звенит три раза в день, — Август вымученно улыбнулся и шагнул назад, к двери, — буду ждать вас на вечерней службе. После неё отец Антоний выйдет читать проповедь, где представит вас братьям и сёстрам. Не сомневайтесь, вас уже любят.       — Братья и сестры? — повторил Тони, растягивая уголок губ в издевательской усмешке. — Братья и сестры, значит, — он перевёл взгляд на Олега и заржал в голос. — О, теперь я понимаю, почему тебе здесь так понравилось.       — Мы едины во Христе, потому называем друг друга братьями и сёстрами, — терпеливо пояснил Август и сделал ещё один шаг назад. Нет, он не позорно сбегал, а всего-навсего брал перерыв в общении кое с кем очень нахальным. А то так и до греха довести можно.       Стоило Августу закрыть рот, как рот открылся у Тони, чтобы извергнуть новую порцию звонкого издевательского смеха. Олег прикрикнул на него, и тот забормотал что-то вроде «хорошо-хорошо, молчу», закрывая лицо руками.       Перекрестив братьев — на этот раз двоих сразу — он развернулся и ретировался за дверь.