Passio est beatitudo aeterna

Они говорят: твоя молитва предназначена только для Бога. Ни для чьих больше ушей. Это как с желанием: если расскажешь кому-то другому, то не сбудется. Сложно шептать Всевышнему свои желания, когда ваши кельи разделяют бумажные стены. Данте, можно сказать, в патовом положении. Его комнатушка находится прямо посередине, эдакая начинка в общажном бутерброде. Слева него кто-то постоянно молится, справа него кто-то постоянно молится, а его собственные молитвы становятся достоянием общественности. Церковь учит не быть эгоистом и думать прежде всего о ближних. Так что это не твои соседи виноваты, что твои молитвы не приходят Богу на почту, а ты виноват, что их желания остаются неуслышанными. Новый повод покаяться в грехах, а? Бесконечный генератор новых молитв. Знаете, у них тут у всех имена максимально простые и скучные, будто их специально таких заурядных отбирали, чтобы на их фоне имя «Данте» выделялось, кричало, было подчёркнуто красным. Слева живёт Джон. Джон вечно кашляет. У него то ли хронический бронхит, то ли лёгочный фиброз, то ли вообще астма. И постоянно слушаешь его это «кхе-кхе, кха-кха», кашель сухой, кашель влажный, как у него что-то отхаркивается с таким противным мокрым звуком, как он задыхается или как его рвёт, потому что очередной приступ кашля застал его за едой и та экстренно полезла наружу. Молится он, наверное, чтобы Бог прекратил его мучения, и молитвы его звучат как «помоги мне, кха-кха, Боже». Справа живёт Питер. Питер — наркоман в завязке. В процессе завязки. Человек-ломка. Как видите, их церковь не особо разборчива в плане кадров. Прощение можно даровать каждому, они говорят. Даже тому, кто под дозой героина изнасиловал и задушил проститутку. Главное, чтобы этот несчастный вовремя кинулся в ноги первому попавшемуся священнослужителю и начал раскаиваться так яро и так страстно, что даже ангелы, глядя на это зрелище, заплачут. Питер не священник. Он что-то вроде обслуживающего персонала. Он работает с детьми. Его пускают на кухню. Его ищут в родном штате. Он тут, вроде как, в бегах. Зато ему искренне жаль за всё содеянное и он искренне боится божьей кары. И полиции. Когда его ломает, на ушах стоит весь дом. Монастырь. Интернат. Называйте, как хотите. Он рыдает, бьётся о стены, бьётся о пол, зачем-то толкает кровать, просит какую-то Люси оставить его в покое и орёт благим матом так громко, что Данте вовсе забывает, что их разделяет стена. Поорёт он так, поорёт, а потом успокаивается. Кто-то скажет, что это Бог ему помог. Кто-то скажет, что окрестности надо проверить на наличие конопляных кустов. Из плюсов такого соседства: вокабуляр Данте постоянно пополняется новыми матерными выражениями (но ему негде их применить, к сожалению. Все же помнят, что сквернословие — это грех?). Из минусов: спать порой бывает невозможно. Их там, бравых парней на службе Бога, не три штуки, разумеется, но про остальных рассказывать смысла нет. Слишком много стен их отделяет. Этажом ниже живут дети. У них одна большая унылая, как и всё здесь, комната, в которой почти что вплотную друг к другу стоит куча кроватей. Кроватей слишком маленьких для стремительно растущего мальчишеского организма, к слову. Их быстро перерастаешь, так что потом приходится закидывать ноги на бортик. Уж Данте знает, он там десять лет прожил, на этом втором печальном детском этаже. Слышно, как носятся по комнате дети, пытаясь выбросить в мир свою юношескую энергию. Слышно, как дети плачут, лёжа в кроватях по ночам, прижав к груди колени. Слышно, как дети молятся, и слышно, как отчитывают тех, кто этого не делает. Тюрьма строгого режима вам ещё сказкой покажется: там хотя бы не заставляют учить Евангелие. И почти никогда не слышно, как дети смеются. Но оно и неудивительно. Мало кто будет рад попасть в сиротский Ад. Ай. Боже, если ты слышишь мысли Данте, то прости его, грешного. Он не хотел называть это священное место словом на букву «А». Вырвалось. Но подумайте сами: мало тебе было, маленькому цветочку, лишиться родителей, так тебя и ещё и закинули в приют при церкви. Это лотерею жизни ты выиграл дважды, поздравляю. Почему так вышло, будешь спрашивать ты, лёжа на маленькой кровати и сопя в подушку. Кто-то скажет, что на то воля Божья. Кто-то скажет, что в Америке так много сирот, что все нормальные приюты уже под завязку забиты. Кто-то скажет, что тебя, юный богохульник, нужно было срочно исправить. А где это сделать, как не в доме Бога? Данте лотерею жизни выиграл трижды. Он после ещё и работать сюда пошёл. Божий замысел воистину жесток. Не то чтобы у него был выбор. Не то чтобы его мнения кто-то спрашивал. Вера — это крайне просто. За тебя уже подумали и решили. Бог сказал — надо, значит надо. Круто ведь, да? Не нужно голову ломать. Зачем печалиться, если вся твоя судьба уже где-то прописана? Молятся слева, молятся справа, молятся снизу. Молятся утром, в обед и вечером. Молятся, кашляя, молятся, путая и забывая слова. Бесконечный белый шум. Религиозный бубнёж. Данте тоже молится. Просто не видит смысл делать это так часто. У Бога такими темпами скоро автоответчик переполнится. Пожалуйста, оставьте вашу молитву после сигнала. С первым минусом тонких стен мы разобрались: других слышно слишком хорошо. Второй минус тонких стен: тебя слышно слишком хорошо. Нет, дело не в том, что Данте боится, что его молитва потеряет свой волшебный смысл, если туберкулёзник или наркоман её услышат. Он боится, что услышат они нечто другое. Его каждодневное грехопадение. Он прижимается лицом к подушке. Так сильно, что дышать практически нечем, а воздух входит и выходит из носа со свистом. Лежит он на животе, немного повернув тело вбок, приподняв левую ногу так, чтобы можно было относительно свободно скользить рукой по члену. Пардон. По мошонке. Уроки биологического этикета учили назвать мужской половой именно так и никак иначе. Да, у них были просветительские занятия, на которых им в головы вбивали, что всё, что ниже пояса, предназначено только для деторождения, производства новых послужников, а просто так тянуть шаловшивые ручонки к чреслам — это греховно. Как видите, Данте — не самый прилежный ученик. Слева Джон, надрываясь от кашля, читает молитву, чтобы этот самый кашель унять. У него как раз к утру в лёгких скопилась мокрота, так что все его «кхе-кхе» и «кха-кха» звучат почти беспрерывно. Данте молится, чтобы его кашель никогда не кончался. Если Бог слышит две противоречащие друг другу молитвы, ему приходится выбирать себе любимчика? Хочется, чтобы весь этот акт совершения греха закончился поскорее, но у тела на этот счёт другие планы. Рука как бы невзначай томительно медленно скользит по члену, будто пытается прощупать каждый сантиметр, найти наиболее чувствительную точку, найти идеальный баланс, когда стыд и вина не затмевают наслаждение. Даже слюна, которую Данте периодически плюёт на ладонь, чтобы облегчить себе задачу, не помогает ускорить процесс. Рука просто плавно, чуть ли не нежно размазывает влагу по всей длине, и в этом видится ему нечто возбуждающе-чарующее. Как будто ему есть, куда возбуждаться сильнее. Данте хочет развернуться, чтобы вдохнуть, чтобы лечь поудобнее и растянуться по всей длине кровати, но продолжает задыхаться в подушке, потому что боится, что его хрипы и вдохи, похожие на одышку после подъёма по лестнице, кто-то услышит. Боится, что по велению разгневанного Бога судьба приведёт кого-нибудь к нему в комнату именно в этот момент, и даже щеколда на двери не поможет, потому что божественное вмешательство её любезно откроет. Жизнь сделает всё, чтобы Данте покарали, в этом можно не сомневаться. А пока он лежит на животе… У него есть шанс, что ведомый Богом прислужник подумает, будто он беспокойно спит. Ма-а-аленький такой шанс. Зачем мучаться, если все уже предначертано? Если кому-то суждено увидеть твой позор, а ты не можешь никак на это повлиять, то почему бы не встретить гостя с трусами на лодыжках и широченной улыбкой? Но люди не так устроены. Зная, что мы все когда-нибудь умрём, они не сигают с крыш и не глотают таблетки. В большинстве случаев. Они оттягивают неизбежное как можно дальше. Как и Данте. Он старается не творить с собой никаких извращений. Как церковь позволяет зачатие ребёнка только в миссионерской позе, так и он в мастурбации придерживается сугубо деловой техники. Никаких изысков. Никаких игр с уретрой. Никакого щекотания яичек. Ничего из того, что дети постарше рассказывали по ночам своим младшим собратьям по несчастью, этой кучке зреющих, сексуально непросвещённых малышей. Данте, может, и грешит, но у него пока хватает силы воли не сотворить с собой что-нибудь экзотическое. Даже если хочется. Порой. И сильно. Первое время он старался не думать ни о чём. Избавляться от проблемы с блаженно пустой головой. Но быстро выяснилось, что минимизировать греховный ущерб своему разуму не выйдет, потому что в мозг так и лезут картины разной степени извращённости, а ритмичные движения рукой так и разогревают фантазию. Серьёзно. Данте даже не знал, что его разум способен выдавать НАСТОЛЬКО реалистичные картины. С его-то отсутствием сексуальной практики. И чтобы в голову не лезла звенящая пошлость, Данте пытается сконцентрироваться на своём окружении. Решает поиграть в ревизора, который проверяет чужие молитвы на соответствие церковным канонам. Тут, кстати, мнения учёных религиозных умов расходятся. Кто-то говорит, что молитву надо читать точно по тексту. Кто-то говорит, что нужно вставлять немного импровизации, чтобы молитва не приедалась и брала в себя кусочек твоей души. Разумеется, полная отсебятина не допускается. Никакого «Иисусе, брат, дай мне, пожалуйста, квартиру побольше и жену помясистее». Молитву Джона за кашлем совсем не разобрать. Бедняга в один прекрасный день выхаркнет свои лёгкие. Питер не молится, а бегает по комнате от духа убитой им проститутки и просит прощения. Сегодня это Лайла. Вчера была Элис. Позавчера — Кристи. Посиневшая девушка с растёкшейся от слезотечения тушью в рабочем кружевном белье ходит за своим убийцей и уговаривает того намотать на шею простыню и сигануть с окна. Давай, милый, не дрейфь. Тебе всё равно конец. Скоро двери этого гадюшника выбьет отряд спецназа и увезёт тебя прямиком на кушетку с инъекцией. Спецназ Данте видел по телевизору в детстве. Про смертную казнь ему рассказал один из мальчишек, чьего отца она настигла. Для ребёнка, выросшего в церковной изолированной общине, Данте вышел на удивление всесторонне развитым парнем. Данте думает о том, как жестоко подводит живущих прямо под ним детей. Для них он должен быть примером для подражания, воплощением святости, проводником в светлое будущее, спасающим юные умы от греха, а по сути он сам этот грех и рождает. Такая вот он двуличная мразь. Ни мысли о страдающих детях, ни страх перед божьей карой не помогают Данте сбавить обороты в возбуждении. Его рука уже набрала скорость, из груди рвутся громкие выдохи, а в животе как будто шар надувается и грозится лопнуть. И приятно так, так ужасно приятно, и в голове мелькает образ, который одним только своим присутствием, наличием, существованием доводит Данте до невообразимого предела, вкручивает свои гайки страсти ему прямо в виски, рвёт на части… Данте кончает с икающим звуком, вжимаясь телом в кровать, лицом в подушку, одной рукой накрывая головку члена, чтобы сильно не запачкать простыни, другой впиваясь ногтями в матрас. За секунду нереальное удовольствие, в голове стучащее повторяющимся крещендо из «да-да-да», сменяется на глубокое разочарование, звучащее как «нет-нет-нет». Весь процесс занял не более двух минут. Наволочка пахнет дешёвым мылом. Пятница — день стирки. Данте чувствует себя отвратительно. Впервые с ним это случилось в двенадцать лет. Уже тогда он думал, что за такое ему гореть в Аду. Сейчас он не думает. Он знает. У того, кто там, на облаках, писал историю его жизни, своеобразное чувство юмора. Ему мало было, этому трагику, лишить Данте всего. Он решил его добить окончательно. Ведь в этих страшно-страстных снах, после которых Данте просыпается постыдно возбуждённым, к нему является никто иной, как сам Дьявол собственной персоной. Неправильно. Винить в этом жителей Небес неправильно. Уж Дьявола они никак не контролируют. В этом лишь Данте виноват. Его вера ослабла, Сатана нашёл лазейку. Решил испытать на нём один из своих смертных грехов. Похоть. Определись уже, мой милый грешник. Так твоя судьба расписана поминутно или нет? Можешь ли ты менять её, греша, или она тебе полностью неподвластна? Можешь ли ты выбрать, какую жизнь прожить, предопределённую и правильную или собственную, но испорченную? Вера вообще на многие вопросы не даёт конкретного ответа. Это норма. А Данте вам ни на что отвечать не обязан. Он вытирает руку о нижнюю сторону простыни. Лежит, переводит дух. Успокаивает сердцебиение. Слушает, что происходит вокруг. А вокруг всё тихо. Идеально подходящая для осуждения обстановка. Бог, глядя сверху, хмурится. Дьявол, глядя снизу, умирает со смеху. Джон начинает кашлять. Всё вокруг снова оживает. Сейчас первым делом в душ, смывать с себя остатки позора. Потом на первый этаж, к келарю за едой. Весь оставшийся день можно посвятить самоуничижению. Можно просить у Бога прощения до глубокой ночи, накопить кредит доверия, а утром снова сорваться. Прощение может заслужить каждый. Убийца, насильник, террорист, рукоблуд. Главное — искренне раскаиваться. И бесконечно задаваться одним вопросом. Почему это происходит со мной? Ну почему же? Почему?