Сказка про мальчика, воспитанного белками, и про мальчика, воспитанного королями

      Микаэль считал, что давно перерос своё чувство ненужности. Оно родилось с ним в один день и сопровождало каждую его беспомощную попытку наладить отношения с кем бы то ни было, а многими годами позже было послано к чёрту. Микаэль выгнал его вместе с рядом других чувств и чрезвычайно гордился своим взрослением. Ведь так приятно, когда в груди ничего не болит, не зудит, не ноет.       Эта перемена не произошла моментально. Микаэль отламывал от себя по кусочку каждый раз, когда в холодном поту просыпался среди ночи от кошмарных снов. С четырнадцати лет они наведывались к нему каждый раз, когда веки схлопывались от бессонницы. Он видел перед собой равнодушие родителей, до которых никак не мог дотянуться. Он видел перед собой улыбающиеся глаза отца, только смотрели они в другую сторону — на Артура. Он видел, как стремительно пропитывалось кровью платье его матери. Он видел это, даже пряча лицо в ладонях. А потом рвал страницы некогда любимых книг.       Однажды утром, застав отца, щебечущим о какой-то нелепице с Артуром, Микаэль обнаружил, что его больше не задевали их тёплые отношения, теперь зависть не шептала ему о том, что отец ценит Артура сильнее, чем собственного сына. Микаэль обнаружил, что не чувствует ничего. И не сумел обрадоваться этому.       И каково же было его удивление, когда все эти никчёмные чувства начали возвращаться. Тысячами холодных игл они поразили его тело, впились в сознание, заставляя одно за другим переживать давно стёртые мгновения его жизни. Пока на его голове звенел шутовской колпак, пока его корона покоилась на голове Артура, тот маленький, не умеющий быть взрослым Микаэль кричал и дрался. Это он хотел быть королём, никак не нынешний Микаэль. Это он и только он должен этим королём стать, это он наследник своего отца. Его затопило глупыми детскими воспоминаниями, но они никак не могли согреть израненную душу. Разорванные в клочья страницы оставались лежать на полу.       Однако той ночью, когда о пережитом снегопаде напоминали только растёкшиеся по округе лужи, Микаэль не видел никаких снов. Его убаюкивал тихий-тихий, засевший в памяти, звон смеющихся бубенцов.       Пробудившись, полный сил Микаэль будто заново учился ходить, разговаривать и жить, вновь волоча за собой ворох хаотичных эмоций. Совладать с ними оказалось труднее, чем он помнил. И сейчас они кипели, вновь отгоняя надежды на сон.       Микаэль смотрел в зеркало на уставшего себя в ночной рубахе, но так и не сомкнувшего глаз.       Слова отца терзали его.       Ты позоришь память матери, Микаэль! Не забывай, что она смотрит на тебя.       Пронзительно фиалковые глаза матери и вправду смотрели на него из зеркала. Во взгляде читалось смирение, с которым он никак не желал соглашаться. Его мать была измучена борьбой с этим миром, а Микаэль, так долго заключённый в плену своих мыслей, был готов дойти до победы. Он стремился сохранить каждый перелив, каждый отблеск доставшихся ему в наследство глаз.       Отец не понимал его стремлений, отец уничтожал этот драгоценный блеск в глазах, словно не замечая, что своими решениями губит зарождающуюся в Микаэле жажду жизни. И мать слепо соглашалась с ним, взирая на Микаэля в его же отражении. Рядом на шёлковой подушке царственно возлежала корона, но голова продолжала гудеть от её тяжести.       Микаэлю захотелось разбить зеркало, чтобы больше не видеть снисхождения в собственном взгляде. Стоило ему замахнуться, как где-то что-то треснуло. Но не под кулаком. Будто птица, не рассчитав скорость, врезалась в оконное стекло, оставляя ломаную трещину. Страх сковал сердце острыми когтями.       Об окно вновь что-то ударилось, трещина расползлась от края до края. Секунда заминки и третий снаряд уже пробил стекло. Осколки посыпались на пол. К ногам Микаэля прикатился камень.       — Какого дьявола происходит… — Микаэль с опаской приблизился к разбитому окну и выглянул наружу. В предрассветных сумерках он различил человеческую фигуру, а затем услышал серебристый звон, тот самый, без которого он этой ночью отчего-то не смог заснуть. Страх выпустил сердце из лап.       Уклонившись от летящего в лицо камешка (четыре камня в одно окно, что этот шут себе позволяет!), Микаэль сорвался с места и побежал к балкону, попутно натягивая на ноги тапочки. Распахнув дверь, он вдруг замедлился, напомнив себе, кто он такой и кто такой Артур. Излишек возникшей как по волшебству эмоциональности мешал рациональному поведению, служившая верой и правдой на протяжении шести долгих лет маска беспристрастия износилась, но всё ещё была способна скрыть вихрь незваных эмоций. Микаэль не мог дать точного определения тому, что испытал, увидев Артура под своими окнами. Это нельзя было назвать радостью, злобой или чем-то таким же ярким. Возможно, он впервые за ночь ощутил покой.       — Что ты здесь забыл? — серьёзно спросил Микаэль, облокотившись на ограждение. Артур, пошатываясь из стороны в сторону, искал на дороге запасные снаряды и обернулся не сразу. А когда обернулся, его улыбка светилась так, будто это он похитил полумесяц с неба.       — О, надеюсь, я вас разбудил! Сейчас я к вам поднимусь и мы поговорим!       Артур, полный решимости, ухватился за выступающий из стены кирпич и подтянулся на руках, ища ногами опору. Микаэль тупо уставился на висящего под балконом Артура. Этого ещё не хватало. Днём он от разговора, значит, сбежал неведомо куда, а сейчас объявился и захотел поговорить.       Микаэль почувствовал, как дёрнулось нижнее веко.       — Ты сошёл с ума?       — Как вы догадались, мой принц? — Артур задрал голову, улыбаясь шире. Ну да, вопрос был неуместен, здравым смыслом эта голова была обделена с детства.       С каждым рывком бубенцы подпрыгивали, наполняя королевский сад весёлым перезвоном. Микаэль терпеливо ждал, когда с головы Артура свалится колпак или же сам Артур свалится со стены. Он сомневался разве что в том, что при падении Артур заработает сотрясение мозга. Сегодня свои мозги он явно оставил где-то в другом месте. Картина внизу забавляла, Микаэль расслабил плечи.       Какой бы нелепой ни казалась эта затея, Артур с немыслимым упорством приближался. Байка про его беличье прошлое, вполуха услышанная вчера, уже не казалась надуманной. Когда его рука зацепилась за балконную ограду, Микаэль, сам не ведая что творит, помог ему взобраться до конца. Он сразу же пожалел о своём альтруизме, потому как после подъёма на второй этаж артуровские ресурсы иссякли и Артур всей своей неестественно тяжёлой тушей рухнул на Микаэля, цепляясь за плечи.       Веко дёрнулось ещё раз. Подпускать его настолько близко Микаэль не планировал. Стоило позвать стражу, но вместо этого он неровным голосом поинтересовался:       — И где тебя черти носили?       — Вы беспокоились обо мне? — нет, Микаэль беспокоился теперь, когда на его шее повис вусмерть пьяный Артур. От него дурно пахло хмелём, землёй и полевыми цветами. Микаэль охарактеризовал бы своё состояние как растерянный. Ему никогда не доводилось оставаться один на один с пьяными людьми, и что того хуже — с пьяным Артуром.       — Нет, но теперь меня беспокоит, как ты перенесёшь двое суток в карете, — ответили его губы. Приблизилось время, подходящее для беспокойства и для вызова караульных.       — Я не успел признаться вам, а вы уже в ссылку меня отправляете?       Артур обиженно причмокнул, явно не собираясь отпускать чужие плечи. Ещё несколько мгновений столь недопустимой близости и его предположение окажется явью.       — Да отлепись ты! — Микаэль упёрся руками Артуру в грудь, чувствуя грохот чужого сердца в своих ладонях. Этот же грохот, далёкий, прерывистый он уже слышал, когда лежал без короны на мокром полу, и необходимо было что-то предпринять, пока в голове не зародились догадки. Но губы против воли полюбопытствовали:       — В чём же ты собрался мне признаваться?       — В своей… что бы это ни было! Мы с этим… Эм. Ааа… мелким, который ещё рыжий… так и не решили. Но вот, признаюсь, виновен! — заблудившимся языком пролепетал Артур, ослабляя хватку. Он всегда (или только в те моменты, когда Микаэль снисходил до того, чтобы его выслушать) нёс чепуху. А сейчас упомянул мелкого, рыжего и, должно быть, Аллена. Микаэлю с трудом верилось, что Аллен как-то причастен к опьянению Артура, но теперь у них состоится неизбежный разговор на эту тему. Разумеется, утром.       Микаэлю удалось вырваться из удушающих объятий.       — Я ни слова из твоей речи не понял, — он грозно посмотрел Артуру в глаза, пытаясь найти в них толику адекватности. Зря пытался. Тот был мертвецки пьян и выглядел так, будто уже позабыл каждое сказанное слово. Микаэль усадил его на край постели, лишь бы он не свалился на пол.       — Знаете, знаете, вот поверите вы мне или нет, но я тоже ничего не понимаю! — издав то ли чих, то ли смешок, Артур перетёк в лежачее положение, уперевшись локтями в перины. Микаэль верил ему, он и сам мало что понимал в сложившейся ситуации, окромя того, что разговоров никаких вести он не будет. Околесица Артура и без алкоголя не всегда поддавалась осознанному перевариванию, а теперь… Теперь придётся обойтись без стражи. Может же Микаэль позволить себе хотя бы раз в жизни побыть самостоятельным, пока его не обрекли на брак?       Он тяжело вздохнул, отходя к гардеробу и прорабатывая мысль, как бы доволочить Артура до его комнаты — или где он там теперь обитал — и желательно остаться незамеченным. Безусловно, его попросту можно было выставить за дверь, но Микаэль представил, какое пятно на репутации ему это сулит. Он смутно припоминал, что когда-то, незадолго до того, как он принял решение распрощаться со всеми чувствами, Артур проводил почти всё своё бесконечно свободное время, сидя на полу у этой самой двери. Первые дни Микаэль различал робкие постукивания, потом утешающие речи, потом тишину, но даже в этой тишине он слышал, что Артур никуда не уходил. До одного единственного дня, как раз когда у Микаэля появилось едкое воспоминание об отцовском взгляде, пронзительно тёплом, направленном на Артура.       Микаэль потёр виски, проглатывая глупую детскую обиду. Что-то привело Артура к нему этой ночью, что-то вынудило даже вскарабкаться на стену и этим чем-то явно не могло быть желание занять место Микаэля в сердце его отца. Мотивы станут яснее, когда Артур проспится, а пока Микаэлю требовалось переодеться. Не в ночной рубашке же ему скитаться по замку с Артуром наперевес.       — Не мог бы ты отвернуться?       — Ой… Чего я там не видел, мой принц! — Артур хохотнул в потолок. — Помните, как мы в речушке деревенской купались? А я вот помню.       Конечно, Микаэль помнил и это, но в его сознании тот день был помечен чёрным. Он помнил, как шёл по берегу, уткнувшись носом в астрономический трактат, пока шагавший рядом Артур вёл беседы с птицами. Он помнил, как возникший из ниоткуда корень заставил его потерять равновесие. Он помнил, как захлёбывался цветущей речной водой и собственными криками. Он помнил, как Артур тащил его обратно на берег и стаскивал мокрую одежду, убеждая, что на солнце она просохнет быстрее, чем на теле. Он помнил, но предпочёл бы не помнить. Это был первый раз, когда он думал, что умрёт.       Зажав в руке штаны, Микаэль растянул сложенную ширму и скрылся за ней. Он был уверен, что у Артура не хватит наглости подглядывать, и оказался прав. Пока Микаэль возился с завязками, Артуру хватило наглости заснуть в королевском ложе. Даже подушку под голову подложить успел. На прикроватной тумбе безмятежно дремал шутовской колпак.       Микаэль проморгался, но сцена осталась неизменной.       — Так, дружище, — обратился он к Артуру, убеждённый, что тот его не слышит, — извини, конечно, но я вынужден от тебя избавиться…       С этими словами Микаэль приложил львиную долю усилий, чтобы оторвать безвольное туловище Артура от постели, кое-как удержать его от, казалось, неизбежного падения и обхватить за пояс. Забрать ещё и шутовской колпак у Микаэля не хватило рук, поэтому он, на секунду позволив Артуру повалиться на ковёр, взгромоздил его на свою макушку. Ему почудилось, что разбуженные бубенцы заворчали.       Когда они покинули покои, Микаэль размышлял, стоит ли просить помощи у караульных или сохранить эту историю всего в двух головах. Словно отвечая на его неозвученный вопрос, все караульные покинули посты. Микаэль не встретил ни единой живой души, пока тащил еле передвигающего ногами Артура до первого этажа.       По правде говоря, Артур проявил немного участия: он остался жив после того, как кубарем скатился с винтовой лестницы. Микаэль, стараясь удержать на голове звенящий колпак, выпустил из своей руки его руку всего на долю секунды. Убедившись в отсутствии видимых переломов, Микаэль поволок Артура по подземному коридору. Он не был до конца уверен в том, что спустя годы ему ещё не выделили личную комнату, просто помнил, что когда-то его селили именно здесь.       Микаэль пнул дверь носком туфли.       За дверью послышалась возня.       — Мог бы уже и не возвращаться, поганый ты…       Услышанное подтвердило догадки, что отец не переселял Артура к себе поближе. Маленький Микаэль внутри повеселел.       Джулиус Карр распахнул дверь, сонно вгляделся в освещённый факелами коридор и, встрепенувшись, пал на колени:       — Ваше высочество! Не велите казнить, я обознался, я принял вас за…       Артур на плече Микаэля хрюкнул.       — Него…       — Проследи за тем, чтобы его никто не тревожил до обеда, — невозмутимо ответил Микаэль. Он передал Артура в руки повара, возвращая колпак обратно на светлые волосы, и вкрадчиво добавил:       — Это приказ.