Черт его возьми

      — Двигай давай отсюда, — выдает свою неожиданную грубость низкий. А я, уничижительно разглядывая прикид шпалы, и не заметила, как этот успел сменить позиции — теперь он стоит, деловито облокотившись о стенку напротив меня.       — Еще чего? — запальчивые слова отлетают быстрее, чем я успеваю сообразить. Он себя что, херовым властителем подворотни возомнил? Пришли, помешали, значит, да еще и прогоняют меня. В мыслишках перебивается самая оскорбительная брань из всей возможной, так норовясь вырваться, и я едва сдерживаюсь, чтобы не выдать парочку из широченного арсенала. Здравый рассудок не поддавал порции адреналина, но тоненький его отголосок нашептывал, что два на одну — такая себя затея.       Он молчит, вопрошающе оборачиваясь на второго. Недвусмысленно переглядываются, и низкий кивает, скашивая на меня недоброжелательный взгляд исподлобья.       — Тебе нужно уйти, — говорит он чуть помягче прежнего, но вполне требовательно и убедительно.       Так значит, мне уже нужно уйти? Мне нужен был сам господин, мать его, дьявол, по мою душу, а не два районных шпингалета. Оборачиваюсь от безысходности сего положения и уныло взираю на свое творение — треугольник уже не кажется мне симпатичным, края его вышли неровными и какими-то тусклыми.       Впрочем, отчасти они и правы — делать мне здесь действительно больше нечего. После одной неудачной попытки предпринимать следующую нужно не сразу, даже старушка об этом обмолвилась. Но во мне заиграла извечная упертость — с хрена ли, извольте, меня прогоняют местные пацаны?       — Это вам нужно уйти, — акцентирую, дабы недоходчивые товарищи поняли, что им я здесь вообще-то не рада. Хоть я и храбрюсь, всем своим видом являя чистейшей воды похуизм, какое-то смутное ощущение исходящей от них опасности теплится в подкорке разума. Эти двое здесь явно неспроста, да и видок у них вполне обеспеченный — черти шляются по самым грязям района в брендовых кроссах. У высокого градиентные косы, а у другого голубо-выцветший блондинистый маллет — как по мне — крайне занимательные причесоны для нынешнего юношеского поколения. И психами язык назвать не повернётся, но и нормальными — тоже.       Высокий демонстрирует искреннее изумление на своем красивом, — паскуда, — лице, но держится так недолго и заходится негромким смехом. Низкий сотоварищ как стоял спокойно, так и стоит, на его порядком подуставшем лице отчетливо читаемо непритворное «поебать».       Весельчак успокаивается и шепчет что-то корешу. Больше двух — говорят вслух, но я довольствуюсь парой обрывков сквозь его же смех, по типу «такого еще не было» и «ахуеть».       — Мы, разумеется, можем увезти тебя отсюда силой, но я предполагал, что сможем обойтись без рукоприкладства. Или тебе погрубее нравится? — высокий говорит и ухмыляется запредельно жутко — так, как здравомыслящие люди не улыбаются — уголки тонких губ его приподнимаются, будто отрепетированный жест, но признаю, впечатление это производит — что надо.       — Почему я, а не вы, вообще должна уходить отсюда? — с тоской осознаю, что говорю я чертовски устало, а оттого и совсем не уверено — сил на большее попусту нет. Их и не было изначально, но неудавшийся призыв высосал из моей души всю слабенькую энергию, а силушки покинули вместе с ней. В ногах ощущаю ужасную неподъемность — к ним точно гири цепанули — мне тяжело стоять, не говоря о бессмысленных препирательствах.       — Заебешь, раз сказано исчезнуть — пиздуй уже, пока жива, — агрессивно выдает высокий, громко выдыхая. Атмосфера накаляется, что вот-вот — и воздух затрещит искрами, а я все молчу и с равнодушным прищуром секу прямо в сиреневые глаза, а-ля «мне тоже по хрену». — Слушай-ка, а ты вообще местная? Знаешь, что это за райончик?       Остановите планету, сойду. Глядя на его выражение лица, с которого сучья улыбочка подозрительно быстро исчезла, я понимаю — он не шутит.       Нет, не знаю — гуляла по сувенирным магазинчикам на Гинзе, заплутала.       — Вы меня за кого принимаете? Знаю я, что Роппонги, — выдаю с настолько бессильным голосом и глупым видом, что самой стыдно становится, но после добавляю увереннее, — а вас я прежде не видела.       Убиваю всю свою сознательную жизнь в этом районе, знаю поименно практически всех домашних кошек и парочку оконных растений. Но этих двоих, клянусь, я повстречала впервые в свои двадцать.       — Ну, мало ли слышала. Ран и Риндо Хайтани. Тебе это говорит о чём-то? — низкий кивает, слыша свое имя из уст второго, но это едва ли можно расценить за приветственный жест — с таким леденящим душу безучастием смотрят на падаль у обочины трассы, но никак не на людей.       Рин и Рандо Хайтани? Или как вас там, шакалов?       — Нет, блять, не-       — А мне говорит. Съебывай отсюда, покуда цела, — низкий гневно перебивает, а я мысленно подмечаю элементарную невоспитанность — этакой же грубиян. Импульсивность и вспыльчивость выдают его с головой и потрохами заодно — парень с косами на его фоне выглядит куда поспокойнее, даже флегматичнее, а этот вездесущий экземпляр пытается равнодушной жесткостью подтвердить собственную значимость. Одним словом — забавный малый.       — А то что? Убьете и закопаете трупик под клёном у озерца? — дерзновенно кидаю понт, насмешливо вздёрнув бровь. По правилам девушек не бьют, и я очень надеюсь, что мои вышеозначенные товарищи таким принципам подчиняются и не кинут ответный «понт» уже в моё лицо.       — Любой каприз за твою душу, — сияет в безумном выражении лица Рин, или как там его, высокого. — Звать тебя как?       — Миуюки. Миуюки Сайто, — безбожно вру, уверенно называя имя случайной знакомой с университетского совета факультета.       — Ну, Миуюки, — выдает чересчур елейно и ласково, деланно вытягивая переход гласных — очевидно, чертюга позабавился, быстро раскрыв мою немудрственную лукаво ложь. — Понимаешь ли, нам не нужен здесь очередной культ и лишний шумок с ним впридачу. Я-то вас, ведьмочек-одиночек, знаю.       Приятно — они считают, что я способна создать свой культ, вот только на кой черт мне оно надо? Хотя, признаю, звучит это вполне грандиозно и масштабно. Я, преклоняясь, хотела душу отдать, а здесь — на тебе, — блюстители порядка на районе объявились. Что же, пусть товарищи жезлоносцы узнают правду — иначе, нутром чувствую, не откиснут.       — Я, к сожалению, не колдунья, и культа здесь не намечается. Истолкуйте правильно — душу дьяволу отдать хотела, — говорю с таким непринужденным видом, будто рассуждаю о пасмурной погоде за окном. Но они моим доводам явно не поверили — прежнее равнодушие на их чертах, увы, не шелохнулось.       Высокий шарится по карманам и выуживает тонкую сигарету с позолотой у края фильтра из пачки. Поджигает, но не закуривает — стоит с фантастически задумчивым лицом.       — У нас есть целых два варианта, — сказал он и вконец затянулся, насмешливо выдыхнув едкий дым в мою сторону.       Я хмурюсь и задерживаю дыхание, ощущая пары горького табака и приторной ванили прямо подле себя. — Ты можешь уйти отсюда прямо сейчас — это один. Два — мы уведём силой, но за сохранность твою никак не отвечаем.       Понимаю, что спорить с ними не имею ни единого желания и угрюмо вздыхаю, опускаясь вниз за своей потасканной сумкой, тоскливо покоившейся у стенки.       — Хорошо. Я уйду отсюда. Тогда я больше не увижу вас? — говорю и не замечаю, как мои пальцы самозабвенно потирают заспанные глаза. Я не учла, что тело не может бездумно следовать за идеей его же непосредственной продажи, его непременно накроет волной жалкой людской слабости и усталости, что произошло и на это раз.       — Да, — мне ответил старший, но чёрт возьми, лучше бы ты даже не открывал рта. Я и не смею подозревать, что он солгал — я в этом стойко уверена. Ран ухмыляется столь нагло и похабно, и в мои мысли невольно прокрадывается, что мы ещё непременно свидимся. Не дай боже, разумеется, но кто же знает столь жестокую госпожу Фортуну.       — Тогда я пойду. До свидания, — мне дьявольски режет язык это прощание, но на «пока» он попусту не подворачивается. Мы, в конце всех концов, не самые закадычные товарищи.       — Пока-пока, — саркастично цедит мне младший, доселе покорно молчавший и смиренно принявший свою участь лишнего. Он принимает сигарету из рук брата и вертит в тонких пальцах. Лишь сейчас подмечаю их безумную привлекательность — длинные, худощавые, с серебряными перстнями. Оборачиваясь напоследок, понимая, что размышляла я совершенно не о том.       Так меня и настиг провал даже здесь. Что же, мы ещё повстречаемся. Обещаю, повстречаемся, демон ты или дьявол, уже не важно, какую сущность я там намеревалась призвать. Не бывает, чтобы человеку не везло совершенно нигде — хоть я вполне гожусь для первого сего примера.