Черт его возьми

      Заброшенный перекресток именовался таковым явно неспроста. К моей неудаче, поблизости Роппонги не оказалось ни развалин церквей, ни старых кладбищ. Благо, хоть этот несчастный закоулок у окраины района подвернулся мне на карте. Скептически разглядываю местность, догадываясь, что с подобными моим намерениями здесь бывал далеко не один десяток последователей культов и прочей бласфемической дряни.       Вдали виднеется слегонца руинированное подобие сарая, куда я и сворачиваю с вытоптанной дорожки. Морщусь, брезгливо выуживая из сумки благоухающие «сатурианские», — как объяснила старушка из ведьмовской лавки, — курения. То была полынь, о, ее тошнотворный запах я узнаю из сотни и, кажется, не менее смердящая, сера. Совершенно мутное и сомнительное комбо, но ведьма утверждала, мол, это поможет в проведении ритуала на крайние меры. Да, мало ли — вдруг вздумается курнуть убийственный косячок со стрессу. Неясно, правда, кому облегчать процесс: мне или дьяволу по мою душонку.       Огрызок мела затерялся на дне сумки, не сдержавшись, я вытряхнула все содержимое, грубо выдернув и без того взлохмаченную подкладку. У меня вышло некое подобие чертежа равностороннего треугольника на обветшалых досках пола, но увы, на сей раз мне было не до тригонометрических шуток. Курения я подожгла, за незнанием оставив их тлеть чуть поодаль своего кривоватого художества. Компас на полуразряженном телефоне точнейше показывал север — полдела сделано.       Убедившись, что вершина моего шедевра глядит прямо куда надо, я отхожу назад, размышляя, что выглядит вся эта процессия очень даже симпатично и по-сатанински — правда, свечек маловато оказалось. Да и время — без пятнадцати минут полночь.       Слышу шорохи со стороны пустыря и испуганно озираюсь — тщетно, вокруг меня лишь полусгнившие доски, да непроглядная темень сарая; очевидно, шумело что-то на улице. Опять слышу шаги, но на этот раз потише: их приглушили завывания ветра. Да что же это, черт его побери, такое? Я ритуал начать не успела, неужто по мне досрочно пожаловали?       Так и стою спиной у трухлявой стены, внимательно вслушиваясь в происходящее — вроде и успокоилось. Впрочем, местечко это действительно угнетало разум и душу, как выразилась дражайшая старушка «где ощутимо присутствие Зла». Пока что «зло» здесь только одно — и это, несомненно, я — Нори Одзава собственной персоной, что искренне надеюсь на приход вызываемой нечисти.       Нервозно зыркаю на время — без пяти полночь. Подхожу к месту своего последующего грехопадения, философствуя, что мне стоило поставить будильник на двенадцать с рингтоном колокола — вот умора-то.       Иронично, но коленки мои не подкашиваются, ручонки не заходятся дрожью, дыхание не сбивается, ладошки не вспотели, а разум мой, что немаловажно, кристаллически чист и трезв. Я твердо уверена в совершаемом деянии. Да, отчаяние порой доводит людей до такого; это состояние — как выбор, стоя между самым краешком обрыва и стаей собак, чьи пасти истекают слюной с голодухи. Волей-неволей, но умный человек без суицидальных наклонностей сиганет в пропасть — авось, да речка подвернется.       Зажигаю длинную черную свечу в центре треугольника, подле себя кладу ножик, чутка помятый лист бумаги и ручку, усаживаюсь на колени лицом к северу. Текст того, что читается перед призывом, или как он там именовался, я, разумеется, не запомнила, — не привирая, — я и не пыталась. Достаю листок с какими-то анедоктичными словами на неизвестном языке, произношение которых заботливая старушка написала для меня на хирагане. Дочитав последний абзац, хмуро гляжу на грузные тучи сквозь дырявый потолок — ни дождинки не упало, ни молнии небушка не разразило, ни снизошло к грешнице невесть что. А жаль, я-то напоследок ожидала увидеть нечто впечатляюще-устрашающее, так, ради забавы и жуткой истории подружке.       Времени на раздумья у меня нет, переворачиваю небольшой листок и приступаю к чтению призвания. Оно уже читается полегче — как английский, только закидонистый немного. Едва договариваю первую строчку, как слышу пронзительный скрип досок позади себя. Блять?       — Риндо, да ну нахуй, вызывай экзорцистов, тут все куда похуже будет, — сквозь заливистый мужской хохот слышу еще чьи-то шаги. Двойное блять — на сделку демоны являются самолично. Не оборачиваюсь, невозмутимо продолжаю читать текст, меняя интонацию. Да-а, сейчас взываемый мною снизойдет и раздаст пиздюлей местной шпане!       — Девушка, а мы вам случаем не помешали? — я все читаю и читаю, намеренно повышая голос. Очевидно, обращался ко мне уже второй, ведь говорил он под аккомпанемент дикого хохота. Помешали вы мне, товарищи, просто ахуеть как!       Центральная свечка в треугольнике тухнет. Резко замолкаю, припоминая слова ведьмы, мол, «дурной знак, если погаснет или падет». Откладываю лист, постепенно осознавая, что это — тотальный пиздец, и мелкие выблядки сорвали мне ритуал!       Нарочито медленно встаю с колен, оттряхивая черные чулки. Ну, хотелось мне красивой показаться, чтоб уж наверняка не отказались. Расправляю складки короткой юбки и оборачиваюсь с выражением вселенской угрюмости на лице.       Два парня — повыше и пониже, невозмутимо стоят позади моей спины. Захотели убить — давно б ножом пырнули, видок-то был самое то. Но, решись они на сей чудовищнейший жест, воплотить желанное, увы, не смогли — шпала почти надрывался со смеху, прыская в очередной раз. Низкий, — хоть он и был намного меня выше, — очевидно, поумнее будет, стоял молча, скрестив у груди руки.       Стою и не могу вымолвить ни слова. Слишком уж странная эта парочка, избравшая себе такое место для прогулки. На местный андеграунд не тянут, а вот я в своем прикиде готки-проститутки — очень даже. Мне и не страшно, и не смешно — ощущаю безмерную усталость души и тела.       Высокий нахохотался вдоволь и соизволил выпрямиться — теперь он казался мне чертовым гигантом. Смотрит на меня своими антрацитовыми окулярами и нахально сводит взгляд книзу, разглядывает оценивающе, как экспонат. Замечаю и ответно скрещиваю руки на груди, ибо нехуй — стоят еще так деловито.       — Девушка, чем это вы здесь помышляете? — улыбка с его жутчайшего лица медленно сползает, и теперь оно выглядит слишком бледным и неестественным, как фарфор — доходит лишь тусклое мерцание огоньков трех свечей, выплясывающих тенями на его щеках.       Чем это я здесь занимаюсь? Да так, приворот любовный кручу. Или лучше — жертвоприношение, раз уж вы любезно явились. Хотя, по внешнему виду толковой ворожеей меня не назовешь. А вообще, с чего бы мне оправдываться в столь очевидных вещах? Я тут явно не в игрушках забавляюсь.       Собираюсь гордо съязвить в ответ о неимении мотивов их присутствия здесь, но меня перебивает низкий. Беру свои слова обратно — он отнюдь не умнее.