***
Не успевало солнце показаться на горизонте, а жильцы дома проснуться, как на кухне происходил непривычный хаос. Кастрюлями гремели. Масло стреляло в разные стороны из-за того, что один гений додумался налить в раскалённую сковороду воды. Квартиру заполнил щекочущий стенки носа запах горелого завтрака и кофе. За последним же не уследили. Как итог напиток пролился на плиту, тонкими струйками стекал по дверце духовки, на полу образовывая маленькую лужицу. Не утро, а сказка. Одного только не хватало для полноценной картины — поскользнуться на пролитом кофе, что, в принципе, парень в ту же секунду и сделал. Сичэнь прикусил губу, сдерживая порыв всей нецензурной брани, которой мог понахвататься от своего лучшего друга. Аккуратно встал. Потёр ушибленное место. Протяжно выдохнул, оглядываясь на устроенный им же бардак. Что-то сегодня с самого начала пошло не по плану. То ли с ноги не той встал, то ли гороскоп вещал о неудачи весов на сегодняшний день. Хоть в подобные суеверия парень не верил (в них до фанатичного был убеждён младший брат его лучшего друга), но череда неудач, преследующая его с доблестных шести утра, заставляла невольно задуматься, в конце концов открыть первый попавшийся сайт и почитать к чему пролитый кофе: к худу, добру или открытый знак его явной неуклюжести. Лань Хуань упёрся руками в столешницу. Медленно вдохнул и выдохнул, давая себе расслабиться, успокоиться, очистить разум от накопившегося стресса и упрекающих самого себя мыслей. Ему надо просто перезагрузиться, чуток постоять, собраться и убраться на кухне, но от чего-то только мысль об этом делала его до невозможного уставшим. Он бросил быстрый взгляд на лужу под своими ногами, слегка нахмурился и помотал головой, прогоняя вновь окутывающую его лёгкую усталость. Парень через силу заставляет себя взять тряпку и убрать за собой. Казалось бы, такие простые действия, которые должны выполняться на автомате, даются с трудом. Странно. Подобное своё странное состояние Сичэнь оправдывал лишь мимолётной ленью, которую надо было тут же перебороть, пока она полностью не овладела телом, и по итогу парню становилось всё равно на происходящее в округе. Он медленно волочил тряпку по полу, пока вновь не замер. Внимательно разглядывал свои руки, выступающие на них очертания вен. Закрыл глаза и уткнулся головой в колени, шепча себе под нос: «Надо взять себя в руки. Надо собраться. Ты молодец, надо только немного постараться. Постарайся». Данные слова выступают для него своего рода утешением и стимулом закончить начатое. Когда-то они казались Лань Хуаню смущающими и неправильными, ведь он не делал ничего такого, из-за чего ему была необходима хоть какая-нибудь поддержка со стороны. С годами же парень приучил себя говорить их в слух, когда чувствовал, что нуждается в помощи. Лишь пара слов о том, что «всё хорошо» могли вернуть в прежнее русло и не дать вновь упасть без сил на пол, головой уткнувшись в колени. Помогали прожить очередной день от начала и до конца. Не давали отчаяться, отбросить улыбающуюся маску и показать свой истинный уставший, измученный вид, кричавший о том, что «не трогайте меня, пожалуйста, ближайшие три часа». Всего-то пара слов способна сдержать Лань Хуаня. Пара слов, которые он говорит самому себе, потому что никогда не услышит их от других. Ты молодец, хорошо справляешься. Но надо ещё немного постараться. «Постараться… надо постараться». Закончив с полом и переходя на чистку плиты, Сичэнь прислушался к шуму включённого телевизора, голосу ведущего, который рассказывал не интересующие парня новости. Он уже хотел дотянуться до пульта и переключить на другой канал, как внимание его зацепилось за без вести пропавших детей и их горюющих семей. Поисковые отряды полиции. Усиленный надзор на улицах, в особенности за школьниками. «— На протяжение одиннадцати месяцев с разных городов пропадают дети в возрасте от тринадцати до семнадцати лет. Следователи предполагают, что в этом деле замешана группа лиц, ни одного из которых не удалось поймать на данный момент. Будьте осторожны, при любых подозрениях и зацепках позвоните в местный участок…» На экране высветились фотографии похищенных детей: от хрупких девочек до крепких парней. Все они, независимо от возраста и телосложения, были похищены. Никто из них до сих пор не смог сбежать, выбраться, засветиться где-нибудь на камерах с похитителем или без. Закрадывались неприятные мысли о том, что, возможно, многих уже нет в живых, а несчастные родители продолжают верить в возвращение своего чада. Мурашки противной рябью прошлись по спине Сичэня. Он вздрогнул, осознавая, что его младший брат подходит под возрастную категорию пропавших детей, а если над похищением работает целая группа людей, то им не составит труда заломать школьника, который даже мяч на физкультуре отбить не может. Парень внимательно всматривался в телевизор, разглядывал лица детей, пытаясь запомнить хотя бы некоторых. Вдруг всё-таки подвернётся удача, и Лань Хуань сможет где-нибудь встретить ребёнка, узнать, доложить в полицию. Мало ли в какой ситуации можно оказаться. Страх же за самого себя лишь легонько щекотал нервы, но не более. Почему-то факт того, что он старше на год возрастной группы пропавших, придавал ему уверенности в собственной сохранности. Хоть неудача сегодня преследовала Сичэня, настырно наступая на пятки, парень всё ещё оставался спокоен. Этот день пройдёт так же, как и вчерашний. Он выключил телевизор, более не думая о просмотренных новостях. Завтракать уже не хотелось. Сгоревший омлет уверенно полетел в мусорное ведро. Лань Хуань пристроился на одном из стульев, неохотно притягивая к себе учебник биологии, на обложке которого блестели маленькие капельки воды и масла. Парень скривил губы, смахнул капли, открыл нужную страницу и принялся повторять материал для сегодняшнего теста.***
Как Лань Хуань и рассчитывал, череда неудач закончилась, стоило ему переступить порог собственной квартиры. Рутина буднего дня прошла неожиданно быстро, почти даже не утомила парня. Видимо, остатки утреннего кофе, которые Сичэнь залил в себя перед уходом, смогли повлиять на его состояние. Сейчас, сидя в тихом классе искусства, облитого лучами закатного солнца, парень мог расслабиться и спокойно выдохнуть, отпуская накопившиеся за день переживания. Сосредоточенно наносил быстрые штрихи на холст, задумчиво наклонив голову и всматриваясь в черты лица человека, которого всё это время рисовал, не думая. Редко у него выходила стоящая работа, если та написана без задней мысли. Обычно он долгое время сидел перед белым полотном, размышляя над тем, что должен из себя представлять конечный результат. На этот раз карандаш сам скользил по холсту, выводя незнакомую Лань Хуаню фигуру юноши, прячущийся в пшеничном поле, где верхушки колосьев утыкались тому в грудь. Небо тёмное, взволнованное, будто вот-вот вдали должна сверкнуть молния. А выражение лица мальчишки… Нечитаемое. Казалось бы, Сичэнь — творец своей картины, который должен знать о значении каждой мелькнувшей здесь детали, но… Отчего-то он сам поражается тому, что по итогу получается. Руки сами двигаются, сами передают настроение творца без его на то ведома. Редко. Подобное случалось с Лань Хуанем крайне редко, но каждый раз ему так нравился процесс, сопровождаемый чувством умиротворения и лёгкой взволнованности. Будто он писал чью-либо историю на холсте, а не хаотично чиркал карандашами, пока не выглядывали очертания. Отпрянув на спинку стула, парень устало прикрыл глаза, позволяя себе чуток отдохнуть от беспрерывной двухчасовой работы. Пальцы потирал, чтобы их размять и смыть графит карандаша. Вновь внимание обратил на полотно, пробегаясь оценивающим взглядом по нарисованному полю, хмурым тучам, ёлочкам вдали и… по силуэту неизвестного паренька, не похожего ни на кого из его знакомых. Сичэнь задумчиво хмыкнул. Довольно-таки громко, чтобы сзади сидящий паренёк поднял голову, отвлекаясь от своего холста, и с особым любопытством принялся разглядывать чужой рисунок. — Ого, сегодня старшему братцу улыбнулась сама Муза. Трудоёмко работать углём. — Почему? — откинул голову назад Лань Хуань, дабы посмотреть в глаза собеседнику, забыв о манерах и приличиях, которым его с детства учил дядя. — Грязно. Причём не только на бумаге, но и везде, чего только коснёшься, — парнишка младше самого Сичэня на пару лет сморщил нос, видимо вспоминая неприятный опыт работы с данным материалом. — Кто это? — прищурился он, пытаясь высмотреть фигуру по центру. — Сам не знаю. Можешь подойти посмотреть, а то с мольбертом на меня упадёшь. Не Хуайсан весело улыбнулся, подходя к Сичэню ближе, тем самым приковывая к своей персоне недовольный взгляд преподавателя. «Опять этот бездельник собирается заняться чем угодно, только не рисованием», — вещало выражение лица учителя, но, не решившись сделать замечание разгильдяю, он быстро остыл и продолжил заниматься своими делами. Младший же со сверкающими глазами разглядывал творение Лань Хуаня, очередной раз убеждаясь в том, насколько его названный брат талантлив. Что-то в изображении было таким цепляющим, заставляющим внимательно просмотреть каждый уголочек, каждый прорисованный колос. Не Хуайсан задержал взгляд на нарисованном юноше, что взирал на него пустыми, как у мёртвеца глазами. И чем дольше он всматривался в них, тем сильнее внутри зарождалось волнение. Сердце паренька дрогнуло от пришедшего осознания. Сичэнь наблюдал за тем, как улыбка младшего медленно сползала с лица, а брови свелись к переносице. Хуайсан крепко сжал ткань своего кардигана, нервно теребя его. В чужих глазах бушевали непонимание и лёгкий страх, заставляющие Лань Хуаня напрячься. — А-Сан? — Брат, — старшему то ли показалось, но голос паренька прозвучал как-то… испуганно. — Кто это? Сичэнь развернулся к своей картине, пытаясь понять, что такого в стоящем в поле юноше. Он получился довольно неплохо, словно живой смотрел на него по ту сторону холста. Живой, но… не живой. — Не знаю, из головы взял, — просто ответил парень, пожимая плечами. — С тобой всё в порядке? Ты побледнел. Не Хуайсан ещё какое-то время стоял в оцепенении, не моргая, взглядом прожигая рисунок насквозь. Только после того, как Сичэнь потряс его, младший пришёл в себя, поспешно отвернулся от картины и обратился к Лань Хуаню, делая настолько растерянное лицо, что старшего начал окутывать дикий дискомфорт от сложившейся ситуации. Будто тот изобразил что-то запретное, сверхъестественное, выходящее за рамки здравомыслия. — Ты точно нигде его не встречал? — паренёк шептал, чтобы не привлекать лишнего внимания, но даже так Сичэнь слышал, как голос собеседника дрожал. — Нет, А-Сан, — отчеканил Лань Хуань, хотя сомнение незаметно подкралось и к нему со спины, — не встречал. Они с минуту молча смотрели друг на друга, пока Не Хуайсан не натянул нервную улыбку, сболтнув короткое «ну и ладно», пытаясь показать то, что резко возникший интерес к фигуре на холсте мигом угас, и сам парень больше не преследует цели узнать о ней побольше. Но Сичэнь далеко не глуп, чтобы не заметить явной фальши в поведении названного брата. Чем же так задел его этот юноша? Хотелось бы узнать Сичэню, но он понимал, что ответа не дождётся. От Не Хуайсана уж точно. От Не Минцзюэ возможно. Проследив за тем, как младший весь взвинченный, словно на иголках, возвратился к своему месту, Лань Хуань выпрямился, вновь возвращаясь к своей работе. Где-то добавил цвета, где-то подтёр неровности. Образ был почти готов, но чего-то не хватало. Чего-то важного, завершающего. Или же кого-то. Странное, навязчивое чувство неполноценности продолжало преследовать Сичэня даже тогда, когда, как ему казалось, работа исчерпала себя и точно была завершена. Только спустя минуты раздумий Лань Хуань решился подойти к преподавателю за советом. Озвучив свою проблему и передав в руки учителя работу, Сичэнь покорно ждал вердикта, сложив руки за спину, будто план по захвату государства предоставил. Мужчина поморщился, очки на глаза натянул, прошёлся скептическим взглядом по холсту и коротко кивнул своим мыслям. Так-то ничего цепляющего и вдохновляющего, а самое главное толкового своему ученику он не сказал, чему парень искренне удивился. На этот раз учитель и вовсе делал вид, что крайне заинтересован в доработке картины Сичэня, но на самом деле подводил к одной теме. «Ты же не собираешься посвящать этому свою жизнь?» К чему был этот неуместный вопрос, когда Лань Хуань подошёл с конкретным вопросом и ждал такого же конкретного ответа. От Сичэня не ускользнуло с каким тоном сказал это учитель. «Зачем так сильно морочится, если в конце концов забросишь это дело». Совершено наплевательское отношение к ученику и своему уроку. Вот он — профессионал своего дела, из-за которого так и хотелось голову назад откинуть и взвыть от отчаяния. Лань Хуань прищурил глаза, натягивая доброжелательную улыбку. Ему не хотелось думать о дальнейшей своей жизни, тем более обсуждать её с кем-то. Ведь он сам не знал, чего хочет по-настоящему. Да и имеет ли это смысл, если дядя в любом случае запретит, посчитав желание племянника продолжить обучение в академии искусств юношеским, несерьёзным, крайне безответственным порывом. Сичэнь должен стать достойным наследником для дядиной компании. Осталось доучиться этот год, и он перейдёт на новую ступень, где опять же должен быть блестящим, выдающимся студентом. Примером для подражания. Чтобы не опозорить честное имя семьи. Чтобы в будущем у него была стабильная репутация и работа. — Нет, сэр. Это всего лишь хобби, — хобби, которым хотелось бы заниматься всю жизнь. Преподаватель лишь тихо вздохнул, протягивая работу ученику. Сичэнь проследовал на своё место, по пути оставив рисунок на одной из полок со стопкой бумаги — таких же незаконченных картин учеников, к которым либо не планировали возвращаться никогда, либо отложили на какое-то время, чтобы потом доработать. И сейчас, сидя напротив нового, идеально чистого белого холста, Лань Хуань не знал, что изобразить. Бессмысленно водил карандашом, пытаясь снова уловить момент, когда руки сами будут творить, а он — получать наслаждение от процесса, но… Сейчас данное занятие находил удручающим. В полной мере тошнотворным. Даже спустя несколько десятков минут, час, два часа, даже когда класс полностью опустел, а учитель доверил Сичэню ключ от кабинета и сам благополучно ушёл домой, вдохновение или же озарение не снизошло на него. Лань Хуань так и сидел, облокотившись о спинку стула, широко расставив ноги, не моргая смотря на холст сверху вниз, ожидая… чуда что ли? Всё равно сколько не сиди, а домой идти придётся. Как и перезвонить дяде, когда выйдет из школы. А ещё поинтересоваться, как дела у брата, если, конечно, на это найдутся силы. Если задуматься, чего стоит обычное сообщение, состоящее из нескольких букв «привет! Как прошёл день?», но чего-то они уж точно стоили, раз иногда давались с таким трудом. Сичэня тошнило от рисования. От того, что вновь вернётся в пустую квартиру, выделенную дядей для подготовки к самостоятельной жизни. Тошнило от одной только мысли о том, что совсем скоро он поступит на не интересующий его факультет бизнеса и тогда… А что тогда? Разве это жизнь, когда ты не можешь прожить её, как тебе хочется, постоянно следуя семейным правилам и поддерживая статус доброго идеального парня, который точно не откажет в помощи и одарит блистательной улыбкой. Всё ему даётся легко, да и с золотой ложкой во рту родился. Не жизнь, а сказка. Парень несильно пнул деревянную ножку мольберта, но не со злобы. От безнадёги. Поняв, что за сегодня его творческие силы полностью иссякли, он принялся убирать рабочее место, не смея более задерживать охранника учебного заведения, который уже не раз приходил его подгонять. Тёмный пустой класс хоть и был привычным для Лань Хуаня, но всё ещё оставался до жути пугающим. С одной стороны, он стремился к одиночеству, с другой, всеми силами пытался его избежать. Он путался в самом себе. Не понимал. Перегорание ли это у него? Усталость? Стресс из-за предстоящих экзаменов? В любом случае, что бы это не было, скоро всё пройдёт и будет как прежде. Сичэнь закрыл кабинет, отдал ключ охраннику, попрощался с добродушным мужчиной и вышел из школы, размеренным таким, неспешным шагом направляясь в сторону дома. Как-то сегодня он не уследил за временем. Часы на телефоне показывали 21:38. Дядя уже спит, а на утро будет очень зол, так как племянник не отзвонился ему до девяти. Отговорки, что Лань Хуань был занят учёбой, теперь мало спасали от праведного гнева Лань Цижэня. Сичэнь зажмурился, сдерживая уставший стон, и коротко вздохнул, предвкушая леденящий кровь строгий голос, что цедит привычное «ты меня подводишь». Друзья ему предлагали сегодня расслабиться и потусить в караоке. Почему он только сейчас вспомнил об этом? Потому что… наверное… соскучился по ним. По отдыху и разнообразию в своей жизни. Позвонить бы сейчас Не Минцзюэ и спросить, в силе ещё их предложение, но сомнения о том, хватит ли Лань Хуаню энергии на столь оживлённую, хоть и небольшую компанию притормозили его порыв. «Нет, лучше домой». Будние дни созданы для работы. Выходные для отдыха. На них и встретится с ребятами. Наверное. Путь сократил через знакомый переулок, усеянный окурками, пивными банками и разбитым стеклом. Плюсом ко всему служил сломанный фонарный столб, который по сути своей должен освещать столь подозрительное место, но ничего. Сичэнь привык ходить так на протяжение нескольких месяцев, да и страшного с ним за всё это время ничего не происходило, кроме одного пьянчуги, попросившего у школьника сигаретку. Привык-то он к самому переулку, но когда свет фонарей переставал падать на дорогу, а прохожие встречались всё реже, именно тогда Сичэню вспоминались всевозможные фильмы ужасов, которых насмотрелся с друзьями и ещё несколько недель после просмотра ссался под себя в одинокой квартире. Шутки шутками, конечно, но сейчас не только ужастики всплыли в воспоминаниях Лань Хуаня, но и просмотренные сегодняшним утром новости. Страх тугим узлом скрутил живот, заставляя парня ещё сильнее нервничать. Редкие шумы позади него подливали масла в огонь. Хоть он и говорил себе, что это лишь его воображение разыгралось, но убеждение было словно маленькой песчинкой в океане беспокойства. Не стоило смотреть сегодняшние новости. Недаром Сичэнь их недолюбливает. — Закрой, нахуй, свой рот! Лань Хуань вздрогнул от неожиданного яростного крика, раздавшегося впереди. Голос был противный такой, надрывистый, пьяный. Мужчина яро жестикулировал, хватал девушку за запястье, грубо притягивал к себе, и когда уже решил замахнуться для мощного удара, то Сичэнь не смог стоять в стороне. — Мужчина, успокойтесь. Женщина позади школьника тряслась, словно осиновый лист на ветру. Вся съёжилась, уже готовая отхватить от нетрезвого преследователя, а когда открыла глаза, то нервно ухмыльнулась и начала подбадривать заступника. — Правильно, парень, бей его. — Ты собрался бить меня, сопляк?! Никого Сичэнь не собирался бить. Его учили решать конфликт словами, а не кулаками. Да и не предпочитал он марать руки о такой мусор, который готов замахнуться и ударить беззащитную девушку. Но чем дольше Лань Хуань находился в компании этих двоих, тем сильнее жалел о своём вмешательстве. Женщина была отнюдь не простой жертвой насилия. Она всячески цеплялась за Сичэня, прикрывалась тем, бросала колкие фразочки пьяному мужчине, которые только сильнее провоцировали того. И при том, кажись, она веселилась. Звонко смеялась, прижималась к спине Сичэня грудью так, чтобы преследователь это видел и задорно хихикала, когда тот ревновал и принялся замахиваться на подростка. — Да как ты смеешь, сукин сын, клеиться к моей А-Яо. Лань Хуаню не составило труда перехватить руку нападавшего, скрутить, прижать к стене и обездвижить. Гораздо труднее было удерживать того, чтобы мужчина не свалился на трясущихся ногах. — Хей, что ты делаешь с моим пупсиком! Да как ты смеешь! Здрасте, приплыли. Как Сичэня вообще занесло в это болото пьяницы и неуравновешенной. А женщина-то принялась спасать своего любимого, царапать спину подростка, лишь бы тот наконец отстал от «пупсика». — Я думал, вы в беде. Простите, кажется, неправильно понял, — Лань Хуань слегка поклонился, отводя взгляд, чтобы те ненормальные не видели плещущего в нём отвращения и презрения. — Ты так просто не уйдёшь! Ты чуть нос ему не сломал, идиот! Вэнь Чжулю! Вэнь Чжулю! — звала женщина кого-то, оглядываясь по сторонам. Сичэнь решил просто уйти, оставив ненормальную парочку позади, но, видимо, дядя его не учил не поворачиваться спиной к потенциальной угрозе. Не идти неторопливыми шажками, когда слышишь позади себя тяжёлые, мощные, заставляющие неприятно заколоть в затылке шаги. Лань Хуаню с самого начала стоило послушать своё шестое чувство и сорваться на бег, когда его резко схватили за плечо, разворачивая к себе. И когда он вылупленными, перепуганными глазами снизу вверх смотрел на, казалось бы, двухметрового мужика, который был шире его, тяжелее, мускулистее, сильнее, то Сичэнь даже тогда не смог позвать на помощь, ведь от растерянности единственное, что мог сделать, так это открыть рот. Ноги предательски задрожали не только от угрожающего вида громилы, но и от блестящего отдалённо в его тёмных глазах огонька зверской жестокости и похоти. «Надо бежать.» Но для Лань Хуаня данное осознание пришло крайне поздно. Ещё никогда в своей жизни он не думал, что от одного удара можно начать задыхаться и панически думать, что ты вот-вот умрёшь. Он не думал, что можно захлёбываться в собственной крови, быть прижатым к жесткому асфальту и настолько сильно бояться обжигающего, даже сквозь все слои одежды, упирающегося в его левое бедро, чужого вставшего члена. Вставшего на него. На его беззащитный, жалобный вид, который так и кричал о том, чтобы парнишку доломали окончательно. Сичэнь забыл, как дышать. Вдох, а выдоха не последовало. Снова вдох. И… Ему и правда хотелось кричать. Как. Как, чёрт возьми, так всё сложилось?! — Хей, Чжулю, давай не здесь, — сквозь пелену страха и безумного стука своего сердца Лань Хуань смог расслышать знакомый женский голос, что звучал… Так отдалённо, не заинтересованно и крайне пофигистично. — Он, конечно, гандон, но люди могут увидеть. — И ты думаешь, что кому-то не всё равно? — самодовольство и уверенность в его голосе были отчётливо слышны, заставляя сердце Сичэня сжаться. К нему не придут на помощь? Придут! Стоит только позвать. Позвать! — Сиди смирно, — его схватили за волосы, опрокидывая голову назад так, чтобы Вэнь Чжулю мог насладиться мучениями паренька. А тот еле дышал, только и мог хлюпать сломанным носом. Кровь обильной струёй стекала по его подбородку, шее, ключицам, пачкала белую школьную рубашку. — Школьник? — Ага, — достав из чужой сумки карточку учащегося, хмыкнула женщина. — Лань Сичэнь, ученик двенадцатого класса. Выпускник. Последнее слово прозвучало словно приговор. В сознание подростка закралась маленькая надежда, что его отпустят, узнав кто он такой, где учиться и то, что он выпускник. Да-да, выпускник! Кто угодно, только отпустите! Мысль быть ещё более избитым не так сильно пугала его, как понимание того, что его могут прям здесь и сейчас изнасиловать. Горячая выпуклость у его бедра ни на секунду не давала покоя. — Ну и ладно. Главное, что школьник. И девственник, — последнее было сказано томно, будоража и вызывая крупную дрожь по всему телу Лань Хуаня. Он пытался как можно сильнее прижаться к асфальту, лишь бы их с мужчиной тела не тёрлись друг об друга. — Не плохо, — призадумалась дамочка, — но и не хорошо. Он из богатеньких. Как думаешь, вывезем эту игру? — она хихикнула, а когда в ответ ей прозвучал довольный смешок, то та сорвалась на безумный смех, от которого кровь в венах стыла. Это конец. Конец. Сичэнь пытался открыть рот, пытался закричать, но всё происходило, как в немом кино или в кошмарном сне, где из твоего горла вырываются лишь жалкие хрипы, походящие больше на сухой кашель, чем зов о помощи. — Заткнись. Ему не больно. Совсем не больно, когда затылок, по ощущениям, чуть не пробивают чем-то тяжёлым, железным, походящим на ручку молотка, но ему до безумия страшно, когда он начал терять сознание.***
Лёжа поздно ночью на кровати и дожидаясь, когда к тебе придёт сон, начинаешь вспоминать разные ситуации и думать о том, как бы ты из них выкрутился. Поставил бы насильника на место или же просто применил на нём приёмчики для самообороны. Точно бы не дал себя в обиду. Но оказавшись зажатым где-нибудь в тёмном переулке или на виду у всей толпы, и ощущая с какой силой тебе заламывают руки, ты теряешься, брыкаешься, пытаешься хоть что-то сделать, но всё без толку. Весь энтузиазм и решительность пропадают. Гнев, страх, психоз, многое что можно ощущать в момент, когда на тебе рвут одежду, но одно будет главенствовать. Чувство обречённости.***
Голова тяжёлая, неподъёмная. Она раскалывалась. Перед глазами всё кружилось, самого валило на бок. Руки не могли служить опорой. Их пронизывала острая боль каждый раз, когда они за что-то цеплялись, будь то пол, стены, ближайшие шкафы. Ноги ватные. Они непослушно сгибались, не держали парня, и тот падал. Вновь вставал, ощущая, как тошнота подступает к горлу, и вновь падал. Лань Хуань сдался. Мышцы сводило судорогой, внутренности выворачивало наизнанку, самого его крутило до такой степени, что даже дышать было трудно. Стало только хуже, когда до носа дошёл аромат сырости, кала и настоявшейся мочи. Отвратительно. Он чувствовал себя ужасно. Грудь разрывало от переполняющего жара. Старался делать глубокие влохи и выдохи, наивно думая, что это хоть как-то облегчит его боль. Вскоре застрявшая в горле тошнота протолкнулась дальше, выходя на свет бесцветной, вязкой слизью. Медленно стекала в уголки губ, по щекам, подбородку, шее. От вышедшей дряни легче не стало. Голову будто обвили шипастым венком, который при каждом вращении впивался в кожу, пробивая череп и добираясь до самых мозгов. Глаза мокрые. Нос забит. Забит запёкшейся кровью. Он мельком дрогнул, когда услышал скрип досок над собой. Громкую ругань. Торопливые шаги вперемешку с угрожающе медленными, тяжёлыми. Сердце забилось чаще, когда послышался звонкий хлопок и протяжный женский крик, зовущий на помощь. Сичэня сильнее затрясло, когда шаги стремительно приближались к уже знакомой железной двери комнаты, в которой он находился. Он зажмурил глаза, пытался успокоить сбившееся дыхание и чуть не психовал, когда у него не получалось собраться. Бил больными, трясущимися руками по холодному бетону, думая, что отвлечься на боль будет хорошим решением. И это… сработало. За дверьми всё ещё ругались, кричали, дрались. Спустя долгие напряжённые минуты они притихли. Чем-то ещё поскребли по стенам и ушли. Далеко. Кажется, на второй этаж. Лань Хуань судорожно выдохнул, понимая, что совсем забыл про головную боль и тошноту. Стук сердца всё ещё отдавал по ушам, безумно быстро, как никогда раньше. Сичэнь уже успел получить от тех больных ублюдков. Они хорошенько прошлись по нём, не щадя, смеясь и сразу ставя на место. Показывая, что если тот будет кричать во время наказания, то будет только хуже. Нельзя сопротивляться, пытаться защититься, самому напасть на обидчика, а главное плакать. По итогу тебя всё равно изобьют, окунут лицом в сою же рвоту, перемешанную с мочой и кровью. Свяжут так туго, что при мельчайшем движении верёвки будут натирать кожу до глубоких ран. Ты корчишься от боли, но не смеешь открыть рта. Потому что вновь сталкиваешься с хищным взглядом Вэнь Чжулю, готовый в любой момент стянуть с себя брюки и засунуть свой омерзительный вонючий член тебе в самую глотку. «Мудак. Больной мудак!» Дуло пистолета, приставленное к твоему лбу без слов говорило о том, что если попытаешься воспользоваться зубами, то пуля без замедления окажет визит пустой, безмозглой черепушке. «Больные… Все они больные…» Вэнь Чао был не столько страшен, сколько извращён в своих фантазиях. Бил он слабо на фоне ударов его приятеля. Никакого физического контакта не оказывал, смотрел на тебя, как на кусок дерьма, без похоти и желания присунуть тебе по самые яйца. Он просто… просто был больным, который придумывал разные способы «развлечься» с тобой, а после ты сидел, привязанный к стулу, истекая при этом кровью, и чувствовал, как с каждой минутой всё твоё тело превращается в желе. Ты не можешь шевелить своими конечностями, не можешь говорить, только чувствовать. Чувствовать, понимать и думать «лучше бы я сдох». Ох, стоит упомянуть главную дрянь, с которой и начались беды Лань Хуаня. Никогда. Никогда в своей столь короткой и наивной жизни Сичэнь не думал, что будет столь сильно ненавидеть женщину с учётом того, как уважительно, понимающе и снисходительно он относился к тем. Эта стерва просто стояла в стороне, выглядев при этом сконфуженно, напряжённо, даже напугано. Взгляд был направлен куда угодно, но не на подростка, которой пытался тянуться к ней и просить о помощи. Вроде, она на тот момент засомневалась, или это были фантазии Сичэня. Но Ван Линцзяо поспешно, чуть ли не впрепрышку ушла, когда Вэнь Чао дал ей разрешение покинуть комнату. «Прошмандовка… какая же она тварь». И сейчас, лёжа на полу, обмазанный вышедшей из него слизью, Лань Хуань ощущал себя мерзко. От проносящихся воспоминаний за последние четырнадцать часов ему хотелось плакать. Реветь взахлёб. Звать, как маленький потерянный ребёнок, маму и дядю, но страх сковывал его. Останавливал от импульсивных действий, вследствие которых будет наказан. Всё, на что его хватает, так это слабый, измученный, пропитанный всей скопившейся безнадёгой, хрип. Он ненавидел себя. Ненавидел за то, что помог женщине находившейся, как Сичэню казалось, в беде. По итогу он оказался здесь. На ледяном полу подвала. Грязный, перепачканный в сперме, омерзительный, сломанный. Как на зло именно сейчас в голову лезли упрекающие слова друга и младшего брата о том, что наивность и доброта Лань Хуаня обернётся против него самого. Да, обернулась. Обернулась… Одинокой слезе всё-таки позволили показаться. Всё происходящее хотелось воспринимать, как самый страшный кошмар. Казалось, вот он, школьник, идёт как обычно после занятий домой по заученной наизусть дороге. Сичэнь хотел позвонить дяде, но не сделал этого, а сейчас… сейчас очень сильно жалел об этом. Ему больно. Больше повергло в шок то, как грубо трахали его рот. До такой степени, пока кровь из носа не хлынула, пачкая всё лицо Лань Хуаня и чужую, пульсирующую на его губах, плоть. После его оставили на какое-то время, подняли голову и надавили на рот, вынуждая подростка высунуть язык, где были намешаны его же кровь с чужим семенем. Единственное, за что Лань Хуань рад, так это сохранность своего нерастянутого девственного очка, которого решили не трогать. Или же тронули… Он не помнил. Может, пока был в отключке, то им успели воспользоваться. Сичэнь не хотел знать, а помнить тем более. Парень зажмурился сильнее, прогоняя треклятые образы двух ублюдков. Запястья ныли, кровавый ободок пульсировал и продолжал испускать тонкие струйки липкой жидкости. Ноги… Он точно помнил громкий, отчётливый хруст кости и то, как после кричал от ужаса. Кровь. Кровь. Боль. Снова кровь. Сколько он её потерял? Ох, не так уж и много. Наверное… Но даже если и достаточно потерял, то Лань Хуань был уверен в том, что похитители так просто не дадут ему умереть. «Как же… Как же так получилось?» Всё сработало по иронии самой судьбы? Вот, только утром Сичэнь слушал о пропавших детях и был уверен в своей безопасности, а сейчас находился в числе одних из пропавших. А так ли на самом деле? Вдруг он просто угодил в логово других, не искомых полицией извращенцев и никто не узнает о том, что с ним случилось? О, нет. Лань Хуань только усугубляет истеричными мыслями своё и без того плачевное положение. Ещё чуть-чуть и тот будет на грани срыва. А если он сорвётся, то мигом придут они. Он. Вэнь Чжулю. Послышался шорох, заставивший Сичэня резко распахнуть глаза и судорожно искать источник звука. Точно не сверху. Не у двери. Рядом. Нет. Нетнетнетнетнетнетнет. Только не это. Только не снова. На миг его сердце сжалось, больно кольнув в груди, когда он заметил тень, нависающую над ним. Силуэт трудно разглядеть во тьме, но тот не походил на знакомые Лань Хуаню ранее. Заросшие, растрёпанные волосы падали незнакомцу на лицо, не давая как следует разглядеть того. Он просто… просто сидел. Внимательно наблюдал за Сичэнем, а тот и вдоха лишнего сделать боится. Незнакомец аккуратно коснулся чужого запястья. Остановился, когда Лань Хуань дёрнулся. Подождал какое-то время. Снова повторил свои действия. Лёгким движением прошёлся по ранам, натёртых от верёвок. Проверил пульс. Руками пошарил по груди Сичэня. Рубашку задрал, что-то внимательно изучая, а Сичэнь… Накатившая тревога отпустила его. Отчего-то сознание шептало, что этот ребёнок не причинит вред. Он такой же пленник, как и он сам. Лань Хуань лениво следил за тем, как, судя по широким огрубевшим ладоням, парень возился с его ранами. Потёртыми вонючими тряпками обтирал лицо от крови и спермы. Особо нежно утёр мокрую дорожку от единственной пролитой слезы. С ногой не церемонился, закрыл Сичэню рот, пока тот не осознал намерения, и вправил ему кость. Это было… терпимо. Терпимее всего того, через что пленник прошёл ранее. Он часто дышал и кусал губы, пытаясь не простонать от новой нахлынувшей волны боли. Чужую руку сильнее прижал к себе, надеясь на то, что та заглушит все его полувздохи, недо-крики. Лань Хуань чувствовал, как терял сознание. Ему было всё равно на жжение ран или сломанную посиневшую ногу. Он устал… так устал… — Поспи, — руку с его рта убрали и накрыли на этот раз глаза. — Тебе необходимо. Голос надрывистый, хриплый, удручённый и капельку раздражённый, но ещё совсем юношеский. Не басистый. Приятный слуху. Сичэнь зачем-то коротко кивнул парню, словно своему дяде, когда тот гнал его ещё ребёнком в кровать. Он поспит столько, сколько ему удастся, а за это время незнакомец попробует «починить» новоприбывшего.***
Проснулся Лань Хуань от дикого холода и боли в горле. Ощущения не из приятных, будто наждачкой по стенкам прошлись. Да хорошенько так, старательно. Голова не кружилась, чувствовалась долгожданная лёгкость, вызванная более-менее хорошим сном. Попытался ноги подтянуть к груди, аккуратно, помня о сломанной кости. Свернувшись калачиком, Сичэнь хоть как-то пытался удержать тепло. Ближе прижимался к чему-то мягкому, отдающее жар. Вновь хотел провалиться в сон, но заполнившие голову воспоминания прошлого дня окончательно пробудили его. Парень подлетел, в панике принялся оглядываться по сторонам, подмечая всё те же серые стены, старый шкаф и однотипные заставленные коробками стеллажи. На полу багровые следы. Вонь продолжала витать в воздухе, разъедая чувствительные стенки носа. Нога его перевязана неаккуратно, из подручных средств, но Сичэнь не жалуется. Нет, ни в коем случае. Он благодарен. Так благодарен ребёнку, который смог позаботиться о нём, пока тот был в отключке. Его перенесли на жёсткий, порванный в некоторых местах, испачканный матрас. Уложили голову на что-то мягкое, чтобы железные пружины не впивались и не царапали кожу лица. Размышляя о доброте того ребёнка, Лань Хуань даже на долю секунды смог успокоиться и расслабиться, пока образ тёмного подвала вновь не начал давить на него. Дыхание сбилось, а сердцебиение участилось. Он рвано выдыхал, не в силах сделать вдоха. Снова выдох. Выдох. И он задыхался. Ногтями впился в шею, царапал её, словно прогоняя чьи-то сильные, цепкие руки, не щадящие его и сдавливающие до тех пор, пока Сичэнь не потеряет сознание. Паника охватила с ног до головы, когда воздуха в груди совсем не осталось, а вдохнуть Сичэнь не мог. Он понимал, что нужно успокоиться, взять себя в руки, безустанно говорить одно «дыши, дыши, дыши! Вдох, медленный выдох. Ты молодец. Надо ещё чуть-чуть постараться. Вдох и медленный выдох. Выдох». Кто бы мог подумать, что придуманная им тактика, чтобы заставить себя завершить начатое, когда-нибудь спасёт в критической ситуации. Парень ещё какое-то время сидел с широко распахнутыми глазами, глубоко дыша. Нерасторопно. Переосмысляя то, в какой опасной ситуации оказался. Нет, он не размышлял о недавней панической атаке, а о своём положении в целом. Его похитили. Затащили непойми куда, избили и кинули в подвал. В подвал с одним только выходом наружу — узеньким окошечком. Сичэнь кинулся к нему, тихо шипя сквозь плотно стиснутые зубы. На больную ногу старался не наступать. Тяжёлую коробку под себя подогнал, боязливо наступил на неё и, когда дотянулся до окна, глянул в него и… замер. Вид ему заслонял бампер знакомой и столь ненавистной машины. Лань Хуань сжал кулаки, пытаясь хоть так высвободить бушующий внутри гнев. Эти ублюдки будто издевались над ним, дразнили единственным способом увидеть мир за пределами четырёх стен, а потом нагло забирали у него надежду, вновь возвращаясь к данному ими обещанию «ты отсюда не сбежишь». Сичэнь выдохнул протяжно, прогоняя вновь настигающие его разум страх и отчаяние. Надо не терять голову. Делать всё возможное, чтобы оставаться целым. Найти ещё пути для возможного побега, но… где искать? В полупустом подвале, что был даже меньше кухни в его квартире? Ха… да это же… это же конец. «Нет, не конец. Надо успокоиться». Как бы Лань Хуань не внушал себе спокойствие, но с давящим и сковывающим чувством страха и ужаса ничего нельзя поделать, особенно когда он слышал над головой скрип потолка. Прям под собой. Так близко. Сердце ушло в пятки, а парень мигом отошёл от окна, не обращая внимание на ноющие ноги и поясницу. Он спешил вернуться на прежнее место — матрас, где уже успел развалиться спасший его незнакомец. Шаги у двери становились отчетливее, а когда её открыли, Лань Хуань замер, крепко прижимаясь к телу паренька. Он зарылся носом в длинных волосах того, чтобы случайно не открыть глаза и не встретиться лицом к лицу с похитителем. Голос, жаждущий справедливости, кричал о том, чтобы Сичэнь не прятался как маленький ребёнок в объятьях чужого человека, а развернулся и разбил лицо обидчику, но… Понимание того, что за его спиной стоял никто иной как Вэнь Чжулю заставило его тело мельком дрогнуть. Лань Хуань чувствовал, как кровь стремительно отлила от лица. Казалось, он вот-вот потеряет сознание под пристальным, поглощающим его всего похотливым взглядом. Тем самым взглядом, что всегда будет приходить к нему в наистрашнейших кошмарах. Сичэнь старался дышать ровно, изобразить спящего, молился о том, чтобы не попасться. Тело ощущалось как камень: неподвижным и тяжёлым. Как будто его притворство могло спасти от предстоящего наказания. Какого? Он сам не знал. Просто боялся. Боялся-боялся-боялся. Эти чудовища найдут к чему докопаться. «Всё, что угодно… Что угодно, но не трогай меня». Потому что Лань Хуань понимал, что не справится с этим двухметровым мускулистым зверем, во взгляде которого нет и толики вины или сострадания. Он был воплощением зла, как и его псих-дружок. Позади послышался тихий стук. Что-то положили на пол, на несколько секунд замерли, а потом поднялись и отошли от детей. Не спеша. Всё теми же размеренно-неторопливыми шагами, которые парень запомнил на века. И какое же облегчение Сичэнь ощутил, когда дверь закрылась, а Вэнь Чжулю направился на первый этаж. Он ослабил хватку, сам не осознавая того, как сильно сжимал бедного мальчишку. Поглубже зарылся в волосах того, утыкаясь носом в шею, и шумно выдохнул, ликуя внутри себя и ругая за то, что оказался слишком трусливым и бесполезным. Трусливым перед кем? Перед Вэнь Чжулю? Любой бы только при одном его виде оробел, а если бы испытал на себе всю мощь этого монстра, то понял. Понял, что это проигрышный случай при любых действиях. Лань Хуань почувствовал, как содрогнулся в его объятьях парнишка. Что-то прокряхтел невнятное. Перевернулся, уткнулся Сичэню в грудь и ухватился за рубашку того. Нос прятал от холода, пытался хоть как-то согреться, и его прекрасно понимали. Легонько погладили по спине, давая понять, что всё хорошо, а парень тот, не открывая глаз, во сне кивнул и дальше продолжил сопеть. Лёгкая улыбка, искренняя такая, ласковая, но до жути уставшая, показалась на лице Сичэня. Страх притупился, как и тревожность. Чужое дыхание успокаивало, придавало уверенности и маленькую наивную надежду. Надежду на что? На то, что мир ещё полностью не сгнил. Шаги сверху не затихали. Бродили по дому. Было похоже на то, что Вэнь Чжулю куда-то поспешно собирался. Потом направился влево, предполагаемо, к входной двери. Со стороны окна послышался заводящийся мотор автомобиля. Спустя пару секунд в подвале стало светлее, а дом вновь погрузился в звенящую тишину. Лань Хуань вновь метнулся к окну. Теперь-то ему ничего не мешало осмотреть местность. Он чуть не споткнулся о принесённые тарелки с едой, забрался на коробки, смотрел. И чем дольше он смотрел, тем шире становилась его улыбка, на которой отображалось всё: досада, гнев, отчаяние, страх — что угодно, кроме облегчения. За окном простилалась пустынная тропа, не дающая никакого намёка на жилой район или ближайших соседей; несколько выделяющихся из общей картины одиноко стоящих деревьев и дорога, что находилась в нескольких сотен метров от самого дома. Где он, чёрт подери? В загородном доме, о котором не знает ни одна живая душа? Полицейские не додумаются его обследовать, потому что… якобы не подозрительный. Просто чья-то частная собственность, куда время от времени приезжают отдохнуть от городской суеты. Боже. Боже, боже, боже. Дерьмо. Он в полном дерьме. Спасения. Никакого спасения он не дождётся, ведь наряд полиции ищет в самих городах, как говорилось в новостях. Городах. Что им делать здесь, на шоссе, которое никак даже не фигурировало в расследованиях, на камерах наблюдения, хоть где. Об этом месте нет никакой информации, и позвать Сичэнь никого не сможет. Он здесь один. Совсем один наедине с больными ублюдками. Лань Хуань обернулся на шум сзади, застав проснувшегося паренька за странным делом. Он ощупывал место, где недавно лежал Сичэнь, что-то шептал себе под нос и… облегчённо выдохнул. Всё то время, что Сичэнь наблюдал за ним заметил, как тот медлителен, реакция притуплена. Можно было сослать всё на сонливость, но парнишка выглядел нездоровым, будто находился под воздействием чего-то. И тут Лань Хуань вспомнил. Впервые, когда его пихнули в подвал. Перед тем, как затащили наверх и начали пытать. Этот парень сидел в самом дальнем углу комнаты, прижав к себе колени. Следил за паникующим новоприбывшим, на отклики того не реагировал, как и встряску. Он был… тряпичной куклой, не реагирующей ни на что, ни на кого, потерявшей способность чётко видеть, анализировать ситуацию, понимать. Смотря в серые, отдававшие голубизной глаза, Сичэнь видел в них сплошной туман и больше ничего. Сейчас же ему стыдно за то, что, поддавшись стрессовой ситуации, он накричал на паренька, который тупо находился под веществами. — Хей, — неуверенно позвал парня Лань Хуань, замечая, как тот дрогнул от неожиданности. Из-под длинных взлохмаченных волос, спадающих на лицо, показались до смешного перепуганные глазки, что, не моргая, разглядывали Сичэня с головы до ног. — Так ты здесь. — Да, где же мне ещё быть? — с ироничной усмешкой ответил Сичэнь, аккуратно спускаясь с коробок. — Я думал… думал, мне показалось. «Вменяем. Уже хорошо». Лань Хуань плюхнулся на матрас рядом с пареньком, а тот напрягся, напыжился, словно кот, и выглядело это довольно… забавно. Не учитывая то, что его щёку украшал огромный фиолетовый синяк, ранки в уголках губ и тёмные мешки под глазами. Ту половину лица, которая была изувечена, прикрывали длинные засаленные пряди. Другая же была открыта, волосы заправлены за ухо и закреплены красивой розовой заколкой с сердечком, абсолютно не вписывающейся в образ парня, но смотрящейся мило. — Как тебя зовут? — Сичэнь задрал штанину, чтобы оценить труды его ночного хранителя, да и в общем посмотреть, как дела с ногой. — Цзян… Цзян Ваньинь, — опустив взгляд на чужую посиневшую ногу, отозвался парень. — Цзян Чэн, — ему удивлённо хмыкнули в ответ. — Моё первое имя Цзян Чэн. Можешь звать меня так. Парнишка говорил робко, но в его голосе была слышны отголоски недовольства и раздражительности, не направленные на Лань Хуаня, а просто… Они были. Как что-то самой собой имеющееся. Так сказать, напоминание об его характере, который успели подавить за время нахождения в этом доме. — Лань Сичэнь. Можешь звать меня Лань Хуанем, раз на то пошло, — он зубами разорвал кусок тряпки, которую ему добродушно подали, и хорошенько зафиксировал найденные где-то на стеллажах палки. Какого только мусора здесь нет. — Сколько ты здесь? — Тридцать восемь дней. Сичэнь коротко кивнул в знак понимания и некого сожаления. Тихо рыкнул, когда снял с себя рубашку, отрывая прилипшую к ранам ткань. Задержал дыхание, когда случайно содрал толстую корку запёкшейся крови. Рядом сидящий Ваньинь каждый раз дёргался помочь новому знакомому, но сам же себя по какой-то причине останавливал. — Я поищу одежду. Сичэнь внимательно осматривал свои раны на запястьях и голеностопе, доставляющие дискомфорт при каждом движение. Маленьких белых пятен гноя не было, хоть что-то радовало. Не придумав ничего другого, он порвал рукав своей потрёпанной рубашки на лоскутки, обмочил те слюной и тихонечко принялся очищать ранки от скопившейся внутри грязи. Больно. Больно не только физически. Его убивала мысль о том, что Цзян Чэн пробыл здесь тридцать восемь дней. Тридцать восемь, мать его, дней Ада, который закончится только тогда, когда ты умрёшь либо от заражения крови, либо от её потери. Как этот парнишка мог оставаться таким спокойным? Из-за таблеток, что суют ему изредка? Чего мужчины вообще добиваются, издеваясь над детьми и держа в неволе? Неужели… просто так? Рискуя при этом быть пойманными. Нет, их не поймают. Не смогут. Уже как год идёт расследование о пропавших детях, а помимо Цзян Чэна здесь больше никого нет, значит… Значит, все жертвы уже давно мертвы. Лань Хуань не заметил того, как уткнулся в собственные ладони, тяжело дыша и плача. Господи, да, он жаловался на однотипную повседневность, но никогда, никогда не хотел разбавить её таким образом. Он умрёт. В конце концов умрёт. Никакой свободы. Эти четыре серые стены будут служить ему гробом. Он больше никогда не увидит свою семью. Никогда. — Лань Хуань, — его обняли за плечи, как бы безучастно, но всё равно сочувствующе. Гладили того по спине сначала быстро, замедляясь с каждым разом, как чужой плач становился тише. Его успокаивали как маленького потерянного ребёнка, — не плачь, Вэнь Чао услышит и накажет за слёзы. И тогда Сичэнь понял, что в этом жесте не было ничего ободряющего. Лишь бы его поскорее заткнуть и не вызвать тем самым гнев одного из похитителей. Он понимал, мог понять страх Ваньиня перед наказанием, но гнев вновь овладел разумом Лань Хуаня. Почему? Почему он не может оплакивать себя столько, сколько понадобиться?! Нет, он будет плакать! Будет реветь, изводиться в истерике, давиться своими слезами и соплями. Он может иметь право хотя бы на это? Может ли… Сичэнь стряхнул с себя чужие руки, что всего за мгновение стали такими тяжёлыми и не дающими должного тепла. Схватил найденную Ваньинем одежду и натянул на покрытую гусиной кожей тело. Он слегка вздрогнул, привыкая к смене температуры, глубже кутается в кофту, что в несколько раз больше него самого, с учётом того, что Сичэнь отнюдь не был маленьким и худощавым. Масса присутствовала, но… Даже наличие хоть каких-то мускулов не спасло его от Вэнь Чжулю. «Сон. Противный, страшный сон». Ему тычут в лицо батончиком, намекая на то, что надо подкрепиться. Из-за оказанного и преследовавшего сутки давления Лань Хуань даже не осознавал, что желудок его скрутило не от стресса, а от голода. Он принял еду и уже хотел наброситься на батончик, но слова Цзян Чэна остановили его. — Ешь медленно, не за раз. Это нам до конца дня. — На весь день? — вылупил глаза Лань Хуань. — Вот это? — в ответ ему равнодушный кивок. — Если голод терпимый, то можешь отложить еду до того момента, пока станет невыносимо. Обычно мы так прятали буханку хлеба или пакет молока. Упоминание напитка пробудило неконтролируемую жажду. Сичэнь хотел пить с того момента, как проснулся, но, видимо, сегодня не судьба. Проглотив вязкую слюну, он поморщился от колющей боли в горле. — Мы? Цзян Чэн окинул Лань Хуаня своеобразным взглядом. Хотя бы сейчас он не равнодушный, показывающий эмоцию презрения, досады и почти незаметной грусти. — Здесь были дети, но теперь их нет. — Да что ты? — не сдержавшись, фыркнул Сичэнь. — А то я не вижу. Брошенной саркастичной фразой он вызвал напряжение у Ваньиня, которое отчётливо чувствовалось. Сичэнь старался быть терпеливым и понимающим, но ему надоело слушать односложные ответы, когда он ждал более точных рассказов. Кто здесь был? Насколько часто сюда приводят детей? Сколько они обычно держались? Что с ними делали потом? Лань Хуань заметил, как брови собеседника стремительно сошлись у переносицы. Меланхолия уступила раздражению. Теперь Цзян Чэн принял вид хмурого, недовольного, разочарованного в чём-то подростка, смотрящего на собеседника сверху вниз, как на мелкую сошку. И это выражение лица… Сичэнь уже видел его где-то. — Цзян Чэн… Точно, — он едва заметно просиял, когда вспомнил утренние новости и то, как старательно пытался запомнить каждого ребёнка в лицо. — Тебя крутят по новостным каналам, как без вести пропавшего. Показывали, как твоя сестра с братом развешивали объявления по всему городу… Вот значит как, — вот значит, что они с тобой сделали. — Сестра с братом, — когда Сичэнь упомянул их, Ваньинь смягчился. Даже глаза слегка заблестели, стоило ему только представить мечущихся с утра до ночи родственников с грудой листовок в руках, от прохожего к прохожему, а под конец вернуться домой, как всегда — с ничем. — Вскоре они поймут, что это бесполезная затея. Мы уже будем мертвы, когда полиция поймает этих ублюдков. «Да и поймает ли?», — повисла в воздухе не оглашённая фраза. Сичэнь хоть был и согласен со словами Ваньиня, самого охватывали панические мысли о неминуемом конце, но почему-то его берёт злость, и ему хотелось доказать себе, стоящему напротив парню и грёбаной судьбе, что он не сдастся так просто. Не станет смирно дожидаться момента, пока наскучит похитителям, и те избавятся от него. Лань Хуань встал, хромая на одну ногу, под слегка удивлённый взгляд Цзян Чэна. Подошёл к железной двери, что на первый взгляд казалась неподатливой. С минуту стоял, не отводя от неё хмурого взгляда, и дёрнул за ручку. Да, кто бы мог подумать, заперто. — Что ты делаешь? — недовольно спросил Цзян Чэн, скрещивая руки на груди. Он напрягся, когда Лань Хуань принялся ковылять к стеллажам, на которых лежал пыльный чемодан. Размахнулся и со всей силы долбанул по двери. Да так, что вибрация прошла по стенам, сотрясая дом. Все жильцы должны были это слышать. — Что ты, твою мать, делаешь?! — кинулся Ваньинь останавливать бунтаря, замахнувшегося для очередного удара. Он вцепился мёртвой хваткой в сумку, свирепо смотря в наполненные решимостью и гневом карие глаза. Пытался выхватить сумку, но всё тщетно. Цзян Чэн слишком слаб и знатно похудел за время нахождения в этом месте, поэтому труда не составило отпихнуть его в сторону и продолжить заниматься своими делами. — Прекрати! Прекрати! Зачем ты это делаешь? Он сейчас придёт и- — Да пускай приходит! Пускай откроет эту чёртову дверь и столкнётся лицом к лицу с чемоданом! — Идиот, это твой лоб столкнётся с пулей! — Цзян Чэн набросился на Лань Хуаня, продолжая жалкие попытки спасти того от скорой смерти. Расцарапал Сичэню руки, выдрал пару прядок волос, коленом отбил и без того больной живот. Сичэня начала злить сложившаяся ситуация. Он схватился за тонкие запястья, отцепляя от себя озверевшего паренька, заломал тому руки, и выплюнул в лицо: — Если хочешь подохнуть здесь, то сам сиди смирно и не мешай мне! Их лица были в миллиметрах друг от друга. Цзян Чэн выглядел как бешеная псина, готовая разорвать Лань Хуаню глотку. Тот тяжело дышал, было заметно, как часто вздымалась его грудь. Ваньинь попытался выбраться из хватки, кряхтел, настроился в крайнем случае кусать Сичэня за нос. — Да как твой тупой мозг не поймёт, сука, — рыкнул Цзян Чэн, видя своё отражение в осуждающих, смотрящих сверху вниз на него глазах. — Ты не отобьёшься от пистолета, который окажется у тебя в жопе, если не будешь сидеть тихо! — Ваньинь запрокинул голову и зарядил Сичэню то ли по носу, то ли по губе. Его тут же отпустили и рефлекторно потянулись к ушибленным местам. Цзян Чэн высоко занёс ногу, ударив Лань Хуаня в шею и тем самым повалив на пол. Пока побитый отходил, Ваньинь поправил выбившиеся пряди и, скрипя зубами, добавил: — Если так сильно хочешь подохнуть, то валяй. Долби эту ебаную дверь, но знай, что за твои проколы буду получать и я, — он выдохнул. Судорожно, унимая всё ещё бушующую внутри ярость. Ему хотелось вновь хорошенько вмазать по смазливому личику Сичэня, но сил не оставалось. Ваньинь чувствовал, как привычная усталость вновь охватила его тело. Буквально ломало то на кусочки. — Я не стану стоять в стороне. Знаешь, сколько детей до тебя пытались сбежать? И где они сейчас все? — «все» отозвалось эхом в удушающем своим холодом подвале. — Но тогда… — Мы в любом случае трупы, раз оказались здесь. Так что, пожалуйста, не усугубляй наше и без того шаткое положение. «Да, что тут можно усугубить ещё больше?» Сичэнь встал с пола, всё ещё потирая ушибленные нос и губы. Он понимал, что обречён, просто… Ещё не принял сей факт. И не хотел принимать. Он должен выжить. Он выживет. — Неужели нам остаётся только сидеть смирно и ждать, пока нас убьют? Ваньинь усмехнулся. Зловеще так, сухо, измученно. За этой усмешкой точно скрывались все грязные тайны этого проклятого дома, которые ему посчастливилось испытать на себе. — Да, именно так. Ждать. Они смотрели друг другу в глаза, не понимая, что хотели там найти. Сострадание друг к другу, жалость, горечь, ужас, но нашли только безысходность и чёртову ненависть. Резко, будто гром среди ясного дня, раздались поспешные злые шаги, что стремительно быстро спускались по лестнице вниз. В подвал. И тут парни забыли обо всём. О всех своих переживаниях, ссорах, недопониманиях, жалости к себе и планах о свободе, ведь как только дверь открылась, то раздались три чётких выстрела. В комнате запахло порохом. Цзян Чэна затрясло, и тот чуть не свалился на пол, если бы Лань Хуань не успел его поймать. Три пули были выпущены, одна прилетела в стену, другая задела щёку Сичэню, а третья попала Ваньиню в бедро. Младший закрыл себе рот рукой, чтобы испуганный крик вдруг не сорвался с его губ. Серые глаза заблестели от накативших слёз, и вся храбрость мигом испарилась, когда в дверном проёме показался Вэнь Чао, лицо которого было искажено от гнева. Лань Хуань, ещё не отойдя от шока, стоял как вкопанный. Тёплая струйка крови скатывалась по его щеке, а вся спина покрылась мерзкими, холодными капельками пота. Он инстинктивно спрятал за своей спиной Цзян Чэна, сталкиваясь со взглядом зверя, что вот-вот был готов наброситься на него и разорвать в клочья. Тягучий страх зародился внизу живота, а мелькнувшая в подсознании мысль заставила сердце пропустить один больной удар. «Дверь открыта. Один рывок и я на свободе. Один рывок и…» — Куда это ты смотришь? — Вэнь Чао, ни на секунду не отводя взгляда и оружия от подростков, взялся за железную ручку и специально медленно закрывал дверь, наблюдая, как лицо Сичэня становилось белее мела. — Детки, — усмехнулся он, говоря притворно мило и радостно, — захотели пораньше поиграть с дядей Вэнем? Ох, вы ж мои хорошие. Цзян Чэн интенсивно замотал головой, всё ещё сдерживая, как и крик, так и рёв от охватывающего его с каждой секундой истерикой. — С-стой, Вэнь Чао. Стой! — выступил вперёд Сичэнь. — Я… это я хотел. Только я. Давай подымимся наверх и повторим нашу первую ночь, — страх. Всепоглощающий, проедающий изнутри страх. Затуманивающий рассудок и заставляющий человека пойти на крайние меры. Страх. — Только я, хорошо? — улыбка Лань Хуаня служила больше как защитный механизм. Он чувствовал, что с этим отморозком ещё можно договориться, а вот если бы перед ним стоял Вэнь Чжулю… — Лань Хуань, — его схватили за свитер, и Сичэнь чувствовал, как сильно дрожали чужие руки. — Не надо. Не иди. Не надо. Не оставляй меня. Я сам. Сам, — словно в бреду проговаривал Цзян Чэн, задыхаясь и корёжась от боли. — Ты мне нравишься, — кажется, по-настоящему улыбнулся Вэнь Чао, подходя к Сичэню в плотную и наставляя дуло ему прямиком в лоб. — Поиграем? — в глазах того читалось чистое, чистое сумасшествие, от которого по коже целым роем прошлись мурашки, но Лань Хуань не отступил. Он громко сглотнул вставший от нервов ком, вновь почувствовав дискомфорт в горле, и кивнул. Кратко так, испуганно. — Пойдём. — Нет, стой! Лань Хуань, стой! Не оставляй! Не оставляй меня! Как только дверь захлопнулась, Ваньинь упал на пол, оставаясь в полном одиночестве. Он не знал, вернётся ли Сичэнь живым или же оставит его, как и все, кто хоть как-то был ему дорог. Как его когда-то оставил брат, из-за чего Цзян Чэн оказался здесь. Так же, как его предала Мянь-Мянь, оставив после себя только розовую заколку.