Your best allistic boy

      Солнце уплывает с зенита, водянисто-серые облака, скудно размазанные по небу, не спасают от плавящей мозг жары. Горячее дыхание мира проникает во все щели, заставляя включать кондиционеры и обмахиваться утренними газетами. Поросший зеленью забор, в тени которого мчится на раздолбанном велике Сугуру, не имеет конца сколько ни вглядывайся вдаль. Ранее собранные в пучок растрепавшиеся чёрные волосы, на честном слове держащаяся панамка набекрень, яркая а-ля гавайская рубашка, аккуратно выглаженные бежевые шорты, поблёскивающий пирсинг, оглушительная My bike - F-Pressers в беспроводных наушниках и неисчерпаемый запас энергии, бурлящей в крови. Узкая неасфальтированная улочка, утыканная поросшими лопухами ямками, не внушает доверия, но мальчик разгоняется все больше, остервенело крутя педали. «121», «122», «123» - отсчитывает секундомер, закреплённый скотчем на руле.        Июнь! Самый славный месяц в году, когда ты только-только привыкаешь к чему-то новому, ожидающему тебя в раскрытых для объятий руках, чему-то свежему, цветущему и полыхающему яркими красками. Это начало настоящей свободы, настоящей жизни, ведь сегодня - первый день лета.        Где же, спрашивается, все люди? Разве не должны были они выпорхнуть из своих окон навстречу трепещущему небу и поющим угуйсу? Точно, сейчас же только июнь..        Велосипед подскакивает на крупном камне, и Нираги летит кубарем через голову, чудом не расшибая нос, зато в кровь разбивая правый локоть и колени, благо новенькие шорты не пострадали. Видавший виды сланец отскакивает в сторону, обнажая грязную пятку, пока мальчик раздосадованно дует на ссадины и отряхивается от дорожной пыли. Установление рекорда переносится на неопределенный срок - велосипедная цепь, не выдержав неожиданного крушения, решила уйти в отставку и порвалась. Катастрофа немирового масштаба произошла прямо напротив железных ворот чьей-то огромной и на первый взгляд нежилой усадьбы. За забором виднеется внушительных размеров тёмно-бордовый дом, напоминающий средневековый замок, с двумя башенками и небольшой пристройкой, окружённый всевозможной растительностью: от яблонь и берёз до сакуры с соснами - контрастирующий микс несочетаемого, но издалека почему-то кажущегося вполне гармоничным. «Несусветная вульгарщина», — подумал бы среднестатистический пожилой японец, проходивший мимо за молоком.       — Вот черт! — шипит мальчик, осматривая содранный локоть. Если присмотреться повнимательнее, можно заметить, что это далеко не первое его боевое ранение, но видимо «учение на своих ошибках» обходит Сугуру стороной. Солнце нещадно слепит, и он решает перебраться поближе к забору, чтобы обработать раны никогда не подводившим способом - плевком слюной -, как замечает пару любопытных глаз, выглядывающих из-за забора. — Эй, кто там?        Глаза незамедлительно скрываются с места преступления, но уже через секунду их сменяет полноценная голова мальчишки, подтягивающегося на руках в попытке забраться на ограждение.       — Если не промыть рану, можно занести инфекцию, — нравоучительным тоном заявляет он.       — О нет, что бы я делал без твоего совета! — злобно восклицает Сугуру, поднося ладонь к открытому от показного удивления рту.        — Ты паясничаешь? — то ли спрашивает, то ли утверждает блондинистый мальчик. Наконец-то у него получается оседлать забор, и он резво перекидывает тонкие ноги, крепко держась руками. Белая рубашка с коротким рукавом с нашивкой какого-то фиолетового цветка, чёрные шорты и кеды на босу ногу - выглядит одновременно официально и смешно. Нираги лишь поднимает бровь, собираясь подхватить поцапанный велосипед и поковылять обратно домой.       — А то не ясно.       — Не ясно, — вполне серьезно отвечает подросток, наблюдая за тем, как брюнет надевает шлёпок. Панамка белеет в росистой траве, пробивающейся по периметру забора.       — Ну раз не ясно, то молчи, — он цыкает и отворачивается, слизывая выступившую кровь с локтя - кто там говорил, что до него невозможно достать языком? Вот вам живой пример гуттаперчевого мальчика, намеревающегося уже побыстрее смотаться домой.       — Шляпка.       — А?       — Ты шляпку забыл, — блондин указывает на головной убор. Нираги подхрамывая подходит к панамке и небрежно нахлобучивает ее. Неожиданная мысль закрадывается в голову, вертясь вопросом на языке.       — Слышь, а что ты тут делаешь?       — Как что? Живу, — блондин недоуменно склоняет голову.       — Нет, что ты сейчас тут делаешь?       — Не понимаю, о чем ты.        — Ну почему ты сейчас тут живешь, в разгар учебного триместра? — раздраженно поясняет Сугуру.        — Аа.. — наконец-то понимающе кивает мальчик, — Я на домашнем обучении.       — Ясно.       — А ты?       — Я тоже.        — Здорово…              Нираги неловко топчется, напряжённо думая что делать: перспектива завести приятеля на пару месяцев, чтобы не страдать в одиночестве, пока все дети в городе, очень прельщает, тем более блондин по-видимому не торопится слезать обратно.       — Меня Нираги зовут. Нираги Сугуру.       — Чишия. Чишия Шунтаро, — с такой же интонацией представляется мальчик. Сугуру поднимает голову, закрываясь рукой от палящего солнца, чтобы получше рассмотреть новоприобретенного знакомого, но тут же отворачивается от прожигающих сетчатку лучей.        — Ну ладно, Чишия, до скорого.        — А ты обработаешь ссадины?       — Э? — брюнет уже и забыл о позорном падении прямо на глазах у Шунтаро. От сделанного замечания краснеют уши. — Да не, зачем, на мне все как на собаке заживает.        — У тебя локоть кровоточит, — никак не унимается блондин, — Если не промоешь, рана загноится и тебе отрежут руку. Я читал.       — Тогда возьми и сам обработай, — выплевывает Нираги. «Делать мне нечего!»       Шунтаро встряхивает головой, волосы красиво переливаются, на долю секунды образуя светящийся ореол вокруг его лица, и задумчиво щурится.       — У меня есть перекись и бинты.       — Экая невидаль, они в каждом доме есть. Или это приглашение зайти в гости?       — Мм? — издаёт удивлённый звук мальчик, чуть хмуря брови. — Нет, это предложение перебинтовать руку.       — Одно и то же. Не на улице же ты перевязывать будешь, — Сугуру направляется к двери, ожидая, что Чишия спустится и откроет ему. Тот сидит в ступоре, моргая широко раскрытыми глазами, но все же послушно перекидывает ноги обратно и бесшумно спрыгивает на площадку. Нираги слышит какой-то грохот, звон чего-то металлического, и перед ним резко распахивается тяжёлая дверь, чуть не ударяя по лбу.       — Аккуратней! Так и убить можно, — он отшатывается, едва не падая. Шунтаро оказывается почти на голову ниже его, он стоит в проёме, все ещё тараща глаза будто в никуда. — Велик закачу?       Чишия отступает, пропуская Нираги, с горем пополам затаскивающего несчастную развалюху внутрь, и захлопывает ворота, запирая их на засов и гвоздь.       — Хороша конструкция, — иронично выдаёт брюнет, прислоняя велосипед к забору и осматриваясь.       Просторная терраса встречает его широким навесом, увитым виноградными лозами. Небольшой светлый диванчик, застеленный светло-голубым покрывалом, массивный дубовый стол с двумя лавками и бесчестное количество горшков с цветами: они стоят, висят, пестрят перед глазами своим диким разнообразием, вызывая сладкую истому смесью ароматов. С первого взгляда невозможно оценить масштабы участка - все теряется, утопает в бесконечных деревьях, многоцветный мир переливается в зрачках, как в калейдоскопе. Площадка с трёх сторон окружена воинственно наступающей зеленью, а сзади подперта темной стеной дома, и Нираги чувствует себя словно в западне, из которой не хочется выбираться.       — «Хороша конструкция»…Согласен, — с легкой улыбкой кивает блондин, не замечая насмешки, — Посиди тут, я сейчас все принесу, — он указывает на диванчик и торопливо-нервно идёт в дом.       Сугуру с лёту приземляется на мягкое сидение, закидывая ноги на подлокотник, и, насвистывая сочинённую на ходу мелодию, принимается ждать мальчишку, исчезнувшего за чёрной входной дверью. «Покурить бы», — мелькает в мыслях, да не хочется портить окружающую его атмосферу своей пагубной привычкой. Спустя пару минут он слышит быстрые шаркающие шаги, и Шунтаро выбегает на площадку, держа в руках бутылёк с перекисью, тюбик мази и ножницы и сжимая в зубах упаковку бинта. Раскладывая все своё богатство на диване рядом с Сугуру, он неодобрительно косится на задранные ноги.       — Не мог бы ты сесть, пожалуйста.       — Оки-и, — Нираги меняет положение, нахально улыбаясь, и протягивает Чишие правую руку, перевёрнутую локтем кверху, — На.       Блондин осторожно трогает продолжающую кровоточить и выделять сукровицу рану, вызывая шипение сквозь плотно сжатые зубы, и без предупреждения выливает разом полбутылька перекиси.       — Айй, с-сволочь! — вскрикивает Нираги, прикусывая другую ладонь. Незаметные слёзы предательски выступают в глазах.       — Терпи, — инквизиторским тоном приказывает Чишия и продолжает пытку, промывая царапины на коленях, после чего берет немного мази и аккуратно распределяет ее по ссадинам. — Локоть надо забинтовать.       — Валяй.       Шунтаро вскрывает упаковку, достаёт бинт, разматывает его на необходимую длину и отрезает. Он выглядит таким сосредоточенным, что Нираги едва сдерживается от ухмылки - взаправду, будто он сейчас умирает на операционном столе после того, как, например, обгорел в пожаре.       — Что такое?       — Не-не, ничего, продолжай.       Миленький бантик украшает тщательно перебинтованную руку. Мазь поначалу пульсирующе щиплется, но вскоре начинает снимать боль, и Сугуру, благодарно кивая, глубоко вдыхает приятный летний воздух, остывший в тени террасы, наслаждаясь усыпляющей тишиной.       — Родаки дома что ли?       — В городе.       — Чего это так?       — Меня всегда одного тут на май и лето оставляют. У отца отпуск только зимой.       — Аа, понятно.. А питаешься чем? — На кислотно-зелёных неспелых яблочках, привлекших внимание брюнета с самого начала, долго не протянуть, а местный магазинчик не кишит разнообразием съестной еды.       — Раз в неделю отец заезжает, привозит продукты.       — Эт хорошо. А мать че?       — Мать умерла.       — Оо, понятно, — снова тянет Нираги, безуспешно стараясь придать голосу относительно печальную окраску. — Так почему ты на домашнем?       Выбить домашнее обучение - та ещё канитель, редко увенчивающаяся успехом, и парня терзает неподдельное любопытство. Его семья немало попыхтела, чтобы перевести проблемного сынулю с очного, пришлось даже кое-где подплатить.       — Аутизм.       — Аутизм? У тебя? Как-то ты не смахиваешь на у.о., — недоверчиво оглядывает нового знакомого Сугуру, чуть отстраняясь. Чишия устало вздыхает - видимо, ему не впервой слышать подобное.       — Это не про умственную отсталость.       — А про что тогда?       — «А про что тогда?» Если коротко, то про сенсорную и социальную дезинтеграцию.       — Чегось?       Кажется, блондину стоит немалых усилий не закатить глаза.       — Проблемы с социализацией и много чего ещё.       — Уже яснее, — Нираги вытягивает губы в трубочку, о чём-то задумываясь, — Я всегда думал, что аутисты это типо как дауны, но немного по-другому.       — Не только ты, — мальчик презрительно кривится, будто ставя неутешительный диагноз пациенту. «Это многое говорит о нашем обществе», — читается у него на лице. — А ты?       — Яя.. Да так, цапался пару раз в школе с кой-какими отморозками, пока не порезал одному из них руку, а он взял и в кому впал, — в голосе слышатся явные нотки хвастовства. — Псих сказал, что у меня что-то там с башкой, но я ему не особо доверяю. Мне не так-то легко мозги промыть. Вообще все эти врачи те ещё лжецы, им лишь бы побольше денег в карман загрести.       — Мой отец врач.       Нираги ойкает, глупо улыбается и умолкает на полуслове, подавляя гневную тираду о злостном капитализме, пропитавшем современную медицинскую систему.       — Я хотел сказать «почти все врачи».. А ладно, забудь! — отмахивается он, поднимаясь с дивана. — Ну вот так вот. Мне, наверное, пора, так что давай до завтра, Чишия-кун.       У Шунтаро такое несчастное-пренесчастное лицо, когда он жмёт руку сорванцу, что вы бы расплакались от смеха, увидь его. Он явно не рад возможности встретиться с брюнетом вновь. Нираги подхватывает велик под непострадавшую руку и ковыляет прочь. Забытый всеми секундомер отмеряет двухтысячную секунду. Белые панамка и бинт перекликаются друг между другом, контрастируя с и так смуглой и уже успевшей загореть кожей. Жара постепенно спадает, уступая место горькой вечерней свежести.       Открытая записная книжка, лежащая на рабочем столе в небольшой уютной комнатке, расположенной в одной из башенок, в дрожащем свете свечи демонстрирует аккуратную надпись «Нираги Сугуру, бессо, 01.06.20ХХ», продолжающую длинный список имён, занесенных в блокнот изящным почерком. Главное - не забыть до завтра.