***
Эти дни, проведённые под одной крышей с обворожительной Мари дю Амель, Франческо Бельтрами запомнил на всю жизнь. Он, глава успешного предприятия, утончённый эстет и любитель всего прекрасного, который и не думал никогда о браке, оказался сражённым прекрасной бургундкой. Когда Мари пришла в себя, он испросил разрешения засвидетельствовать ей своё почтение. Во всё время короткого визита купец держался с большой почтительностью и у Мари сложилось впечатление, что, дай ему волю, то этот крупный красивый мужчина встал бы перед ней на колени и принялся молиться. Большие южные глаза блестели от искреннего обожания, даже его руки, сжимавшие перчатки из тонкой кожи, слегка дрожали. А потом он стал повсюду сопровождать Мари и Клэр, никогда не подходя слишком близко, но всякий раз, стоило им обернуться, они видели его, такого растерянного и робкого. Мари впервые со смерти любимого смогла улыбнуться постороннему человеку. Этот итальянец был ужасно мил и почтителен, он даже ни разу не позволили себе дерзкого или нескромного взгляда. Франческо Бельтрами навёл справки о семействе дю Амель, он знал, что людям не нравится советник, но, кажется, у мадам не было оснований жаловаться. К тому же ещё в первый день он узнал от прислуги, что дама, поразившая его в самое сердце, находится в положении. Но ничто бы его не остановило, пожелай Мари и дай хотя бы мимолётную надежду, он бы увёз её как можно дальше от Бургундии в прекрасную Флоренцию, где под ласковым италийским солнцем Франческо бы добился того, чтобы её развели с мужем: деньги способны проложить путь даже в самое непримиримое сердце. Ведь Каликст III тем охотнее дал бы освобождение молодой даме, потому что он отчаянно грезил крестовым походом против турок, а на это требовались деньги, много денег. Этим ресурсом Франческо располагал вполне, пожелай только она. Но Мари держалась безупречно. И пусть обращалась к нему при встрече тепло, но достаточно отстранённо, чтобы он не питал несбыточных надежд. Когда дама дю Амель покинула Дижон, увозя вместо хорошенькой служанки сухую как жердь Леонарду, Франческо тоже спешно собрался. Он уезжал, оставляя здесь разбитое сердце и мечту о самой красивой женщине во всём подлунном мире.***
Клэр удалось остаться на постоялом дворе только после того, как Леонарда попросила об этом Бертиль и её мужа. Сама почтенная старая дева оказалась в странном положении: едва она увидела прекрасную Мари, такую хрупкую и бездыханную, как в её душе произошли необратимые изменения. Бесконечная жалость к этой почти девочке, которая, по слухам, была женой жестокого человека, наполнила всё существо старой девы. Ах, если бы можно было устроить жизнь так, чтобы слабые и славные не страдали от тирании озлобленных и сильных! Но пустые мечты! И не то, чтобы саму Леонарду кто-то тиранил, просто в этой женщине было сильно развито чувство справедливости. За три дня, что Мари провела в «Золотом кресте», привязанность Леонарды стала крепче, все её желания сводились к стремлению защитить хрупкую красавицу и нерождённое дитя! Когда Клэр поведала о своём несчастье и попросила оставить её в услужении на постоялом дворе, Леонарда поняла, что это был шанс. — Скажи, ты понесла от своего хозяина? — спросила она у повесившей голову Клэр. — Не бойся, говори как есть! — Да… от хозяина, — девушка всхлипнула. — И что ты намереваешься делать? — Леонарда положила руки на вздрагивающие плечи. — Надеюсь, ты понимаешь, что моя сестра и её муж сразу же вышвырнут тебя вон, дитя, как только твой живот станет больше. — Пусть! — горячо проговорила Клэр, с надеждой глядя на старую деву. — Я что-нибудь придумаю! Тут будет проще, чем дома у хозяина. О, это страшный человек, — её рот снова исказился от рыдания, она прикусила кулак. — Не плачь, дитя, — Леонарда обняла её, — я постараюсь тебе помочь. Следующим шагом стал разговор с Мари, которая очень удивилась, что Леонарда, которая пользовалась на постоялом дворе определённым авторитетом, предложила себя в горничные, да ещё и за бесценок. — Не беспокойтесь, мадам, у меня есть накопления, да и здесь мне хорошо платили, — уверила красавицу женщина. — Мне просто кажется, что вам нужен друг, а, поскольку Клэр хочет остаться тут, то я хотела бы занять её место. — Ах, — воскликнула с жаром Мари, взяв тонкие руки Леонарды. — Я буду безмерно рада такому другу, но… — тут её лицо погасло. — Мой супруг, он может не разрешить. — Это я возьму на себя, госпожа, — улыбнулась Леонарда. — Хорошая прислуга сейчас на вес золота, я возьму рекомендации от моих родственников, не беспокойтесь на этот счёт. И Мари улыбнулась, её заплаканные серые глаза сияли, Леонарда, не сдержавшись, поцеловала руки бедной девушки. Разговор с родственниками вышел бурный, Бертиль и мэтр Юге не понимали, зачем Леонарде их покидать. — Неужели мы плохо с тобой обращались? — сокрушался хозяин постоялого двора, которому не хотелось терять добросовестную кузину. — Да и к кому собираешься поступить — к дю Амелю! — сетовала Бертиль. Но Леонарда Мерсе оказалась непоколебимой, она добилась того, что Клэр приняли в услужение, и мэтр Юге собственноручно написал хорошие рекомендации. — Надеюсь, вы знаете, что делаете, — мэтр Юге ушёл на кухню, оставив женщин плакать в объятиях друг друга.***
На четвёртые сутки они достигли загородного дома дю Амеля в пяти милях от Отена. Маргарита на руках у кормилицы с радостью встретила мать, девочка как будто похудела за это время, а Мари, обнимая дочь, только сейчас поняла, как сильно по ней скучала. Рено дю Амель был дома, он с кислым видом поприветствовал супругу и, недобро воззрившись на высокую Леонарду, почти прорычал: — Это ещё кто? Женщина низко поклонилась ему, затем передала рекомендации от мэтра Юге и заверила, что готова исполнять свои обязанности со всей добросовестностью. Советник хмуро прочёл письмо, затем поднял на Леонарду взгляд мутно-голубых глаз и назвал жалование вчетверть того, что она видела на постоялом дворе, но женщина с радостью согласилась. Мари с облегчением выдохнула.***
А ночью, когда муж заявился к ней, она впервые приняла его доброжелательно и ласково. Когда он грубо брал её тело, оставляя на груди следы от укусов, Мари сумела изобразить уместный восторг, что привело супруга в некоторое замешательство. Но одновременно с этим её непривычная отзывчивость побудила в нём сильное влечение, за ночь он сумел дважды посягнуть на неё. Неслыханные подвиги для этого человека! С тех пор он каждую ночь наведывался к ней, с жадностью слушая сладкие стоны и ощущая под собой не бесчувственную куклу, но горячую и живую плоть. Мари испытывала чувство глубокого отвращения к нему, но следовало внушить ему мысль, что дитя в её чреве от него, поэтому она притворялась раз за разом, пытаясь вообразить на его месте любимого Жана. В темноте ей иногда удавалось обмануть себя. И пока это чудовище ёрзало на ней, покрывало омерзительной слюной её набухшие груди и оставляя следы от пальцев на коже бёдер, Мари грезила. Как только стало безопасным, она сообщила, что беременна, и после этого уже не подпускала его к себе. Мессир дю Амель погрузился в мрачное состояние, несколько раз он пытался силой принудить жену к близости, но та поднимала крик, что это навредит ребёнку, и он отступал. Советник никогда не был сластолюбив и только красота Мари будила в нём чувство, в котором в равной мере присутствовала безудержная похоть и вымученная нежность. Ибо в чудовищной душе этого человека, искажённая и извращённая, жила любовь к молодой жене. Любовь непонятная и мучительная, ему казалось, что он пошёл на большие жертвы ради неё. Рено дю Амель на многое закрывал глаза, даже принял то, что она досталась ему не девственницей! Советник не знал, кто мог развратить её, сама Мари хранила по этому поводу упрямое молчание. Скорей всего, кто-то из лакеев, с которым эта блудница без устали грешила. Рено дю Амель получал какое-то извращённое удовольствие, представляя жену в объятьях других мужчин. Краткий период счастья после её возвращения из де Бревая больше не повторился, после рождения дочери Жанны Мари подорвала здоровье и медик запретил им делить ложе. Это привело мессира дю Амеля в ярость, её он без остатка направил на жену и того злосчастного ребёнка, которого она произвела на свет.