***
Днём, когда Мари пришла к отцу и смиренно попросила его остаться ещё на несколько дней, тот немало удивил её, дав своё безоговорочное согласие. Клэр выглядела весь день очень бледной и она почему-то не сильно обрадовалась известию, что они обе могут остаться в замке де Бревай. А на следующее утро почётный караул, возглавляемый самим графом Шароле, въехал на подворье замка, они привезли растерзанное тело Жана, который пал жертвой кабана. Мари не помнила ничего из тех страшных дней — ни красавца-принца, ни его свиту, ни то, как хоронили милого Жана. Она впала в состояние глубокой чёрной меланхолии, отчего ей порой казалось, что она сидит на дне пересохшего колодца. Через день после похорон прибыл разъярённый дю Амель, который несколько смягчился известием о смерти шурина, хотя и продолжал мелочно негодовать. — Она сбежала в ночи, как я должен был понимать это?! — возмущался он на увещевания тёщи. — Откуда мне было знать, что она не сбежала, а решила навестить родителей?! Ни записки, ни просьбы перед моим отъездом! Но состояние жены его, кажется, даже встревожило, госпожа Мадлен принялась уговаривать зятя оставить Мари немного погостить. — Они с братом были очень привязаны друг к другу, — говорила она со скорбью. — Только из уважения к вам! — сердито буркнул советник. — Только пусть не задерживается, дочери нужна мать, а дому хозяйка! — Да, конечно, — поспешила заверить его тёща. Рено дю Амель не стал задерживаться в замке, объятом скорбью, на стенах вывесили чёрные полотна, вся семья облачилась в траур. Свидание с женой, такой бледной и безучастной, оставило у него неприятное подозрение, что она тронулась умом. По дороге в Отен советник с досадой размышлял о том, как здорово тогда сглупил, польстившись на красоту девицы. Ведь ни приличного приданого, ни почёта, да что уж там, даже наследника этот брак ему не принёс. И всё же вид подавленной Мари что-то тронул в его душе, возможно, то были зачатки сострадания, а, может быть, даже любовь, которая в столь извращённой форме существовала в тощей груди этого человека. Мари задержалась в замке даже больше, чем на месяц, всё это время она, тихая, словно тень, ничего не делала, только посещала могилу брата, на которой своими руками посадила боярышник. Тёплый май вовсю дарил щедрое тепло земле, всё вокруг было охвачено томлением и цветением. В одно утро на второй неделе мая Мари вывернуло после завтрака, не веря самой себе, она отказалась от взволнованных хлопот матери и заперлась с Клэр, которой тоже не здоровилось, в комнате. — Мне кажется, я не одна, — с радостным возбуждением произнесла Мари. — Ребёнок, понимаешь, его ребёнок! — Хозяина? — спросила Клэр, которую тоже мутило. Улыбка сползла с лица Мари, она поспешно добавила: — Да, хозяина! Следует как можно скорей вернуться к нему! Это дитя моё благословение! Клэр вымученно улыбнулась в ответ, в отличие от госпожи, у которой женский цикл был нерегулярным и поэтому она не заметила задержку женской хвори, служанка всегда демонстрировала завидное здоровье и постоянство. Когда не пришла кровь, девушка сразу поняла, что случилось. Но господин де Бревай с брезгливым видом прогнал её, вручив пять ливров и наказ больше не беспокоить его. Голова Клэр теперь мучительно работала. Родить все брака значит поставить крест на себе, кто её потом возьмёт замуж? Можно было бы вытравить младенца, а друг не получится? Ещё и на костёр идти из-за ублюдка?! Можно было бы пока укрыться у матери, которая занималась изготовлением и продажей сыра, но у той и без опозоренной дочери забот хватало. А как же мечты о работе в «Золотом кресте»? Там ведь столько богатых господ останавливалось, как знать, быть может, хорошенькие блондинки ещё в чести у них. Но этот ребёнок всё портил! И всё же Клэр была рада за госпожу, которую искренне любила. Если госпожа так радуется малышу, кто знает, быть может, и Клэр научится радоваться своему, со временем.Глава 1. Любовь, не знающая границ
7 мая 2023 г. в 10:25
Молодая женщина ходила по комнате, стиснув руки. Она то и дело с беспокойством оглядывалась на дверь, как будто ожидая, что оттуда появится некто, ей глубоко неприятный. Дома, в уединении собственной комнаты, она могла позволить себе не носить головного убора. В свечном пламени её белокурые волосы приобрели золотистый оттенок. Она остановилась и провела рукой по волосам. Как Жан любил их шелковистость, он без устали был готов целовать светлые локоны, зарываться в тёплую, пахнущую шалфеем густоту! Приятная дрожь пробежала по телу, стоило ей вспомнить понимающие ласковые руки её… возлюбленного. Женщина подошла к окну и, отдёрнув тяжёлую штору, посмотрела в темноту. Другая Мари отобразилась на поверхности стекла, её двойник был разбит на маленькие ячейки, вслед за разноцветным стеклом. И от этого она сама себе показалась сломанной, как треснувшее зеркало. Мари поспешно задёрнула штору, всё было тихо, муж уже три дня находился в отъезде. Он с тяжёлым сердцем оставлял загородное поместье, но не потому, что сильно бы скучал по юной супруге и маленькой дочери.
Нет, Рено дю Амель был лишён сентиментальности, вместо этого он оказался наделён какой-то болезненной подозрительностью. Мессир дю Амель мучился не от того, что несколько дней не увидит прекрасных серых глаз Мари. Нет, его изводила назойливая мысль, что может что-то случиться, пока он будет отсутствовать. В связи с этим господин советник позаботился о действенных мерах предосторожности: мужской прислуге было запрещено покидать дом и напиваться пьяными. Они должны были охранять дом, хотя на самом деле все понимали, что приказ касался в первую очередь хозяйки, её следовало охранять, а, вернее, сторожить. Но в любом плане есть изъян. Сегодня за ужином прислуге подали бочонок хорошего вина с секретным ингредиентом. Одному Богу известно, как Клэр добыла его, она же договорилась о лошадях и охране. Мари, полностью одетая, ждала условного часа, не выдержав тревоги, она решилась в последний раз взглянуть на Маргариту. Девочка спала на кроватке рядом с румяной кормилицей, женщина поморщилась от света свечи и открыла глаза.
— Мадам, вы что-то хотели? — сонным голосом поинтересовалась кормилица.
— Нет, мне просто хотелось проведать Готон, — произнесла Мари, с нежностью рассматривая спящую дочь.
Девочка унаследовала её волосы и длинный заострённый нос своего отца, она обещала вырасти не красавицей, но довольно миловидной особой. Ах, если бы Мари могла забрать её с собой! Но это ребенок дю Амеля, она полностью принадлежит ему. Мари удалилась, а кормилица уже перевернулась на другой бок и мирно засопела. В душе этой женщины не было места полночной тьме, она была проста и ясна, как ключевая вода. Маргарита во сне прижалась к мягкому боку кормилицы.
Клэр прибежала с блестящими от возбуждения глазами, затем они крались в полной темноте к калитке в саду. За оградой женщин ожидали молчаливые конники с двумя лошадьми. На оплату этой утомительной поездки ушли все драгоценности Мари дю Амель, но она не думала о расходах. Единственным желанием было спастись, оказаться как можно дальше от постылого мужа с его тяжёлыми кулаком и вечной ненавистью во взгляде. Женщина с содроганием вспомнила первую брачную ночь, когда это чудовище вначале изнасиловало её, а затем со знанием дела избивало. Она долго болела после той ночи, правда, после Рено дю Амель больше не позволял себе настолько давать волю кулакам. Во время беременности он даже присмирел и вовсе не трогал её, но рождение Маргариты стало для него горьким разочарованием.
— Девчонка! — кричал муж на ослабшую от родов Мари. — Вы не могли сделать даже такой малости, как родить мне сына?!
У неё не осталось сил, чтобы оправдываться, она просто отвернулась от него, но взбешённый супруг подскочил к ней и, вцепившись тонкими пальцами в подбородок, заставил посмотреть на себя.
— Никчёмная, — почти выплюнул он. — Твои родители не зря спешили тебя выдать замуж. Порченая! — шипел дю Амель, сильнее стискивая нежную кожу.
У Мари даже слёз не осталось, ребёнка от неё унесли, в комнате были только они одни.
— Да, — тихо произнесла она. — Да, я недостойная, убей меня уже.
— Убить? — он резко оттолкнул её от себя. — Стоит ли марать руки о такое ничтожество? Ну уж нет. Вы, мадам, так просто не отделаетесь, вас покарает Господь!
Он шёл, сгорбившись, к двери, а Мари потеряла сознание. И вот сейчас, в ночи, доверившись неизвестным мужчинам с закрытыми лицами, она бежала из ненавистного дома, оставив там мирно сопящую Маргариту. Свежий ветер хлестал в лицо, женщина молила только об одном, чтобы отец не прогнал её. На подъезде к землям де Бревай их спутники коротко попрощались и двинулись обратно. Мари переглянулась с Клэр, впереди предстояло самое сложное. Мари сама подула в небольшой рожок, чтобы привлечь внимание стражи, которая неохотно спустила подъёмный мост и подняла решётки: пусть это хозяйская дочь, но об её приезде никто не сообщил. А, значит, неизвестно, как ко всему этому отнесётся хозяин. Мари с удовольствием въехала на знакомое подворье, стоял ранний час, но обитатели замка уже вовсю трудились. Коровницы доили тёплых ото сна коров, птичницы собирали яйца, конюхи чистили лошадей и задавали им корм. Все суетились и приезд двух молодых женщин как будто остался незамеченным. Госпожа дю Амель направила своего коня к конюшне, Клэр последовала за ней. И тут внезапно воздух прорезал молодой и звонкий голос.
— Мари!
Девушка обернулась и увидела бегущего к ней Жана, ей показалось, что даже руки онемели от ощущения небывалого счастья при виде его дорогого лица и спутанных чёрных волос. Милый брат был полуодет, он помог ей спуститься с коня и ненадолго задержал красавицу-сестру в объятиях. Клэр помог один из конюхов, который не преминул украдкой ущипнуть хорошенькую служанку. Но брат и сестра никого не замечали, одинаковые серые глаза смотрели друг на друга с радостью и обожанием. Между ними будто лился невидимый свет, золотое сияние истинной любви. Послышались новые крики — это Кристоф и Маргарита бежали поприветствовать любимую сестру, мелюзга разъединила объятия старших де Бреваев. Жан с улыбкой отступил, он и сам, прибыв накануне, подвергся этой самой милой атаке на свете. Мари шла, обнимая младших брата и сестру, нежная улыбка не покидала её розовых губ, но в глазах читалась тревога.
Увы, приём, оказанный Пьером де Бревай, нельзя было назвать отеческим или хотя бы гостеприимным.
— Что ты здесь делаешь? — крикнул он на дочь, стоило той едва переступить порог замка. — Ты должна быть подле мужа!
— Ах, отец! — Мари оставила детей, а сама, подбежав к родителю, упала перед ним на колени. — Молю вас, не гоните меня, ведь лучше смерть, чем вернуться к тому зверю!
— К зверю! — взревел мессир Пьер де Бревай, отпинывая от себя несчастную дочь. — Ты неблагодарная тварь! — он замахнулся на неё, но был остановлен окриком старшего сына.
Жан шёл на него с потемневшими от гнева глазами, в его красивом лице не осталось никаких других чувств, кроме гнева. На мгновение отец испугался, он даже забыл, что всё ещё является здесь полновластным хозяином и, возможно, про себя прощался с жизнью. Но тут вперёд выбежала мадам де Бревай, ей еле удалось сдержаться, когда любимая дочь упала в ноги бессердечному отцу, но допустить смертоубийства она не могла.
— Довольно! — женщина положила руки на грудь сына, затем обернулась к ухмыляющемуся мужу. — Монсеньер, граф Шароле ценит нашего сына, не заставляй его вмешиваться в семейные дела. Завтра Жан уедет к своему сеньору на охоту! Прошу вас, уймитесь оба.
Бледная Мари при помощи Кристофа и Маргариты встала на ноги, она опустила голову и печально смотрела на каменные плиты. Отец и сын некоторое время сражались взглядами, наконец Пьер де Бревай резко развернулся и в сопровождении своего верного оруженосца и интенданта скрылся из вида. Госпожа де Бревай обняла дочь и только тут из прекрасных глаз Мари полились горячие слёзы. Глава семейства не показался за ужином, слуги отнесли еду в его покои. Госпожа де Бревай явилась к столу с покрасневшими глазами. Мари ела мало, она едва могла дышать, так как Жан сел рядом с ней и под столом незаметно положил правую руку на её колено. Перед отходом ко сну он шепнул ей, что придёт к ней, девушка отчаянно покраснела. Уставшая мать не заметила этого обмена фразами, она была занята хлопотами, связанными с предстоящим отъездом Жана. Охота графа Шароле должна была состояться недалеко от владений де Бревай, его светлость слишком ценил своего оруженосца, чтобы обойтись без него. Милостиво монсеньор разрешил Жану навестить родителей, но велел долго не задерживаться. Господа же Бревай отдала приказ конюхам на рассвете подготовить коня сына, затем велела передать на кухню, чтобы был подан обильный ранний завтрак.
Мари и Клэр занимали её старую девичью комнату, хорошенькая служанка со слезами на глазах умоляла госпожу отпустить её.
— Я не могу вернуться в ваш дом, — она заломила руки и из голубых глаз закапали слёзы. — Лакей вашего мужа так и норовит меня где-нибудь зажать. Это грубый и злой человек.
— Но если меня вернут, я не смогу тебя здесь оставить, — при мысли, что придётся расстаться с единственным другом, сердце Мари болезненно сжалось.
— И не надо, госпожа, — девушка улыбнулась. — Я в Дижоне наймусь на постоялый двор «Золотой крест», там работает подруга моей матери, Леонарда Мерсе, она меня возьмёт.
— Как знаешь, — красавица печально вздохнула, затем, оглянувшись, сжала руки служанке. — Последняя услуга, милая! Ты не могла бы провести эту ночь в другом месте?
— Но где… — начала было Клэр, затем, что-то сообразив, кивнула, поцеловала руки своей госпожи и, накинув котту, выскользнула за дверь.
Мари распустила волосы и, вытянувшись на чистых простынях, принялась ждать. Среди ночи открылась дверь.
— Это ты? — раздался голос Жана.
— Да, — едва слышно отозвалась Мари.
О, как её тело соскучилось по ласке! По страстным, но бережным касаньям, по любовной игре, заставляющей тело петь и исторгающей из груди сладкие стоны. Ожили в воспоминаниях страстные ночи, которые молодые люди провели в объятиях друг друга, перед тем, как их застал священник. Они не винили его, добрый отец Шаруэ желал им блага, но вот их родной отец, господин де Бревай, проявил полное бесчувствие к бедам собственных детей. Он выдал Мари замуж за богатого, но жестокого человека, который, обнаружив, что она не девственница, повёл себя в самых худших традициях дурных мужей. Сейчас, слившись в объятиях с любимым, позволяя ему целовать свои груди, живот и плечи, Мари забыла обо всём, осталась только бесконечная жажда любимого существа. О, они не могли насытиться друг другом в ту прекрасную ночь, которую госпожа дю Амель будет помнить до последнего вздоха. Сильное, натренированное тело Жана, его выносливость и её отзывчивость творили волшебство. Их тела, настолько разгорячённые страстью, почти искрились от удовольствия. Лишь перед самым рассветом они смогли угомониться.
— Мы сбежим, — шептал ей Жан. — Охота продлится три дня, уговори отца подождать, скажись больной. Потом я приеду и увезу тебя.
— Но куда? — она слушала, как бьётся его сердце. — Где нам можно найти приют?
— Там, где никто не будет знать нас, — он крепче сжал красавицу-сестру в объятиях. — Мы отправимся в Париж! У меня есть кое-какие сбережения, этого хватит на некоторое время, затем я наймусь на службу к одному из французских сеньоров, может быть, раскрою себя и потребую аудиенции у короля или дофина. Знатный бургундец, оруженосец принца, — горько усмехнулся Жан. — Меня могут с охотой принять.
— Но разве это не будет предательством? — испуганно спросила Мари.
Брат только с нежностью прижал её к себе.
— Я готов предать весь мир ради тебя, ты моя госпожа, которой я клянусь служить до последнего вздоха.
Вскоре он ушёл, а счастливая Мари растянулась на кровати и забылась глубоким сном. Она не проснулась даже, когда скрипнула дверь и на пороге показалась фигура Пьера де Бревай, тот держал в руках подсвечник. Отец подошёл к ложу дочери и жадно, будто волк при виде молодой лани, впился глазами в разомлевшее лицо и обнажённую грудь спящей девушки. Но, потянувшись было к ней рукой, он с силой сжал кулак, словно пытался схватить воздух. Заскрежетав зубами, Пьер де Бревай покинул комнату дочери, чья красота в очередной раз возбудила в нём нечистые желания. Это началось, когда девочке исполнилось пятнадцать лет и она стала отдавать предпочтение старшему брату. Думая, что борется с отвращением к кровосмешению, Пьер де Бревай возненавидел Жана, хотя ревности в этом было больше, чем праведного негодования. Ему был знаком жар греховного соблазна, его собственная младшая сестра ушла в монастырь после того, как он лично развратил её. Но тут другое, влечение к родной дочери! Испытывая глухую ярость в сочетании с почти болезненным жаром в чреслах, Пьер де Бревай растолкал спящего на сундуке оруженосца.
— Приведи мне служанку моей дочери! — приказал он сурово. — Поищи её в людской среди служанок.
Через полчаса Обер приволок за локоть скулящую от страха Клэр, после чего ушёл, закрыв дверь. Девушка, едва взглянув на хозяина дома, поняла, что судьба, от которой она так долго бегала, отказывая всем слугам в доме хозяйки, настигла её. Она утёрла слёзы и сама подошла к высокой кровати Пьера де Бревай. Есть некоторые неизбежные вещи и, раз уж ты попала в пасть к волку, то надо было выживать.