***
Фёдор связался с Николаем и, не вдаваясь в подробности, перенёс их встречу на пару дней. Гоголь, конечно, подул губы, попытался подавить на жалость, но очень быстро ему это надоело, и он уже с широкой улыбкой говорил, с каким нетерпением будет ждать эти несколько дней. Фёдор молча кивнул и вышел из комнаты связи. Нужно переодеться во что-то попроще, раз сегодня он остаётся здесь. В голове спокойно работают винтики и шестерёнки мыслей, составляя план на день: нужно закончить разбор документов, скопившихся в его отсутствие, обсудить с Ингваром некоторые несостыковки в расходах бюджета, узнать о состоянии здоровья Кио, ведь от него зависит безопасность замка. Ах, да. Ещё узнать, кто наводит смуту, покушается на жизнь одной из его Крыс. И избавиться от этого нарушителя. Не так уж и много дел. Может, даже вечером останется время на себя. В замке не было камер видеонаблюдения, что вызывало у Фёдора хмурую морщинку на лбу. На других его базах с этим было проще и тех, кто осмеливался его ослушаться, можно было вычислить гораздо быстрее. В этом же месте даже проведение обычного электричества вышло в круглую сумму. Но нашёлся и свой своеобразный плюс — там, где Око Большого Брата не могло бдить днём и ночью, в игру вступал человеческий фактор. И вечером этого же дня мужчина отправился в место, где часто собираются жители замка и где можно собрать много полезной (а иногда и не очень) информации — в столовую. Сюда стекались все сплетни, наблюдения, теории и заговоры. Кивая на приветствия встречающихся по пути людей, Достоевский перекатывал в голове две мысли: почему же, после увиденного утром, так хотелось прижать к себе этого побитого чёрного щенка и, как можно более болезненно, сломать кости тому, кто этого самого щенка побил? От первой мысли покалывало теплом ледяные кончики пальцев, а от второй закипала кровь и скалилась за спиной его способность. Настолько она была в предвкушении, что Фёдор повёл плечами, сбрасывая с себя наступающую тяжесть. В столовой он быстро нашёл взглядом своих самых верных шпионов — трое детей рисовали в углу мелками на каменной кладке. — Что это вы тут нарисовали? — спросил он, бесшумно подойдя к ним, заставив малышню вздрогнуть от его появления. — Господин Фёдор! — тут же вскочила на ноги девочка десяти лет. За ней поднялись двое других: мальчик, её одногодка, и ещё одна девочка, которой совсем недавно исполнилось пять. — Вы давно к нам не заходили. Дети стояли смирно и во все глаза смотрели на своего предводителя. Родители воспитывали в них глубокое уважение к тому, кто подарил новую жизнь, кто защищал и давал убежище и еду. Для детворы он был гораздо важнее какого-то президента и равняться с ним мог только сам Господь Бог. — У меня были дела на большой земле. Так что за рисунок? — мягко спросил Фёдор, присаживаясь на корточки, слегка подтянув брюки. — Мы нарисовали пингвинов. Учительница нам сегодня рассказывала про Антрактиду, — ответил мальчик и Фёдор с огромным интересом разглядывал бело-чёрные овалы с лапками, разместившиеся на сероватых кляксах. — Антарктиду, Майкл, — поправил его мужчина. — Они плывут на льдинах? — Да, — хором ответили мальчик и девочка. Пятилетней малышке было интереснее попробовать на вкус розовый мелок, которым так и не дали порисовать. — А куда они плывут? — спросил Фёдор, не поворачивая головы вытянул руку и отодвинул детские ручки с мелком. — Моника, этот мел есть нельзя. В нём вредная краска, от которой заболит живот. Нина снова будет давать тебе те горькие таблетки. Серые глаза Моники раскрылись от ужаса и она тут же спрятала руки за спину. — Куда? — переспросила девочка, которая явно была в этой компании главной, потеребив кончики коротких чёрных косичек. — Ну… Мы ещё не придумали. — Обязательно придумайте, Мисаки. Если пингвины будут плыть без цели, их рано или поздно съест белый медведь. Или косатка. Или они умрут от голода, если рядом не окажется рыбы. Или от усталости, в попытках добраться до берега. Это вам тоже должна была рассказать учительница. Но придумаете вы это позже. Я хочу спросить у вас кое-что. Старшие ребята тут же стали серьёзными и подошли поближе. Моника переводила любопытный взгляд с одного на других, потянув в рот уже локон светлых прямых волос. Фёдору вновь пришлось ловить её за руку, попутно делая в голове отметку о том, чтобы поговорить с её матерью — у ребёнка явно проблемы. — Вы уже познакомились с нашей новой Крыской? — спросил он. — Юдо? — спросил Майкл. — Да. В первый же день, как положено. Она странная, молчунья. И ходит как кошка, которая была у нас в старом доме. Когда мы её только взяли, она ходила, прижимаясь к стенке. И на всех смотрела недобро, как будто мы её стукнем. В этом весь Майкл — что на уме, то и на языке. Прямолинеен. — Зато какие у неё волосы! — мечтательно протянула Мисаки, дёргая себя за косички. — Она сказала, что если я буду хорошо ухаживать за своими, то у меня вырастут такие же. — Видели, с кем ещё она общается? — Фёдор внимательно слушал детей, пока Моника перебирала его длинные пальцы левой руки. Через пару секунд она уже складывала в его ладонь по очереди каждый мелок. — Да со всеми понемногу, — пожал плечам Майкл. — С Мию в основном. — А что о ней говорят другие взрослые? — Ну… — дети задумались ненадолго, и Майкл снова сказал: — Что пока её не поняли. Мама говорит, что она «скрытая». — Скрытная, — закатила глаза Мисаки. — Кила её не любит, — внезапно раздался сбоку тонкий голосок. Фёдор опустил взгляд на девочку, вытирающую руки о подол тёплого жёлтого платья. На ткани остались разноцветные следы. — Кира её не любит? — повторил Фёдор. Моника кивнула. — Кила — злючка. Она никого не любит. А за тётей с косичкой она часто кладётся, как кофка за мыфкой. А ещё воклуг неё всегда тëмная туча. «Нет, с её матерью точно надо поговорить. Пусть займётся речью ребёнка», — подумал Фёдор, спросив вслух: — Какая тëмная туча? — Опять она про свои тучи, — проворчал Майкл, но его дëрнула за руку Мисаки. — У всех тучи. Лазноцветные. У тебя, дядя, их две. Обе стлашные и чëлные. Когда мама ладуется, её туча зëлтая. А когда глустит — синяя. — А какая туча у Юдо? — Как облако в виде больсой лыбы! — развела руки в стороны девочка. «Кажется, в моём полку одарённых прибыло», — подумал с некоторой грустью Фëдор. Если девочка не придумывает, то она может видеть настроения людей. И, судя по всему, очертания способностей. «Рыба-Кит» — у Юдо, «Преступление и Наказание» — у него самого. Надо будет разобраться в этом поподробнее, когда будет время. — Я всё понял. Спасибо, ребята. Вы молодцы. Продолжайте наблюдать, ведь Крысы нашего дома… — …везде и всюду, — закончили за него дети и вернулись к рисунку. Этой фразой всегда заканчивались их разговоры, а значит, можно спокойно возвращаться к своим делам. «Значит, злючка Кира», — думал мужчина, уже собираясь уходить, как кто-то подёргал его за штанину. — Дядя, — это снова была Моника. — На. Девочка протянула ему розовый мелок. — Зачем он мне? — спросил Фёдор, принимая своеобразный подарок. — Будеф лисовать, — пожала та в ответ плечами и побежала куда-то дальше по своим детским делам.***
На следующее утро Фёдор зашёл к Нине. Та сидела за столом в импровизированной замковой больнице, под которую была отведена одна из больших комнат для приёма гостей. Настолько больших, что в ней смогли свободно разместить восемь кроватей с тумбочкой возле каждой, четыре высоких шкафа для лекарств и медицинских карт, и цветы. Много цветов. Окончив медицинский и проработав терапевтом почти десять лет, Нина выгорела. Бросила стабильную работу и ещё несколько лет трудилась цветоводом для одной сети магазинов. Тогда она и поняла, что просто обожает выращивать растения сама, ухаживать за ними. Наблюдать этот медленный, но в то же время увлекательный процесс, когда из маленького, с бисеринку, семечка, вырастает нечто удивительное. Эту любовь она перенесла через сожжённый конкурентами самый крупный цветник, разбирательства руководства с продажными судьями, проигрыш дела и увольнение сотрудников. О Фёдоре она узнала от своей бывшей одноклассницы, которая появилась в её жизни в виде письма от солидно выглядящих людей. И решила рискнуть. Терять всё равно было нечего — ни ребёнка, ни котёнка, как говорится. Уж здесь-то её цветы точно никто не тронет. — Доброе утро, Нина, — Фёдор встал напротив её стола, из-за которого женщина подскочила, как ужаленная, увидев предводителя. — Доб’гое утро, господин Фёдо’г, — женщина поправила небесно-голубую юбку и тут же затараторила: — Я п’гове’гяю п’гививочные се’гтификаты наших детей. Некото’гым по’га обновлять п’гививки. На днях я п’гове’гила наши запасы медикаментов, п’гос’гоченных нет. Так же я составила список того, что нужно п’гиоб’гести в ближайщее в’гемя и… — Нина, — Фёдор поднял руку, останавливая её отчёт, о котором он даже не просил. — Спасибо, но будет лучше, если ты всё это запишешь на бумаге и отнесёшь Ингвару. Сейчас я пришёл по поводу Юдо. — О, да-да, конечно, — энергично закивала головой медработница. — Бедняжка, ей так досталось. Уж не знаю, кто это сотво’гил, но я точно знаю, что вы со всем разбе’гётесь. Вче’га я оказала ей помощь, как вы и сказали. Отнесла нужные лека’гства. По-хо’гошему, ей бы ещё лежать и лежать. Она же такая худенькая, бледная. Уве’гена, что и здо’говье у неё не важное. Вы видели её бёд’га? Я не п’гедставляю, как она будет с ними носить будущего ’гебёнка! Бедняжка, а ещё… — Нина, — Фёдор тяжело вздохнул, пряча подкатывающее раздражение. Его врача слишком часто заносит. — Она сильная. Справится. Её уже можно посещать? — Да, конечно. ’Газве в этом замке есть для вас зап’геты? — женщина широко улыбнулась и хотела сказать что-то ещё, но Достоевский не стал слушать, быстро попрощавшись и покинув лазарет. Нина пожала плечами и вернулась к своей повседневной рутине. Фёдор быстрым шагом направлялся к комнате Юдо. » — Бёдра, — хмуро думал он. — Почему я вообще должен был заметить, какие у неё бёдра? И почему половина тем Нины скатывается именно в деторождение? Может, ей сиротку какую-нибудь притащить? Совсем младенца. Пусть возится, раз материнский гештальт не закрыт». Он тряхнул головой, отгоняя такие несвоевременные глупые размышления. Бывает так, что какой-то бессмысленный диалог засядет в голове на весь день и ты крутишь его, как заезженную пластинку. А от этого ниже работоспособность, концентрация, да и настроение часто тоже. Ему не до этого, ведь перед глазами уже знакомая дверь. Постучал и тут же произнёс: — Юдо, это я. Послышался лёгкий скрип кровати и уже через минуту дверь была открыта. Фёдор на секунду прищурился от яркого дневного света, затопившего комнату и пробравшегося через порог в сумрак коридора. Юдо стояла в этом свете, завернувшись в одеяло. Отошла немного в сторону, давая мужчине пройти, и закрыла за ним дверь. — Как ты себя чувствуешь? — спросил Фёдор, рассматривая её. Длинные волосы чёрной рекой стекали по бежевому одеялу, глаза девушки сонно моргали и выглядели припухшими — она явно плакала ночью. — Лучше, — прошептала Юдо, поведя плечами. Одеяло сползало и ей уже не нравилось, что она решила встать прямо в нём. — Поверю, — ответил он, подходя к столу и выдвигая для себя стул. — Неужели ты можешь спать при таком свете? Почему не закрыла шторы? Повернув голову в её сторону, Фёдор невольно задержал взгляд: девушка сняла одеяло и сейчас занималась уборкой кровати, оставшись в пижаме. Ярко-зелёные шорты до колен и такого же цвета топ на тонких бретельках на фоне каменной стены были похожи на листья, пробившиеся через асфальт. Юдо наклонилась, чтобы дотянутся до дальних углов, расправляя неровности. «Бёдра как бёдра», — отстранённо подумал он, отвернувшись к окну. Одна его рука лежала на столе, кисть свесилась с края, а его пальцы слегка подрагивали. Закончив, Юдо развернула второй стул и села напротив, обхватив ладонями колени. — Уснула рано, не успела вчера их закрыть, — хрипло ответила она. — Ясно. Ну так что? Кто это был? — его взгляд не сходил с тёмных пятен на её шее, лишь иногда лениво скользя по оголённым ключицам. — Я думала, ты уже всё выяснил, — ему показалось, или она фыркнула? — У меня есть догадки, — Фёдор упёр щеку в кулак приподнятой руки и смотрел уже прямо ей в глаза. — Хочу лишь в них убедиться. Юдо помолчала, пожёвывая нижнюю губу. — Не хочу быть крысой, — наконец произнесла она, и тут уже фыркнул от смеха Фёдор. — Иронично, — опасно понизив громкость сказал он, поднимаясь с места. Один шаг разделял его от сидевшей Юдо, которая подняла голову. Резкое движение вперёд, и вот его пальцы уже сжимают её подбородок, избегая касаться края пластыря на щеке. Вторая упирается в спинку стула, касаясь её голого плеча. — Как же мне выбить из тебя эту дурь? — слишком нежно поинтересовался он, приближая своё лицо к ней, краем глаза заметив, как её руки быстро исчезли с колен, вцепившись с сидение. — Хотя, с одной стороны, очень удобно — ты пойдёшь на всё, лишь бы получить одобрение, понравиться окружающим и стать полезной. А с другой — тебя чуть не убили, а ты готова выгораживать недоубийцу. Я даже не знаю, нравится ли мне в тебе это или нет? Ледяные пальцы сильнее сдавили кожу. Юдо, тихо простонав от поднимающейся боли в натянутой на раненой щеке кожи, подтянулась повыше. Рука взлетела вверх, ладонь обхватила мужское запястье, чувствуя под пальцами такой непривычно быстрый пульс. Встретившись с его глазами, она поняла, что они уже не того светлого фиалкового оттенка, каким были, когда встретились с утренним солнцем несколько минут назад. Сейчас их затянула тёмная пелена и, в компании со слегка приоткрытыми в улыбке губами, это выглядело как что-то, не внушающее доверия. Где-то в желудке закопошилось чувство страха. Она сглотнула, стараясь гнать это куда подальше, и сказала: — А я тебе нравлюсь? И так слабая, но с толикой безумия, улыбка пропала с его лица. Он приподнял одну бровь. Их близость, его рука на её лице, её внезапно сильная хватка на его запястье. И странный вопрос, заданный почти шёпотом. То ли специально, то ли говорить ещё больно. Если первый вариант, то… А точно ли он здесь владеет ситуацией? — К чему вопрос? — угрюмо спросил Фёдор. — Потому что Кира думает, что мы любовники, — почувствовав, что его хватка даёт трещины, Юдо мотнула головой в сторону, освобождаясь от неприятного плена. И сама отпустила его, потирая челюсть. Фёдор усмехнулся. Эта ревнивица опять за своё. Кира упорно думает, что он не замечает её слежек за ним. Что он не знает настоящую причину того, почему девушки в замке испуганно ведут себя в его присутствии. И это не он пугал их — рыжий ком неадекватных чувств и эмоций страшил больше. — Понятно, — протянул он, поднимая руку и уже мягко касаясь тех мест, где недавно были его пальцы. — Прости. Иначе до тебя бы не дошло, что нужно иметь гордость. Иначе гордость поимеет тебя. Не вижу ничего плохого в том, чтобы быть крысой. В каком угодно значении. Ты меня услышала? Юдо молча кивнула. — Молодец. Сегодня и завтра можешь отдыхать. Но потом нас ждёт работа. Фёдор вышел и чуть ли не бегом бросился по коридору. Он знает преступника. Теперь можно выносить наказание. В голове раздавался смех двух странных, изломанных голосов.***
— Господин, вы хотели меня видеть? — с волнением в голосе пролепетала Кира, входя в неизвестную ей пустую комнату. Когда Ингвар сказал, что сам Фёдор хочет лично с ней обсудить некие планы на будущее, девушка сломя голову побежала в указанное место в заброшенном восточном крыле. Нет, её ничего не смущало. Оглядевшись, Кира прикрыла хилую дверь. Фёдор, весь в чёрном, стоял у огромной дыры в стене. Точнее, стены не было вообще. От пола и до потолка было пусто, лишь местами торчали куски старой каменной кладки. В образовавшийся проём завывал морской ветер, треплющий волосы и тонкую рубашку Крысиного короля. — Смелее, Кира. Проходи, — Фёдор, почти не моргая, смотрел в даль, на заполненное тучами небо и начинающий возмущаться океан. А ведь с утра была такая хорошая погода… Кира осторожно встала рядом, боязливо глянув вниз. Ровная стена заканчивалась скалами, о которые бились волны. — Каким ты видишь своё будущее, Кира? — спросил он, так и не повернувшись в её сторону. — Только честно. Можешь озвучить свои самые смелые мечты. Девушка охнула, сжав руки на груди. Она была так взволнована, что не сразу нашлась, что сказать. Но господин ждал ответ и он явно не стал бы интересоваться этим из праздного любопытства. — Господин, я… Ох, я… Я хочу быть всегда рядом с вами. Увидеть ваш триумф. Как вы исполните свою миссию, — её глаза, казалось, стали больше в два раза, а лёгкие не успевали качать воздух из-за восторженных вздохов. — Для меня будет высшей наградой увидеть это своими глазами и быть причастной к этому действу. Это моя самая заветная мечта! Говорить о замужестве и детях от Фёдора она всё же не рискнула. Вдруг отпугнет. Ведь она так долго шла к тому, чтобы господин заметил её. Как же старательно она запугивала каждую, в ком хоть на долю видела соперницу. Сколько времени она потратила на то, чтобы узнать о пределе своих мечтаний как можно больше. И вот, кажется, её усилия приносят свои плоды. Ведь не зря он позвал её в такое отдалённое и явно романтичное место. Фёдор посмотрел на неё и тепло улыбнулся: — Твоим мечтам не суждено сбыться. Кира не сразу поняла, что ей сказали. Фёдор же отошёл от проёма вглубь комнаты и продолжил: — Сначала я думал, что ты чья-то засланная провинившаяся шпионка. Настолько неумело ты следила за мной и так доверчиво съедала любую информацию, которую я тебе бросал. Ты до сих пор думаешь, что я люблю кофе? Кира сделала два шага ему навстречу и застыла. Он про всё знал с самого начала? И просто издевался над ней? Серые стены начали давить. Холодные порывы ветра уже не казались такими освежающими, а лишь залезали под юбку, за шиворот и в рукава серого платья, рассекая кожу стылыми хлыстами. — Но почему… — хотела спросить она, но Фёдор не желал слушать: — Тихо. Сейчас говорю я. Ты совершила преступление, Кира. Некоторые факты, которые ты обо мне знаешь, всё-таки были правдивыми. Например, я очень не люблю, когда ломают мои вещи. Никто этого не любит. Каждый человек в этом замке принадлежит мне. И только я решаю, кому из них и когда ходить с синяками. В глазах Киры отразилось понимание и следом за ним — злость. — Так это из-за неё? — сказала она и истерично хохотнула. — Из-за этой новенькой? Господин, она же ни о чём. Чем она может быть полезна? Слоняется по замку без дела, лезет ко всем с расспросами. Вам не нужна такая обуза! Если вам была нужна женщина на ночь, то ей могла быть и я! Я очень умелая, только дайте мне возможность проявить себя и я… — Замолчи, — голос, похожий на тихое рычание. — Мне плевать, что ты думаешь. Кто здесь и правда был бесполезен — так это ты. Я тебя не приводил сюда, если ты не забыла. Ты увязалась за своей подругой, вот и всё. Так с чего ты взяла, что я должен выделять тебя среди других? Глаза Киры наполнились слезами. Она упала на колени, сцепила пальцы в замок и заламывала их в каком-то слишком уж театральном жесте. — Господин, не говорите так. Это же неправда. Господин, я же люблю вас! Фёдор присел перед ней. Лицо уже без единой эмоции, голос ровный, словно он читает очередное описание неба в толстой книге. — Влюбиться — ещё не значит любить. Влюбиться можно и ненавидя, знаешь ли. Но мне надоело говорить с тобой. Тебе пора понести наказание. Он выпрямился, а Кира застыла в ужасе. Солёные капли стекли по её щекам и упали на колени. Ей казалось, что она вмиг ослепла — настолько чёрная тень накрыла её. Кровь медленно закипала — и это была не метафора. Девушка закричала, её температура и правда становилась всё выше. Преодолевая боль, она вскочила на ноги и, скрипя зубами, сделала несколько шагов к Фёдору. — Пож-жалуйста… Останови… — с трудом выговорила она, изо рта уже начинала течь пузырящаяся кровь. Казалось, кто-то решил сварить прямо в её теле мясное рагу из её же собственных органов. Фёдор плавно отошёл от вытянутой руки, с которой начинала слезать кожа. — Извини, не могу, — пожал он плечами, не отводя взгляд от своей жертвы. Тело девушки упало на пол. Она выла, скребла обрубками пальцев без ногтей каменный пол, оставляя красные полосы. Она давно должна была потерять сознание от боли, умереть, но всё ещё была здесь. Каждой клеточкой ощущала эту дикую боль, как от сотни ожогов. Чувствовала запах своей крови и варёного мяса. Знала, что из ног уже скоро будут торчать одни кости. Лёгкие покрылись дырами, словно бумага, которая прожгли спичкой в нескольких местах. Воздух свистел в её теле. Кричать больше она не могла — язык вывалился из открытой челюсти, поймав вытекающий глаз. Когда половина тела растеклась горячей лужей, способность Фёдора наконец отпустила сознание виновницы. Кира перестала чувствовать, равно как и жить. Фёдор ещё немного смотрел на остывающие останки, когда в дверь без стука вошёл Ингвар. Труп нисколько его не удивил. — Барин, вам нужно помыться. Здесь ужасная вонь, а вы пробыли тут довольно долго. — Согласен с тобой, — Фёдор вздохнул и направился к выходу. — Смой эти остатки в океан, рыбам тоже нужна еда. — Понял. Уведомить её сестру на большой земле? — Нет. Такую, как она, никто не должен оплакивать.