Эти сумасшедшие ночи. Михаил

      Бар обычный. Михаил оглядывается. Замечает Дина почти сразу. Тот сидит за барной стойкой. Выглядит мрачнее некуда и опрокидывает в себя бокал за бокалом. Михаил сжимает губы. У него не было оснований не верить Сэму, который вызвал его через молитву на серьезный разговор. Но увидеть Дина таким собственными глазами, это все равно иное. Михаил думает, что ему нужен план действий. Надеется, что Дин не заметит его раньше времени. Но Дин не особо смотрит по сторонам. Ему явно плевать на обстановку. Михаил еще размышляет, когда к Дину подсаживается весьма симпатичная девушка. Ревность охватывает мгновенно. С кончиков пальцев готова сорваться сила. Брови поднимаются, когда Дин отшивает девушку, и делает это довольно грубо. Михаил без сожалений выбирает вместо плана импровизацию. Идет к стойке.       — Дин, — обращение достаточно громкое, чтобы перекрыть музыку.       — Михаил, — зеленые глаза уже через миг смотрят на него в упор. — Как ты меня нашел? И какого хрена тебе надо?       — Я хочу поговорить, — Михаил заставляет себя держаться спокойствия, что непросто. Дин смотрит со злостью и почти презрением. Михаил чувствует, что за ними лишь боль и обида. Но взгляд все равно неприятен. — Мы можем пойти в другое место?       — Нам не о чем с тобой болтать, — Дин режет слова. Отворачивается. — Ты можешь валить куда хочешь.       — Ошибаешься, — терпение испаряется стремительно. В искусстве лишать его самообладания Дин превзошел даже Люцифера. Михаил сжимает рукой крепкое плечо. По телу волной проходит дрожь. Они не виделись около пары земных недель. Сейчас они кажутся вечностью. — Мы поговорим, Дин. И либо ты пойдешь со мной в более спокойное место добровольно, либо я устрою его здесь.       — Да пошел ты к черту, — Дин заводится с полуоборота. Вскакивает на ноги. Яростно сверкает глазами. Михаил борется с желанием швырнуть его грудью на барную стойку и взять прямо здесь. Без прелюдий и при свидетелях. — Я никуда с тобой не пойду, — Дин чеканит слова. — И если ты думаешь, что можешь качать права…       Михаил не дослушивает. Вновь кладет руку, которую Дин успел сбросить, ему на плечо. Щелчок пальцев стирает из памяти посетителей их перепалку и отвлекает от них внимание. Перелет приводит их на берег океана. Михаил оглядывается и удостоверяется, что место нужное: удаленный пляж, над которым нависают скалы, пустынен. Рокот волн гармонирует с тьмой ночи, рассеянной только слабым лунным светом, и даже немного гасит раздражение. Дин вертит головой. Недовольно сжимает губы. Сверлит его взглядом. Михаил не уступает и смотрит в ответ. Понимает, как не хватало их дуэлей, у которых обычно не было победителей. Или же они побеждали оба. Дин вскидывает подбородок. Занимает вызывающую позу. Скрещивает руки на груди.       — Я скучал, Дин, — это плохое начало разговора. Михаил почти в этом уверен, хотя даже долгие месяцы не помогли разобраться во всех тонкостях общения людей. — Судя по тому, что я увидел в баре, ты тоже.       — Мечтай, — Дин цедит насмешку сквозь зубы. Михаил чувствует, что она — ложь до основания. — Какого черта тебе надо? — грубее прежнего спрашивает Дин.       — Я кажется уже сказал, что хочу поговорить, — холод проступает в голосе и скрывает усилившееся раздражение.       — Ну а я не хочу, — мстительно припечатывает Дин и неприятно улыбается. Требует: — Верни меня в бар.       — Нет, — терпение изменяет окончательно. Михаил признает, что рядом с Дином иначе и не бывало. Перемещается перелетом ближе к нему. Почти вплотную. Дин вздрагивает. — Но если ты не желаешь разговаривать, у меня есть альтернативное предложение.       Михаил целует жадно и грубо. Не оставляет им обоим возможности продолжить диалог, который обещает вылиться в ссору. Все существо рвется к Дину и по-ангельски, и по-человечески. Серая и унылая реальность наконец-то наполняется красками, а физическое тело — множеством желанных ощущений. Он мало сомневается, что Дин оттолкнет. И когда сильные руки обхватывают за шею и сжимают волосы, удивление настоящее. Дин груб не меньше, чем он сам. Явно пытается выместить злость и острую тоску в поцелуях-укусах. Оттягивает его волосы так, что боль отдает в шею. Притирается бедрами с такой силой, что в паху почти больно. В голове мелькает мысль, что секс ничего не решит между ними. Но отказаться от Дина сейчас, когда он вновь в его руках, не смог бы заставить и сам отец.       Дин тянет его к скале. Очевидно, желает найти в отвесном склоне опору. Михаил не противится. Конкретное место значения не имеет. Руки не успевают касаться везде, где остро нужно немедленно. Это серьезная проблема. Задействование силы ее успешно решает. Когда Дин буквально впечатывает его в склон спиной, Михаил не противится тоже. Жгучие поцелуи исцеляют весь надрыв агонии, в которой он жил каждое мгновение без Дина. Все остальное значения не имеет. Руки гладят и гладят. Не могут остановиться. Отыскивают все новые чувствительные места. Мнут, щиплют, дразнят. Губы истерзаны. Ненужное дыхание, которое Михаил давно привык поддерживать ради Дина, частое настолько, что не делится на вдохи и выдохи. Дин скидывает рубашку, стягивает с него куртку. Одной рукой тянет футболку, другой — пытается расстегнуть его джинсы.       Михаил пытается помнить, что прелюдия — это важно. Но терпение сгорело раньше. Один щелчок пальцев отправляет всю их одежду в куче на песок неподалеку. Дин усмехается. Целует до боли. С нажимом ведет руками по его бокам. Неожиданно берет его ладонь и сам тянет ее к своим ягодицам. Сознание проясняется. Михаил осторожно отнимает руку. Детали сцены, которая даже не была ссорой, всплывают в памяти ярко. Дин, который едва натянув джинсы и футболку, громко хлопнул дверью и не вернулся. Он сам, который улетел из бункера, закрылся в своем кабинете на Небесах и познавал эстетику агонии. Михаил ловит взгляд Дина. Не верит, что провел без него так бесконечно много времени и все еще существует. Искренне жалеет, что не уступил просьбе тогда. Без колебаний поворачивается к Дину спиной. Чувствует его удивление.       — Ладно, — Дин шумно сглатывает. Дышит часто-часто. Он не дурак и предложение, разумеется, понимает. От него разит неверием. — Кто ты к черту такой и куда дел архизадницу с крыльями?       — Уверяю тебя, я все еще я, Дин, — Михаил улыбается. Но хмурится, когда Дин вдруг делает шаг назад и с силой проводит рукой по лицу. Мотает головой. Растерянность одолевает. — Мне казалось, ты этого хотел. Разве нет? — все-таки спрашивает Михаил, хотя вопрос и кажется неуместным. — Я не понимаю…       — Да нихрена ты не понимаешь, — зло выпаливает Дин вдруг. Подходит, разворачивает рывком и снова прикладывает спиной о скалу. Целует отчаянно, исступленно. Благодать щемится в груди, когда кажется, что в самом поцелуе звенят слезы. Дин откидывает голову. Стоит так долгое мгновение. Только потом смотрит в глаза. Взгляд тяжелый. Михаил понимает все меньше, когда Дин берет его руку и тянет ее теперь к своему виску. Криво усмехается. — Фильмец заказывал?       Михаил замирает на миг. Добровольное попирание личных границ почти побуждает вернуть Дину вопрос. Это словно не Дин. Но нет даже мысли отказаться от предложения. Михаил едва-едва касается пальцами виска. Оказывается в хаосе мыслей и образов неупорядоченного человеческого сознания. Без труда вычленяет нужное, что Дин, очевидно, старался отделить. Это удар. Михаил понимает. Теперь он понимает все. Дину никогда не была важна смена ролей как таковая. Для него это был вопрос доверия. Ему необходимо было знать, что он сможет отвечать за них обоих, если придется. Потому что он впервые в жизни видел секс чем-то, что хотел сделать большим. Ему необходимо было знать, что ему смогут довериться после того, как он был демоном. Ведь именно тогда для них все началось. Сожаление наполняет сущность до последней капли благодати.       — Малыш…       — Не надо, — обрывает Дин. Пытается усмехнуться снова. У него не получается. — Лучше… — Дин не договаривает, но вновь прижимает пальцы, которые Михаил успел отнять, к своему виску. Новый образ иллюстрирует только то, чего Дин хочет прямо сейчас. В это игру они играли часто, и сейчас момент словно подтверждает, что они все еще есть. Не отдельно, а вместе. Михаил ловит мысль Дина, что предложения ему оказалось достаточно. Потому что оно и стало тем самым необходимым признанием доверия. А следом ловит и жгучее желание Дина вновь ощутить себя нужным так, как он знает, что может быть: испепеляюще, бесконечно, абсолютно. Сомнения исчезают. — Ну или… — Дин пытается отойти. Думать, очевидно, стоило быстрее.       — Иди сюда, — Михаил хватает Дина за руку и дергает на себя. Оставляет любые размышления на потом. Целует не менее исступленно, чем Дин целовал его. Подхватывает под ягодицы, помогая забраться на себя. Воплотить желание Дина в моменте не проблема вообще. Оно разделенное. С губ рвется горячий шепот: — Ты даже не представляешь, насколько ты мне нужен.       — Так покажи мне, святоша, — Дин усмехается. На этот раз успешно и нагло. Сжимает его бедра ногами сильнее. — Или слабо?       Это, конечно, вызов. Но Михаил видит за ним все то, что Дин не говорит даже себе. «Докажи» — просьба. «Заставь меня верить, что я тебе нужен» — надежда. «Позволь мне оставаться любимцем твоих дьяволов, святоша» — страсть. Михаил почти рычит. Дин давно не демон. Но между ними это изменило до смешного мало. Они всегда скользят по той границе страсти, которая отделяет по-настоящему безумную от грубо-животной. И неизбежно падают в одну из них. Михаил разворачивается. Вжимает Дина в скалу. Тот наверняка царапает спину о породу, но издает только поощрительный стон. О прелюдии речь уже не идет. Но подготовка все еще нужна. Михаил мысленно плюет на правила. Применяет силу. Это проще и быстрее. Правильность сгорела в объятиях Дина давно, и внутри нет протеста.       Он входит в Дина одним сильным толчком. Тот коротко вскрикивает. И в этом вскрике только ликование. Сила вырывается на свободу. Она ликует вместе с Дином. Михаил не хочет это останавливать. Небо прорезают молнии. Где-то за спиной усиливается рокот волн. Ветер бушует так, что завывания перекрывают слабые разряды грома. Луна сияет ярче. Все вокруг олицетворяет их чувства. Идеально дополняет момент. Дин цепляется за его плечи. Приподнимается и насаживается обратно так резко, как только получается. Сдирает кожу на спине об скалу. Михаил сжимает бедра Дина. Фиксирует их. Начинает двигаться сам. Вбивается в разгоряченное, податливое тело без жалости. Знает, что это то, что нужно. Впитывает россыпь различных стонов. Дин едва ли понимает, насколько он сейчас прекрасен.       Жажда между ними и раньше никогда не могла приблизиться к порогу удовлетворения. Но сейчас они истосковались настолько, что близости мало, но и много в то же время. Выдержка истончается стремительно. Михаил не может думать. Но идею придержать физические реакции почти ловит. Дин вдруг прогибается в спине и насаживается до упора. Бьется затылком о скалу. Вряд ли замечает это. Его глаза прикрыты, а тело дрожит так, словно его пробивают разряды тока. Дину неудобно, но он упрямо продолжает движения в такой позиции. Вбирает член в себя до основания. Мешает новые стоны и ругательства. Михаил тянет его к себе рывком. Впивается в губы неистовым поцелуем. Максимально разводит ягодицы в стороны руками и входит чуть глубже. Дин вздрагивает до судороги.       Это слишком. Пара движений заставляют знакомо взорваться все нервные окончания в теле разом. Сущность жадно впитывает физические реакции. Звенит чистым счастьем. Жадно требует больше и больше. Тянется к Дину сильнее прежнего. Тот почти в полуобморочном состоянии, но отвечает на жаркий поцелуй. Скала любезно становится их опорой снова. Михаил целует и целует. Просто не может остановиться. Скользит рукой по спине Дина. Ненавязчиво исцеляет неслабые ссадины. Желание нарастает стремительно. Не нужен даже толчок от силы, чтобы тело выказало полную готовность начать все заново. Дин слабо стонет, очевидно, ощущая, как твердеет в нем член. Хрипло смеется и роняет голову ему на плечо. Позволяет уложить себя на песок без возмущений и обнимает его ногами.       Михаил ограничивается медленными, почти ленивыми движениями. Сосредотачивается на шее, которую Дин невольно подставляет, откинув голову. Оставляет яркие следы зубов на ключицах. Выбивает из Дина новые стоны, посасывая соски. Сжимает и перекатывает в пальцах уверенно наливающийся силой член Дина. Дразнит легкими поглаживаниями под ребрами. Дин дергается. Вцепляется в его волосы и давит на затылок. Целует так, что вокруг них словно закручивается торнадо. Михаил не до конца уверен, что не буквально. Ближе уже невозможно. Но этого по-прежнему до боли мало. Михаил меняет ритм. Вторгается в гостеприимное тело резче, грубее и быстрее. Ловит ладони Дина. Сплетает их пальцы. Вдавливает руки в песок. Дин хрипит что-то неразборчивое, почти жалобное.       — Устал, малыш? — насмешка явная настолько, что подошла бы и самому дьяволу.       — Не дождешься, — в потемневших глазах Дина отражение Луны и дерзкий вызов.       Михаил жаждет его удовлетворить. Сегодня они падают за ту сторону грани, где живет безумие. Резкие, глубокие, грубые толчки, способные выбить дух. Намертво соединенные ладони. Дуэли взглядов и яростные сражения губ. Нежность, которая приходит без спроса и накрывает, когда силы на исходе. Дальше только пропасть или взрыв в самом эпицентре торнадо. Но это новый шанс взлететь. Михаил касается губами многочисленных укусов, оставленных на безупречном теле. Исцеляет. Скользит в Дине теперь длинными плавными движениями. Ласкает его член в том же ритме. Сцеловывает поскуливание с истерзанных губ. Дин вжимается в него всем телом. Почти судорожно обнимает за шею одной рукой. Освобождает и вторую. Скользит ей по спине. Шепчет неслышно, едва размыкая припухшие губы:       — Люблю…       — Малыш, — тело не слушается. Михаил не знает как иначе объяснить то, что горло сжимает спазм, который не позволяет говорить.       Это не грань. Это за ней. Оргазм не похож на привычный взрыв. Он накрывает длинной и мягкой волной их обоих одновременно. Уносит не в бездну или пропасть, но куда-то ввысь, к непокоренным вершинам. Дин смотрит на него широко раскрытыми глазами. Михаил не считывает мысли, но уверен, что тот вспомнил о его идеальном слухе. Мягко улыбается и целует раньше, чем Дин успевает запаниковать всерьез. Покидает бесконечно желанное тело и скатывается на песок. Волны медленно успокаиваются, становятся ниже и мягче. Ветер становится слабее и легче. И только Луна продолжает сиять слишком ярко. Сила удовлетворенно наполняет сущность. Это ненадолго. Но сейчас это миг совершенства. Дин поворачивается на бок. Приподнимается на локте.       — Ты бы не пришел сам, Миш, — в голосе Дина не обвинение, а любопытство. — Не заливай, что ты все обдумал и…       — Мне помолился Сэм, — Михаил не хочет лгать и не видит смысла это делать. — Сказал, что с тобой он пытался разговаривать много раз. И решил попробовать более эффективный вариант.       — Вот же мелкий сучок, — Дин усмехается, закатывает глаза и падает обратно на спину.       — Ты странно выражаешь благодарность, — Михаил слегка усмехается. Размышляет только секунду. Перемещает Дина так, что тот оказывается лежащим на нем. Спокойно встречает растерянный и немного настороженный взгляд. — Я бы хотел, чтобы мы обсудили мое предложение еще раз.