Discography

Гаон не помнит, в какой момент все пошло не так. Не помнит, когда конкретно его собственное отражение начало эволюционировать во что-то самостоятельное, когда в нем самом произошёл некий диссонанс, когда они с ним начали жить в неком симбиозе.  Зеркало общалось с ним. Отражение не повторяло движения Гаона: оно было самостоятельно, эгоистично, доминантно. Но чаще всего оно просто стояло, улыбаясь, и смотрело на Гаона. Не Джисок управлял им, о, нет… Скорее оно заставляло Квака делать все, что то захочет. А хотело оно крови.  Оно улыбалось своими красными зубами с побитыми дёснами, и Гаон думал: «Неужели это я? Неужели я прекратился в это?» Отражение шептало ему в ответ: «Да, это ты. Так почему бы тебе не изукрасить своё и без того уродливое личико ещё больше? Бритва — отличная замена зубной щетке, знаешь ли». Его отражение было самым его потаённым страхом — оно стало собирательным образом той версии себя, которой он боялся стать.   Сначала, когда все только началось, оно казалось дружелюбным. Тогда Гаон потерял всё: ощущение реальности этого мира, друзья стали дальше от него, а всё в мире будто перестало иметь свою цену.  Отражение спасло его от депрессии и заставило полностью разбиться, словно упавшее на пол зеркало.  Что-то внутри него разбилось, и трещина становилась с каждым ударом невидимого нечто все больше.  Он всматривался в отражение по много часов подряд. Не ел, не спал, пытаясь поговорить с ним — оно было теперь единственным другом, и больше никто не мог спасти Гаона от одиночества. Когда же друзья попытались извиниться, Джисок прогнал их.  — Уходите! — шипел он, шарахаясь от света, словно шуганный пёс, и перебинтовывая окровавленные руки. «Это всего лишь игра с зеркалом. Все пройдёт». — Вы мне больше не нужны! — Но твои руки!.. — Не ваше собачье дело, — рявкнул он и запер дверь.  С тех пор друзей он не видел.  По зеркалу текли разводы от воды, которой Гаон умывался. Они мешали видеть отражение, а потому Джисок дрожащими руками делал ещё больше разводов, пытаясь смыть старые. Худые руки, покрытые окровавленными бинтами, дрожали над зеркальной поверхностью, нередко случайно могли ударить зеркало.  Гаон больше не контролировал своё тело. Зеркало контролировало его. Его тянуло к отражению руками, он чувствовал непреодолимое желание потрогать его. Иногда в нем просыпалась неконтролируемая злость, и он кричал на отражение. — Почему ты не хочешь помочь мне?! — воскликнул он однажды, когда перестал быть похож на себя. Но отражение, как он заметил, ни капли не изменилось с того момента, как он перестал общаться с друзьями. Разве что… Взгляд стал более холодным, ожесточенным. Вовсе непохожим на его собственный взгляд. — Что с тобой, черт возьми, не так?! Гаон ударил зеркало. Получилось на удивление сильно для его ослабших от недостатка еды и воды.  По зеркалу поползла трещина. Отражение Джисока теперь двоилось, и оба Гаона снисходительно улыбались ему.  — А что с тобой не так? Гаон схватился за голову, в страхе чувствуя, как два голоса сразу говорят прямо внутри его черепа, просверливая  дырки в уже начинающих деградировать клетках мозга.  — Что ты делаешь неправильно? — Замолчите… — Мы давали тебе совет, ведь мы — это ты, и мы знаем, как тебе лучше, но ты никогда не слушал.  Гаон закричал, от злости и страха во второй раз кидаясь на зеркало. Он пробил его головой, из-за чего осколки врезались ему в кожу. Кровавый след остался на лбу и на уцелевшей части зеркала. А голосов стало больше. В столько же раз, сколько стало осколков. — Мы знаем, как лучше.  — Мы знаем, что ты должен делать.  — Доверься нам. Возьми осколок. Гаон молчал. Его глаза были закрыты, а сам он дышал тяжело, словно на лёгкие наложили клетку. Дрожащей рукой он взял осколок, приоткрыл глаза. Ему улыбалась маленькая копия него.  — Ты знаешь, что делать дальше, — проговорил единственный голос внутри него. Он был уверен, что это маленькая версия него самого. Именно та, которую он держит в руке. И именно эта версия говорит ему, что делать. Давно сказала. Просто он не хотел принимать действительность. — Оно на самом деле острое. Тебе не будет больно.  Почему-то Квак верил. Возможно, потому что ему не оставалось сил на что-либо другое: вокруг него буквально было море осколков, и попробуй он куда-либо шагнуть, как сотни маленьких лезвий причинят ему огромную боль.  Но не убьют. А ведь можно закончить все легче, верно? Гаон схватился за осколок, чувствуя, как края сломанного зеркала впиваются в его кожу. Он поднёс острый конец к своему запястью, грустно улыбаясь. Прислонил.  — И правда, не больно.  Больше никто не улыбался. Больше никто не говорил у него в голове, больше никто не был рядом с Гаоном.  Просто потому что самого Гаона тоже больше не было.