Река, что обточила камень

      Новый император Ли Юэ поистине является погибелью региона. Этого мнения придерживаются все те, чьи семьи он разрушил кровопролитной войной, чью волю он растоптал и отринул, будто она не имеет никакого веса, чью свободу он уничтожил. Все сословия, имеющие хоть малейшее отношение к власти, если и не кричат о его жестокости и непригодности для престола, то хотя бы шепчут, и шёпот их разносится дальше, гораздо дальше, чем протянулся бы крик. Даже госпожа Нин Гуан, известная народу как честная и верная принципам и традициям, прозванная за это Волей Небес, говорит точно то же самое.       Кажется, один лишь Первый советник, почти что никому доселе не известный человек, не желает верить молве. «Он связан со Снежной,» — уверяют злые языки, не находя иной причины тому, с каким рвением господин Чжун Ли пресекает любые разговоры, порочащие честь государя.       Только купленный человек может быть так милосерден к подобному императору Тарталье отродью, не заслужившему перед Селестией Крио Сердца Бога и теперь получившему от матушки в подарок Ли Юэ. Он не более, чем избалованный ребёнок, не зря обделённый стихией льда. Селестия никогда не ошибается в выборе наместников, вот он и оказался отвержен, уверен народ.       Чжун Ли и куплен. Только не деньгами, не обещаниями, вообще ничем, что могла бы предложить ему Царица. Он даже ни разу не видел этой женщины и, если заглянуть в самые глубины его бьющегося всегда ровно твёрдого, словно камень, сердца, можно узнать, что он питает к ней глубокую неприязнь, если не ненависть. У Первого советника достаточно причин желать ей смерти, но он никогда не придаётся этому глупому занятию, заставляя распускающийся бутон вражды зачахнуть в самом зародыше. Ли Юэ всё равно не сможет дать бой Снежной, пока на троне восседает Тарталья, а Чжун Ли не любит тратить время и силы попусту, поэтому предпочитает временно опустить из памяти её поступки.       Быть может, поставь Царица иного наместника, Первый советник уже начал бы действовать. Он даже составил себе план, пока Ли Юэ сгорал и разрушался, он употребил все силы своего интеллекта на устранение дефектов малочисленной армии региона и подкрепление её сильных сторон, чтобы начать атаку на того, кто воцарится в столице, сразу после его вступления на престол.       План остался не исполнен, хоть он до сих пор и твёрд в памяти мужчины, как если бы он был разработан лишь вчера.       Чжун Ли оказался так же слаб душою, как и все остальные люди, видно, взявший эту черту у своей человеческой матери. Когда он впервые увидел безжизненные голубые глаза, кажется, никогда не озаряющиеся светом, рыжие всё время спутанные волосы, так любящие разметаться по ветру, когда он коснулся белоснежной руки, в которой угадывалась крепость воина, он малодушно пообещал себе, что исполнение задуманного можно ненадолго отложить.       Это было ошибкой, и ужасной! Первый советник уже множество раз раскаялся, но утешает себя, что этот презираемый народом варвар, такой юный, но уже обладающий обширным интеллектом и представлением о мире, сможет стать достойным правителем и не разрушит того, что осталось от Ли Юэ. Тем более, бывший царевич Снежной, хоть и неохотно, через раз, но всё же прислушивается к приставленным к нему двум советникам.       Всё это глупости, на самом деле. Чжун Ли просто не может представить, что допустит уничтожения этого невинного создания, не хочет даже и думать о том, чтобы растоптать упрямого, несносного, но всё равно прекрасного юношу. Эти голубые глаза не должны никогда закрываться. Уж лучше пусть они метают молнии, чем потеряют таящиеся в них крохи жизни. — Право, я с ума сойду быстрее, чем он наконец поймёт то, что я уже который раз пытаясь донести до его недалёкого ума, — сетует Нин Гуан, горестно вздыхая.       Она сжимает длинную трубку тонкими пальцами, но так и не подносит её ко рту. Чжун Ли замечает, что женщина озабочена более обычного, но не предпринимает ни единой попытки узнать, отчего. — Дайте мне некоторое время, — вместо этого отвечает он. — Император в конце концов поймёт, что ошибается в торговой стратегии. Пускай он пожнёт результат неверного решения, госпожа Нин Гуан, и второго я не допущу. — В конце концов поймёт! Право, Первый советник, Вы напоминаете скорее каменное изваяние, чем человека. Уж не Вас ли наделит Селестия Сердцем Бога, если наш затерянный где-то наследник погибнет, так и не добравшись до престола? Как можно так хладнокровно смотреть на то, как этот юнец разрушает наш регион!       Чжун Ли едва не вздрагивает, успокоенный продолжением речи Воли Небес. Он только бледнеет, но женщина не замечает этой перемены тона его кожи.       О, если бы она знала, как близка была к отгадке тайны следующего Архонта Ли Юэ! — Наши чувства никак не помогут нам в возложенной миссии, госпожа Нин Гуан, — немного холоднее, чем до этого, отрезает Первый советник, всё же не делая ей замечания за высказывание об их императоре. — Суда уже вышли из порта сегодня утром. Не в наших силах что-либо изменить. К тому же, как Вам, должно быть, уже известно, теряемая императором сумма может помешать ему развязать войну с Сумеру, к которой он так стремится. Оттуда, откуда он ждёт прибыли, поступят одни убытки. Что ему останется, как не отложить навязчивую идею? Я вижу, Вы не согласны со мной.       Воля Небес вздыхает, покачивая головой и с тихим звоном откладывая трубку на стол — Я была бы согласна, будь у меня уверенность, что Ваши слова претворяться в жизнь. Мы с Вами не можем знать доподлинно, сколь выгодна Снежной эта несчастная война, господин Чжун Ли.       Первый советник движет челюстью, складывая руки за спиной, но не решается убедить собеседницу, что она ошибается, считая, что Царица готова потерять столько денег лишь ради того, чтобы потешить своё самолюбие и поднять репутацию сына в глазах народа Ли Юэ. Для этого ему пришлось бы признаться, что ему прекрасно известен дикий и грубый язык, на котором говорят снежане, что может оказаться непоправимой ошибкой для его будущего. Император не настолько глуп, чтобы позволить задерживаться в комнате во время приёма дипломатов из Снежной человеку, понимающему каждое его слово, в конце-то концов! И, что, на самом деле, ещё важнее, если совесть не глодала советника, когда он услышал обрывки нескольких фраз, ибо он не желал ничего дурного юноше, восседающему на троне, и использовал бы сведения лишь для того, чтобы прибегнуть к более подходящим методам решения возникающих проблем, то рассказ кому-то ещё ему известного ни сердце, ни разум бы не простили. — Что ж, — своим тихим, но звучным голосом, пожав плечами, говорит Чжун Ли. — Очевидно, Вы всё равно будете вынуждены довериться мне. Время нас рассудит, госпожа Нин Гуан. Нечего нам сейчас спорить: это ни к чему не приведёт. Тем более…       Договорить он не успевает, остановленный гулким стуком двери о стену. Император влетает в комнату так, словно обнаружил изменника среди одного из советников, а то и обоих уличил в сношениях с не верными его престолу.       Чжун Ли спокойно поворачивается к правителю, не проявляя волнения или испуга, будто он уже знал, что Тарталье будет угодно явиться именно в это время и именно таким образом. — Приветствую, император, — величественно кивая и едва наклоняя тело, говорит Первый советник, кидая быстрый, но от того не менее зоркий взгляд на сжатую в побелевшем кулаке юноши бумагу.       Император поначалу даже не обращает на него внимания, в бессильном гневе застывая на месте, словно забылся и не знает, зачем сюда явился, и только затем шумно поворачивается всем телом, чтобы послать ещё один горящий взор на бледного переводчика. — Вы, говорят, знаете сумерскую грамоту? — спрашивает Тарталья, едва размыкая губы и стиснув зубы, смотря не на Чжун Ли, а на Нин Гуан, но протягивая бумагу именно ему. Первый советник опускает глаза, пробегая некогда аккуратное, а теперь мятое и надорванное послание, чтобы убедиться, что справится с предложенной ему задачей. — Верно, — отвечает Чжун Ли, не разнимая рук за спиной.       Он знает наверняка, что лучше оставить юноше сказать ему, чем он может быть полезен, как бы легко ни было догадаться. Тарталья порою предъявляет весьма неожиданные требования, а любая ошибка может заставить его жестоко насмехаться.       Нет, Первый советник никогда ещё не был задет замечаниями императора. Та слепая злость, иногда начинающая клокотать в нём, неспособна вывести Чжун Ли из равновесия, ибо изливается лишь потому, что должна на кого-то обрушиться, а не потому, что он дурно служит. Его скорее волнует сотрясение вековых традиций варварскими криками, чем это. И, конечно, Тарталья частенько умудряется запустить своей же рукою пущенную стрелу в самого себя, после чего слуги шепчутся о нём ещё несколько дней, радостные, что получили новый повод зубоскалить. — Переведите, уж будьте любезны, — едва не шипит юноша, позволяя Чжун Ли осторожно вытянуть из своей хватки невинный лист. — Как видите, человек, с гордостью зовущийся переводчиком, уже не может справиться с этой задачей. — Помилуйте, император, — бормочет тот. — Что было написано, то я и озвучил. — А я говорю, что не может там быть такого написано, ясно?       Первый советник не проявляет никакой реакции, сосредоточенно читая, в то время как Воля Небес спешит взять трубку и осторожно обхватить её губами, чтобы не продемонстрировать степень её раздражения поведением правителя. — Отчего Вы думаете, что я справлюсь с переводом лучше человека, нанятого на эту должность? — интересуется Чжун Ли, склоняя голову набок и опуская руки с бумагой.       Тарталья, кажется, хочет загореться ещё сильнее, но лишь вскидывается и сникает под взглядом мужчины, хоть и не тяжёлым, нет, Чжун Ли бы не посмел смотреть так на эту драгоценность снегов морозной страны, но достаточно непокорным и спокойным, чтобы поколебать его злость. — Вы, по крайней мере, менее заинтересованы в том, чтобы солгать мне, — отвечает император, дёргая плечами, будто его только что оскорбили.       Советник фыркнул бы, если б имел право смеяться над порою невероятной наивностью молодого человека, но ограничивается тем, что хмыкает. Тарталья вряд ли поймёт его и, скорее всего, разгневается, ибо не знает, что Чжун Ли если и улыбается нелепостям, производимым императором, то лишь потому, что невероятно любит его и вкладывает всю душу в мысли о нём. — Хорошо, — медленно произносит он, вновь поднимая письмо, чтобы прочитать его. — Переводите дословно, — прерывает его юноша, не дав даже и слова произнести. — Этот дуралей наверняка хотел обмануть меня красивым слогом. — Помилуйте, — вновь бормочет переводчик.       Чжун Ли смотрит на голубые глаза, блестящие от утреннего, свежего света, льющегося из окна, на прямой нос и несколько более тёмных, чем белоснежная, так манящая его кожа, капель, именуемых в Снежной веснушками, смотрит на непокорные, не поддающиеся расчёсываниям служанок волосы, и сейчас немного взъерошенные, и искренне не понимает, как в тело, достойное её ангела, душу, хоть ещё ему и не до конца ясную, но чистую и твёрдую, Селестия могла вселить крошечного, но отвратительного беса, своими капризами превращающего, пожалуй, одно из лучших её созданий в ничтожного ребёнка. — Не все выражения возможно перевести дословно, император, — возражает мужчина. — И в тексте присутствует несколько. Вы не поймёте смысла.       Тарталья смотрит на него со всей выразительностью, на какую только способны его мёртвые глаза, и отворачивается, махнув рукой. — Делай как знаешь, только не лги.       Чжун Ли хочет сказать, что и без этого напутствия не собирался, но считает, что подобное замечание сейчас будут лишним, и, едва слышно прочистив горло, принимается читать.       Император останавливает его почти сразу же, давая ему прочитать лишь два-три предложения, вцепившись ловкой и сильной ладонью в его запястье. — Что? — спрашивает он сердито. — Это ещё что за насмешка?       Мужчина встречается с его взглядом, не изменяя своей непреклонному спокойствию, и только приподнимает брови, демонстрируя недоумение. — Она бы не посмела так насмехаться! — восклицает юноша. — Не посмела! — О ком Вы это говорите, император? — интересуется Чжун Ли, прекрасно понимая, что тот имеет в виду малую властительницу Кусанали. — Как будто я могу говорить о ком-то кроме этой… — Тарталья сжимает зубы и быстро качает головой, будто пытаясь сбросить с себя тяготящее его желание оскорбить правительницу Сумеру. — Впрочем, это неважно. Кто бы ни писал эти глупости, я ни за что не прощу ему этого.       Чжун Ли поднимает глаза к небу всего на несколько секунд, выражая всё то, что не может произнести вслух, и вздыхает так, словно скинул с плеч огромную гору. — Сумерцы ещё не знают, на что я способен! Они, верно, думают, что их-то Архонт сможет их защитить. Как бы не так! Стоит мне пожелать, как все их просторы станут одной пустыней! Как вообще хоть кто-то смеет указывать мне на моё происхождение? По крайней мере, моя мать достаточно любезна, чтобы сопроводить меня до престола, а не бросить, умерев!       Вспышка ярости застилает глаза советника, ещё более страшная оттого, что он не ожидал её. Он не думал, что упоминание о его собственной несчастной матери, растерзанной предателями, продавшими свою верность Царице за жалкие монеты, брошенное без дурного умысла и вскользь, растревожит его настолько.       Пока Чжун Ли опускает веки, не решаясь продемонстрировать эмоции тем, что закроет глаза вовсе, Нин Гуан медленно подходит к нему поближе и выпускает изо рта ароматный дым. — Не стоит говорить подобным образом об Архонтах, император, — тихим, не ледяным голосом говорит она. — По крайней мере, они имеют право на то место, которое занимают. — Вот как? — спрашивает Тарталья, поворачиваясь к ней на каблуках. — Я завоевал его своей силой, ясно Вам? Это значит, что Ваш Гео Архонт или идиот, или слабак, или трус. Вы не смеет говорить мне, что я не могу занимать этого поста!       Нин Гуан желает что-то ответить, мужчина прекрасно видит, как вспыхивает в её глазах желание, но только склоняет голову и, тяжело вздохнув, смиряется. — Маленький гадкий ребёнок, — бормочет она достаточно тихо, чтобы император не расслышал её слов. — Право, за что Ли Юэ такая кара?       Юноша окидывает её оценивающим взглядом и громко фыркает, перенося весь гнев своей персоны на другого советника. Он вырывает из рук Чжун Ли бумагу и успокаивает своё сердце лишь тогда, когда она изорвана на мельчайшие кусочки, разлетающиеся над полом словно умирающие птицы. — Вы так и не узнали сути послания, — говорит советник таким тоном, будто не произошло ничего такого, что могло бы вывести его из баланса, и складывает руки за спиной.       Тарталья лишь отмахивается от этого осуждения. — Делайте что угодно, господин Чжун Ли, но война с этим проклятым регионом должна начаться к следующей неделе, — говорит он. — И вышвырните вон этого переводчика. Я не желаю его видеть. А Вы, госпожа Нин Гуан…       Тарталья просто фыркает и, отвернувшись, быстро покидает комнату. Он ещё сердитее, чем был до этого, что удивляет всех. Господин Чжун Ли, обычно имевший некое влияние на настроение императора, в этот раз оказывается бессилен. — Вы не угадали, Первый советник, — тихо говорит Воля Небес, когда сбрасывает с себя оковы удивления и страха. — Войне быть.       Мужчина качает головой. — Не быть, — говорит он твёрдо.       Нет, пока он жив, он не позволит этому глупому, не ведающему, что он творит, юноше допустить такую страшную ошибку.