Птичка

— Парис, куда мы идем, а главное, зачем? — Нилюфер шагал за маленьким евнухом, не понимая, какова конечная цель их путешествия. — Так надо, господин, — широкая улыбка озарила смуглое личико мальчишки, когда тот обернулся через плечо. — Я не могу сказать, могу лишь показать. Нилюфер вздохнул, плотнее запахивая на груди серебристый халат. С момента, когда Наби забрали на мужскую половину дворца, от принца не было ни слуху, ни духу. Парис забегал на Двор Стареющих омег проведать Нилюфера и рассказывал о том, что Советница Линь, искусная врачевательница Ай-Дагин, изо всех сил старается вернуть Его Высочество в мир живых, так что терять надежду еще слишком рано, но… Нилюфер боялся, так боялся услышать печальную весть — в душе все переворачивалось, стоило лишь подумать… Когда он только умудрился привязаться к Лирою Лебрану Де Корд? Ведь начиналось все так просто и так понятно: нужно было всего лишь обучить юного красивого омегу всем гаремным хитростям, помочь ему добиться расположения Императора и возвыситься среди прочих наложников, а взамен получить комфортную жизнь в покоях получше и пошикарнее. А теперь… Теперь Нилюфер был готов ютиться хоть в конуре, лишь бы Наби остался жив. За долгие месяцы наставничества он, действительно, привязался к своему ученику, словно к младшему братишке, которого требовалось опекать. И, наконец… — Зачем мы здесь?! — боль утраты кольнула под ребрами, едва Нилюфер понял, куда привел его Парис. — Гранатовый Двор заперт! — У меня есть ключ и право им воспользоваться, — мальчишка с торжествующим видом щелкнул замком и потянул на себя створку. — Входи, господин. Нас ждут. Отчаянная надежда билась в горле, пока Нилюфер, все ускоряя шаг, проходил по уже совсем родным комнатам. Мебель стояла накрытая белыми чехлами, словно в каком-то колдовском сне — моргни, и все вернется на круги своя: мелодично зазвучит клавесин, раздастся смех и голоса, обсуждающие прочитанную книгу, запахнет сладостями и ароматными маслами… — Наби, — воскликнул Нилюфер, оказавшись на пороги спальни. — О, мой принц! Бросившись в объятия Лироя, он уже не скрывал слёз радости, что бежали по щекам, никак не унимаясь. — Небо… я думал… я так боялся… ах, Набияр, как же ты меня напугал! — Все уже хорошо, — голос принца звучал глухо, но это был голос счастливого человека. — Не надо, успокойся, ну прошу… Он гладил наставника по плечам, сотрясавшимся от рыданий. — Нилюфер, я жив и почти здоров. Все уже позади. И благодаря тебе. Утерев, наконец, слёзы облегчения, Нилюфер позволил увлечь себя на оттоманку, с которой Парис заботливо снял чехол. — Проследи, чтобы никто нас не подслушал, — велел Его Высочество, обращаясь к маленькому евнуху. Тот кивнул и выскользнул за дверь, где встал на часах, чтобы ни одна живая душа не посмела нарушить уединение янтарного господина. — И что будет теперь? — Нилюфер, все еще не до конца поверивший в счастливый исход, взял руки принца в свои. — Гранатовый Двор закрыли, в гареме ходят слухи о твоей смерти. Принцы-султаны вот-вот покинут Дворец, имбали в отчаянии, что приходится расстаться с повзрослевшими сыновьями… И Сын Небес более не зовёт никого из наложников по Пути Наслаждений… — Все очень сильно переменилось, — Его Высочество чуть сжал пальцы наставника, требуя беспрекословного внимания. — И я пришел позвать тебя в путешествие. Поедешь ли вместе со мной через весь Суль-Мирьях? Желаешь ли увидеть страну, ставшую тебе новой родиной? Хочешь пересечь Великую пустыню Бахаб, побывать в нескольких Султанатах, а затем вернуться назад, испив до дна всю чашу впечатлений? Если да, то у тебя на сборы всего один день. Завтра мы уезжаем. Ты со мной? — Наби… о, Набияр, если бы ты только знал, — всхлипнул омега, бросаясь в объятия принца. — Ты… как я счастлив, что в тот счастливый день встретил тебя! Конечно, да! Конечно, я еду! О, Небо! Но как тебе удалось добиться позволения?! Я же должен носить пожизненный траур по своему господину… Как? Как ты сумел?! — Я очень просил, — рассмеялся Лирой. — И повелители позволили. Ты ведь сможешь ехать верхом на коне или тебе легче будет в паланкине? — Верхом, пожалуйста, верхом, — зелёные глаза Нилюфера сияли предвкушением. — Когда-то я был лучшим наездником среди придворных омег и даже выиграл шуточные скачки… Небо, разве это может быть правдой?! — Может. Мы покидаем дворец и отправляемся в долгое путешествие. Пусть Парис поможет тебе собраться и обязательно возьми с собой меха — Гаяр… повелитель говорит, что ночами в пустыне бывает жутко холодно. — Мне все еще кажется, что я сплю… Небо, я ведь всегда хотел написать книгу о путешествиях, но, попав в гарем, простился с этой мечтой. А теперь… Теперь почему бы не начать с Суль-Мирьяха?! Я увижу своими глазами этот жаркий суровый край, я начерчу карты, я расскажу обо всем, что узнаю… О, мой принц, как же я счастлив сегодня! — Тогда бери Париса и бегом собираться, — Набияр поднялся с места, потянув омегу за собой. — Я уйду через тайный переход, а вы заприте Гранатовый Двор снаружи. Не знаю, где мы будем жить, когда вернемся, но это место будет заперто для всех — такова воля повелителя. Нилюфер кивнул, давая знать, что он все услышал и понял. Едва за принцем закрылась стенная панель, неотличимая от прочих, он вышел за порог, где дожидался окончания беседы маленький евнух. — Теперь ты знаешь, господин, — тот встретил Нилюфера заговорщической улыбкой. — Идем собираться. Времени у нас осталось совсем мало. *** — Уже завтра, — шепнул Наби, устаиваясь в объятиях своих альф. — Волнуешься, шайтан-цветок? — пальцы Гияза рисовали на теле омеги витиеватые узоры, отчего принцу было одновременно и щекотно, и очень приятно. — Немного… я давно не путешествовал… и так переживаю, что точно не сомкну глаз до рассвета… — Я знаю, как тебе помочь, — приподнявшись на локте, Гаяр склонился над юношей, мягко коснулся губами его губ, утягивая в сладкий глубокий поцелуй. Набияр со стоном обвил шею господина руками, прижимая его еще крепче. Ладонь же Гияза властно легла между ног юноши, лаская его тут же откликнувшийся член. Омегу выгнуло от запредельных ощущений, когда большой палец сильно прижал влажную головку и колечко в ней. Это было… было слишком… Его Высочество застонал, заскулил в губы Гаяра, однако тот был неумолим, продолжая целовать страстно, жадно, забирая себе все жалобные вскрики. Властелин Полуночи продолжал ласкать член Набияра, настойчиво сжимая его пальцами и намеренно задевая колечко. Омегу от этих ощущений скручивало внутри до упоительного отчаяния: невыносимо хотелось кончить, но повелитель не спешил даровать ему эту милость. — Ах, — только и сумел выдохнуть Наби, когда Гаяр разорвал поцелуй, однако его место тут же занял Гияз. Как же они оба его возбуждают… Его Высочество чувствовал себя в тесной ловушке, зажатый между двух горячих и сильных самцов, и от этого между ног стало предательски-влажно. Наби томно всхлипывал в ответ на ласки — хотелось еще, еще и еще… больше… до конца… Кажется, они менялись: омежий член ласкали по очереди, а затем уже вместе — один альфа ритмично дрочил, а другой скользил подушечкой пальца по головке, не забывая сильнее прижимать колечко, отчего Наби, уже не сдерживаясь, вскрикивал в голос. Зажмурившись, он бился под их настойчивыми руками, умирал от изнуряющего желания скорее освободиться и одновременно не хотел, чтобы все это так быстро закончилось. — Разведи колени, Птичка, — голос Хвана звучал рваным хрипловатым стоном. — Вот так, хороший наложник… послушный… Лирой вцепился в простыни, когда повелитель Дня медленно, но настойчиво втолкнул в него два пальца, помедлил, толкнулся глубже, а затем немного их развёл, растягивая влажные чувствительные стеночки. Стон потонул в губах Гияза — тот целовал омегу, хищно прикусывая клыками и не давая ни мгновения передышки. Казалось, оба мужчины пили удовольствие своего истинного, желая поставить метку не только на теле, но и на душе. Теперь принц лежал перед ними, распятый удовольствием и совершенно беспомощный: его задницу сладко растягивали пальцы Хвана, член же теперь безраздельно принадлежал Гиязу, и тот играл с ним, намеренно задерживаясь на самом краю, не давая наложнику кончить раньше времени. Его затыкали губами, трахали, дразнили без конца, доводя до исступления — долго, долго, долго… Наконец внутри что-то жгуче свернулось в клубок, а затем развернулось, как раскручивается пружина, и Наби кончил, изливаясь себе на живот, одновременно глубже насаживаясь задницей уже на три пальца — зуд внутри не унимался, требуя большего. И ему это дали. Гаяр в несколько толчков заставил омегу испытать удовольствие повторно. Лирой кричал «да», сжимаясь внутри и стискивая персты повелителя в нежном влажном плену. — Птичка, сладкий… ты так течёшь… Пальцы выскользнули со слабым всхлипом. Гияз медленно обвел по краю припухшее отверстие, любуясь видом — только что кончивший омежка, доступный, разомлевший, покорный… Наби застонал от сладкого эха послевкусия, когда властелин Полуночи медленно погрузил в него пальцы, развёл, растянул, вытащил, повторил еще раз и еще. Было так хорошо, так бесстыже-приятно знать, что им нравится… что они тоже возбуждены… Его Высочество слышал хриплое рваное дыхание своих повелителей, чувствовал, как в опочивальне все острее и слаще пахнет обоюдным желанием. — Не шевелись, шайтан-цветок, — предупредил Гияз. — Дай нам на тебя подрочить. Все это было сказано на какой-то странной смеси языков Суль-Мирьяха и Лебрании, ведь на родине Его Высочества грязных словечек, которыми описывалась плотская любовь, было несравнимо больше. Альфы схватывали науку быстро, и вскоре Наби начал краснеть, когда они оба рассказывали, чего бы им хотелось с ним попробовать. Краснел и соглашался. На все. Из-под густых ресниц Набияр осторожно смотрел, как оба его мужа ласкают себя, пожирая взглядами его стройное тело, залитое каплями семени. Это зрелище оказалось настолько возбуждающим, что в самый низ живота ударило горяченной похотью — обмякший было член вновь начал твердеть, а соски сладко-туго заныли. Наби облизнулся, представив, как мог бы сейчас насаживаться на стержни жизни ртом и задницей, чувствуя себя наполненным и счастливым. — Небо, — простонал Гаяр, изливаясь первым. — О, Птичка… сладкий… — Цветок… отрада моя, — Гияз лишь на пару мгновений отстал от брата. — Да… Его Высочество томно любовался белыми каплями, что покрывали его бёдра, живот и даже грудь: альфы постарались на славу, кончая на обнаженное тело омежки. И это было красиво… и правильно… и… Небо… Удовлетворенные мужчины не спешили заканчивать с ласками: они оба скользили пальцами по животу истинного, размазывая по его коже влагу жизни. — Это должно быть в тебе, Птичка, но Советница просила еще воздержаться от плотской любви. — Но почему? — возмутился Наби. — Я же здоров! — Почти здоров, — поправил юношу Гияз. — Еще три дня и ты будешь целиком наш. А пока… Собрав с тела наложника семя, властелин Полуночи медленно втолкнул пальцы в его еще влажную дырку. От возбуждающей остроты момента омегу пронзило столь жгучим уколом вожделения, что он инстинктивно насадился сильнее. — Какое же ты искушение, Птичка, — теперь настала очередь Гаяра поступить точно так же. Наби тихонько постанывал всякий раз, как его заполняли влажные пальцы то одного, то другого альфы. — Спать, — усмехнулся Гияз, когда на коже принца не осталось ни капли густой белой влаги. — Доброй ночи, повелители, — Наби с довольным урчанием устроился в объятиях правителей Суль-Мирьяха. — Теперь-то я точно просплю до самого рассвета. *** Процессия медленно двигалась сквозь город, рассекая толпу зевак, будто копье: впереди всех ехал Сын Небес, Дня и Полуночи, богоподобный Император, перед которым верные подданные падали ниц. За повелителем следовали шестеро альф-султанов, державшихся в седле, как подобает принцам, несмотря на их весьма юный возраст: старшему мальчишке только-только исполнилось пять, а младшему — три. Их пустынных лошадей вели под уздцы наставники-визири, приставленные к принцам вплоть до совершеннолетия. Маленькие альфы были одеты столь роскошно, что казались яркими переливающимися фигурками: сверкали драгоценные ткани их халатов и тюрбанов, звенели золотые сбруи их коней, качались перья плюмажей, что украшали голову каждого скакуна. Народу нравилось видеть своих принцев: люди приветственно махали юным султанам, желали здоровья и счастливого правления в далёких наделах, что выбрал им отец. — Я удивлен тому, как дети ловко держатся в седле, — Наби посмотрел на Гияза — тот ехал бок о бок с ним. — Они же такие крохи… — В их венах течёт кровь Сыновей Небес, — улыбнулся альфа. — Настоящий принц учится ездить верхом раньше, чем ходить. — У нас дети начинают с пони… — Кто это? — не понял властелин Полуночи. — Маленькие лошадки, ростом до пояса взрослому… о, господин, отчего ты смеёшься?! Гияз, действительно, хохотал, представив себе диковинку: лошадь размером со сторожевого пса. Он смеялся легко и открыто, наслаждаясь началом их долгого прекрасного пути. Альфа был, действительно, счастлив и абсолютно свободен: сегодня брат занял место Императора впереди процессии, все нудные почести достались ему. Гияз же наслаждался обществом Наби, любуясь его тонким станом, от головы до самых ног закутанным в алый шелк. Летящая ткань изредка натягивалась, обрисовывая омежий силуэт, и в толпе раздавались восторженные вздохи: люди впервые видели, как из Императорского дворца выезжает наложник повелителя — любимый и обожаемый господином омега, о небесной красоте и прелести которого в Мирьях-Абале уже ходили легенды. Помнится, однажды мальчишка-евнух показал мастерам срезанный локон, а обо всем остальном рассказал так поэтично, что облик наложника с очами цвета янтаря долго еще будоражил фантазии мужской половины города. — Золотой Мак, — раздавалось в толпе. — Золотой Мак, глядите! — Вай-мэ, неужто он?! — О, как прекрасен, должно быть, этот иноземный принц, раз повелитель не расстается с ним даже в пути! — Видишь, тебя узнают по цвету абия, — Гияз придержал своего пустынного коня, чья шкура на солнце отливала ночной синевой и золотом. — Отныне он станет твоим знаком, шайтан-цветок. Каждый альфа здесь мечтает хоть одним глазком заглянуть под покров, чтобы узреть твое лицо и умереть от моей руки счастливым. — Ты бы убил за такое? — густо подведенные золотом глаза Наби округлились от изумления. — Без размышлений, — рука Тени легла на рукоять кинжала, прятанного за широким кушаком. — Никто не вправе видеть наше сокровище. Красная лента, повязанная на правую руку альфы, ярким пятном выделялась на его черном одеянии. Сегодня рано утром Гаяр, облаченный в поистине императорский халат и тюрбан с высоким пером цапли, вывел Лироя в сад, где взору омеги предстали двадцать темнокожих серванов. Мужчины выстроились в две шеренги: молчаливые, бесстрастные, похожие на каменные изваяния, и у каждого на предплечье сиял алый росчерк — шелковая лента, такая невыносимо-яркая на черной ткани их одежд. — Твоя личная охрана, Птичка. Без них чтобы ни шагу. — Да, повелитель, — кивнул Сыну Небес принц. — Благодарю тебя за эту честь. — Отныне вы отвечаете за моего наложника головой, — теперь Сын Небес обратился к серванам. В ответ альфы совершенно синхронно ударили кулаком в грудь, присягая на верность омеге, с головы до ног укутанному в алый покров. Вот почему близость Тени к Императорскому наложнику вполне объясняла алая лента на его рукаве: повелитель доверил свое сокровище лучшему из лучших воинов всего Суль-Мирьяха, иначе и быть не могло. Процессия все двигалась и двигалась через город, спускаясь от дворца к побережью. Люди толпились в узких боковых улочках, свешивались с балконов, махали с плоских крыш, выкрикивая слова приветствия и пожелания доброго пути. Звучала музыка: били барабаны, пронзительно гудели рога, звенели бубны, под копыта лошадей бесконечно падали и падали лепестки цветов, а ведь процессия еще даже не приблизилась к своей середине — из ворот дворца все еще выезжали повозки, шли верблюды, груженые необходимыми в пути вещами, вереницей семенили ослики слуг… Набияр оглянулся, выискивая взглядом свою свиту. Нилюфер, которому принц вручил поводья золотистого Умана, держался в седле с легкостью и изяществом благородного омеги, а серый покров его, означавший вдовствующего наложника, стелился по расписной попоне коня мягкими волнами. Парис же, раздуваясь от гордости, ехал на черном дромедаре, какими владели лишь старшие евнухи: это был знак его нового статуса, равно как и драгоценная упряжь, подаренная мальчишке Императором. Наби улыбнулся, поймав взгляд Париса: ошалелый от счастья — может ли такое быть, что он вознесся практически на вершину дворцовой иерархии, сравнявшись с Мухам-оглы и Дияр-оглы. — Парис-оглы, — пробормотал Его Высочество, улыбнувшись. — А что, неплохо… — Что ты сказал, шайтан-цветок? — Гияз направил своего коня ближе. — Подумал, что Парис мог бы стать старшим евнухом, если повелитель не возражает. — Не возражает, — легкая улыбка коснулась губ альфы. — Это в твоей власти, Наби. За беседой юноша не забывал приветливо кивать людям, собравшимся поглазеть на процессию: это было привычно, ведь и в Авалорне каждый выезд принца Де Корд в город сопровождался ажиотажем. — Принц всегда остается принцем, — одобрительно молвил властелин Полуночи. — Потерпи еще немного, скоро мы покинем город и торжественность момента останется позади. Дальше поедем как простые путешественники. — Не больно-то мы простые, — хихикнул принц, обернувшись на процессию. — Взгляни вот на того вельможу, — Гияз указал на седобородого альфу, что ехал позади сыновей Императора. — Думаешь, в запрете смотреть на Сына Небес есть какая-то практическая польза? — Я никогда об этом не задумывался, — растерялся Наби. — Воспринял как незыблемую традицию Суль-Мирьяха… — Любая традиция вырастает из необходимости, шайтан-цветок. В бою Император будет сражаться бок о бок с простыми воинами, надев точно такие же доспехи, как у них. И это воодушевляет войско больше, чем любые заверения, чем любые речи, призванные поднять боевой дух. Когда Император идет в бой, как обычный серван, у которого за спиной два дагина, воины чувствуют себя равными Небу. — Но при чем здесь тот человек? — Он наденет самые роскошные одежды, и противник будет считать, что именно этот альфа — Сын Небес, Дня и Полуночи. Это наша хитрость, шайтан-цветок. Императора непременно захотят убить или взять в плен, но только это будет вовсе не властелин Суль-Мирьяха. Понимаешь? — Действительно, такого не ожидает никто, — кивнул Его Высочество. — И в походе этот вельможа делает вид, что именно он — правит всем, но на деле решения принимаешь ты или Гаяр? — Все так. На первой стоянке в оазисе мы оденемся иначе: скромнее и удобнее для путешествия. Роскошные одеяния Императора будут ждать своего часа в сундуках — в них не больно-то поскачешь сквозь пустыню. Ты ведь тоже сейчас не в одеянии радости. И, действительно, Парис утром подал господину свободные шаровары, широкие вверху и сужавшиеся к щиколотке, легкие мягкие сапожки, в которых удобно ставить ногу в стремя, длинную широкую рубаху и перчатки без пальцев, призванные защитить нежные ладони омеги в дальней дороге. В этой одежде было совсем не жарко и очень удобно, чего, наверняка, не скажешь о тяжелом наряде Сына Небес и плотных кожаных доспехах Тени. Наконец, город остался позади. Торжественная процессия ступила на каменистую дорогу, что петляла вдоль побережья, постепенно удаляясь в сторону бескрайних песков. Еще во дворце Наби внимательно изучил карту и знал: сначала они должны обогнуть залив Абаль, пройти сквозь узкий перешеек пустыни и выйти к морю. Несколько дней пути вдоль воды с одной стороны и песка с другой, а там уже им распахнет объятия великая и ужасная пустыня Бахаб — дом сказочных джиннов, коварных шайтанов, что сманивают неосторожного путешественника и губят среди барханов; место, где обитает множество кочевых племён, и у каждого свои собственные традиции, сказания и легенды… — Жарко, — вздохнул Наби, снимая с головы тяжелый венец со звенящими подвесами: украшение нещадно давило на лоб. — Ведь уже можно? — Можно, — Гияз забрал из рук юноши убор и опустил его в седельную сумку. — Слишком тяжел? Я велю переделать. Хочешь пить? — Да, господин, очень. Властелин Полуночи тут же протянул наложнику фляжку с освежающим мятным напитком. Утолив жажду, Его Высочество почувствовал себя лучше. Мысленно возблагодарив традиции Суль-Мирьяха, предписывавшие омегам покрывать себя тканью, Набияр приподнялся в седле: дорога простиралась вперед на многие мили бесконечной белой пыльной лентой. И пусть слева расстилалось бескрайнее бирюзовое море, радовавшее взгляд, но, что толку, если берег высок, каменист и неприступен: спуститься к ласковым волнам нельзя. Единственная гавань осталась в Мирьях-Абале… Что же, эта страна, действительно, весьма сурова, хоть и невероятно красива… Солнце пекло нещадно и лишь благодаря покрову Набияр мог оставаться в более-менее ощутимой тени. — Давай догоним Гаяра? — предложил юноше Гияз, стянувший с себя кожаный нагрудник и наплечники. — Представь, как ему там одному скучно впереди. *** В оазис Сим-Самаль они ворвались к закату: Набияр, пришпорив Зазу, с воплем восторга мчался к зелени пальм, а по обе стороны от него ровно и невозмутимо отмеряли шаг за шагом кони повелителей Суль-Мирьяха. Наверняка, если бы захотели, альфы без особых трудов обогнали бы юношу, перестав сдерживать своих пустынных, но им обоим нравилось видеть счастье своего омеги, и потому Гаяр с Гиязом не мешали Птичке нестись вперед, обгоняя ветер. Влетев под тенистые своды, Его Высочество натянул повод, останавливая бесшабашную скачку, начавшуюся в миг, когда на гребне каменистой гряды юноша увидел раскинувшийся внизу оазис. Гаяр спешился первым и протянул руки, чтобы помочь принцу спуститься наземь. — Добро пожаловать в наше убежище, Птичка. — Убежище? — Наби оглядывал заросли колкого кустарника, тропинки, уводившие под своды высоких пальм, тростник, окаймлявший чистейшее озеро, по берегам которого был раскинут небольшой лагерь. — Здесь мы остановимся на пару ночей, чтобы привести караван в более подобающий для путешествия вид, — объяснил Гияз, выразительно глянув на изукрашенные сбруи и попоны лошадей. — А это ничего, что мы ускакали ото всех? — принц обеспокоенно оглянулся через плечо: первые всадники их процессии только-только начинали спускаться с вершины холма в долину, такие крошечные и далёкие. — Не переживай, шайтан-цветок: они прекрасно доберутся и разместятся самостоятельно. — А дети? — У каждого из султанов собственная свита, которая о них позаботится. Пойдем, я хочу кое-что тебе показать. — Ступайте, я присоединюсь чуть позже, — одобрительно кивнул Гаяр, а затем повернулся к спешившим к нему серванам. Наби позволил увлечь себя по узкой тропинке куда-то вглубь оазиса. Тут, в тени раскидистых пальм, было гораздо прохладнее, чем снаружи, а воздух, мягкий и влажный, сам лился в горло, заставляя дышать-дышать-дышать до упоения. — Как тебе наш новый дом, шайтан-цветок? — Гияз обнял юношу, разворачивая того лицом к высокому шатру, внутри которого вполне могла уместиться целая толпа народа. — Мы с братом часто сюда приезжаем, поэтому лагерь здесь разбит постоянно. — Можно? — Наби с любопытством заглянул под приоткрытый полог. — Входи, счастье моих дней, — Гияз потянул юношу внутрь. Его Высочество впервые оказался в походном шатре, а потому принялся изучать обстановку с нескрываемым интересом. Шатер разделяла надвое высокая, затянутая шелком, ширма, за которой полагалось спать: низкое ложе, застеленное коврами и шкурами, украшало великое множество подушек и подушечек. Зато вести дела и обедать можно было сидя прямо на полу, вернее, на низких плотных подушках, скрестив по-особому ноги, Парис когда-то показывал принцу, как это делают кочевники. — Здесь ты можешь снять абий, — альфа мягко потянул ткань, освобождая Набияра от покрова. — Вот так, смелее… Юноша обернулся, обхватил господина за шею, прижался к нему всем телом, вдыхая аромат разгоряченной кожи. — Я соскучился, — прошептал принц. — Такой долгий день… и так жарко… — Ненасытный мальчишка, — рассмеялся Гияз. — Пойдем искупаемся? — А можно?! — не поверил своим ушам Наби. — На нашу с братом часть оазиса никто не войдет особого без позволения, так что да, можно, — довольный произведенным эффектом, властелин Полуночи все еще улыбался, с высоты своего роста любуясь раскрасневшимся и растрепанным после долгого пути омегой. — Искупайся со мной, шайтан-цветок. Утоптанная тропинка вела от шатра вдоль озера, петляя сквозь заросли кустарника, на котором ярко рдели идеально круглые ягоды размером с хорошую сливу. Гияз сорвал несколько штук, вытер их рукавом халата и протянул принцу на раскрытой ладони. — Попробуй, Наби. Это вкусно. Было до странности непривычно смотреть на мир вот так, без преграды, а еще есть, не приподнимая край покрывала. Его Высочество надкусил плод, облизнулся, кивнул, подтверждая слова повелителя: вкусно! — Это дим-дим, — Гияз последовал примеру юноши, срывая с ветки и отправляя в рот несколько спелых ягод. — Они сытные и растут в каждом оазисе. Дим-дим превосходно утоляет голод, его едят свежим, его сушат, варят, вялят на огне, томят в сиропе — дим-дим годится на всё. У каждого кочевника с собой на поясе мешочек сушеных плодов на случай, если придется задержаться в пустыне. А из косточки достают сердцевину и подают в меду — изысканное удовольствие с горячим ахабом. Ты попробуешь и то, и это. Принц кивал, поедая одну ягоду за другой: их маслянистый, чуть сладковатый вкус понравился омеге, изрядно проголодавшемуся за время пути. — А вон там вверху, смотри, — Гияз, остановившись, приобнял юношу за плечи, указывая, куда именно стоит взглянуть. — Там плоды баль-сим. Они еще зелены и потому пробовать их не стоит, но, когда они созреют, я достану тебе целую ветку. — На что они похожи? — Наби разглядывал длинные розовые побеги, качавшиеся на самой макушке одной из пальм, прямо под резными лапами её листьев. — Они чуть кисловатые, поэтому их едят с мятным сиропом и сахарной паутинкой, — губы альфы коснулись виска омежки. — Уверен, тебе понравится. Дальше тропинка становилась шире, и можно было идти бок обок, держась за руки. Древние каменистые ступени, истертые тысячами ног, привели повелителя Суль-Мирьяха и его возлюбленного в низину, скрытую ото всех за желтоватыми скалами с одной стороны и густыми зарослями колючего кустарника — с другой. — Как вкусно они пахнут, — Наби потянул носом в сторону крупных белых цветов, покрывавших узловатые ветви, что свисали до самой воды. — А я знаю этот запах… это ароматное масло для хамама! — Верно, — Гияз осторожно сорвал один из полураскрытых бутонов. — Распускаются только с заходом солнца. Наби прижал к щеке плотный, словно бы восковой цветок, наслаждаясь его пряным запахом. — Как красив твой мир, повелитель, — шепнул он, теряясь во взгляде разноцветных глаз альфы. — Спасибо, что взял меня с собой и показываешь его… Мужские ладони скользнули по плечам наложника, прошлись по тонкому стану, сильно сжали округлости ягодиц, прижимая Наби крепко и неотвратимо. — Давай искупаемся, пока не стало совсем темно… Они целовались, срывая друг с друга одежду и прикасаясь ладонями к чужой разгоряченной коже. Его Высочество дернул завязки шаровар властелина Полуночи, еще раз и еще — они не поддавались, а так хотелось скорее прильнуть к повелителю, почувствовать, как в живот сильно упирается головка напряженного члена… — Осторожно, тут ступени, — предупредил Гияз, спускаясь в прозрачное озерцо первым. — Дай мне руку, шайтан-цветок. Наби взвизгнул, когда прохладная вода обняла разгоряченное целым днем пути тело. — Небо, как же холодно! — Сейчас привыкнешь, искушение моих чресел, — улыбнулся принцу альфа. — Ты умеешь плавать? — Умею, — стуча зубами, отозвался тот. — Покажи. Набияр глубоко вдохнул, смиряя дрожь, а затем, оттолкнувшись от ступеней, скользнул вглубь озерца, что растянулось вдоль отвесной скалы и берега, сплошь заросшего колким цветущим кустарником. Солнце уже зашло, с каждой минутой становилось все темнее, но рядом с Гиязом страха не было совсем: альфа никому не даст в обиду свое сокровище. Властелин Суль-Мирьяха догнал юношу быстро, всего в пару сильных гребков. Обхватив взвизгнувшего омежку, он притянул его к себе, скользнул влажными прохладными губами по губам наложника, приглашая углубить поцелуй. — Утонем же, — выдохнул Наби, вцепляясь в широкие плечи господина. — Доверься мне, — Гияз развернул омежку к себе. И больше не было холодно: в крови вскипел огонь желания, когда Его Высочество сдался на милость господина, размыкая губы и впуская в свой рот настойчивый жадный язык. В воде ощущения стали гораздо острее: влажная кожа мягко скользила, член касался члена легко и томительно-сладко, а объятия походили на медленный танец, когда каждое движение плавно и неспешно. — Повелитель… о, повелитель… еще… Кажется, на берегу кто-то был. Ночное озеро озарилось светом факелов, которые слуги оставили воткнутыми в специальные выемки в скале. Гияз махнул рукой, до слуха Наби донесся всплеск, а затем подле них вынырнул Хван, улыбающийся и довольный. Черные волосы его прилипли к спине, а по загорелой коже, чуть мерцая, сбегали капельки воды. — Ужин вот-вот будет. Тебе нравится путешествие, Птичка? — Очень, — краснея до самых корней волос выдавил Лирой. — Я мог бы и догадаться, чем вы тут занимаетесь, — Гаяр откровенно поддразнивал смущенного принца. — Может, и меня поцелуешь, м-м? Его Высочество устремился в объятия властелина Дня, лизнул его в губы, побуждая ответить. Отклик был яростным, голодным и хищным. Наби застонал, вцепился в плечи альфы, обхватывая его ногами за поясницу. Головка члена господина прошлась по заднице принца, уткнулась в ложбинку между ягодиц: Гаяр хотел его не меньше, чем сам Наби жаждал скорее ощутить себя наполненным и растянутым. Но поцелуй не продлился долго: Гаяр вдруг отстранился, осторожно передав юношу в объятия брата. — Я не особо люблю плавать, Птичка, — пояснил он в ответ на недоуменный взгляд истинного. — И сейчас… я слишком тебя хочу, чтобы уверенно держаться на воде… Идемте лучше в шатёр: нас ждет ужин и долгая прохладная ночь, которую захочется провести в объятиях друг друга. — Из нас двоих любовь к воде досталась только мне, — подтвердил Гияз. — Брат — истинный житель пустыни, а я… моя стихия — это вот… Властелин Полуночи лег на спину, раскинул руки и прикрыл глаза, наслаждаясь мгновениями блаженного спокойствия. — Я могу так уснуть и не утону. Но Гаяр прав, наступила ночь и скоро начнет холодать. Давайте наперегонки до берега?