Птичка

— Воистину, мудрое решение, — из полумрака с поклоном выступила Советница Линь. — Усмирить ревность имбалей и отвлечь всех от возвращения Набияра в гарем на твоих руках, повелитель — изящно, признаю. Властелин Суль-Мирьяха кивнул головой, приказывая женщине следовать за ним. Хонг-Чон-Линь ступала неслышно, но Гаяру не было нужды оборачиваться: он знал, что та идёт позади, ровно в трех шагах, как требовали того обычаи. Выйдя на балкон, альфа, наконец, обернулся, чтобы продолжить беседу. — Значит, ты одобряешь мой поступок, Советница? — Да, повелитель, — скрестила руки на груди та. — Это лучшее, что можно было сделать сейчас. — Теперь послушай: Набияр отныне находится под защитой Небес. И ты первая, кто станет отвечать за его благополучие. Мы не станем делать различий, кто ему господин, не станешь и ты. — Я повинуюсь, повелитель. — Но не испытываешь радости, верно? — Я уже говорила, мой господин: оставляя подле себя этого омегу, и День, и Полночь рискуют благополучием династии. Отчего повелитель медлит и не называет имя своего наследника? — Султаны еще слишком малы, чтобы заметить в ком-то из них особый талант к управлению страной, а я еще слишком молод, — опустив ладони на парапет, Гаяр Хван устремил взор к горизонту. — К тому же, ты сама знаешь, как сложно выбрать лучшего из лучших среди сыновей. Они с Гиязом не делали различия между своими детьми от имбалей, рассуждая так — тот альфа, что покажет себя в период взросления наилучшим образом, тот и станет наследовать Суль-Мирьях, а остальные останутся править в собственных Султанатах. И сейчас пришло время собрать подросших мальчишек, которым пора покинуть стены гарема, оторваться от омежьих шальвар и начать жить так, как подобает мужчинам. В этот праздник Великого пророка Небес шестеро альф-султанов покинут дворец, чтобы отправиться в собственные наделы. Каждому будет положена свита, включающая учителей-наставников, воспитателей, придворных советников-визирей, в чьи обязанности входит обучать юного султана всему, что нужно знать, чтобы эффективно управлять той частью страны, которая отныне будет находиться в его ведении. — Я лично выдам назначения нескольким визирям, а ты займись младшими чинами свиты, — велел Гаяр, разворачиваясь к Советнице. — К вечеру у меня на столе должны быть списки тех вельмож, кто достоин назначения в свиту моим сыновьям. — Я подберу лучшие кандидатуры, повелитель, — поклонилась альфе Хонг-Чон-Линь. — Ты всегда можешь на меня положиться. *** Первые сутки Набияр просто спал. Спал так крепко, что не пробудился даже от запаха роз, доставленных в его покои по приказу повелителя. Слуги, стараясь ступать совершенно неслышно, вносили и вносили в опочивальню кадира Небес драгоценные резные вазы, наполненные свежесрезанными цветами. Вскоре их стало так много, что комната, где отдыхал любимый наложник Императора, начала походить на благоухающий сад. К полудню следующего дня Его Высочество изволил-таки открыть глаза, немного перекусить и снова задремать, с головой закутавшись в халат повелителя. Нилюфер жестом потребовал затворить ставни, чтобы измотанного омегу не беспокоил солнечный свет, и Наби сквозь сон пробормотал что-то похожее на благодарность. А затем юношу разбудил дикий голод. Казалось, он разъедал нутро, требуя скорее насытить изголодавшееся за несколько дней непрерывных случек тело. Сиявший довольной улыбкой Парис впустил в опочивальню целую процессию с подносами, и Его Высочество не смог сдержать восторженного стона, почуяв ароматы принесённых блюд. — Кушай, господин, кушай, — радуясь аппетиту принца и одобрительно кивая головой, маленький евнух все подливал Набияру в чашечку горячий травяной напиток. — И пей. Тебе необходимо восстанавливать силы. Этот отвар подают ослабевшим наложникам, он очень полезен… Наби кивал и ел, наслаждался чувством блаженной сытости и пропускал все слова Париса мимо ушей. Мысли, мысли, тысячи мыслей кружились в голове омеги — нескончаемые вопросы без ответов. Подняв взгляд от тарелки с пловом, юноша, наконец, заметил букеты цветов, превративших его опочивальню в тайный любовный сад. Не нужно было объяснять, от кого это и почему. Румянец разлился по щекам, стоило лишь вспомнить… Небо, их двое… у него сразу двое истинных… разве такое возможно? Об истинных Наби услышал сам: Гаяр назвал принца так, предлагая его брату, и тот согласился… согласился с тем, что Набияр не просто наложник… Вспоминая, как Гияз брал его: сильно, властно, жадно, Его Высочество покраснел еще больше. А Гаяр… Гаяр… Коснувшись шеи, юноша зашипел от боли — на коже не нашлось живого места от глубоких укусов. И они не заживут до конца, останутся навечно бледно-розовыми шрамами, теми самыми, что сразу подскажут любому другому альфе: в сторону этого омеги и смотреть не смей. Правда, это же Суль-Мирьях с его суровыми традициями… никто не взглянет на наложника, с ног до головы закутанного в покрывало, даже если тот вдруг каким-то чудом окажется снаружи дворцовых стен… Но, странное дело, метка что-то перевернула в мироощущении юноши, она согревала сердце до робкой счастливой улыбки на губах. Они оба — его… Навсегда… и никто не сумеет этого изменить. — Я хочу еще немного полежать в тишине и подумать, — Его Высочество отдал подошедшему Парису опустевший поднос. — Пусть никто меня не беспокоит. — Слушаю и повинуюсь, господин, — маленький евнух попятился, развернулся и вышел за дверь, которую за ним тут же затворили слуги покоев. Принц вытянулся во весь рост, прикрыл глаза, погружаясь в неспешное течение мыслей. Значит, ему доверена великая тайна правящей династии Сынов Небес… День и Полночь… никто, ни одна живая душа в Суль-Мирьяхе не ведает, что на престоле сразу два Императора… — Почему же Гаяр не сказал? Не предупредил? Я ведь чуть с ума не сошел, гадая, отчего так реагирую на него и на Гияза… чего я только не передумал за эти дни! Даже к смерти готовился за измену! Ну, ничего… я покажу милорду Хвану, что он недооценивает гнев принца! Довольно бездействовать! — Парис! — позвал евнуха Набияр. — Парис! Пойдем в хамам! Мне нужно привести себя в порядок! Выбравшись из постели, омега сбросил в подставленные руки халат повелителя, принадлежавший, судя по запаху, Гиязу. Но иногда этой вещью пользовался и Гаяр — под смолянистым ароматом нашлась тягучая сандаловая нотка. Теперь, когда юноша познакомился с обоими своими мужьями одновременно, инстинкты сами вели омегу, давая правильные ответы на терзавшие его загадки. — О, господин, — ахнул мальчишка, увидев, в каком состоянии принц возвратился в покои. — Тут нужны целебные настои… неужели повелитель наш был с тобою жесток?! — Жесток? — не понял юноша. — Вовсе нет… только удовольствие и… ох, Небо! Остановившись перед высоким металлическим зеркалом, Набияр смог, наконец, понять, отчего Парис так встревожен — все тело юноши покрывали синяки от жадных поцелуев, укусы там, где шли в дело клыки… Скользнув пальцами по плечам Его Высочество попробовал сосчитать отметины и не сумел, сбившись на втором десятке. Сколько же раз они его помечали, отдаваясь инстинкту гона? Затуманенный разум подсказывал, что это случалось при каждой вязке, а, поскольку, альф было двое… — Нет, Парис, мне не было больно ни разу за эти обжигающие дни и ночи… Повелитель… он был неутомим и брал меня много-много раз… И, знаешь, я понял, что нашел здесь, в Суль-Мирьяхе все, чего когда-либо желал… — Я счастлив, так счастлив слышать это! Значит, ты больше не станешь горевать? И о Тени позабудешь? — Мой повелитель показал мне силу любви и Дня, и Полуночи, — изящно ушел от прямого ответа принц. — И у меня больше нет причин для страха или тоски. Но у меня будет к тебе одна просьба… Сможешь достать то, что я попрошу? И, не желая быть услышанным кем-то еще, Наби быстро-быстро зашептал на ухо маленькому евнуху свою просьбу. — О, душа моя, ты проснулся, — в комнату вошел улыбающийся Нилюфер. — Ну же, давай тебя оденем и отправимся в хамам! В гареме столько новостей, а еще все ждут, когда же кадир Небес покажет свой прекрасный лик… А еще вот, повелитель наш прислал тебе подарки! Парис вытащил из сундучка роскошный ярко-алый халат, расшитый золотыми маками, и торжественно набросил его на плечи господина, цокая языком от восторга. — Вай-мэ, я и не думал, что укусы могут выглядеть прекраснее, чем любое из украшений… Наби провел ладонями по красному шелку, любуясь искусной работой мастеров, сотворивших это чудо. — Еще венец, — Нилюфер вынул из шкатулки убор из золотых же маков, украшенных эмалью и драгоценными камнями. — О, ученик мой, ты великолепен… Я вижу, Сын Небес потерял голову от страсти, наслаждаясь тобой. — Я тоже, — признался Его Высочество, пряча взгляд за длинными ресницами. — И, мне кажется, я смогу стать счастливым здесь, Нилюфер. *** Лежа на мраморной скамье хамама, юный принц слушал свежие истории гарема, стараясь казаться невозмутимым. Теперь, когда его шею украшали метки, Наби и думать не желал о том, чтобы делить своих альф с другими наложниками, но что толку протестовать против вековечных законов знойного Суль-Мирьяха? О силе и богатстве альфы здесь судят по величине и красоте его гарема, так стоит ли думать, что, отыскав истинного, День и Полночь откажутся от остальных наложников? Наверное, нет… но как же это больно осознавать… Узнав, что Гаяр принес его в Гранатовый Двор на руках, спящим, Его Высочество не сдержал счастливой улыбки: ему оказали великую честь, вот только он сам предпочел бы остаться со своими альфами… Да! Тысячу раз да: он скучал по ним обоим, считая минуты до встречи. Но что, если позовут не его? — Нилюфер! Кто вчера ходил по Пути Наслаждений? Сжав руки в кулаки, принц ждал слов наставника как приговора. — Вчера повелитель был в покоях Джайдры, — ответил тот. — Имбали ужинали вместе с ним, а после Император удалился к себе, так никого и не позвав. Нужно ли говорить, какое облегчение испытал юноша, услышав эти слова. Никого… никто не был на его месте… Небо, как же теперь быть?! Закрывая глаза, Наби видел тонкие золотые нити, охватившие его шею плотной петлёй: они тянулись куда-то в темноту, туда, где находились его альфы, его День и Полночь, такие похожие и такие разные… И кто теперь скажет, будто истинность — это сказки? Вот почему тот, другой наложник, носивший имя Золотой Мак, стал синонимом скорбной судьбы… Вот почему в жарком Суль-Мирьяхе истинность под запретом… вот отчего прорицатель сказал, что счастье Наби не будет легким… Следующие несколько дней показались Его Высочеству изощренной пыткой. И пусть теперь его уважали чуть ли не больше самих имбалей, кланяясь с почтением и восхищением, пусть к нему в Гранатовый Двор слетались наложники, желавшие приобщиться к тайнам ежедневных чтений, Советница Линь не появлялась и никого не звала, хотя было доподлинно известно: Сын Небес, Дня и Полуночи не покидал пределов дворца. Наби извёлся, исстрадался, тоскуя по своим альфам, по их сильным рукам, горячим телам, страстным поцелуям и восхитительным членам, на которых было так упоительно кончать. Он скучал, не имея возможности встретиться Гаяром и Гиязом по собственному желанию, и это было поистине невыносимо. Но зато в покои начали приносить заказанную им мебель, и пустота в душе немного заполнялась приятными хлопотами. Нужно было оборудовать музыкальную гостиную и будуар, а еще расставить книги, ширмы, повесить шторы, разобрать привезенные одежды… За всеми этими хлопотами Наби немного отвлекался от тоски, а заодно в голове все отчетливей и отчетливей проступал придуманный им план. В первый же вечер, когда в покоях зазвучала иноземная музыка, в Гранатовый Двор потянулась вереница любопытствующих омег, решивших узнать, чем же занят новый любимец Императора — Золотой Мак. Нилюфер с восторгом и упоением вспоминал, как это — музицировать на клавесине, а Набияр подсказывал ему, сидя рядом и играя вторую партию. И именно тогда они с наставником и придумали чтения, когда принц брал в руки книги, привезенные в жаркий Суль-Мирьях из Авалорна и читал онемевшим от восторга зрителям обо всем, что происходит за пределами Императорского дворца. На третий день в гостиную вошли имбали Дня, и уселись среди прочих наложников, настороженно глядя на чтеца в алом халате — не прогонит ли, вспоминая былое? Набияр лишь приветственно кивнул, не прерывая повествования, и вновь опустил взгляд в книгу, плавно слагая слова в историю великих географических открытий. *** — Господин, куда это ты собрался? — Парис с изумлением взглянул на Его Высочество: тот уже завязывал халат широким кушаком и обувался, выбирая между синими туфлями с загнутыми носами и открытыми голубыми сандалиями с золотыми бубенчиками. — Умоляю, вернись в постель! Тебе нельзя никуда, кроме хамама! — Я уже три дня здесь сижу, сил нет. Хочу прогуляться и дождаться прихода Советницы вместе со всеми. И вообще, почему ты меня не одел, не причесал?! Повелитель захочет меня позвать и… — Прости, господин, но тебе нельзя, — маленький евнух прислонился спиной к закрытым дверям, намереваясь воспрепятствовать любой попытке покинуть Гранатовый двор. — У тебя рийхаб. — И что это означает? — Наби скрестил на груди руки, не желая отступать: ему нужно к своим альфам, и он к ним попадет! — Если бы ты внимательно слушал на уроках господина Нилюфера не только об удовольствиях, но еще и об обязанностях, ты бы запомнил и сейчас не спрашивал всем известные вещи, — фыркнул Парис. — В гареме заведено правило: омега, которого во время течки призывали по Пути Наслаждений, должен набираться сил и отдыхать ровно три недели. Тебя точно не призовут, господин, поэтому раздевайся и ложись в постель. Давай намажем твои синяки настоем, чтобы лучше сходили? От обиды перехватило дыхание: вот, значит, как… Он вынужден сидеть взаперти, страдая от невозможности быть со своими мужчинами, пока кто-то другой станет их развлекать?! — Я пойду! — Это дело чести наложника, неразумный господин мой, — принялся увещевать Его Высочество Парис, настойчиво подталкивая к оттоманке у самого окна. — Присядь-присядь, я обработаю пострадавшие места и объясню еще раз… Хотелось протестовать, швыряться тапочками и бежать к воротам, над которыми сияют месяц и солнце, однако Набияр понимал — скандалить, действительно, глупо и недостойно… Тяжко вздохнув, юноша сдался, устроился на подушках и позволил снять с себя халат, обнажая искусанные шею и плечи. Парис обмакнул в пиалу с настоем плотно смотанную тряпицу и принялся аккуратно наносить на поврежденные места исцеляющую мазь — та приятно холодила кожу и почти мгновенно снимала боль. — Неужели ты не понимаешь, господин мой, что в чреве твоем прорастает семя повелителя? Быть может, ты уже в тягости, но сам не подозреваешь об этом? Потому после течки омега, возлёгший с Сыном Небес, остается затворником на три недели, чтобы можно было точно убедиться: родится ли у наложника дитя. Это священная обязанность — выносить и произвести на свет маленького сутана божественной крови! Ты должен отнестись к себе бережно и больше отдыхать. Наби покраснел до кончиков ушей, вспоминая, как его нутро раз за разом заливали семенем и надежно запечатывали узлом. И ему хотелось снова… Проклятье, три недели… Как дождаться?! Как дотерпеть?! Почему он снова должен сидеть взаперти, как… как… — Постой, а как же быть, если все-таки… если я забеременел… то, что тогда? — Тогда ты станешь имбалем и будешь купаться в роскоши и почёте, — расплылся в довольной улыбке Парис. — Мне достаточно и роскоши, и почета. Скажи, пока я буду носить дитя под сердцем… если буду… то меня не призовут по Пути Наслаждений, так что ли? — Все так, — подтвердил маленький евнух. — Твое тело будет священно и неприкосновенно до самых родов и еще несколько лун после, господин. Вот поэтому сейчас тебе нужно отдыхать и ждать. — Мехмед! — вскочив с места, Набияр рванулся к дверям, распахнул их, требуя к себе второго евнуха. Тот вошел с поклонами, остановился, сложив руки на груди и замер, ожидая приказаний. — Мехмед, слушай очень внимательно! Беги на рынок и купи все, что я попрошу. Переверни весь город вверх дном, но отыщи нужные травы. Ты понял? У тебя на все — час. Скорее! — Господин мой, я сделаю все, что прикажешь. Говори, я запомню и исполню точь-в-точь. В Авалорне при дворе каждый омега знал наизусть состав эликсира, предотвращавшего зачатие: этому обучались в салонах, там же обменивались рецептами, выбирая самые лучшие по свойствам, поэтому Набияр сразу понял, что нужно сделать. Он выпьет отвар и никакого затворничества не будет! Да и как оно вообще возможно, если принц только-только познакомился с обоими своими истинными?! Разве сможет он на девять месяцев оказаться запертым вдали от них?! Им столько всего нужно узнать друг о друге, столько всего сказать и сделать… Нет, никакая беременность сейчас не входит в его планы, ему нужно видеть своих альф, нужно приходить к ним по ночам, нужно засыпать и просыпаться в их объятиях… Набияр сунул в руки Мехмеда туго набитый кошель и несколько раз повторил названия трав, чтобы тот непременно запомнил и ни в чем не ошибся. Едва только евнух умчался выполнять приказание, юноша взволнованно заходил из угла в угол опочивальни, кусая губы: почему же он не подумал об этом раньше?! Нужно было сразу, в первое же утро… Ладно, пока время не упущено и отвар еще подействует… — Парис, прикажи развести огонь в жаровне и найди мне… две чистые плошки, в которых можно вскипятить воду. И никаких вопросов! Властно махнув рукой, Наби сделал знак, означавший: беседа закончена и больше пояснений не будет. Теперь только дождаться ингредиентов… Небо, пусть в Мирьях-Абале найдутся все необходимые растения, пусть они продаются в лекарских лавках… Лишь бы только Мехмед все нашел… Представив себе долгие месяцы тоски вдали от повелителей Дня и Полуночи, Набияр едва не разрыдался от жалости к себе. Нет, только не разлука… только не теперь… Каждое утро ему приносили подарки от повелителей: признания в любви от каждого из братьев, и Наби прижимал к груди ладони, усмиряя биение сердца — настолько ему нравились эти знаки внимания. От Гаяра приносили цветы и маленькие шкатулочки, где находились послания в стихах: их Наби перечитывал раз по сто на дню, краснея, когда находил в витиеватых строках двойной смысл. Властелин Дня писал о любви, говорил так изысканно и нежно, что омеге казалось — вот он, стоит за его спиной, улыбаясь, пока юноша пробегает взглядом начертанные строки. «О птичка дивная! И солнце прячет лик. О маки алых уст! И яхонт меркнет вмиг. Твое лицо — как сад, Где родинка-фиалка Украсила уста — живой воды родник…» «Устам твоим найдется дело вмиг,» — вот, что жарко прошептал бы на ухо Набияру милорд Хван, обнимая его и прижимая спиной к своей груди. Стихи Наби хранил под подушкой: хотя бы так, но он становился ближе к Гаяру… Гияз же стихов не присылал — от него приносили спелые пиманы. Надкусывая сочную мякоть, юноша вспоминал обстоятельства, при которых он получил эти фрукты впервые. Тогда он еще не видел лика повелителя Полуночи, однако уже почуял его запах — тот самый, смолянистый и бесконечно желанный. Вчера утром, выходя в малую гостиную, принц с недоумением опустил взгляд на пол: подошвы мягких тапочек издавали странные звуки. Опустил и задохнулся от восторга: белого мрамора не было видно под слоем звенящих золотых монет. — Небо, — прошептал юноша, присев и зачерпнув золото в горсть. — Все к твоим ногам, мой прекрасный ученик, — Нилюфер остановился в дверях своей комнаты, одобрительно кивая головой. — Письмо от повелителя, — слуга с поклоном протянул омеге запечатанный свиток. Сломав сургуч, Его Высочество развернул пергамент. «Моему шайтан-цветку» Вот и все, что было начертано, но и этих скупых слов хватило, чтобы понять: Гияз думает о нем так же часто, как и сам Наби: их неумолимо тянуло друг к другу сквозь высокие стены и непреложные законы. Золото посыпалось на пол со звоном, а в руках Наби осталась лишь одна монетка. С одной стороны он увидел уже знакомые отчеканенные символы божественной власти Императора: солнце в объятиях месяца, а с другой… Сердце замерло и зачастило от восторга — на обратной стороне мирьяха принц увидел цветущий мак. — В честь меня? — не веря собственным глазам, омега, присев, начал переворачивать монетки. — Нилюфер, взгляни! Повелитель… он… он невероятный! Посмотри же! — Тебя любят, мой принц, — наставник подобрал с пола несколько мирьяхов. — Любят настолько, что хотят сообщить об этом всему миру. Я считаю, ты добился своего: Император открыл тебе свое сердце. — Он любит… моя Полночь меня любит… Подбросив вверх золотые, Набияр закружился под сверкающим дождем, раскинув руки. Воистину, жест, достойный властелина Суль-Миьяха! Разумеется, по гарему тут же разлетелись слухи о невероятной щедрости Сына Небес к своему любимцу, и вскоре в Гранатовом Дворе было не протолкнуться от любопытствующих: наложники заглядывали в двери, цокали языками, щелкали пальцами, выражая восхищение таким подарком. А Наби лишь улыбался, опуская взгляд на сверкающие монеты — теперь он может купить все, что пожелает, и даже больше.