***
История взаимоотношений Бориса и всего преподавательского состава походила на этот самый гвинт. Раунд за раундом парень «побеждал» каждого на свой манер, и до того умело, что даже сумел уговорить их сыграть прямо в учительской в вечер пятницы. Как выяснилось позже, изначально предложение было адресовано Абраму, но тот уже — «сам не зная как!» — втянул в игру всех остальных. В Бориса Абрахам, как он сам заявил, «по-дружески влюбился». Парень часами пропадал у него в кабинете, они беспрестанно судачили за столом в Большом зале (когда выпадал удачный случай), а уже после знакомства с игрой и вовсе засиживались допоздна где ни попадя. Они подходили друг другу по духу и, судя по всему, примерно одинаково смотрели на жизнь. Элеазар как-то пошутил, что скоро начнет ревновать. «Мой дорогой! — расхохотался Абрам, обнимая его за плечи. — Я же совсем не в его вкусе! Посмотри: я ношу лиловое, и у меня нет рыжих кос!» В каждой шутке есть доля шутки, но с Мирабель Борис взаправду проводил много времени. Подозрительно много… — Ц-ц-ц, — Абрам поцокал языком. — Кажется, вы проиграли, мой дорогой друг. — С треском, — улыбнулся Элеазар, сдавая колоду. — Я предупреждал вас, Борис. Соперник из меня никудышный. — Скромничаете, — хмыкнул Борис. — Как по мне, вы самый приятный из всех, кого я знаю, да простят мои старые друзья. — Ни за что! — фыркнул Мун. — Мы подумаем, — тонко улыбнулся Абрам. — Ой! — воскликнула Мирабель, всплеснув руками. — А теперь я! Можно я? — Что за вопрос, милая?.. …С одной стороны понятно, Сорокин — ее протеже. Если бы не покровительство Чесноук (и ее небольшая хитрость с «удачным» выбором часа для похода к директору), Борис не получил бы должность. С другой же, когда мужчина оказывает женщине столько знаков внимания, так часто встречается с ней и в принципе не скрывает теплого, почти нежного обращения, стоит делать определенные выводы. «Они хорошо смотрятся вместе», — решил Элеазар, наблюдая за игрой. Мирабель была само очарование. Румяное личико, сверкающие глаза, каштановые волосы, отливающие бронзой. Зеленое платье, зеленая шляпка, зеленая колода карт. «Скоя’таэли», фракция смелых и отверженных. «Вы так же, как они, прекрасны и жестоки, госпожа», — вкрадчиво заявил Борис. Чесноук вздернула носик. Да как же? Почему это? Да что вы себе?.. Все было игрой: и карты на столе, и нарочитое возмущение. Уже через пару ходов снова зазвучал смех, и снова заблестели взгляды. «Боречка!» — воскликнула Мирабель, стоило парню зайти в учительскую. Показательная реакция. Многих из преподавателей это их поведение смешит. Многих. Но не всех. Шарп весь вечер был мрачнее тучи, а во время игры глаз не спускал с щебечущих голубков. Морщины у его губ обозначились четче. — Ах, моя дорогая! — покачал головой Абрам. — Боюсь, победа за мистером Сорокином. — О-о-о, — Мирабель состроила расстроенное личико. — Опять! — Повезет в любви, милая моя, — мягко улыбнулся Борис. — Повезет в любви. Шарп стиснул челюсти. Элеазар почти обрадовался, когда Матильда отвлекла его ничего не значащим вопросом (парню стоило отвлечься). После Мирабель за стол села Когава. Настрой у нее был более чем решительный. Играет красной колодой, «Чудовищами», дикими и неистовыми, «вы, Борис, — первый!». Закончилось, правда, все довольно быстро. В квиддиче скорость реакции, запал и решительность зачастую определяют дальнейший успех, а вот в карточной игре… Борис был менее напорист, более осторожен. Помощник директора размотал мастера спорта «всухую» за два раунда. — Можем переиграть, — предложил он, заметив, что Когаву проигрыш задел. — Нет, — стоически произнесла та. — Я никогда не была в этом хороша. Вы играли достойно. — Просто изумительно! — заявила Мирабель. Борис бросил на нее странный взгляд. Не то вожделение, не то… Элеазар нахмурился. На лицо Шарпа словно набежала тень. — А-а, о, мистер Шарп! — произнесла Чесноук, премило краснея. — А как же вы? Не желаете сыграть? Вы такой тихий сегодня — все ли у вас хорошо? Здоровы ли? — Более чем, мадам, — сухо проговорил Шарп. Встал, шаркая, добрел до стола и сел. Лицо — точно камень. — В свое время я прикрыл несколько… пренеприятных заведений, чьи посетители баловались чем-то, — он постучал по картам, — подобным. — Пока на кон не поставлена чья-то жизнь, честь или кругленькая сумма, это, — Борис широким жестом указал на колоды, — всего лишь игра. Я не предлагаю ставить капитал или личную переписку, но если ваш моральный кодекс препятствует… — Хватит болтать, — отрезал Шарп. — Играем. «Другой вопрос», — ухмыльнулся Борис и предложил ему колоды. «Нильфгаард», черные карты, фракция завоевателей и дипломатов. Это была настоящая битва. Пока домовые эльфы подливали вино в кубки, а женщины (окромя Мирабель и — как ни странно — Онай) обсуждали школьные дела, Абрахам и Элеазар наблюдали за разворачивающейся драмой. «Рыцарский поединок, — тонко улыбаясь, шепнул Абрам ему на ухо. — Кому же достанется главный приз?» Шарп оказался куда крепче, чем все предыдущие противники. Им в равной мере владели азарт, страх и злость. Он не просто хотел — ему было необходимо выиграть! Борису приходилось нелегко. «Драккары» сшибались с «баллистами», «воины северных кланов» — с «солдатами южной империи». «Шпионы» выслеживали «вильдкаарлов», «девы щита» разили «имперских чародеек». Потребовался дополнительный раунд: третий закончился ничьей. Мирабель подсчитала очки. — Ох, мне очень жаль, мистер Шарп, — произнесла она, изогнув бровки. — Боюсь, Борис снова выиграл. Поздравляю, Боря! — Повезло, — криво усмехнулся Шарп и встал. — Не желаете вина? — поспешно предложил Борис. — Не пью, — рыкнул Шарп. — Эзоп, — позвала Матильда, словно почуяв неладное, — можно вас на пару слов? Окинув парня тяжелым взглядом, Шарп поковылял к группке женщин на другом краю стола — а за ним посеменила Чесноук, рассыпаясь в сочувственных словах. Мун похлопал Бориса по плечу, но тот едва отреагировал. Лицо у него стало отрешенным… но не то чтобы сильно расстроенным. Даже уголки губ приподнялись. — Эге, — хмыкнул Абрахам. — Да у нас тут игра внутри игры. Занятно-занятно. — О чем ты? — удивился Элеазар. Но друг только отмахнулся, довольно улыбаясь. Вот ведь зазнавшаяся свинья — сам решит ребус, но ответом никогда не поделится. «Как я могу лишать тебя такого редкого удовольствия как самостоятельный поиск ответа!» Элеазар стащил у него из-под носа кубок с вином (разумеется, Абрама это привело в восторг, вечный ребенок!). За Шарпом были Гекат, Шах и Ховин. Дина играла изящно и смело, но одновременно с этим до ужаса глупо и небрежно; ей явно было неинтересно. «Предпочитаю более вдумчивые игры», — призналась она, проигрывая с улыбкой на губах. Борис заявил, что для него честь победить бывшего невыразимца («или хотя бы вас увидеть — до чего же вы скрытные!»). С Сатьявати раунд вышел почти цивильным. Бориса страсть как интересовали современные открытия в области астрономии, по ходу игры они перебросились сотней научных терминов и разошлись на фактической ничьей. Бэй поделилась с ним последними новостями с фермы, рассказала, как поживают ее низзлы, гиппогрифы и пушишки. Обыграть ее ничего не стоило, она и не пыталась защищаться, но под конец они с Борисом были красны от смеха — играя, они на спор делились анекдотами и бытовыми пересудами (кто наговорит больше). Абрахам на пару с Муном с удовольствием их поддержали. И тут за стол присела Мадива Онай. — Позволите, мистер Сорокин? — грудным голосом проговорила она. — К вашим услугам, госпожа Онай, — серьезно произнес Борис. Стало как-то непривычно тихо. Онай прибыла в школу не так давно и все еще оставалась для преподавателей если не чужой, то точно весьма далекой. Элеазару, например, трудно было к ней подступиться, да она и не искала ни с кем встреч. Всегда спокойная, выдержанная, задумчивая, профессор Онай вела себя так, словно оценивала каждого, с кем встречалась. Это не было высокомерной попыткой отсеять всех «недостойных» ее, о нет. Это было что-то более глубокое, едва ли не глубинное. Ее темные пронзительные глаза словно смотрели в душу. А еще эта ее должность… — Можно вопрос, госпожа Онай? — спросил Борис посреди партии. Он играл своей любимой «Скеллиге». — Весьма дерзкий. — Иного вы не могли мне задать, — монотонно (даже скорее томно) заметила профессор Онай. Она играла «Чудовищами». — Это относится к моему ремеслу, не так ли? — В том числе, — кивнул Борис, отправляя «вильдкаарла» в нападение на «вампира». — Скажите, как вы относитесь к колдовству вуду? Вот так вопрос! Элеазар на миг забыл как дышать. Мун заморгал. Абрахам присел, как кошка в засаде (его все интригует! даже такое!). — Изломы судьбы, — Онай сверкнула глазами. — Спутанные нити, бьющееся сердце в ладони. Опасный путь, за такое часто берутся дураки. Не каждый понимает, что с легкостью может стать рабом раба своего. Я ответила на ваш вопрос? — Более чем, — глаза Бориса тоже сверкали. — Госпожа Онай, скажите, я — дурак? — Вы отчаянный, — карта на карту, «призрак» утянул «деву» на дно. — И ступаете по крутой тропе, что так и норовит выскользнуть из-под ваших ног. Вы шагаете сквозь туман прямо к перекрестку. Дурак ли вы? Смотря с какой стороны смотреть. Женщины вдали развлекали (или развлекались, дразня) растерявшегося от такого напора Шарпа, наливая вина и расспрашивая о годах аврорской службы (особенно упорствовала мисс Чесноук). Элеазар вместе с Муном неотрывно наблюдали за игрой. Абрахам поглядывал в окно, напевая себе под нос. — А если конкретнее? — ухмыльнулся Борис, сощурившись. — Говорят, — он понизил голос, — такие, как я, всегда дураки. Выходит… — Быть таким, как вы, можно разными способами, — в черных глазах промелькнуло что-то похожее на приязнь, улыбку, молчаливый смех. — Вы себе не изменяете — даже в столь щепетильных делах идете по грани. Не мне судить вас, скажу лишь, что вам необходимо держать ухо востро и готовится к самому худшему. Вашу утлую лодчонку качает у черты прилива, прямо около острых скал. — Слова-слова, — небрежный зевок, еле прикрытый широченной ладонью. — Знаете, мне всегда казалось, что прорицание — занятие исключительно ведьм. Никто не способен так искусно сплести паутину словесных кружев, как женщина в полумраке шатра. Вы бывали в Новом Орлеане? Прекрасное место! — Королева Мари передает привет, — загадочно улыбнулась Онай, сверкнув белоснежными зубками. И они рассмеялись в один тон. За этим раундом Элеазару было очень трудно следить — его жгло смущение. Казалось, он наблюдает за партией скорых или стародавних любовников. Они либо безмерно хотят познать друг друга, либо познали уже давным-давно и теперь жаждут воссоединиться. Более томного и откровенного зрелища сложно было придумать (притом, что ничего выходящего за рамки приличий, казалось бы, не происходило). Делу не помогали карты — полуголые «вильдкаарлы» в звериных шкурах, обнаженные «вампирши», измазанные кровью… Однако закончилось все вмиг, как будто кто-то задул свечу. — Надо же, — выдохнул Борис, улыбаясь во все тридцать два. — Что там, старина? — Дорогая моя! — воскликнул Абрахам, всплеснув руками. Он вскочил. — Друзья, счастлив сообщить — Голиаф повержен! Его сразила госпожа…! — Мадива, — ввернула Онай, мягко улыбаясь. Вставая, он мазнула темной рукой по светлым волосам Бориса. — Позвольте подарить вам это поражение, jasiri mtu, — оно принесет вам удачу. Верьте, вас ждет победа в другом, куда более значимом деле. — Верю, госпожа, — выдохнул Борис с горящим взором. — Позвольте в благодарность напоить вас до беспамятства! Эй, где там моя настойка?!..***
Конец того вечера был просто чудесен. Настойка веселила, не отравляя рассудка, разговоры текли бодро и легко (Шарп и Борис безмолвно условились о перемирии), шутки были свежи и остры, как молодая пряная смесь, даже Мун расслабился настолько, чтобы отвешивать один похабный анекдотец за другим (Бэй хохотала до слез). Обсуждали уроки, посмеивались над учениками, хвалили послушных, журили хулиганов. Гадали о том, какими они станут, когда покинут школьные стены. «Каким был Финеас, — невольно подумал Элеазар, глянув на пустующее место во главе стола. — Живой, озорной, смышленый мальчишка. Что с ним стало за эти годы?» Он вырос — и стал недосягаемо далек. После этой знаменательной пятницы Борис как-то сам собой из «директорского» помощника повысился до «всешкольного». Ничего не стоило обратиться к нему с просьбой — он никогда не отказывал. А традиция «игровых» встреч постепенно укоренялась все прочнее и прочнее, да так споро, что была соблюдена даже после пира в честь окончания учебного года. С небольшим отрывом в гонке факультетов победу одержал Гриффиндор, завоевавший к тому же еще и Кубок по квиддичу (несмотря на все… не слишком приятные сопутствующие обстоятельства). Красно-золотые вымпелы в Большом зале, довольная мадам Уизли, недовольный профессор Блэк. Ничего неожиданного. На «встречу» после основного празднования собрались в полном составе. — Преблагороднейшие джентльмены и препрекраснейшие леди, — с порога произнес Борис, пока откупоривались бутылки и левитировались подносы, — спешу поделиться счастливой вестью: я отыскал в своем загашнике шестую колоду! «Туссентские рыцари», дорогие мои! Кто готов сразиться за честь прекрасной дамы? Ответом был радостный рев. Первым в пару к Боре, само собой, сел Абрахам, другие колоды пошли по рукам. Когава сошлась в неравной борьбе с Матильдой, Мирабель с большим трудом уговорила на партию Шарпа. Мун из дальних подвалов притащил старенький фонограф с несколькими валиками. Настраивая его, он о чем-то негромко разговаривал с Ховин. Гекат, Шах и Онай взяли Элеазара в окружение, тщась вызнать, что за «неотложное» поручение выдергивает его из заслуженного летнего отпуска. Домовики шныряли тут и там. — Прошу простить, мои дорогие дамы, — с извиняющейся улыбкой промолвил Элеазар. — Ничего не могу сообщить. Я сам еще не осведомлен о причинах моего отъезда, однако, как замечает директор, дело серьезное и не терпит отказа. — «Как замечает директор»! — фыркнула Дина. — Замечания нашего сиятельства, разумеется, не имеет смысла оспаривать. — Возможно, называть детей астрономическими именами в и без того «звездной» семье не самая лучшая идея, — заметила Сатьявати. Женщины посмеялись (Онай чуть улыбнулась), а Элеазар подумал: «А бедняге Финеасу даже своего астрономического светила не досталось». Все получил его старший брат, Сириус, а Сириус… — Профессор Уизли, — Эзоп в кои-то веки выглядел бодрым и даже почти веселым (глянув на невероятно хорошенькую Мирабель в новеньком платье, Элеазар не сдержал улыбки), — мисс Чесноук спрашивает, будем ли мы иметь счастье видеть дражайшего господина директора на нашем неофициальном собрании? — Приглашение было ему отправлено, профессор Шарп, — ответила Матильда, подливая вина Чиё, расстроенной очередным поражением. — Он, разумеется, рассмотрел его и, несомненно, воспользуется им в том случае, если не будет чрезмерно сосредоточен на своей работе. — Она вздохнула. — В конце концов, профессор Блэк осознает, что его отсутствие неизбежно омрачит веселье. Ответом ей были разрозненные слова, обрывки смешков и взрывы смеха. «Омрачит веселье! Пф!..» «На чем же он так сосредоточен?..» «А рассматривал под лупой? Со стеклом из горного хрусталя?..» Старые преподавательницы хором принялись вспоминать, когда и какие оценки ставили в свое время «этому паршивцу». Абрам посмеивался, Шарп фыркал, Мирабель изгибала бровки. Элеазар морщился, ощущая что-то среднее между раздражением и усталостью — «Финеас не изменяет себе». Борис улыбался, поглядывая на Муна, заводящего фонограф. — Что там у нас из репертуара, старина?.. — спросил он его. И тут открылась входная дверь.***
Еле слышная мелодичная музыка заиграла в абсолютной тишине — на пороге стоял «дражайший господин директор» собственной персоной. Волосы тщательно уложены, бородка расчесана, дорогой костюм отмыт и отглажен, острые носки туфель блестят. Финеас Найджелус Блэк оглядел учительскую долгим надменным взглядом. — Вижу, все собрались, — с холодной улыбкой произнес он. — Чудесно. Рад, что никого не придется ждать… Ох, и я же сказал — никакой музыки! Мановением волшебной палочки заставив фонограф умолкнуть, директор ступил в комнату, спрятав руки за спиной. Высокий, статный, красивый той самой породистой красотой — красотой чистокровного — он, без сомнения, производил должное впечатление. Которое, впрочем, держалось весьма недолго. Ровно до того момента, как он открывал рот. — Боюсь, у меня не слишком много времени, — заносчиво заявил директор, небрежно снимая перчатки. «И зачем только носит в такую жару?» — Так что придется ограничиться получа… И тут его взгляд упал на карты, разложенные на столе. Так уж вышло, что это были карты Сорокина и Ронена. «Зачинатель первым попался под горячую руку». Атмосфера резко накалилась. И не из-за разозленного директора, нет. Элеазар заметил (да и почувствовал сам), как всех вокруг охватил единый порыв — встать на защиту, прикрыть, отстоять. Это было видно по позам, по жестам, что уж говорить про выражения лиц (даже Шарп не остался в стороне). «Подумать только, как быстро Борис нас околдовал!» Нет, дело не только в этом — дело в них самих, в их правах. Последние несколько лет прошли под знаменем тирании взбалмошного глупца, и терпение у многих на исходе. Выдался очень удачный момент для бунта. «Отойдите, профессор Блэк, — уже крутилось у Элеазара на языке. — Довольно, что вы испортили нам праздник, будьте добры оставить юношу в покое. Он ни в чем не виноват, он не заслуживает вашего гнева». Да и… как оказалось, не особо боится его! — Господин директор! — приветливо улыбнулся Борис. — А мы как раз гадали, где же вы есть. Присаживайтесь! Партейку? — Прошу прощения, — процедил Блэк. Его глаза потемнели, крылья носа затрепетали. — Вы… Что вы… — Ах, вы же еще не в курсе, — нисколько не смущаясь и ничуть не страшась, Борис аккуратно сложил карты, сдвинул все лежащие на столе колоды поближе к директору и произнес: — Не хотите ли сыграть в гвинт? — В-во что? — заморгал Блэк. — Вы хотите сказать, в карты?! — Я слышал, вы настоящий мастер в этом деле, — мягко улыбнулся Борис. И повернулся к Матильде: — Госпожа Уизли, не с вами ли мы не так давно обсуждали?.. — О, да, — Матильда вмиг оживилась, на ее побелевшем лице выступил румянец. — Да-да! Великолепные салоны госпожи Элладоры давно стали притчей во языцех. Не вы ли хвалились блистательными выступлениями там, профессор Блэк? — Я, эм, — Блэк смешался, глаза забегали. — Это… Э-это верно, но смею заметить, что… — А! Всегда знал, что вы готовы идти на риск, мистер Блэк! — вскричал Абрахам, хлопнув в ладоши. — Еще бы! Мужчина вашего статуса и темперамента просто не может иначе! — Вы очень добры, профессор Ронен, но… — О, я никогда не видела, как в такие игры играют маги из чистокровных семей! — пролепетала Мирабель с почти детским восторгом. — Вы же покажете это, сэр? Покажете, не правда ли?! — Мадам Чесноук, — Блэк попытался вернуть себе былую холодность, — подобное зрелище недопустимо для людей вашего статуса, рожденных… — Предположу, какую колоду вы выберете, — ввернул Шарп, лениво наполняя отдельный кубок (больше и изящнее, чем другие). Сделал вид, что раздумывает. — «Нильфгаард», мне кажется. Хорошо подойдет вам по духу. — Нлиф… Нилф… Что? — Финеас помотал головой, словно сбрасывая наваждение. — Я не собираюсь играть! Никакой колодой! Совсем! Что вы себе позволяете?! Азартные игры?! В моей школе?! Да как вы смеете! Матильда! Что все это значит?!.. — Не серчайте, профессор, — бухнул Борис, бросив непонятный жест притихшему Муну. Тот понятливо кивнул и спешно ретировался. — Это все моя вина. Вы поймите… — Я не с вами разговариваю, Сорокин! — Финеас раздул ноздри. — …у вас, англичан, нет ни одной приличной настольной игры. Только шахматы да плюй-камни. Причем, одни тебя оскорбляют почем зря, другие обплевывают с ног до головы. Скукота! А вот гвинт — это вещь! Послушные, верные, крепкие как гранит, эти карты — лучшее, что когда-либо придумывало разумное существо. Всегда знаешь, чего от них можно ждать. — И чего же? — прожигая помощника взглядом, Финеас вздернул нос. — Веселья! — Борис раскрыл руки. — Зарядки для ума! Улыбки удачи! Я понимаю и одобряю ваш скептицизм — первейшее дело блюсти моральную чистоту наставников будущих поколений. Однако строгость неравно закостенелость. В жизни все, что костенеет, увядает. А что есть гвинт как ни жизнь в самом ярком ее проявлении? — К слову, Борис, — Сатьявати подсела к нему поближе, — вы никогда не рассказывали о том, где научились этому искусству. Откуда оно у вас? Кто его создал? — О, это долгая история… — протянул Борис, и у Финеаса, похоже, лопнуло терпение. — Довольно! — возопил он. — Не хочу даже слушать! Уберите это немедленно, не то я!.. — Отказываетесь, не попробовав? — резче прежнего спросил Борис, сверкнув глазами. — Хм-м… Вполне ожидаемо — хоть и неожиданно. Мне виделось, что вы — человек гибкого ума и широкого кругозора. Такие, как вы, редко отвергают новое. Что ж, старый добрый костный консерватизм тоже бывает полезен. Скорее всего, вы правы. Я позволил себе чрезмерно много. Прошу меня простить. С этими словами Борис медленно и методично принялся собирать карты со стола. Глаза опущены, вид смиренный. Элеазар бросил гневный взгляд на директора — но почти сразу остыл. Блэк не выглядел победителем, скорее наоборот — на его лице отражалась отчаянная борьба. У старого профессора на миг даже дрогнуло сердце: перед ним снова его юный ученик, колеблющийся перед сдачей работы. Осознавая это или нет, Борис попал в точку — Финеас всегда быстро соображал, задачи давались ему легко, куда тяжелее — ответы. Его главная слабость — сомнения. Одолеваемый ими, мальчик мог забрести в такие дебри, что его, дрожащего и напуганного, приходилось выводить оттуда за руку. «Не поэтому ли он отказался сомневаться в чем-либо вообще?..» Элеазар прочистил горло. — Мистер Блэк, — «возьмите новый свиток и вернитесь к началу, доверьтесь инстинкту», — понимаю, ваш гнев справедлив, но Борис Геннадиевич обещал мне последнюю партию… а учебный год окончен, я так давно не отдыхал вволю. Позволите своему старому профессору одну небольшую слабость? Еще болевая точка — чувство ответственности. От него Финеас бежит — и очень любит перекладывать его на чужие плечи. Жалостливый ли тон, осунувшееся ли лицо (Фиг и правда измотался за последние пару месяцев), но директор смягчился. — Кхм, ладно, — проговорил Финеас, сложив руки за спиной. — Но всего одну. И не больше получаса! — Как пожелаете, — благодарно улыбнулся Элеазар. — А вы как раз расскажете нам вашу занимательную историю, Борис, не так ли? — А то! Как удачно все складывается! — рассмеялся парень, едва не светясь от довольства. — Как обычно? «Королевства»? О, я тогда… Эй, где там старина Мун? Я ж его не за мешком картошки посылал, там тащить нечего. — Вон он! — хохотнул Абрахам, указывая пальцем в сторону кряхтящего завхоза. — Мистер Шарп, давайте-ка поможем нашему трудолюбивому другу! Пока Эзоп вместе с Абрамом помогали Глэдвину пронести через дверь крепкий ящичек с несколькими полупрозрачными бутылками, Борис принялся вещать. Если верить его рассказу, об игре ему поведал волшебник-бедуин, кочевавший где-то недалеко от плато Ленг. В лунную ночь под шепот дюн старый араб научил его мудреной игре, якобы передававшейся в его семье из поколения в поколение. «Началось все с прадеда его прадеда, что жил еще в далекой Шамбале близ Тибета», — рассказывал Борис, пока ему подливали холодного самогона и подавали горячие закуски. В день летнего солнцестояния, во время парада планет явилась во сне ему дева с мышиными волосами и глазами-изумрудами. За спиной ее был меч, на лице — шрам, и не видел он более в жизни женщин прекраснее. Тысячу и одну ночь играла с ним она, покуда не выучил он все правила, все карты и все комбинации, какие возможно. Проснувшись, он записал их на великолепной скрижали под цвет глаз наставницы, а после передал ее сыну своему, а сын — своему сыну и так до последнего мужчины в роду. Тот старец не имел детей, но Борис спас его от жестокой мантихоры, за что бедуин одарил его великими знаниями предков, что клялся хранить как зеницу ока… «А, может быть, я выдумываю, — фыркнул Борис после драматичной паузы. — И на самом деле игру придумала толпа гномов-шахтеров, упившихся спиртом под одинокой горой». К тому моменту подходил к концу их спирт и стачивался последний валик в фонографе. За окном стемнело, все были тихие и довольные. Финеас рядом с Элеазаром клевал носом. «Надо же, — улыбнулся Фиг, слегка придержав директора, когда тот чуть не упал ему на плечо. — Я и забыл, как тяжела для него выпивка». — Превосходная история, Боря, — громко заявила Матильда, выдергивая большую часть собравшихся из сладостной дремоты. — Как оказывается, вы переполнены скрытыми талантами. — Стараемся, мэм, — ухмыльнулся Борис и потянулся, громко хрустя позвоночником. Ох, и длинный же он!.. — Господин директор. Господин директо-о-ор. — А! — Финеас встрепенулся, тряхнув головой. — Что? Кто? Что происходит? — Расходимся, сэр, — сказал Борис, позевывая. — Боюсь, я злоупотребил вашим доверием — полчаса давно прошли. — О. О-о. Тогда… — Финеас мутными глазами оглядел собравшихся. Многие до этого расселись по кучкам и лениво беседовали о том да о сем, но сейчас все взоры были прикованы к нему. Фонограф выдал последний аккорд. — Тогда, кхм, что ж. Благодарим за… познава-а… — он не смог подавить зевок, — …ательную лекцию. Это было весьма… любопытно. Благодарим, да. Что ж. Собрание окончено. Приказываю всем, — еще один зевок, — разойтись по своим комнатам. Необходимо готовится к отъезду… у-ученико-о-ов. Директор встал, пошатываясь (Борис деликатно — и почти незаметно — придержал его за руку). Преподаватели охотно (хоть и медленно) поднялись с мест — тихая музыка, неспешная игра и долгий рассказ всех разморили. Женщины переговаривались, Абрахам веселил Муна, Шарп подставил локоть премило сонной Чесноук. Элеазар глянул на карманные часы. «Ба. Да мы засиделись. Уже почти полночь!» Они провели в учительской на два часа больше обещанного.***
Следующее утро выдалось хлопотным. Дети собирались домой, некоторые учителя тоже. В Большой зал пришли немногие, директора за столом не было. Зато был Борис. Видимо, явился даже раньше, чем немногочисленные преподаватели — к тому моменту, когда к нему подсели Элеазар и Абрахам, парень доедал сладкое. Весьма неохотно, стоило заметить. — Мерлинова борода! — воскликнул Фиг, когда Борис обернулся. — Мальчик мой, да вы хоть ложились?! — Что за вопрос, дорогой? — хохотнул Абрахам, толкнув Борю локтем. — Какой молодой мужчина может спокойно спать по ночам. Признавайтесь, Борис, наш праздник был для вас лишь началом великого приключения? — Угу, — хмыкнул Боря, почесывая щетинистую щеку. — Великого турнира. — И как? — Абрам поиграл бровями. — Вы победили? Красные от недосыпа глаза блеснули. Уставший, не выспавшийся, в помятой одежде и с нечесаными волосами, Борис выглядел довольным, как самец мантикоры после охоты. — О да, — широко ухмыльнулся парень. — И, воистину, эта победа стоила всех проигрышей.