Перелом

Есть мгновение, которое проходит так же быстро, как и наступает, лишь мимолетное эхо в криках, когда она смотрит на богато украшенный потолок над головой. Ее рука горит, и она знает, что если будет слишком любопытна, если подлетит слишком близко к солнцу, то будет жестоко обожжена. Гермиона всегда была любопытной. Ее голова падает набок, а внутренности скручиваются, и кровь загорается. — Отвали, — шипит она. Безумная ведьма, нависшая над ней, ухмыляется, ее маниакальный смех срывается с губ, а волосы трещат вокруг нее. Гермиона думает, что никогда не видела, как искрятся волосы, - всего на долю секунды, пока нож отводят от нее. Мгновение превращается в ничто, когда нож снова опускается. Ей кажется, что она кричит, но она слишком быстро понимает, что мир, разрывающийся на части внутри ее головы, слишком болезнен, чтобы осознать что-то еще. И мир, который она знала, разбивается вдребезги. * Кровать под ней мягкая, но это могли быть и гвозди, если бы ее это не волновало. Ее кровь еще не перестала гореть, и она не уверена, что когда-нибудь перестанет. Все еще не открывая глаз, она прислушивается к окружающему миру. Она не была настолько глупа или капризна, чтобы надеяться, что мир приостановится ради нее. Это физика, успокаивала она себя. Как бы она ни нарушала законы физики, будучи ведьмой, Гермиона знала, что земля не останавливается ни для кого. Она всегда вращалась, и в поэтическом смысле - что было полной и абсолютной чушью - это объясняло, почему ей казалось, что все вокруг вращается. Гермиона слышит их, но слишком ясно, что они этого не понимают. Голос Рона гремит. Она может представить, как он бешено размахивает руками, как его лицо краснеет, и резкий пунцовый цвет волос окрашивает кончики его ушей. Она представляет себе веснушки, усыпавшие его лицо, и Гермиона может вспомнить все, что было в ее жизни в тот момент. Ее друзья, ее семья, и именно поэтому ее сердце должно было непременно остановиться в груди при его тираде. — Мы больше не знаем, что она Гермиона, — кричит Рон, и ей интересно, перестал ли он размахивать руками, не сжал ли их в кулаки по бокам. — Гарри, не смотри на меня так, — Гарри, отчаянно пытающийся спасти мир и всех в нем, в ярости. Она не уверена, слышала ли она когда-нибудь, как его голос превращается в рев, но у нее нет времени размышлять об этом. — Ты понимаешь, что ты говоришь? Она не проснулась, Рон. Прошла едва ли неделя. — Беллатриса, возможно, пытала ее до безумия. Ты ведь видел Фрэнка и Алису Долгопупс, не так ли? — шипит Рон, и вслед за этим раздается удар, стол справа от нее врезается в пол. Гарри и Рон стоят по обе стороны ее кровати, и рука Гарри находит ее руку. Ей приходится контролировать себя, чтобы не просунуть свои пальцы сквозь его, чтобы сказать: "Я здесь. Пожалуйста, не отказывайся от меня". Как бы ни была она великолепна, ей не чуждо одиночество или то сдавливание в груди, которое она ощущала в детстве, когда пара не могла ее терпеть. И как только Гермиона думает открыть глаза, она с удивлением обнаруживает, что не может этого сделать. Она даже не может открыть рот в беззвучном крике. Она парализована в собственном теле, и ничего не может сделать. По крайней мере, в данный момент. Она слишком увлечена спором прямо у себя над головой. — А если так? — рычит Гарри, пропуская свои пальцы сквозь ее. Она настолько зла, что не может сжать их. Раньше она просто говорила себе, что не будет, но осознание того, что она не может, только усилило ее гнев. — Или если ее испортили до неузнаваемости? Я тоже не хочу ее терять, и ты это знаешь. Она - это все, — Рон отвечает, и ей приходится остановиться, дыхание перехватывает в горле, хотя они этого не замечают. Это не искреннее заявление. Может быть, Гарри замечает, а может быть, и нет, но Гермиона не успевает это узнать, так как дверь открывается. В комнате воцаряется тишина, нарушаемая долгим вздохом, который она узнала бы где угодно. — Рон, — начинает Молли, и становится ясно, что она все слышала. — Я думаю, ты должен помочь Чарли спуститься вниз. За спиной шарканье, и бормотание: — Мы можем пожалеть об этом, — Рон больше ничего не предлагает. Замок щелкает за ним. Она кричит в своей голове. Как он мог говорить о ней такие вещи, а тем более думать? Поверить, что она подведет Орден. Но она знает, что это война, и что ты силен только настолько, насколько сильно твое самое слабое звено. В момент, который, как она позже определит, является серией моментов, ведущих к катаклизму, Гермиона Грейнджер может думать только об одном. Как только она проснулась, все, кто считал ее слабым звеном, пожалеют об этом. И тут рядом с ее головой раздался треск. — Ох, — тихо вздохнула Молли, ее рука приглаживает спутанные волосы Гермионы. — Ее волосы... искрились. Ты видел это, Гарри? Мальчик-Который-Выжил ничего не видел. * Октябрьская ночь несет ветер и дождь, который промочил ее одежду, пробирая до костей. Это неважно. Она полагает, что могла бы наложить согревающие чары под одежду, как делала это зимой в Хогвартсе. Однако холод не убил бы ее. Гермиона сидит на крыше новейшего убежища, совершенно одна, и вряд ли ее побеспокоят. Неделю назад ее во второй раз пытала Беллатриса Лестрейндж в Малфой-мэноре. Во время пасхальных каникул это было ужасно, но во второй раз? В ее сознании образовалась трещина размером с каньон, и хотя она думает, что есть способ ее заделать... Гермиона не уверена, что хочет этого. Второй раунд пыток с обезумевшим Пожирателем смерти, последовавший за падением ее самого любимого хозяина, не был для нее добрым. Гермиона стиснула зубы, не потрудившись поплотнее натянуть плащ, пока ветер проносится мимо нее. Она смотрит на свои руки, порезанные и изуродованные в схватке всей ее жизни. Нельзя сказать, что Гермиона Грейнджер была всего лишь школьницей, игравшей роль в этой войне. Как будто она была чем-то меньшим, чем жизненно важным винтиком в механизме, обеспечивающем его работу. Если бы она верила в гадания, то могла бы подумать, что срез, проходящий по линии ее сердца, что-то значит. Это ничего не значит. Она не та, кому суждено умереть, даже близко нет. Гермиона улыбается про себя, чувствуя всю силу превращения Римуса из подвала. Это сотрясает самое основание, и надо отдать должное тому, что она не вздрагивает. Для нее это пустяк, как и вой, пронзающий ночь. Она думает о том, что ничто не мешает ей сброситься с крыши и исчезнуть в этом мире. Есть возможность бежать от этой войны, и у нее нет никаких сомнений в том, что она покинет Орден. Не сейчас, когда они уже ополчились против нее. Они настолько глупы, что думают, будто она ничего не видит. Она почти жалеет их. Она вертит палочку между кончиками пальцев. Она не ее. Это не виноградная лоза, знакомая и такая легкая. Это тьма, и, кажется, она проникает в ее кровь. Она слышала, как шепчутся за закрытыми дверями, как Молли начинает разделять опасения Рона, что с Гермионой что-то не так. Она совсем не похожа на себя, вы должны это признать. Она... мрачнее. Я не знаю, как это объяснить, но похоже, что пытки Беллатрисы сделали с ней больше, чем просто сбили ее с ног. Она улыбается, тонкий и призрачный изгиб ее губ, когда раздается смех, который точно не принадлежит ей. Она уже слышала это раньше, прямо над своей головой, когда проклятый нож погружался в ее плоть, словно перо и чернильница. Как забавно слышать это из ее собственных уст. Гарри, я не думаю, что ее можно брать на задания. Стоит упомянуть, что, хотя Гарри Поттер и является Избранным, он не должен руководить восстанием, если они хотят победить. Он храбр, бросается с головой в то, что по своей сути правильно, но ее друг - не стратег. Она могла бы предложить свою помощь. Это могло бы спасти жизни людей накануне вечером во время стычки, вспыхнувшей посреди Косого переулка. Тонкс была мертва, ее жизнь была затушена, как свеча, Антонином Долоховым. Гермиона начала видеть мир по-другому, как будто его разобрали и собрали обратно на два дюйма левее. И перевернули. Об этом нельзя забывать. Как человек, ранее сражавшийся за все, что было правильно, она не должна просто начать видеть все способы, которыми кто-то может умереть. Она знает, что ей не суждено увидеть смерть своих друзей. Но действительно ли они теперь друзья? Сомнительно. Она не ужасный человек. Не совсем. Может быть, немного. Но Гермиона может подняться со своего места, взять незаконный портключ в кармане, который она берегла, и отправить Гарри в безопасное место. Возможно, он никогда не простит её, как и Римус, но она прекрасно знает, что в этом месяце не справилась с волчьим противоядием. Утром это будет считаться простой ошибкой. Тогда она услышит в голове, как ее голос понизится и робко, словно она боится: — Мне так жаль, — Гермиона будет всхлипывать. — Я просто не в себе после... — икает она, соленые слезы катятся по ее лицу. Гарри бросился бы к ней. Римус простил бы ее. Но сегодня вечером? Гермиона знает себя. Это не ошибка. Она не полубезумна. Ее глаза не полузакрыты, они открыты до конца, и было бы невероятно просто спуститься в подвал и позволить одичавшему оборотню, мучимому потерей своей спутницы, разорвать Орден в клочья. Но она этого не сделает. Это создаст ей проблемы. * Это приходит к ней как идея, которая заставляет ее подскочить в кровати. Она просыпается от сна, который до этого был кошмаром о черноволосой ведьме с безумными глазами, нависшей над ней, с ее губ капала жидкая угроза. Теперь сон стал лучше, он заставляет ее улыбаться после пробуждения. Представления о том, как она собирается сломить эту суку, достаточно, чтобы улучшить ее настроение. Несмотря на то, что перед сном она слышала Наземникуса сквозь стены. Он был того же ума, что и Молли Уизли. Гермиона больше не Гермиона. Может быть, она сломалась, а может быть, она такая мрачная, какой себя выставляет. Было бы легко прокрасться по коридорам под заглушающими чарами, наложив на кого-нибудь в доме императивный запрет на осуществление ее планов. Но, вздохнула она, это уже половина удовольствия, а она не собирается портить себе настроение. Создавать физический список слишком опасно. Те, кто подозревает ее, регулярно роются в ее бисерной сумке и в ее комнате, когда у них появляется возможность. Они обсуждают возможность покопаться в ее голове, но Гарри каждый раз останавливает их, как только узнает об этом. Половина ее души хочет, чтобы это случилось. Она может сорваться. Это вызывает ухмылку на ее лице. Она проходит в гостиную и опускается в кресло. Она взмахивает палочкой, наблюдая за тем, как она накладывает чары, и камин оживает. Гермиона наслаждается моментами одиночества. Быть с остальными уже так утомительно, и она поняла, что устала притворяться, что не может расправиться с ними всеми. Конечно, она всегда была способна. Она просто думает об этом сейчас. Ей интересно, была ли это стратегия Пожирателей Смерти, осуществляемая сумасшедшей сукой, которая постоянно влезает в ее мысли. Это была интересная мысль. Гермиона наслаждается темнотой, словно это зависимость. Если бы это был ее план по разрушению Ордена изнутри, то он мог бы сработать, но, конечно, он также сработает и в обратную сторону. У нее есть все намерения сократить ряды Пожирателей смерти. Позади нее скрипнула доска. Она оглянулась через плечо, ее брови сошлись вместе от увиденного зрелища. — Малфой? — Ее тон недоверчив, но больше она ничего не говорит. Может быть, он ждет, что она оскорбит его, как всегда. Он ждет этого, чего-то, проводя пальцами по волосам. — Ты выглядишь как дерьмо. Она фыркает, постукивая пальцами по подлокотнику. — О, так очаровательно. Что ты здесь делаешь? Его глаза расширяются. — Я дезертировал. Поттер привел меня несколько дней назад. Она думает, что кто-то мог упомянуть ей об этом за день до этого. Или, возможно, она услышала это сквозь стены, как и все остальное. — Интересно. — Гермиона пожимает плечами и отворачивается как раз в тот момент, когда его рот открывается. — Ты не знала об этом? — Вылетело из головы. В пятнадцати метрах от нее раздается звук открывающегося холодильника. Она не знает, кто там, но они не издают ни звука, чтобы выдать свою личность. Малфой не унимается. — Если ты не знала, что я буду здесь, — шипит он, — какого черта ты не прокляла меня? Гермиона смеется, вставая со своего места. Она видит Джинни со своей точки обзора, ее глаза расширены от любопытства, так как она не смотрит ей в глаза. — О, я бы не стал тебя проклинать. Он колеблется, бросая взгляд на Джинни. — Я не понимаю. — Очевидно, я бы убила тебя, — Гермиона говорит категорично, не вздрагивая от звука стекла, которое выскользнуло из рук Джинни и разбилось о деревянный пол. — Как жаль, что так получилось. У меня такая спокойная ночь. Джинни визжит, ее шаги тяжелы, когда она бежит вверх по лестнице. У Гермионы осталось не так много времени. Она не бросает на Малфоя ни единого взгляда. * Они дают ей шанс только по настоянию Гарри. Милый, милый, непритязательный Гарри, думает про себя Гермиона, слушая задание. Это идеальный вариант для ее первой жертвы, но она еще не решила, готова ли привести свои планы в действие. Билл Уизли внимательно смотрит на нее, бросая вопросительные взгляды в ее сторону, пока она стучит пальцами по столу. Он открывает рот, и ей кажется, что он собирается спросить ее, не скучно ли ей. В его тоне прозвучит сухой сарказм, и ему действительно не понравится ее ответ. Гермиона ждет, а он ничего не говорит. Она наклоняется вперед в своем кресле, опираясь локтями о стол. Малфой сидит напротив нее, на его щеке все еще свежий шрам. Он выглядит так, как будто уголок его рта был разорван, прочертив линию до самого уха. Именно это и произошло. Она знакома с Фенриром Сивым и его предпочтением играть с едой перед пиршеством. Это не лучшая судьба, признает она. Удивительно, что Малфой выжил после этой встречи. Она любопытна от природы, но ничего не спрашивает. Она не уверена, действительно ли ей не все равно, или она просто потеряла фильтр от мозга до рта. Вероятно, это последнее. — Я пойду, — добровольно предлагает Гермиона, и матриарх Уизли вздыхает с облегчением. Никто, кроме Гермионы, этого не замечает. Интересно, что Молли так довольна результатом. Можно сказать, что она только рада, что ее собственные дети не отправились в почти самоубийственную миссию. Но это не так. Молли ничего не скрывает, как не скрывает она и того, что надеется, что Гермиона вообще не вернется. Гермиона не возражает, она уже почти ни на что не обращает внимания, но она понимает одну вещь. Если кто-то и вернется, то это будет она. * О проникновении в Малфой-мэнор не может быть и речи. Гермиона ясно дала это понять. Хотя она готова испачкать руки, она не хочет умирать, даже не начав. Посреди ночи она снова оказывается на крыше, скрестив лодыжки, прислушиваясь к ночи. Справа от нее сидит птица, которая не перестает щебетать. Она смотрит на нее и отгоняет. Она недолго остается одна, прежде чем позади нее раздаются шаги, и становится ясно, кто это. — Миона? — В голосе Гарри чувствуется усталость. Его шаги легки, когда он идет к ней, осторожно присаживаясь рядом с ней на покатую крышу. — Ты долго не спала. Он не ошибается. Прошло два месяца с тех пор, как все началось, как она проснулась и обнаружила, что парализована в собственном теле, а ее разум, похоже, сломан. Она вздыхает. — Я надеялась, что ты не заметишь, — Это правда, редкое явление в наши дни, когда она обеспокоена. — Трудно заснуть из-за этих снов. Не ложь, но она не собирается рассказывать ему, как видения пыток заставляют ее мучительно хотеть вырваться из клетки, в которой она находится. Она крутит палочку - ее палочку - между пальцами, нервный тик. — Джинни заметила. О, точно. Маленькая рыжая Уизли, которая никогда не раздражала ее раньше, но теперь Гермиона представляет, как пробивает стену, когда та смотрит на Гермиону широкими, испуганными глазами. — Фигушки, — фыркнула она. — Похоже, она теперь так же подозрительна ко мне, как и весь Орден. Ты уверен, что ей не поручили следить за мной? Гарри вздрогнул от этого замечания, но она уже знает, что он не сердится на нее. — Я сказал ей, что беспокоиться не о чем. Ее губы кривятся в улыбке. В каком-то смысле она считает, что это немного жалко, что Гарри отказывается видеть то, что находится прямо перед ним, но она благодарна. Хотя он может быть забывчивым, и есть большая вероятность, что именно по этой причине он никогда не подозревал ее раньше, она знает, что это потому, что он не может представить себе мир, в котором Гермиона Грейнджер - чудовище. Это плохое представление о том, что монстрами рождаются, а не становятся, но она не успевает задержаться на этой мысли, как он снова привлекает ее внимание. — С тобой должен был пойти Малфой, — говорит Гарри, его голос едва слышен из-за ветра. — Но я не согласен с этим. Она знала, что это должен был быть Малфой; бедняга был таким же расходным материалом, как и она. Кого еще можно было бы послать с ней в убежище Пожирателей смерти? — Мне не нравится выражение твоего лица. Не нравится. Она хорошо знала это выражение, и знала, что оно сигнализирует о том, что Гарри, мать его, Поттер собирается сделать что-то невероятно глупое. Гарри улыбается, и ее желудок опускается. — Я пойду с тобой. Ее глаза распахнулись. — Абсолютно нет, — Гермиона качает головой. — Гарри, нет, — Она огрызается на его чеширскую ухмылку, на то, как его глаза загораются всевозможным озорством. — Гарри, да, — поет он, толкая ее плечом. — Малфой переметнулся на другую сторону, я знаю это. Но я не доверяю ему прикрывать твою спину и спасать твою жизнь. Она не может сказать ему, как ей жалко следующего Пожирателя смерти, который примет ее за маленькую девочку, которая только играет с палочкой. Она, конечно, не может сказать, как заставит их молить о смерти, прежде чем они встретят ее. Гермиона сглотнула, вглядываясь в его решительную линию челюсти. — Это было бы ошибкой. Ты нужен им здесь. Ты... ты уже победил Сам-Знаешь-Кого, Гарри. Ты - стимул, который поддерживает вашу сторону. Она не сказала "наша сторона", но это осталось незамеченным. — Ни в коем случае. В конце концов, Орден не посылает ее. Они придумывают ложь; они утверждают, что не следует выставлять ее против Беллатрисы Лестрейндж. Это смешно. Беллатриса скоро умрет с криками. Гермиона не торопится. * К несчастью, Наземникус Флетчер найден убитым, его горло жестоко перерезано, но диагностические заклинания показывают, что он не истек кровью. Гермиона сама накладывает диагностические чары, поскольку их постоянный целитель мотается по английской сельской местности. Это не совпадение. Если подумать, Гермиона понимает, что ему не нужно было умирать. Хотя он был обычным вредителем, еще более надоедливым после того, как она проснулась, его руки на ней не могли быть оправданием. Воспоминания еще свежи; она снова в своем теле в состоянии паралича, и он приходит к ней. Он говорит ей, что она такая яркая, что Ордену было бы обидно потерять ее, а ей - жизнь. Его рука ложится на низ ее живота, медленно спускаясь вниз. И хотя он, возможно, ничего не сделал, его намерение невозможно перепутать, и она знает, что не у всех на Светлой стороне все хорошо в душе. — Мерлин, — дышит Джинни через плечо, ее глаза широко раскрыты, как двери. — Кто мог это сделать? Никто не отвечает, но Гермиона чувствует взгляд, прожигающий ее спину. Она снова опускает взгляд на его труп, его лицо все еще застыло в ужасе. Красивая картина. * Месяц спустя в результате рейда разрушается конспиративная квартира. Только это не любой безопасный дом. Это коттедж «Ракушка», и она знает, что, хотя они уже находятся в состоянии войны, Уизли объявляют личную войну. Гермиона скрывает свое безразличие. Под толстым слоем ей не все равно, что Флер и Чарли были убиты. Билл с самого начала относился к ней с подозрением, и его смерть не так уж ее затронула. Может ли она злиться из-за того, что он был прав? Это не имеет значения, учитывая, что он мертв, но Гермиона кладет руку на плечо Рона. Впервые за несколько месяцев они смотрят друг на друга больше, чем на мгновение. — Мы найдем их, — тихо говорит она, в груди поселяется чужое чувство, когда стоический фасад Джинни рушится и она падает на пол в другом конце комнаты. Кивок Рона в лучшем случае шаткий. — Малфой уверен, что это были Лестрейнджи. Ты уверена, что ты... Я не сомневаюсь в твоих способностях. Она пытала тебя. Это смесь трепета и беспокойства, которую она мягко оценила. Гермиона кивает. — Мне жаль ведьму, если она посмеет снова поднять на меня палочку. — Я хочу их убить, — Рон говорит это в тот момент, но Рон не настолько издерган, чтобы это понятие осталось на дольше, чем нужно, чтобы уничтожить обвиняемых Пожирателей смерти. — Ты поможешь мне? Гермиона смотрит на комнату перед собой, на разрушенную семью, скорбящую не так тихо. Она слегка наклоняет голову, ее пальцы крепко сжимают палочку. — Я буду держать их на месте для тебя. Беллатриса - моя, да? — Она смотрит вверх. У него растрепанный вид, но он все же соглашается. — Что ты будешь делать? В этот момент она понимает, что после этого она не останется в Ордене. Она не позволит этой возможности ускользнуть от нее. Гермиона смотрит на него холодным и неумолимым взглядом, не обращая внимания на дрожь, которая пробегает по телу. Ее голос звучит как низкое бормотание: — Я заставлю ее умолять грязнокровку о жизни. Рон вздрагивает. Рон не уверен, из-за чего - из-за того, как она назвала себя, или из-за смелого заявления. Она тихо оправдывается и поднимается по лестнице. Ей нужно подготовиться, сжать все свои вещи и приготовить свою бисерную сумку. Кто-то смотрит на нее, и она поворачивается, чтобы увидеть Малфоя, прислонившегося к нижней ступеньке лестницы. Он ничего не говорит, и она тоже. * В разгар неожиданного проникновения в убежище, Гермиона связывала Джинни Уизли и Гарри Поттера, прежде чем с шипением произнесла: — Неприкаянные, — и за этим быстро последовало заглушающее заклинание. — Не смотри на них, Рон. После этого я собираюсь наложить на них обливейт. Рыжий таращится на нее, и это абсурдно, учитывая, что перед ними стоят три Пожирателя смерти. Гермиона накладывает щитовые чары на Гарри и Джинни, но только потому, что потерять ее - значит искалечить Гарри. — Гермиона, они просто проверят и мои воспоминания. — За кого ты меня принимаешь? Я планирую наложить обливейт и на тебя, — Гермиона меняет позицию и смотрит на Рабастана, пока он идет вперед. — Я бы не стала этого делать. Вся эта суета очень скучна, и пока Белла напевает: — Маленькая грязнокровка, что ты будешь делать? Гермиона уверена, что у нее все еще есть сердце, но потом она уже не так уверена, так как она разрывает свою палочку молниеносным движением и рычит: — Авада Кедавра. — Мужчина сминается, как кусок пергамента, а его палочка катится по грязному камню. Белла вскрикнула. — Это, — Гермиона говорит просто. — Кто из вас убил Билла и Чарли Уизли? — Неудивительно, что ответа нет. Она смотрит на Рона. — Ты собираешься убить его или как? Краска исчезла с его лица. У Гермионы не хватает духу посмотреть на реакцию Гарри. — Миона, ты его убила. Она моргнула. — Очевидно. У нас нет времени на это. Ты собираешься... неважно, — Гермиона бросается вперед. Она бросает: — Бомбарда! Беллатриса отбрасывается в стену с треском, который, как надеется Гермиона, не приходится на ее шею, так как это было бы неприятно. Гермиона улыбается слащавой улыбкой, напоминающей улыбку жены мужчины перед тем, как убить Рудольфуса. Убийственное проклятие так легко соскальзывает с ее языка, что неудивительно, что его так часто используют. — Что ж, — пробормотала она, поворачиваясь к Рону, — ты понимаешь, почему не можешь вспомнить это, не так ли? — Ты... — спотыкается он о собственные ноги, когда отшатывается от нее. — Что, блять, с тобой случилось? Гермиона ничего не отвечает, приступая к работе. Обливиэтив всех троих, она остановилась на Джинни. По правде говоря, девочка досаждает ей уже несколько месяцев, но Гермиона не обращает на это внимания. Она достаточно добра, чтобы охранять убежище, и знает, что через час Орден ворвется туда. Двое Пожирателей смерти будут мертвы - это действительно общественная работа - и один пропадет без вести. А Гермиона Грейнджер станет беглянкой, независимо от того, есть у них доказательства или нет. * Дом ее детства - красивый кирпичный двухэтажный дом с красивыми деревянными ставнями, которые тщательно красили каждое лето. Она проверила, чтобы убедиться, что он все еще свободен, после того как отправила родителей в Австралию. Дом закрыт, и хотя Ордену может прийти в голову поискать ее там, к тому времени, как они это сделают, она снова будет на свободе. Гермиона удобно расположилась в соседнем кресле, когда черноволосая ведьма зашевелилась. Она тут же напрягается против магических пут, ее губы кривятся от отвращения, когда ее взгляд устремляется на Гермиону. — Отдай мне мою палочку, и я позволю тебе жить в качестве рабыни, грязнокровка. Она смеется, и это явный признак того, как далеко она упала. Гермиона поднимает палочку Беллатрисы. — О, эта? — спросила она с сарказмом в голосе. — Боюсь, я не могу этого сделать. К тому же, она тебе не понадобится. — Гермиона взяла оба конца палочки в обе руки, а затем сломала ее. Беллатриса взвыла. — Ты тупая, тупая сука. Гермиона не двигается с места, позволяя осколкам упасть на пол. Она вертит свою собственную между пальцами. — Я обнаружила, что твоя палочка нравилась мне больше, чем моя старая палочка. С ней гораздо легче работать с темной магией, не так ли? — Ты не заслуживаешь- — Вопль Беллатрисы затихает в ее горле. — Круцио, — с удовольствием шепчет Гермиона. Ее тело сползает на пол, корчась под действием проклятия. Гермиона удивлена, она должна признать. — Я думала, — говорит она, стоя вокруг ведьмы, — что твой учитель научил тебя лучше переносить пытки. — Ты пожалеешь об этом, — рычит Белла. — О, я вовсе не думаю, что буду, — Гермиона бесшумно достает нож из кухни. Она опускается на колени рядом с Беллой, с восторгом наблюдая, как расширяются глаза ведьмы. — Непостижимо. Если ты попытаешься сбежать, ничего не выйдет. Я уверена, ты помнишь это? В прошлый раз ты была на моем месте. Знаешь, кажется, я теперь понимаю, почему тебе так нравятся пытки. Это так захватывающе - держать жизнь в своих руках, не так ли? Прежде чем Белла успевает заговорить, наносится еще одно Круцио. — Я могу держать тебя так несколько дней. Я разрежу тебя и дам твоей крови покрыть пол, прежде чем исцелю тебя и сделаю все заново. Прежде чем нож вонзился в руку Беллатрисы, Гермионе кажется, что она видит страх в глазах безумной женщины.