Стигийский лодочник

В первозданной тьме, где был рождён Харон, слова были не нужны. Он рано отдалился от матери, слишком быстро повзрослел — и, пока Никта воспитывала младших сыновей, Харон блуждал в одиночестве по берегам подземных рек. А когда один из братьев-кронидов спустился к хтоническим богам и стал хозяйничать в Доме, Харон безропотно принял ту роль, которую для него определил Аид. Для того, чтобы перевозить души умерших людей через Стикс, слова тоже были не нужны. Не умолкая ни на секунду, души шептали друг другу о том, кем были при жизни, о том, как умерли, о том, что бы хотели сделать, если бы были живы. Жаловались на несправедливость судьбы и мечтали о несбыточном. Перемывали кости тем, кто ещё ходил по земле и наслаждался теплом солнца, и ждали встречи с теми, кто умер уже давным-давно. Но, стоило Харону предупреждающе вздохнуть, шёпот умолкал, и тишину подземных залов нарушал лишь плеск весла о воду. Чужие речи утомляли стигийского лодочника. Слова смешивались, казались хаотичной бессмыслицей. Попыткой заглушить звенящую пустоту, в которой оказывались души после смерти, не думать о том, что для них время замерло и их ждёт пугающее ничто. Харон же в этой пустоте жил и находил её куда более надежной и цельной, чем путанная суета, которую так любили люди. Потоку слов всё равно не изменить поток судьбы. Но однажды что-то поменялось. Харон, опершись на весло, ждал, пока все души покинут ладью, как вдруг кто-то протянул: — Приве-ет, Харон. На берегу, одной ногой уже ступив в ладью, стоял юный сын Аида и с натянутой улыбкой пытался привлечь внимание лодочника. — Послушай, тут такое дело… Мы же братья, верно? — Загрей заговорщически улыбнулся. — Братья помогают друг другу. Не подбросишь до поверхности? Ну, или до того места, где подземные реки выходят на поверхность. Тебе же нетрудно, ты всё равно сейчас туда поплывёшь, правда? Харон качнул головой и перехватил весло. — Не повезёшь бесплатно? Так я заплачу, смотри! — юноша вынул мешочек оболов и со звоном потряс им. — Всё равно нет? Ну как мне тебе угодить? Мальчишка уставился на лодочника так, словно и вправду ожидал услышать ответ. Харон, провожая взглядом последнюю сошедшую на берег душу, оттолкнулся веслом от берега, так что Загрей едва не упал в Стикс, и отплыл, не слушая криков принца. В следующий раз он встретил Загрея в одном из залов Тартара. Тот вновь попытался заговорить с лодочником: — Привет! Как жизнь, вернее, не-жизнь? Ты подумал о моей просьбе? Я накопил ещё больше денег, чем в тот раз. Всё равно нельзя с тобой к поверхности? Но почему? Харон, помрачнев, отвернулся от Загрея, готовясь отплыть, но тот, вдруг тронув полу его одеяний, произнёс изменившимся тоном: — Прошу, скажи хоть что-нибудь. Всё равно, что. Твоё молчание… угнетает. Харон обернулся к принцу и глянул пустыми глазницами в его разноцветные глаза. Глупый сын олимпийца. Прекрасно всё понимает, но почему-то продолжает ждать ответа. Что изменится, когда он его получит? А правда, изменится ли что-нибудь? Голова Харона — череп, обтянутый кожей, голосовые связки истлели ещё до прихода Аида в подземное царство. И всё же он, выдохнув клуб лилового дыма, протянул: — Гррррххххааааа… — Хорошо, — кивнул Загрей. — Спасибо, дружище. И удалился в следующий зал Тартара, оставив Харона в растерянности. Это было… что-то новое. И странное. Это был… диалог? Слова всё так же оставались лишними и бессмысленными, но за их ширмой Харон впервые что-то разглядел — всего на мгновение, и потом чувство внезапного открытия пропало. Определённо, когда Харон вновь встретит Загрея, то попробует снова. Не так уж часто в размеренной жизни стигийского лодочника что-то меняется.