Баллады барда

      Кавех — самое настоящее солнце в пасмурный день; его хочется аккуратно держать в руках, чтобы не пролить его природный свет, и как можно дольше сохранить тепло от его присутствия. Кавех всегда смеётся громко и заливисто, каждая дружеская посиделка с ним ощущается до невозможности уютной, если он не перебарщивает с алкоголем, но даже если это случится — а это всегда случается, — все лишь посмеются с того, какой он дурак, когда выпьет, да забудут через несколько дружеских подколов.       Шер часто слышит — повезло тебе с ним. Никогда не скучно, да? Балует наверняка. Ласковый ведь такой. Любящий. Романтик. С ним каждый день — праздник.       Творческий до мозга костей, преданный самой сути искусства, — к которому приравнивает и её саму, — и никогда не унывающий. Ведь это талантливый Кавех, известный Кавех, невероятный Кавех — за что бы он не взялся, всё обязательно будет сделано в лучшем виде, в нужный срок и со всей отдачей, на которую он только способен.       Сокурсники любят его. Равняются на него. Иногда морщатся, если он становится слишком громким или драматичным, но всё равно прислушиваются к нему. Хотят провести с ним время. Хотят урвать момент с солнечно-золотым мальчиком со светлым будущим.       У Кавеха всё всегда хорошо.       Кавех пишет Шер во втором часу ночи с просьбой приехать.       Пишет сбивчиво, промахиваясь мимо нужных букв, пишет часто и без перерывов на осмысление — и всё равно в его мешанине из слов, половина из которых просто привлечение внимания, угадывается почти истеричная мольба. Начал работу над новым проектом. Ну, знаешь, тот дорогущий особняк, почти дворец, ха-ха, действительно громадный, дорогой, на меня оставили всю работу, заказчица даже никаких предпочтений не высказала, просто сказала, чтобы было дорого и богато. Богато и дорого, ха-ха, это я умею, конечно умею, я всё умею. Приедешь? приедь приедь пожалуйста, приедьприедьприедьприедьпожалуйста я так больше не могу. Если не занята, конечно. Если не занята, не хочу отвлекать тебя от важных дел. У тебя ведь их полно, у тебя всегда есть другие дела, и у меня тоже. У меня новый проект, я уже говорил об этом?       Шер листает диалог вниз, вчитываясь в то, что пишет Кавех — и параллельно с этим поднимается из-за стола, подхватывая свою куртку. Не рабочую — разъезжать по городу в своей полицейской форме она не намерена. Накидывает на плечи свою черную кожанку ровно в тот момент, когда Сайно, с которым она вместе осталась по практике на ночное дежурство в полицейском участке, поднимает на неё взгляд с телефона и вынимает наушники из ушей. Пока нет работы, им, стажерам, разрешают побаловать себя ленивыми мгновениями в комнате для отдыха — и без того их гоняют сверх меры в академии, где они учатся.       — Прикрой, — небрежно бросает Шер, отписывая короткое «еду» Кавеху, обрывая поток его сообщений, — я быстро. Наверное. Короче, просто будь другом.       — И что я скажу, если проверка будет? — Сайно вопросительно выгибает бровь, явно не в восторге с перспективы снова покрывать её. — Знаешь же, что…       — Да-да, я знаю, что у нас ответственная и важная работа, — Шер машет ему рукой и подхватывает со стола ключи от машины, — считай, что я уехала на вызов. Или что-то в таком духе. Сам придумай оправдание для меня.       — А начальству-то что сказать?       — Что угодно, — Шер закатывает глаза, уже направляясь к выходу, — плохое самочувствие, отравление, да хоть запор. Мне всё равно.       Сайно вздыхает на её поспешный побег — но не говорит больше ни слова. Быстро смирился с такими выходками — не впервой срывается, когда у Кавеха очередная паническая атака.       Когда удаётся прошмыгнуть мимо дежурного на улицу — Шер вновь вытаскивает телефон из кармана и по памяти набирает номер Кавеха, пока второй рукой открывает машину.       Гудок едва прозвучал, как вызов сразу же приняли — Кавех явно ждал, когда она позвонит, потому импульсивно и мгновенно ответил, а теперь жалеет. Молчит — Шер лишь слышит его приглушенное, нервное дыхание. Пытается заглушить — наверняка зажимает рот рукой, хочет сбросить вызов.       И всё же так — так, когда уже не удаётся быть солнцем; когда самого тошнит от собственного характера; когда наизнанку выворачивает от отвращения к своей работе, своим поступкам, себе, становится намного проще держаться, когда рядом есть Шер. Шер, которая терпит каждую его выходку, которая всегда срывается ради него с практики, которая всегда, всегда, всегда на его стороне, даже если он сам себя предает.       — Так что за проект у тебя? — мягко, насколько она только умеет, начинает Шер, аккуратно выезжая с полупустой парковки. Одной рукой рулить неудобно, но привычно — сколько раз приходилось второй держать телефон. — Расскажи.       Слышит, как он пытается глубоко вдохнуть, чтобы выровнять дыхание — знает, что должен дышать, и без её напоминаний. Проходили уже. Научились уже. Куда важнее его отвлечь, заставить думать о чем угодно, кроме причин его очередного срыва — к этому они вернутся когда Шер окажется рядом.       — Особняк, — говорит хрипло, едва различимо, почти бессознательно, — дорогой. Проект. И особняк. Очень дорогой.       — Ты заслужил этот заказ, — спокойно, произносит Шер, без лишних раздумий вдавливая педаль в пол, чтобы не стоять на светофоре, и ей совершенно плевать на свой статус, — уже придумал дизайн, раз нет никаких ограничений?       Молчит пару мгновений — Шер слышит лишь работающий мотор собственной машины. Нервно кусает губы, пользуется пустыми ночными улицами — на лимиты по скорости становится совершенно плевать.       — Кавех?       Он в ответ вздыхает — сначала тише, прежде чем сорваться на всхлипы, нервные, прерывистые и перемешанные с хрипом. Едва дышит, почти окончательно утратив контроль над телом, и всё же выдавливает из себя отчаянное:       — Пожалуйста.       Вывернуть руль, чтобы свернуть на нужную улицу, выходит куда резче, чем хотела Шер — она начинает ненавидеть своё желание всеми возможными способами устроить благополучие Кавеха, из-за которого подобные моменты у неё самой вызывают приступ тревоги, но сдержанной и контролируемой.       В отличие от Кавеха.       — Я уже подъезжаю. Дай мне несколько минут ещё, ладно?       Шер подбирать слова не любит, но в этот момент — старается. Искренне старается — над каждым раздумывает, чтобы не усугубить ситуацию. Кавех в ответ выдыхает что-то, напоминающее одобрение.       Ключи звенят в её руке, пока второй она продолжает держать телефон — болтает о пустяках. Пересказывает шутку Сайно. Открывает двери. Делится произошедшим за день, осознанно игнорируя детали задержания, которое прошло не совсем гладко. Не сбрасывает звонок даже когда заходит в дом.       Дорога из коридора в спальню проходит бессознательно. Уже там, в неуютно-родном мраке, откладывает телефон и садится рядом с Кавехом на кровать. Когда она оказывается так близко, что есть возможность вцепиться в неё стальной хваткой и прижаться мокрым лицом к плечу, он окончательно себя отпускает — как только убеждается, что Шер настоящая, что она рядом, что она ради него сорвалась посреди ночи, заходится в рыданиях. Шер чувствует, как его трясёт — она обхватывает его за за спину, гладит по ней медленно, успокаивающе, и баюкает его. Прижимается губами к макушке, шепчет очередные пустяки — знаешь, как Сайно объяснил ту глупую шутку с оборотнем? — и прикрывает глаза.       — Что-то про фазы луны, — шепчет, перебирает его волосы, касается, чтобы вселить в него чувство, что она рядом, — я без понятия. Вообще не разбираюсь в его глупых шутках. Дыши. Давай, сделай вдох и медленно выдыхай.       За неё хватаются сильнее, чем за спасательный круг — утопающий; Шер всё же напоминает ему про дыхание, поняв, что в этот раз его накрыло с головой. Повторяет столько раз, чтобы он сумел расслышать и осознать.       Вдох       Кавех — солнце; на него смотреть можно только сквозь толстенные линзы розовых очков — вместо солнцезащитных. Розовый красиво сглаживает все неровности его характера, все его личные проблемы и трагедии, позволяя идеализировать образ, который он сам же пытается изо всех сил поддерживать — из упрямства, гордости и стыда за настоящего себя.       и медленный выдох.       У мальчика-солнца зашкаливающие и нереалистично-высокие требования ко всем окружающим, но если сравнивать с теми, что он выставляет себе, их можно считать даже заниженными; прилагая чрезмерные усилия даже тогда, когда сил не осталось совершенно, медленно сжигает себя в собственном свете, что медленно переходит в полноценный огонь, способный лишь на разрушение. Саморазрушение.       Вдох       Самая яркая звезда расходится трещинами, наблюдая за тем, как гаснут две другие, некогда являющиеся для него путеводными; Шер не была знакома с Кавехом в те времена, но одного взгляда на Кавеха в подобные моменты хватает, чтобы ясно представить образ потерянного, разбитого мальчика, что похоронил своего отца раньше, чем сумел осознать своё место в жизни, вынужденный пронести свой траур сквозь время.       и медленный выдох.       Если из-за света не видно трещин, если они скрыты от всех за яркой улыбкой, это не значит, что их нет.       — Успокоился? — шепотом спрашивает Шер, продолжая гладить по светлым волосам.       — Успокоился, — хрипло отвечает Кавех; уже не дрожит, чуть расслабляет хватку, но не отстраняется, нуждающийся в чужом тепле, когда своего не осталось, — прости, что заставил сорваться, я…       — Не извиняйся, — без лишних размышлений перебивает его Шер, старательно отгоняя вспыхнувшее раздражение, — не извиняйся. За подобное — никогда. Не хочу, чтобы ты думал, что не можешь мне написать, чтобы попросить помощи.       Кавех снова нервно выдыхает, но прижимается ближе — вполне осознанно, ища не утешение, но ласку. Видеть его таким — мерзкая привилегия; в панических атаках нет ничего приятного, но знание, что он доверяет ей настолько, чтобы написать, несмотря на время и обстоятельства, чертовски греет душу.       И этот миг, когда он податливый, мягкий и ласковый лишь с ней одной, доверяющий ей больше, чем кому либо ещё, стоит всех сорванных дежурств.