Токен твоей души / Token of your soul

И это есть ночь колдовства. В церквах застыв, колокола Встречают духов — ада выдох, Падение мира и крамола. ©

Нервно сделав два глотка, которые едва ее не задушили, Нора закашлялась и, расплескивая воду, с силой запустила стакан в стену. Раздались шлепки, хлопок и звон осыпавшихся на пол осколков. Даже звуки казались грязными. Словно во сне, Нора смотрела, как медленно стекают капли по малахитово-грифельной мозаике кухонной стены, а над безобразием отсчитывает минуты электронный хронометр: три часа ночи. Если быть точнее, три тридцать шесть — час дьявола. Ад пуст! Все демоны сюда слетелись! Здравствуй, банальность и избитость фраз! Недоброй ночи. Опершись ладонями о стол, прочистив горло, Нора склонила голову, чувствуя натяжение в шее и лопатках. Будь она проклята! В голове все еще звучала музыка из сна, из прошлого, которое давно похоронено на личном кладбище досадных неудач, но которое с тупым упрямством полуразложившегося зомби возвращается и возвраща-а-а… Постояв сколько-то времени, подавляя желание кашлянуть еще раз, Нора подняла глаза. Три тридцать девять, уточнил хронометр, меняя цифры. «Медленный фокусник!» — успело презрительно отметить подсознание. Ассоциаций с обновленными цифрами никаких не возникало, кроме одной: нужно вернуться в кровать, закрыть глаза и уснуть, пожелав себе отсутствия снов. Ночь над миром Восточной Европы простиралась прямиком из Вальхаллы, и в Питере та же ночь, только с часовым забеганием в будущее. — Парадокс, — словно пробуя собственный голос на вкус, слегка сдавленно произнесла Нора. — Питер — мое прошлое, а не будущее. — Вторая фраза далась ровнее. — Элеонора Великая, — произнесла Нора в тишине, — всегда вещала, что если к сорока годам дом человека не наполнится детскими голосами, то он наполнится призраками. Покачав головой, Нора помолчала. — Прячась за мой детский голос, — кивнула своим словам, — прячась… она делала вид, что призраков нет? Но я-то их видела! Тени искалеченных ею жизней. Еще живые, но уже заживо ею же погребенные — моя биологическая мать, подставные их мужья. Ее собственная отвратительная тень. Дракон. Взяв еще один стакан из батареи ожидающих «на всякий случай», Нора до половины наполнила его водой из-под крана и сделала несколько больших глотков. Невидимый фильтр заботился о ее здоровье, а вот Дракон, доставшийся в наследство от великой бабки, больше не спасал. В тишине неслышно плыла музыка Нино Рота. Эта чертова тема из Ромео и Джульетты — вечного символа любви нелепой, несвоевременной и слишком настоящей, чтобы выжить вместе с теми, кто любил. Не любви, разумеется, не надежды, а детской глупости. Да и не детской, потому что мы детьми не были. Номинально. Мы. Были. И весь мир лежал в наших руках. Все время вечности и столько нежности, сколько я не могла ни представить, ни вынести. Я не должна была поступать так, как поступила, но именно поэтому я поступила именно так! И вернись обратно, я не знаю, как бы поступила снова. Пост… past… пропасть. — Ударение выбрать по вкусу. — Напившись, Нора аккуратно поставила стакан на стол. На дне стакана остались те самые два глотка, что едва не встали поперек горла где-то в начале. Три сорок семь. Половина жизни в десяти минутах диалога с самой собой. Или с ночью. Или… Обернувшись, Нора обвела взглядом пространство лофта и зацепилась взглядом за свое отражение в черном зеркале стеклянной стены, простирающейся от пола до потолка и от угла до угла. Высокая ледяная фигура в ирреальности. Плечи чуть шире бедер. Высокая талия зрительно увеличивает длину ног. Если бы не призвание делать бизнес, то можно было бы смело шагать такими ногами в модели. Тем более сейчас, когда мир стремительно стареет. — Что ни говори, а генетика мне досталась отличная, — отметила Нора. — Спасибо, папа. Моральным столпом ты явно не был, зато в передаче биоматериала расстарался от души, на мать с бабкой я совсем не похожа. Отражение в черном зеркале холодно встретило пошлость. Ночь смущенно отвела глаза. Нора продолжила: — Та новенькая стажерка в компании тоже стеснялась смотреть на меня прямо и шпионила сквозь отражения, будто улавливала блики параллельной жизни, где я могла себе позволить увлечение, настоящее, с чувствами и щекочущим ощущением влюбленности, нежности и всесильности, а не убийственные в своей прямоте секс-туры в другую страну. Зрительная память насыпала вспышек: билеты, чемоданы, номера, отражения. — Странный эффект, — согласилась с памятью Нора. — Я тоже видела в этих бликах свое свободное альтер-эго и совпадения. Ее голос смягчился. На мягкость вернулась ночь и, подслушивая, притаилась в углу. Нора же, вопреки принципам, оглянулась в прошлое. — Летяйкина, — гордо произнесла, просматривая в памяти события первой встречи. — Вот ведь смешная и глупая фамилия. Тоже училась у Латынина, только пятью годами позже. Не знаю, почему он был так предан моей бабке, какие их отношения связывали, и знать не хочу, хотя помню Марка Андреича еще с догерманских времен. Питер был моей второй «вышкой». Затем филиал, который из-за неумелого управления нужно было практически восстанавливать заново, и я только словом Элеоноры Великой и смогла уговорить Марка Андреича сменить универ на производство, а он уговорил меня принять в компанию трех самых талантливых его учениц. Серо-зеленые глаза, темно-русые в черное волосы и полный какого-то благоговейного любопытства взгляд, собирающий блики Нориных отражений из неведомой ей самой реальности. Это не было сказкой о Золушке и даже не Алисой в Зазеркалье, а просто было. — Несмотря на какое-то там прошлое, мы обе были чистыми и были первыми. — Усталость и сон брали свое, Нора произносила слова нараспев, словно в блюзе. — Мы обе будто ждали именно этого часа и этой встречи. Мы совершенно точно не из истории о веронских подростках, но любили и умерли подобным способом. Она выпила яд отношений, я закололась ими насмерть. — Мы с самого начала были обречены! — крикнула Нора. — Поэтому, вернись я в прошлое, все повторилось бы в точности до секунд! Слышишь? Закрыв глаза, Нора прислушалась, но тишина ни звуком не отозвалась. Крика будто и не было. Только вязкое тесто времени, вбирающее в свое бесформенное тело события, бывшие некогда острыми. Терзавшие необходимостью сделать выбор и умереть самой или убить свои чувства. Шипы тех событий до сих пор умудряются уколоть, но уже как-то… не по-настоящему? — Кто вы теперь, госпожа Ковалева? — Вглядываясь в черноту глаз собственного отражения, Нора смотрела на новую Анну множеством видеокамер, которыми были оснащены в целях безопасности все офисы, коридоры и парковки рабочих корпусов, читала характеристики, данные службой безопасности и непосредственным Аниным новым руководителем. Все словно сговорились: Ковалева — отличная специалистка и очень полезная единица в научном штате. — Или уже Свиридова? — невинно подсказала ночь, маскируя под невинность ядовитое ехидство. Презрительно поведя плечами, Нора отмахнулась: — Меняешь фамилии как перчатки! Как полинялую шкурку змеи, а на деле остаешься все той же безвольной куклой. Выпрямилась. Снежная королева в черном зеркале гордо посмотрела на свое человеческое отражение. — Я знаю, что за глаза они все меня звали немкой, как синонимом холодной стервы, которой нравится издеваться над людьми. Рассказывали всякую ересь, вроде — ем ли я на завтрак младенцев, — поведала Королеве Нора и призналась, блеснув улыбкой, достойной белизны арктических льдов: — Мне даже нравилось это. Льстило, и было чем заткнуть великую бабку в моей голове. Чтобы привести филиал хоть в какое-то подобие задуманного настоящими немцами, пришлось треть работников уволить сразу, остальные две трети вымуштровать до более-менее вменяемого состояния или до заявлений «по собственному». Разумеется, пришедшим в компанию стажеркам во всех красках поведали, куда они попали и что здесь творится. Неудивительно, что после таких вводных Аннет проверяла, отражаюсь ли я в зеркалах. Нора холодно улыбнулась. — Удивительно, как у нее хватило смелости остаться, когда поняла, что я вижу ее в тех же отражениях. Хотя это была не смелость, а любопытство и притяжение, в котором сам Эйнштейн мозгами бы завернулся. Она видела в бликах другую и, возможно, настоящую меня. Я же видела в ней источник сигнала: хочу любви! Вашей, Нора-аль… Секс без согласия — полная чушь! Она хотела того, что произошло! Она ждала. Вот только как она сама-то себе представляла тогда отношения? Открытые? С учетом местного менталитета? А с нагрузкой моего и ее положений? Тишина взяла глубокомысленную паузу. Минуты удалились на совет присяжных. — Ни фига она не представляла, — сломала паузу Нора и по-человечески усмехнулась в лицо своему стеклянному отражению. — Она просто жила одним мгновением, как бабочка-однодневка или язык пламени на ладони у фокусника, а потом разрослась в пожар и чуть не спалила нас обеих вместе со всем шапито. — Она была во многом наивной, — признала Нора, — но все-таки не дурой и прекрасно понимала, почему я взяла ее в Вену. Почему наши номера рядом и зачем мы вечером одни. Она же сама потом за мной бегала по всему Питеру и Ленинградской области! — Анна-пожар, Анна-…жар, — неожиданно проснулось эхо, загалдело. — Правда, обвинять ее глупо, — повысила голос Нора. — Я была старше, умнее и опытнее. И по-хорошему… — Нора вздохнула, подавляя зевок. — Сейчас начну повторяться, утверждая, что должна была поступить иначе. Не склонять, к чему она якобы не была готова. — Только все это ерунда, — помолчав, ответила тишине Нора. — Это сейчас неготовые инфантилы толпами пишут в своих интернетиках драмочки, а мы жили! Мы делали выбор и были готовы за свой выбор платить своими жизнями, нервами, чувствами. И не нужно мне теперь рассказывать, что Аннет из стеснения не могла сказать нет. Она хотела быть со мной! На тех условиях. В тех условиях. — Повторяюсь. — Оставив недопитый стакан на столе, Нора на полуслове покинула кухню. После ее ухода свет потихоньку угас. В спальне Нора прошла в смежную ванную. Из шкафчика достала наполовину пустой бутылек со снотворным. — Только давай без снов, — всерьез дала указание пилюльке, нырнувшей в ладонь и готовой совершить еще более затяжной прыжок в среду, где растает, разольется в горячей крови и ровном дыхании. — Каких там обычно желают — спокойных? Сладких? Вот всех их к чертовой бабушке, — напутствовала, запивая водой. — И Анну туда же вместе с ее подружкой. И пусть там думает, что управляет миром. Аккуратно закрутив бутылку и стараясь больше ничего не разбивать в своем доме, Нора вернулась в спальню. «Четыре двадцать девять», — сообщал хронометр светящимися электронными цифрами. «И ты забыла запретить эротические сны. Особенно те, что основаны на реальных событиях, — ехидно прошелестела тишина, когда Нора легла в кровать. — Отыграть обратно уже нет возможности. Наслаждайся». Снотворное камнем потянуло сознание в кроличью нору, где прошлое и настоящее всегда существуют в едином времени, и закрутило в вихре случайного выбора. Ведь время не любит, когда его убивают. — Конференция состоится в Вене и продлится три дня, — сообщила Нора то, что все и так знали и только ждали ее решения — кому же достанется счастливый билетик с хорошими командировочными, поездкой в Европу, больше напоминающей отпуск, чем рабочую командировку, и негласное повышение, за которым не за горами и гласное. Офис, планерка, двадцатка ведущих сотрудников глядели на Нору с тайной надеждой, как люди с лотерейными билетами смотрели бы на ведущего, разыгрывающего джекпот. Дураков и дурочек среди них точно не было. Были карьеристы, середнячки и даже «идейные». И была Аня Летяйкина — восторженная звездочка, мечтающая о любви своей начальницы. Без фанфар и барабанной дроби Нора озвучила максимально обыденным тоном: — Со мной поедет Летяйкина Анна, которая, разумеется, постарается сделать все, чтобы я не пожалела о своем выборе. Анна зарделась и забыла, как дышать. Ответа от нее было не дождаться. Коллеги зашумели. Особенно те, что были уверены в своих кандидатурах. Они натянуто улыбались и поздравляли, не забывая упомянуть о кристально белой зависти. Планерка подходила к логическому завершению и ждала теперь команды «работать». С места Норы как на ладони были видны муравьиные жизни и войны подчиненных. Сегодня она не торопилась дать команду на старт, отстраненно наблюдая за офисной жизнью в дикой природе. — Даже не знаю, поздравлять ли вас, Анна Юрьевна, с этим назначением или посочувствовать, — наконец остановила поток эмоционального самовольства Нора, и поднявшийся было шум умолк. Все ждали подвоха, и вот: — Вам особенное задание — за оставшуюся неделю выучить наизусть программу и все материалы. На немецком. — Шучу, — сказала Нора спустя несколько дней, вечером, в Вене. Отель, соседние номера. — Я к вам зайду? Аннет, чем это вы занимаетесь? — Нора закрыла за собой дверь, не забыв повесить табличку «Не беспокоить», прошлась по номеру, выключила верхнее освещение, оставив только торшер, наполняющий пространство мягким, матовым светом, и обернулась к идущей следом, а потом растерянно остановившейся Ане. Значительно ниже без каблуков, босая Аня поджала пальцы на ногах. Не отдавая отчета в своих действиях, в том, как выглядит, и потеряв дар речи, только глядела во все глаза на самую великую женщину, которую когда-либо знала и видела, снизошедшую до покровительственного общения, стоящую напротив, почти вплотную. Аня не моргала, не дышала и не соображала ничего, панически пытаясь собраться с мыслями и сообразить хоть что-то. Милая паника в глазах Аннет вызвала у Норы улыбку. В этом освещении глаза девушки казались темно-карими, однако Нора точно знала, что их цвет зеленый с серыми лучиками. — Программу штудируете? — улыбнулась Нора, сделав голос тише и мягче. — Какая глупость. На мгновение им обеим даже показалось, что Аня сейчас сбежит и что она вовсе не ждала Нору этим вечером. Вот уж действительно было бы неловко, поэтому, опережая все, что могло бы пойти не так, и не оставляя сомнениям ни малейшего шанса, Нора притянула Аню к себе и узнала, какие на вкус ее губы. Губы были свежими, влажными и теплыми, а Анечка деревянной от глупенькой нерешительности. Стесняясь, она дала себя раздеть и узнать. Аккуратно разложенные на кровати конспекты и прочие деловые бумаги весьма оригинальны в качестве покрывала для любовных утех. На следующий день Аннет не переставая краснела, тасуя их и стараясь расправить. Во второй вечер кровать оказалась предусмотрительно расправлена. Четвертый случился в Питере в уютной, но безличной однокомнатной квартирке, снятой на час. Аннет пришла туда к назначенному времени, но была все еще такой же деревянной. — Сделаешь кое-что для меня? — не желая отпускать ее после проведенного вместе часа, попросила Нора. — Забудь завтра трусики дома, когда пойдешь на работу. Я буду знать, и мне будет приятнее ждать вечера. Это будет нашим секретом. — Ты не забыла?! — Офис, опустевший после планерки. Ледяной тон и извиняющийся взгляд. — Отдай сейчас же! — Протянув руку, Нора испепеляла холодом взгляда. Аня, едва не плача от странности происходящего, сняла трусики и вложила в протянутую ладонь. — А теперь работать! — выгнала ее Нора, а когда дверь закрылась, выбросила трофей в мусорную корзину. Через полчаса весь офис знал о чьем-то нижнем белье в корзине Норы и гадал о его происхождении. Но лишь двое знали больше остальных, и это было так волнующе, так прекрасно.