Отправление Кленнистеррских гостей, как и условлено, состоялось поздним утром первого дня времени Силы. Перед отъездом помолиться в храм пришла только принцесса Эрика, в сопровождении юной Холли, которая с интересом расспрашивала о полотнах на иконостасе.
Уилла так и подмывало спросить ее о брате, но он смиренно держал язык за зубами, рассказывая занимательные факты не только о Богах, но о художниках, запечатлевших их вот так. Он сам думал когда-то, что хочет обучиться ремеслу живописца, но Боги уготовили для него другое дело жизни. Холли поделилась, что на досуге писала пейзажи: сады семейной усадьбы, виды на реку, скалистый берег столицы. Уилл досадовал лишь, что не сможет ничего из этого увидеть, а она легко пообещала создать что-нибудь специально для него.
Пока они спускались с холма, принцесса Эрика держалась чопорно и отстраненно, на легкую беседу Светероля с юной Холли едва ли не закатывала глаза, а только оказавшись на пирсе, ограничилась стандартным прощанием, прежде чем взойти на судно.
Майкла Уилл увидел издалека, но оттого и старался занять себя разговором с его сестрой, чтобы не смотреть зазря. Тот был хмур, при полном параде — не в кольчуге, в которой приехал, а в бригантине из синего бархата и начищенных до блеска латных наплечниках и набедренниках. Держался он под стать своему облику — идеально прямо, выпятив грудь и расправив плечи.
Прощания никогда не требовали особых церемоний, Светероль лишь желал всем уплывающим веры и света. Лукас с улыбкой пообещал, что скоро о его свадьбе объявят официально и галантно предложил Холли руку, чтобы помочь взойти на палубу, так непринужденно оставляя их с Майклом одних.
— Мне очень жаль, что нам больше не удалось поговорить, — заговорил Майкл быстро, зная, что пора отплывать.
— Мне тоже, — признался Уилл со вздохом.
— Но я буду вам писать, слышите? Я напишу!
Уилл кивнул и хотел было и Майклу пожелать света и веры, но его ладонь быстро стиснули, стремительно приподняли и опалили тыльную сторону дыханием. Все это произошло так быстро, что он растерялся — целовать ему руку гости должны были при приветствии, а не при прощании — и упустил момент, как корабль отчалил от берега уже с рыцарем на палубе.
Он снова остался на острове один.
Конечно, здесь было несколько сотен человек, да только к Светеролю они в большинстве своем относились с заискивающим почтением, а Уилл это не любил, оттого может, и зацепил его Майкл своей фамильярностью.
И все же была у него здесь близкая душа, а коль уж тоска топила его уже на грани терпения, он пошел прямо к ней, на кухню.
— Пять солнца лучей для ваших очей, Уилл, — улыбнулась ему Джойс. На печи побулькивала вода в большом чугунном чане, а она сама с книжкой сидела в углу.
Наверное, в келье от натопленной печи сейчас стояла духота и жар похлеще того, что дарило яркое солнце. Уилл мысленно отметил, что стоило бы отворить двери настежь по пути в деревню, пусть к зною он был привычный — шутка ли, под солнцем большую часть года ходить в черной сутане.
— Каждый солнца луч — к счастью ключ, — со слабой улыбкой он сжал тонкую, на ощупь похожую на пергамент, ладонь.
Немного смущало каждый раз приветствие именно с ней, потому что после традиционной фразы следовало обращение к собеседнику, а ему неловко было звать ее по имени, а желанное, так и вертящееся на языке «мама» он позволил себе произнести только единожды — после смерти Мюррея, когда Боги выбрали его, слишком юного, не готового.
Джойс жила здесь же, в деревне, и за то время, что Уилл ее знал, кем только здесь ни была: и учительницей, и смотрящей за огородами, и ответственной за почту из Кленнистерра, и вот, теперь уже лет семь точно — кухаркой при Храме.
Ее, кажется, невозможно было не любить. Самая нежная со всеми островными сиротами, самая терпеливая с именитыми гостями, но при малейшей несправедливости — грозная, сильная и упорная. Если бы не ее поддержка в первые месяцы после вступления в сан, Уилл не справился бы и в историю вошел бы не как самый молодой Светероль, а как тот, от кого сами Боги отреклись за неумелостью.
— Что с тобой? Давно ты не был таким хмурым, Уилл, — сразу же считала его настроение Джойс.
— Не знаю, — ответил он. — Правда не знаю, тоска берет и сердце не на месте. Так дурно, что даже молиться не хочется.
— Не заболел? Вдруг гости какую заразу с материка привезли?
— Да вроде не тело недомогает, а… — Уилл прервал себя, сообразив, что чуть не сказал глупость. Не пятнадцать ему, чтобы таким разбрасываться про тоску, да про больную душу, тем более сан распускаться тоже не позволял.
Джойс без слов все поняла. Поднялась со скамьи, глянула на печь, помешала варево да зашарила в кармашке фартука и в складках юбок. Уилл понял, что она искала мешочек с табаком: на подоконнике небольшого окошка лежала трубка, а Джойс была единственной известной ему женщиной, что курила. Он еще с детства помнил, как они усаживалась на холм вместе со Светеролем вечерком и пускали противный дым под разговоры. Малышом Уилл думал, что у них любовь, но потом понял, что это дружба такая крепкая, подобная той, что связывала Бога Семейности и Богиню Созидания, а уж когда у Мюррея муж появился, то и вовсе все на свои места встало.
Они с Джойс вышли на улицу. Солнце слепило и жарило беспощадно.
— Когда мне было столько же лет, сколько тебе, — начала она после глубокой затяжки, — я влюбилась.
— К чему ты это говоришь? — насторожился Уилл.
— Просто решила, что сейчас хорошее время для истории. Слушай! — табачный дым валил даже из носа. — Я же тоже сиротка, тоже здесь жила, меня приставили за малышами следить, которые едва только научились ходить. Представь, я вечно уставшая, за день не присесть, а тут — Турнир Золотой Листвы, Король Джеймс впервые выходит в свет с Королевой Дианой, гостей много, дворца не хватает, чтобы всех разместить, менее знатных располагают у деревенских. Мне этот турнир не нужен, я с ног валюсь, молиться забываю, а тут еще и в доме моем какие-то девицы. Я плюнула, и устроилась спать за теплицей, а среди ночи чувствую, трогает меня кто-то. Проснулась, вскинулась — незнакомый мужчина, не местный значит, и улыбается так гаденько. Я даже испугаться не успела — его за шкирку оттащил рыцарь из Озвиля, тоже мне не знакомый. Угадаешь, что было дальше?
— Судя по тому, как ты начала этот рассказ — ты в него влюбилась.
— О да! Прекрасный рыцарь, мой спаситель, остроумный и щедрый. Я совсем голову потеряла, — Джойс снова затянулась.
— Но что вас разлучило? Я тебя всю жизнь знаю, и никого рыцаря ни разу не видел.
— Он оказался не очень хорошим человеком. Безбожник, любитель вина и женского внимания, он приплывал на остров, когда ему было удобно, обещал забрать меня в Озвиль и сыграть свадьбу, но шли годы, а ничего не менялось.
— Неужели Боги были к тебе так жестоки?
— Я так его любила, что не слушала Богов. А уж когда я от него понесла…
Уилл ахнул, хотя давно по долгу службы Богам отказался от этой почти детской привычки. Сотни вопросов зароились у него в голове: начиная с того, где сейчас этот ребенок, заканчивая тем, как Джойс справилась с тяжестью этого положения. Она же замолчала на несколько мгновений, глядя в сторону горизонта, который скрывался за башенками Пятого Дворца.
Морщинки на ее лице словно углубились от одних лишь горьких воспоминаний, а Уилл досадливо подумал, что не знает даже, сколько ей лет.
Сладкая запретная мысль щекотала сознание: а что, если этот ее ребенок — он и есть, а Джойс просто не знает, как в этом признаться? Или, если не он, то Джейн — они были похожи цветом и структурой волос, цветом глаз и миниатюрностью, пусть принцесса Озвиля ее и переросла.
— Ребенок родился мертвым, — оборвала все его мечты Джойс, не поворачиваясь. — Наказание от Богов за то, что я к ним, любящим меня бескорыстно, повернулась спиной, а душу открыла человеку недостойному. Хожу на могилку пять раз в год.
— Как ты назвала его? — спросил Уилл, сам не зная, почему.
— Тем именем, что по легенде носил Бог Смирения в прошлой жизни — он стал моим главным помощником после всего этого.
— А что стало с тем рыцарем?
— Король Джеймс отправил его на плаху. Не за меня! Он помог бежать королеве Диане после смерти их дитя, а это приравнивалось к измене. Хотя, когда он услышал эту историю от Мюррея, то сказал, что если бы можно было человеку голову отрубить дважды, он сделал бы это.
— Ты сильно страдала? — глухо спросил Уилл, чувствуя, как эта история в нем что-то переворачивала.
— От смерти сэра Альфонсо — Лонни, и никакой он уже не сэр — совсем нет. Все мои страдания ушли на то, чтобы оплакать моего малыша. Я всего Бога Семейности залила слезами, но он подсказал мне путь — обратно к сиротам. А про Лонни мне все ясно стало, когда я сказала ему, что беременна — его лицо было красноречивее любых слов.
— Какой ужасный человек.
— Таких людей больше, чем ты думаешь, Уилл, — продолжила она серьезно, — поэтому я тебя заклинаю быть очень осторожным!
— Я не понимаю, — сказал он тихо.
— Просто пообещай мне не отдавать свое сердце первому, кто протянет к нему руку. Убедись сначала в его достойности.
Долго пришлось ему убеждать Джойс, что ее переживания о нем излишни, что влюбляться он не планировал ни в ближайшее время, ни когда-либо вообще, а она кивала да смотрела с хитринкой.
Много думал Уилл об этом разговоре, пока дни тянулись словно вереницы похожих друг на друга списков дел. Он был не дурак, да и не брали дураков в Светероли — Боги же выбирали самого достойного, но долго не мог взять в толк, зачем Джойс поведала эту душераздирающую историю.
Восток все сильнее разгорался светом приближающегося дня, когда он в тишине привычной утренней прогулки добрел до кладбища. Могила мертворожденного, который мог бы стать Уиллу старшим братом, располагалась чуть в стороне от основного скопления захоронений, слева от склепа, где хоронили Светеролей. Ухоженная надгробная плита сообщала лишь имя и одну дату — за несколько лет до его, Уилла, рождения.
Тяжелое минорное настроение воцарилось в его душе на несколько дней, а развеять его своим появлением смогла только Джейн.
Она приплыла на закате одна — с ее магией ей не нужны были ни гребцы, ни слуги. Взволнованная, радостная, она бесконтрольно то обнимала его, то хватала за руки — ее тактильность с близкими людьми переходила все границы, но строгие гувернантки приучили ее вести себя столь неприлично только без посторонних глаз. Негоже принцессе так ярко высказывать свою привязанность к кому-либо. Даже к будущему мужу.
Перед глазами предстала картина того, как Джейн с такой же веселостью хватает за руки Майкла, кружится вокруг него, прижимается к боку, трогает волосы… Он тут же запретил себе думать об этом, полностью концентрируя внимание на искрящемся взгляде своей названной сестры.
— Таю на тебя обиду, — с улыбкой сказал он, усаживая ее у теплой печи на кухне, чтобы отогреть после путешествия по воде на маленькой шлюпке, продуваемой всеми ветрами.
— За что же? — она чуть наклонила голову в бок.
— О своей помолвке ни слова мне не написала. Я тут сижу без вестей, и никто из моих друзей не говорит мне о таких важных событиях, ни ты, ни Лукас.
— Откуда же ты узнал? — совершенно игнорируя его обвинения, спросила Джейн, потягивая травяной чай.
— От твоего жениха.
— Ты знаком с Майком? Скажи же, он такой…
— Безбожник, — закончил Уилл за нее куда более холодно, чем хотел.
— Неправда!
— К тому же, дурно обучен манерам, — продолжал он.
— Да нет же! У него превосходные манеры!
— А еще…
— Ну? — она поднялась, да с таким изяществом, и с такой осанкой, что выдавали в ней принцессу, пусть и не по крови.
Уилл вовремя закрыл рот, потому что повинуясь каким-то новым, несвойственным для него эмоциям, чуть было не раскрыл тайну самого Майка — с его языка едва не сорвалось то, что рыцарь совсем не хотел этого брака. Это было бы предательством, а Светеролю негоже так глупо поддаваться порывам — Майкл мог относиться к своим словам, как к исповеди, и любое откровение должно было остаться строго между ними.
— Он не держит слово, — ответил он, тоже вставая, и направляясь к столу, чтобы долить себе чаю.
Глиняный чайник выскользнул из его руки и по воздуху поплыл к Джейн, которая лениво вытянула руку вперед. Когда он оказался над ее чашечкой, носик его накренился, аккуратно выливая струйку ароматной жидкости. Уилл совершенно отвык от этих ее фокусов!
— А ты почем знаешь? — спросила Джейн, совсем отбросив официальности. Чайник так и продолжал балансировать рядом с ней. — Вы же едва знакомы!
— Я имел удовольствие пообщаться с ним во время визита делегации из Кленнистерра, — буркнул он, хватая чайник. — Он обещал мне написать, причем не раз, но я даже короткой записочки от него не дождался!
— Он обещал тебе писать? Письма?
— Конечно, письма. Не стихи же!
— А мне он сказал, что писем от него можно не ждать, что с его рыцарскими делами ему не до того будет, чтобы за столом сидеть, да буквы пером выводить. Так и сказал, когда я попросила прислать мне весточку!
Неловко. Уилл мысленно обратился к Богу Свободы, прося его освобождения от одолевающих чувств, но он, кажется, в этот раз оказался к нему глух.
— Видимо, сэру Майклу не хватило духу и мне сказать ту же правду, что он поведал тебе, — нашелся с ответом он. — Тебя обманывать ему не резон, тогда как я в ворохе писем, что приходят мне ежедневно из всех трех стран, могу не заметить отсутствия весточки от него.
— Ты прав, — протянула Джейн, заглядывая в пустую чашку, чтобы рассмотреть чаинки. — Хм… Меня ждет плохая новость.
— А меня? — Уилл протянул ей свою пустую чашку тоже.
— А тебя — ночи без сна.
Что это значило, Светероль разгадал сразу — подготовка к турниру забирала куда больше его времени, чем хотелось бы, хотя ему уже стоило бы привыкнуть. Он стал более рассеянным, легко отвлекался, тратил больше времени на дела — и оттого в келью спускался, только когда луна на небе светила ярко-ярко, а звездная россыпь завораживала взор.
И сейчас небосвод освещался стремительно разгорающимися звездами. Джейн с озорной улыбкой подобрала свои юбки и предложила ему их излюбленное детское развлечение — полетать. Летал, конечно, только Уилл. Она силой свой магии заставляла его подняться в воздух, как тот же чайник, и кружила, и позволяла подняться так высоко, как доступно было лишь птицам.
Они взобрались на колокольню. Стартовать отсюда было опасно, но Уилл доверял своей названной сестре, как доверял, наверное, только Джойс, а ее магия с их детского возраста только множилась, поэтому он ничуть не волновался, что она его уронит.
Потоки холодного ветра щекотали его щеки, пока он лицом вниз бороздил воздух, стремясь разглядеть мир за пределами острова. В темноте это было непросто, но свет месяца обозначал, где кончалась вода. Деревушки и города словно подсвечивались, часто насаженные меж полями в Церполе, и так отличались от редких точек среди темноты лесов Кленнистерра. Столица на берегу и вовсе пылала. На ум снова пришел Майкл, осознание, что один из мелких огоньков, слившихся в ровный свет города на скалистом берегу, мог принадлежать окну его спальни.
Уилл не мог смириться с тем, что так просто поверил в ничего не значащую неаккуратно брошенную фразу о том, что его ждут частые письма. Прошло уже столько дней, но свое молчание Майкл не прервал, тогда как Лукас, пишущий редко, уже порадовал его письмом. В нем говорилось, что на турнире он присутствовать не будет, а от их королевства приедет принцесса Эрика — это будет ее первый самостоятельный выход в свет, ведь ей уже исполнилось восемнадцать.
Джейн, легко поставившая его на площадку колокольни несколько минут спустя, заметила, что его настроение изменилось с восторга на минорное смятение, но расспрашивать не стала.
Укладываясь спать в свою постель, Уилл с сожалением обдумывал их встречу — столько времени потратили на глупый спор о персоне, совершенно того не стоившей, дурной нравом и давно забывшей и того, кому обещал дружбу, и ту, кому — руку и сердце.
Несколько часов следующего дня Джейн молилась, переходя из одного коридора в другой, так долго оставаясь и у Бога Смирения, и у Бога Семейности, и у Богини Силы. Светероль из-за кафедры видел, как низко она склонилась у последней, слышал неясный, запальчивый шепот, но слов не разбирал. Должно быть, и хорошо.
Когда он отправился провожать принцессу к шлюпке в обратный путь, солнце кусало жаром за щеки, а Джейн была весела, снова хаотично касаясь его ладоней, локтей, а перед тем, как отплыть, бросилась на шею, стискивая крепко-крепко, с поистине не свойственной хрупкой девушке силой, так, что у Уилла сперло дух.
Она отодвинулась, вглядываясь в его лицо внимательно, и он приметил по ее чертам, что веселость после молитвы была несколько напускная — карие глаза ее оставались серьезными.
— Что-то беспокоит тебя, — не спросила, а сказала Джейн.
— Это мирское, — со вздохом ответил Уилл, желая отвернуться.
Ее нежные руки, не затянутые в перчатки, не дали ему, крепко сжимая его лицо, так, что губы против его воли выдвинулись вперед, а щеки приподнялись к глазам. Такой его вид вызвал заливистый смех, глаза Джейн снова выражали веселость, словно не было в них ничего иного с момента их встречи.
— Если Боги не помогают, помогут друзья.
— Боги и есть мои друзья, — отвечал он упрямо, вырываясь из ее хватки.
Ему вдруг сделалось неудобно, не только от ее желания помочь тому, что она не до конца понимала, не от того, что он знал и скрыл, что жених ее этого брака не хотел, да даже не от палящего солнца, от которого, кажется, по спине уже стекало, а от своего скверного настроения, продиктованного все тем же — отсутствием писем от Майкла.
Распрощавшись, Уилл не стал возвращаться в Храм, а двинулся сразу к своему любимому месту — водопаду за кустами можжевельника. Там он разделся донага и бросился в воду, надеясь смыть с себя не только пот и жару, но и все дурные мысли. Прохладная вода пенилась и пела свою успокаивающую песню под аккомпанемент стрекота сверчков и щебета малиновок.
Купание это явно пошло ему на пользу: дух больше не метался, мысли не путались, а та часть, что повиновалась сердцу и еще дрожала от обиды, нашла способ унять смятение. Уилл впервые за все годы, что был Светеролем, вспомнил свое юношеское увлечение и взялся за краски.
Старые, но не засохшие, они нашлись в здании школы, на время огородных работ пустующего — многочисленные сиротки должны были вернуться к освоению счета, чтению, письму и богословию сразу же после Турнира Золотой Листвы.
Подходящего же холста в школе не нашлось, но Уилл знал на этом острове все: не только тайные закоулки рощи, но и каждый дом, каждый уголок и каждый порт. В кладовой Пятого Дворца нашлось все, что было ему нужно, чтобы пуститься в такое увлекательное и почти забытое действо.
Кисть танцевала на холсте сначала робко, но затем все увереннее и увереннее, проявляя с каждым новым штрихом все более узнаваемый пейзаж берегов Кленнистерра, видимый с колокольни. Даже в этой нехитрой панораме угадывалась тоска по неслучившемуся другу, которая не сходила на нет, но становилась уже такой привычной, а от того совершенно сносной.
Даже думы о том, что Уилл скажет Майклу, когда увидит того на турнире, не тревожили больше его ум. Он — Светероль, а значит, должен являть собою воплощение мирской мудрости, быть выше обид, разочарований и прочих бренных чувств.
Вот только письмо все же пришло.
Оно обнаружилось среди обычных писем с просьбами о молитвах, пухлое, увесистое. Даже бумага на ощупь, кажется, отличалась от прочих, а почерк — крупный, размашистый, но аккуратный — так удивительно гармонировал с тем, каким Уилл его представлял.
Было бы сущей глупостью прерывать свои дела, чтобы углубиться в чтения, узнать причины такой задержки, поэтому Уилл отложил конверт на край стола, а сам сел за текущие дела.
Письмо словно дышало. Оно приковывало взгляд ежесекундно, будто не просто лежало там, а издавало какое-то звуки: то ли шепот, то ли сердцебиение. Светероль упорно сопротивлялся его гипнотической ауре, даже украдкой думал выйти в молельный зал, чтобы у Бога — на самом деле, кажется, у любого — просить того, что помогло бы письмо пока не читать, но, выходя, сунул его за пазуху совершенно автоматически.
Пергамент жег ему внутренности, заставлял сердце биться быстрее, ударяясь об этот увесистый сверток бумаги, на которой тонкой рукой Майкла буквы складывались в слова специально для него, для Уилла.
Терпеть уже не было мочи, и он, не придумав ничего лучше, скрылся в келье, где редко бывал днем, зажег лампаду, потому что свет, проникающий через окошко в двери, показался ему скудным, и дрожащими руками развернул долгожданное послание.
Приветствую вас, Светероль!
Я обещал часто Вам писать, но стоило нам с семьей вернуться домой, уже на следующее утро Король направил меня в составе гвардейского отряда к восточным границам Кленнистерра, где творилось что-то неладное: исчезал скот, что сначала свалили на крупных хищников, но потом стали пропадать и люди. У нас в королевстве безопасно, поэтому подобные бесчинства всегда находят отклик у правителей. Отказаться я не мог, да и не хотел — давно не ходил в походы, руки соскучились по мечу, а задница по седлу ноги по бодрой рыси на хорошем скакуне.
Вы не знаете, но я не только во время турниров красуюсь на лошади с лэнсом или во время боя на мечах, я видел страшные вещи. Пусть Вас не обманывает мой возраст, мне довелось видеть ужасных чудовищ, описывать которых у меня нет никакого желания, и Король заподозрил, что снова эта нечисть вторгается в наши земли.
Я так хотел рассказать Вам про свой дом и места, где я вырос, раз уж Вы никогда не сможете их навестить, но впечатления о походе слишком яркие и мне не терпится ими поделиться. Я только что вышел вместе с гвардейцами с королевской аудиенции, только лишь снял доспехи. Не видел ни мать, ни отца, ни сестру, ни чана с теплой водой для мытья — сразу же сел писать вам. Признайтесь, Вы подумали, что я Вас обманул, да?
Я вспоминал Вас в дороге. До границы мы добирались неделю — ровно пять суток пути. На Смиренные — первые в дороге — нам пришлось тяжелее всего. Мы потеряли одну из лошадей. Признаюсь, тогда-то я о Вас и подумал, мол, верно Светероль говорил, что нужно мне помолиться. Мне кажется, к Богу Смирения я не обращался ни разу за всю жизнь, хотя его мне страсть как недостает. Даже с собственной предстоящей свадьбой смириться не могу.
К месту мы двигались еще сутки и добрались на рассвете седьмого дня. Тут же нас встретил вой, подобных которому я не слышал. Ну, думаю, точно это не обычный зверь, и не человек точно. Оказалось, я ошибся: то ловушка была — местные умельцы устроили. Ступит кто на охраняемую землю, сразу рев поднимается из такой чудной трубы. Нужно будет у Дастина узнать, что это за устройство такое, он наверняка знает.
Совсем нечисть покоя местным не давала, раз они — почти все, как один, безграмотные — на такое изобретение стали способны. Сразу нам рассказали, что видели монстра страшного, что он двуног, как человек, но высотой почти десять футов и без лица. Я с такими тварями уже был знаком и только порадоваться мог, что местные сказали о нем — «без лица». Потому что пасть его раскрывается, подобно цветущему бутону и у каждого лепестка сотни острых зубов. Собаку такой монстр съедает за два укуса.
Еще три дня, а вернее три ночи мы с гвардейцами монстра этого выслеживали. Дошли до места страшного — там словно лава по земле разлилась на первый взгляд, но коль ближе подойдешь, то видно, что это земля разошлась, как плохо сшитый шов на одежде, а в недрах ее красно и склизко, да ползут наружу змеевидные стебли, готовые любого зазевавшегося утащить вниз. Стебли эти как живые, но и топору, и мечу поддаются, ни глаз, ни рта у них нет, но стоит начать рубить их и крошить, появляются те самые огромные твари, словно что-то зовет их.
В нашем отряде я один сталкивался с ними раньше, и знаю, что они боятся огня, но, так как я молод, гвардеец Пауэлл не стал меня слушать — и это чуть не стоило нам жизни двух бойцов. Мне пришлось ослушаться прямого приказа, что в случае поражения стоило бы мне моего рыцарского статуса, а, может быть, и жизни в отчем доме. Я попросил у местных факел, оставил в ножнах свой меч и пошел в бой без того, что принято называть оружием.
Бой был страшный, но именно благодаря огню, все остались живы. Нашего бойца, Джеффа, ранило, поэтому мы не могли отбыть, пока ему не стало лучше.
В те дни я много гулял по окрестностям, думая о Вас. Хотел побольше всего Вам поведать о моем путешествии. Там не то чтобы какие-то особые красоты природы: водоемы далеко, лес зачастую совсем непролазный и куда холоднее, чем я привык. Зато много скота. Признаюсь, я впервые увидел вживую баранов и овец — там их очень много. В столице скот не держат, а в близлежащих деревнях коровы да свиньи, шерсть же возят нам с востока, как раз из тех местностей.
Я рассказал бы Вам больше, я старался специально запомнить как можно больше деталей пути, но из-за усталости и торопливости все стерлось подчистую. Могу лишь сказать, что мысли о Вас всегда возвращали мне приятное расположение духа, и я очень хотел бы навестить Вас до Турнира. Что думаете об этом?
Как прошли у Вас эти недели? Сколько раз Вы прокляли меня за мой обман? Надеюсь, Вас это не сильно беспокоило, потому что иначе мне будет очень совестно. Хотя, иначе это означает, что Вы думали обо мне хотя бы вполовину столько же, сколько я о Вас.
Искренне Ваш, Майкл Уилер.
Волна чего-то дикого, странного, но одурманивающе теплого поднялась от груди к горлу, и Уилл не смог сдержать странный звук — нечто среднее между писком и радостным возгласом. Палец невольно поскреб финальное «Искренне Ваш», словно эти два слова имели огромное значение.
Майкл не обманул его, а лишь стал жертвой обстоятельств, но стоило ему вернуться — бросился писать, даже не помывшись! А уж эта скользящая красной нитью по всему письму мысль, как маячок, такая сладкая, такая дурманящая — Майкл о нем думал.
Ох, совсем в голове его помутилось. Светероль встал, торопливо пошел в Храм, взбежал по ступеням и бросился в свой кабинет — в келье он не хранил ни перьев, ни чернил.
В письме напрасно кокетничать он не стал, выдал все, как на духу. Пока он писал, казалось, рука понимала все, что происходило с ним куда лучше, чем голова.
Света и веры Вам, сэр Майкл!
Не буду лукавить, я думал, что Вы — повеса, забывающий о данном слове через минуту. Даже пожаловался Вашей невесте — леди Джейн навестила Богов и меня несколько дней назад. Она и правда очень воодушевлена вашим предстоящим союзом. Конечно, я Вас не раскрыл, но от этого мучился совестью, потому что она близка мне духом — и мне тяжело ее обманывать.
В этом я обвинял Вас тоже — зачем было раскрывать мне правду о своих чувствах к ней? Правда, подумав, я стал относиться к этому, как к исповеди, и мне стало легче.
Ваше письмо очень меня обрадовало! Мои дни здесь однообразны, и пусть я люблю свой быт, некоторое разнообразие, которое, я думал, привнесут Ваши письма, было бы мне отрадно. У меня здесь подготовка к Турниру идет полным ходом, со дня на день из Церполя прибудет древесина и начнут возводить трибуны. В сравнении с прошлым годом, кажется, подготовка затянулась, и я боюсь, что не все успеется к сроку.
В этот раз я жду все это особенно, и особенно радею за то, чтобы все прошло гладко. Тогда я буду более свободен, и мы с Вами сможем выкроить время для разговора, если Вы все еще желаете со мной говорить.
Думаю, Вам не стоит отрываться от своих дел, чтобы меня навестить. Мы увидимся уже скоро, чему я буду безмерно рад. Пишите мне, хорошо? Я буду ждать.
Веры и света Вам, Светероль Уильям.
Теперь письма от Майкла приходили ежедневно. Он и правда описывал все кругом: дом, сад, свои покои, залу, где его обучали драться на мечах, вид из окна, любимые торговые лавки на улицах столицы, дворец, декоративные пруды с кувшинками и утками в его внутреннем дворике…
Уилл впитывал все эти пейзажи, тренируя фантазию, воображая, что прохаживается по шумным улицам города бок о бок с Майклом, неспешно переговариваясь и перешучиваясь.
Его веселость так контрастировала с той тоскливой серьезностью, что была до письма, что Джойс стала над ним легонько подтрунивать, а деревенские, видя его настроение, шептались, что Боги нынче благосклонны.
Светероль же такого сказать не мог — в дни, когда письма приходили, его молитвы становились кратки и поверхностны, но он не чувствовал той привычной отдачи, понимания и принятия. Впрочем, углубиться в эти мысли он решил уже после Турнира, лелея в душе предстоящую скорую встречу.
Уилл сам не понимал, чего ждал так горячо и пылко. Ему просто хотелось видеть Майкла, услышать его голос, и убедить, наконец-таки сделать в молельном зале полный круг. В их письмах тема Богов то и дело поднималась, но так же и угасала, сменяясь чем-то другим, каждый раз новым.
Только вот свою угрозу навестить остров до Турнира Майкл все же исполнил. Очередное письмо не пришло в назначенный срок, и Уилл было подумал, что Майкла опять отправили в какой-нибудь поход, или он уплыл с очередным визитом в Озвиль. Джейн никто из них в своих письмах почти не упоминал, хотя наличие жены никак не помешало бы им сохранить дружбу, верно?
Однажды утром за пару дней до турнира в день Свободы лодка причалила к берегу, а из нее наземь выпрыгнул, все еще непривычно тонкий без доспехов, сэр Майкл с крупным букетом белых цветов в руках. Уилл заметил его с холма, где следил за тем, как ребятишки развешивали вымпелы с гербами трех союзных королевств. Это не был официальный визит — его никто не предупреждал о гостях, но, увидев, как Майкл поднимается вверх по холму, оставил девушку-Тину за старшую, а сам отправился поприветствовать его.
Оказавшись лицом к лицу, руку подавать не стал, собираясь обойтись стандартным приветствием, но Майкл сам потянулся к ней и запечатал тыльную сторону ладони обжигающим поцелуем.
Сердце забилось учащенно от этого краткого жеста. Майкл улыбался широко-широко, и Уилл не мог ему не вторить.
— Коль вы здесь неофициально, церемонии излишни, сэр Майкл.
— Бросьте это ваше «сэр»! И, может, мне просто нравится целовать ваши руки, — нахально бросил он, но тут же немного порозовел. — Это вам, Светероль. Увидел в наших садах куст с этими чудесными цветами и подумал, что они похожи на вас.
Нежные лепестки покрывала то ли брызги речной воды, — Майкл приплыл один, сам орудуя веслами — то ли остатками утренней росы, сохранившейся в мягких складках. Они благоухали сладко и маслянисто, хотелось вдохнуть поглубже, ощутить нежное прикосновение цветков к лицу, но Уилл предпочел не выказывать своего восторга слишком явно.
— Это лестно, но не стоило, — голос его чуть дрогнул, а губы пришлось поджимать, чтобы скрыть улыбку. — Неужели Вы проделали этот путь лишь для этого?
— Я хотел помолиться.
Уилл даже отступил на шаг — настолько неожиданно прозвучали слова, которые он ждал услышать от Майкла с момента их первого разговора у иконостаса. Выходило, что цель его достигнута. Радости это знание не принесло: почему-то казалось, что молитва разорвет их связь, впервые за жизнь Уилла пойдет не на пользу, а во вред.
Руки коснулось что-то теплое, вырывая из дум — ладонь Майкла легко подцепила его, пронзая всю сущность разрядом молнии, и потянул дальше вверх, в сторону Храма.
Досадная мысль, страшная, богохульная, озарила его, разом поясняя все, что было с ним последние дни: ему не хотелось делить Майкла в их дружбе не только с Джейн, но даже с Богами.
— Я прошу вас быть со мной во время молитвы, направлять меня, — говорил Майкл, смотря вперед, и даже не догадываясь о том, какая молния сейчас поразила Светероля. — Я не буду говорить с Богами вслух, но мне будет не по себе с ними наедине. Вы же окажете мне такую честь?
— Все, что угодно, — задыхаясь то ли от спешного подъема в гору, то ли все еще от страшного осознания.
Лепестки цветов, небрежно прижатых к груди, подрагивали на ветру, который ничуть не охлаждал пылающие щеки.
