Не уходи безропотно во тьму

Судороги от электрошока прошивали тело, но были и близко не так болезненны, как разворачивающаяся перед ним сцена. Дмитрий Сергеевич повернул к нему голову, отворачиваясь от упивающегося триумфом Захарова и попытался подбадривающе улыбнуться, но вышло криво, ломано, неизмеримо грустно. От этого в груди защемило ещё сильнее. Он не достоин, не достоин этой улыбки. – Запомни, Серёжа, – шепчет Дмитрий Сергеевич быстро, как в горячечном бреду, – ты ни в чём не виноват. Не смотри. Ты не виноват. Но Нечаев смотрел. Смотрел, как разом обмякло тело в хватке чёрного полимера. Слышал нежный хруст, с которым ломалась шея и глухой удар, с которым упало тело. Он хотел рассмотреть лицо Дмитрия Сергеевича, в последний раз, выжечь его у себя на обратной стороне черепа, куда не доберётся ни один стиратель памяти, но перед глазами всё плыло. Нечаев мог лишь только смаргивать боль, сковавшую тело, и пытаться заглотнуть ртом хоть немного воздуха, потому что в носу свербело. Захаров всё распинался о своём величии и возвышенности, но П-3 его уже не слушал. Не было смысла, ведь тот, кто придавал его жизни значение, лежит на мраморном полу сломанной куклой. Всё же Сеченов ему соврал. Всё это – только его вина, и ничья больше. Ни бабы Зины, ни Петрова, ни Ларисы. Именно он, Сергей Алексеевич Нечаев, привёл сюда Захарова и своими же руками оставил Сеченова беззащитным. Он всё не может умереть, и это его наказание – последние минуты, проведённые в стыде, самобичевании и ненависти к себе. Захаров, закончив, склонился над Дмитрием Сергеевичем, наклонился низко-низко, и у Нечаева заледенело всё внутри. Этот ублюдок собирается поглотить Сеченова, забрать его мысли и душу, обратить в ещё один кусок полимера. (А что останется, чтобы скорбеть? Чтобы прижаться из последних сил, умирая подле хозяина, как подобает верной псине?) – Н-не смей...сука... – прорычал Нечаев из последних сил, пытаясь подтянуться на слабых руках и, если необходимо – зубами отстаивать эти святые мощи до последнего вздоха, – Оставь его...Слышишь, говнюк?! На что получает лишь отмашку, как от надоедливого комара, из-за которой отлетает на добрые пару метров. "Как же ты жалок, Нечаев - издевательски хмыкнув, начал издеваться над ним его же собственный воспаленный и перепаханный мозг, пока сознание, наконец-то, медленно уплывало куда-то в темноту, - Всё проебал, никчёмный ублюдок. Они ошибались в тебе – твоя Блесна, твой Волшебник. Ты проклинаешь людей, вручая им себя." Последние пучки света погасли под нежный женский шёпот, который вскрыл ему грудную клетку теплым, но острым: "Сплошное разочарование".

***

Вспышка света, взрыв красок – и его ослепляет палящее солнце аляпистого Лимбо. А значит, ад продолжается. Блесна (Слеза?), будто насмехаясь, напевает про запертый разум, а парящая в небе Правая протягивает ему руку. Хрупкую, но сильную руку, которую он, усталый и измождённый, принимает, начиная своё сошествие.