Когда проходит буря

      Если бы кто-нибудь спросил Рандо, каково это проснуться посреди кратера с минимальным знанием о себе, то Рандо ответит, что это… Пусто.       Рандо.       Ран-до.       Всё.       В промершем теле нет понимания того, что это могло значить помимо собственного имени. Рандо. Довольно странный набор звуков не придёт ему и грамму идентичности и собственной значимости.       Рандо долго глядит как восходит и садится солнце, как появляются звезды. Нагретая земля остывает с течением нескольких восходов. Рандо не считает. Рандо просто не знает зачем ему двигаться.       Котлован полон разодранных труб, они разодраны на мелкие кусочки.       Здесь что-то было.       Важно ли это было для Рандо?       Наверное.       Иначе он бы не лежал здесь.       Рандо прикрывает глаза.       И вновь открывает.       Может быть прошло полсотни оборотов небесных светил с того момента как он решил поднялся. А может меньше.       Ещё больше уходит на бесцельное шатание. Первый кусок хлеба кажется чем-то и сладким, и ужасным, будто бы ел целую вечность и не ел одновременно.       Солнце поднималось и садилось. Рандо видел людей. Но те никогда не приближались к нему. Здесь это было правильно, обыденно. Они искоса смотрели и тут же испарялись, не желая вступать в коммуникацию с таким же потерянным и обездоленным.       И это было верно. Было так много того, что Рандо хотел бы спросить. Но он не знал что. Всё вопросы в голове звучали глобально и были лишь простыми мыслями, отблесками без тела.       А потом Рандо заметил это. Заметил, что шарф, элемент его распавшегося образа, привет из жизни и ключ к осознанности пропал. Не просто пропал, а был украден.       Мальчик не говорил. Он ощупывал ткань, проверяя на мягкость, подносил к щеке и тоже пытался в чем-то разобраться. Он встретился взглядом с Рандо и прижал ткань к себе. Одет мальчишка был кое-как. Таких здесь много. Но среди них нет того, кто нацелил бы взрослую одежду и перетянул её шнуром, чтобы не падала.       — Тебе нужно это вернуть, — говорит Рандо, ожидая на почтительном расстоянии. На самом деле ему все равно на шарф, но не сделать ничего в этой ситуации… он раньше закрывал глаза на нечто похожее? — это моё.       У мальчишки голубые глаза, в них плескаешься такое же непонимание и отрешенность, кое Рандо видел в своем отражении. Ребенок настороженно сидел, окутанный шарфом на манер взрослого, наклонил голову, а после сбросил ткань с себя и скрылся среди разрушенных домов.       Рандо смотрит потеряно и даже сочувственно, как эти рыжие волосы исчезают в противной серости среды. Наверняка этому ребёнку такая кроха тепла была нужнее ему, не знающему зачем она была при нем, помимо жалкой попытки согреться. Но что с шарфом, что без — Рандо холодно.       Потому он оставляет шарф на месте. Уходит молча даже не смотря на некогда знакомую вещь.       Через некоторое время он замечает мальчика поблизости. Снова. И снова. Тот с какой-то закономерностью появляется на почтительном расстоянии и смотрит. Наблюдает.       Он кутается в шарф. Иногда подходит ближе, а иногда, пошатываясь, скрывается в тени. А иногда не появляется неделями.       Как-то он вплетается в жизнь и появляется все чаще и чаще, откидывает брезент и забирается к нему в импровизированное укрытие.       — Это гвоздь, — говорит Рандо на находку ребёнка, — А это болт.       Мальчик смотрит в ожидании.       — Они используются при строительстве.       Ребёнок кивает и исчезает только для того, чтобы появится снова с другими вещами, предназначение которых тот не знает. Обычно это мусор. Хлам. Остатки роскоши района, покрытые ржавчиной. Но тот хранит их в какой-то ямке, осторожно прикрытую фанерой.       И очень грустит, когда ту заливает водой.       Мальчика зовут Чуя.       Это Рандо узнает случайно и больше не получает другой информации помимо очевидного. У Чуи никого нет. Это частая картина для этого места, у Рандо тоже никого нет. А если и есть, то он не помнит. Никого нет у Чуи. Никого нет у Рандо.       Рандо стелет тонкий матрац с кучей дыр и говорит Чуе, что тот теперь будет спать здесь.       Чуя не понимает, но иногда приходит к нему и засыпает на пару дней. А после исчезает вновь. Исчезает и приходит с новым сокровищем.       — Это консервированная скумбрия, — удивляется мужчина, тогда, когда мальчишка больше рад найденной проволоке, — Её нужно открыть.       Чуя забывает о проволоке, когда Рандо показывает как нужно открывать банки. Он не знает, чем питается ребёнок, когда его нет рядом, да и ест ли вообще что-нибудь, но кусочек рыбы приводит того сначала в ужас, а затем в восторг.       Откуда рыжий их стал таскать тот не знает. Но они заполняют уголок и вскоре приём пищи становится ежедневным. Чуя не говорит. Рандо не спрашивает. Он по-прежнему рассказывает ему о предметах, кажется, у мальчика нет банального представления о мире, в котором он живёт. И весь его свет сводится к кратеру. У Рандо тоже ничего нет, только вот он просто боится покинуть это место, встретится с неизвестностью лицом к лицу. Тогда как Чуя просто этого не может.       Живот болит уже не так как прежде, постоянные белки явно идут на пользу.       Пока Чуя не пропадает.       На этот раз рыжий отсутствует дольше обычного.       Рандо смотрит на проволоку, которую тот сокровенно складывал в другом углу. Потом на кусок дерева, который Чуя тоже нашёл и притащил сюда, обнимая.       Рандо злится на себя.       Это чувство так ново для него. Так странно.       Рандо злится, что не спросил у Чуи откуда тот таскает консервы.       Чуя появляется спустя пол месяца, синяки немного сошли, но общий вид нездоровый. В руках у мальчика уже не консервы, а сухари, которые тот, верно принёс в дом.       — Эти люди военные, Чуя. Не ходи больше к ним, слышишь?       Чуя не знает такого слова. Военные. Не осознает ужаса и значимости. Но то, что к ним нельзя подходить понял на своей шкуре.       Дождавшись пока, ребенок заснёт, Рандо направляется к пункту поста, к которому наверняка бегал ребёнок за едой. Испытывая неожиданно ярость и какую-то жажду мести.       На следующее утро они вместе покинули дно Суробачи. * * *       Здесь были стены. Постройка больше напоминала сарай, но это было всяко лучше, чем их маленький шалаш. Чуя приволок откуда-то кусочки ткани, скрепив их проволокой вместе соорудили дверь       Здесь таких много.       Обездоленных.       Но это лучше, чем пустырь.       Можно добыть футон и тёплое одеяло. Обменять собранные Чуей болты на маленькую горелку. Одолжить у неразговорчивого соседа медную тарелку.       Чуе нравится здесь больше. Но тот все ещё тоскует по полену, его Рандо с собой не потащил.       — Я найду для тебя что-нибудь похожее, — обещает он ребёнку, пока тот сидит от газовой горелки на почтительном расстоянии, заворожено наблюдая издалека, — это называется походный суп.       Рандо успел позаимствовать у охраны объекта нож, пару картошин с морковкой и пистолет.       Чуе суп не нравится. Рандо и сам не знает, как понял это, выражение лица ребёнка остаётся неизменным. Но рыба ему нравилась больше — это факт.       Чуя все ещё периодически исчезает и появляется. Но уже спокойнее засыпает рядом, ложится чаще и спит намного крепче. Он прикрывает ладонями голову, закрывает уши. Рандо думает, что мальчику снятся кошмары.       На нем все ещё намотаны тряпки, куски взрослой одежды, что была подвязана шнурками и пресловутой проволокой.       И шарф.       Стоит найти ему обувь.       Чуя редко подходит близко, а если и приближается, то мгновенно отпрыгивает из-за холода рук Рандо. Щурит глаза. Но как-то раз он сам приблизился и неловко потёр чужие ладони.       — Это не поможет, Чуя.       Чуя не понимает. Его ладони становятся теплее, если их растереть.       — Они всегда такие.       Чуя кивает головой.       Это он понимает.       Чуя исчезает. Снова. Рандо не может объяснить себе почему беспокойство за ребёнка растёт в геометрической прогрессии. Почему он все реже шумит, стоит тому прикорнуть недалеко; почему пытается сделать из вещей, что у него есть, одежду для мальчика; почему готовит на две персоны, нарочно делая порцию Чуи больше.       Они никто друг другу.       Но в глазах Чуи видна такая же потерянность и неопределенность. Словно он тоже ничего не помнит и не знает, интуитивно ища поддержки у более взрослого. Пускай и незнакомого.       Когда Чуи рядом, то Рандо становится намного теплее. Они здесь вдвоём. Только они.       Рыжий возвращается, когда Рандо начинает искать его по окрестностям. Он даже немного хочет поругать ребёнка за исчезновения и попросить отныне всегда быть рядом, наведу. Но быстро понимает, что такой расклад не понравился бы ему, будь он на месте Чуи. Тут же бы сбежал, невзирая на то доверие, что выстроились между ними. Рандо не хочет, чтобы Чуя уходил.       Мальчик теребит что-то. Он не сразу подходит к нему, но довольно резво велит сесть чтобы в следующую минуту натянуть на руки Рандо носки. Они разные, но отличаются не сильно.       — Больше не холодно.       Заключает Чуя и глядит на него в ожидании.       А у Рандо язык не поворачивается. Не может он сказать, что это так не работает. Не может сказать, что носки носят на ногах. И что носки стоит надеть самому Чуе, ведь тот бегает босиком.       Рандо поджимает губы, глядя на носки на своих руках и на Чую в чьих голубых глазах плескается надежда, что он сделал все правильно. Что он поступил хорошо. Детские пальцы заботливо подтягивают носки выше.       — Да, — соглашается Рандо, подсаживаясь ближе, — больше не холодно, Чуя. Спасибо. * * *       Чуя собирает разные камушки и складывает их в разных углах. Рандо кажется, что он имитирует какие-то элементы интерьера, которые мог когда-то видеть.       Очень осторожно пододвигает тарелку и ест горячий бульон с лепешкой. Рандо бы очень хотел спросить, где его родители. Но и так ясно, что тот не ответит. А может и не поймёт, что значит «родители».       Рыжий немного наклоняет голову, спрашивая, чего взрослый пялится на него.       — Я найду тебе обувь.       Заключает Рандо и указывает на свои ботинки.       — Такие же только тебе.       Чуя хлопает глазами, а после возвращается к тарелке, стараясь не обжечься как в прошлый раз.       Рандо и сам не знает, где искать подходящую одежду. Но её точно нужно достать. Непременно. * * *       — Это Чуя.       Мужчина окинул ребёнка оценивающим холодным взглядом.       — Не сильно он похож на твоего сына, — хмыкает он, — Впрочем, мне все равно, как ты развлекаешься.       Напротив Рандо стоял мужчина. Вернее, он не стоял, сидел. Не самый приятный взгляд, но свое начальство мы не выбираем.       — Благодарю, что спасли меня. Прошу позаботьтесь обо мне и моем Чуе.       Рандо и сам не понял, как был подобран Портовой Мафией из какой-то передряги этим утром. Плохо помнит, как на выручку пришёл босс Мафии. Плохо помнит, как тот оказался под впечатлением от его дара. Но хорошо помнит, как за ним увязался Чуя. Как он побежал следом.       Быть может быть подле мафиози совсем не то, что нужно Чуе. Но Рандо смотрит на жалование, как на величайшее сокровище, хоть и осознает, что по меркам порта это простая пыль, гроши.       Работать на мафию непросто. Особенно будучи шестёркой. Но Рандо смотрит на Чую, что все чаще и чаще дождётся его дома и научился самостоятельно готовить. Немного. Он просто повторял за взрослым, чьи действия наверняка уже выучил назубок. И ждёт. Смотрит как Рандо ест. Даже не качает ногами.       — Рандо!       Кричит Чуя. Он не понимает почему взрослый мужчина перед ним плачет. Подчерпывает ложкой суп и утирает что-то на лице. Рандо дёргается на собственное имя, впервые Чуя позвал его по имени. Напугано, возможно, неосознанно, но позвал. Стоит сейчас рядом, цепляется за рукава плаща и пытается понять неожиданную реакцию. И вздрагивает, стоит руке Рандо лечь на рыжую макушку. Чуя не шевелится, даже не дышит. Но стоит мужчине попытаться убрать ладонь, как мальчик тут же цепляется за неё и возвращает на место. Неизвестное действие оказалось приятным.       — Обещаю, завтра мы пойдём с тобой за ботинками. За самыми красивыми ботинками, Чуя.