Бог бесполезной недели

«Пути Господни неисповедимы» — Рим. 11:33

      Незадолго до того, как мне исполнилось четырнадцать, мне пришлось примерить на себя звание политического эмигранта. В те времена моя страна ещё называлась Веймарская республика, а экономика, сильно потрепанная Великой войной, дышала на ладан. Нищета — синоним нашего существования. Родители остались без работы, а инфляция всё росла и росла. Впрочем, это можно было ещё как-то терпеть, верить в лучшее, если бы не новая рабочая партия Германии во главе с её одиозным лидером и нашим канцлером.       Новый партийный курс был радикально правым и антисемитским, но люди хотели видеть сильного лидера. Страна была под санкциями всего мира, поэтому люди закрыли глаза на каких-то там евреев и цыган. Что значат лишние пару нулей в статистике, если мы будем впереди всей планеты? Пропаганда, как всегда, победила, жаль, что все слишком поздно поняли, что же на самом деле произошло в снежном январе тридцать третьего года. Мне было двенадцать лет.       В ноябре следующего года умер прежний канцлер и нынешней сильный лидер самопровозгласил себя нашим предводителем и вождём, собирателем немецких земель и «отцом нации». В том же месяце, того же года нас ждала Хрустальная ночь, которая усыпала тротуары осколками битого стекла, синагоги горели ярким заревом во тьме, а кто-то навсегда остался в ночи с девятого на десятое. Никто больше не скрывал своего отношения к нам за фальшивыми улыбками. Оставаться в Германии было опасным для жизни и мы бежали в Англию. Без гроша в кармане, имея только желание не стать жертвами кровавого режима. Мне было тринадцать.       С тех пор моим домом стал дрейфующий остров. Фунтов стерлингов нет. Ты везде единственный бедный. С учёбой проблем не было, но вот друзей так и не смог завести. Сначала я был для них странной диковинкой, непонятным пацаном со слишком старой и некрасивой одеждой, слишком большим носом, глупым акцентом. А потом я стал фрицем, ведь моя родина решила уничтожить весь мир, снова. *** — Вы посадили меня рядом с фрицем! Я не желаю сидеть рядом с этим мерзким ублюдком. Найдите мне другое место! — я втянул голову в плечи и постарался быть незаметным на фоне сидения — Я проверю, есть ли возможность найти другое место, поезд полон, мэм       Женщина бросила уничижительный взгляд на соседа-немца и гордо посмотрела поверх голов пассажиров. Послышались одобрительные возгласы, кто-то предлагал выкинуть меня на ходу, ведь таких отбросов не жалко. ***       Потом бомбёжки Лондона, которые, очевидно, не добавили мне любви от окружающих. Если сначала были только смешки и ехидные стишки, то сейчас на меня решили спустить всех собак. Видимо, это было самым эффективным способом борьбы с диктатором. Сначала лишь толкали плечом, потом пару раз ударили об подоконник головой. Портили тетради, один раз чуть не искупали в туалете, благо успел убежать. ***       Конечно сам упал, нечаянно, честное слово, мэм, — ложь во благо, ведь если буду жаловаться, будет только хуже. ***       Потом были драки, если это так можно назвать, я ведь совершенно не умею давать сдачи. Один раз меня чуть не отправили на тот свет, избив до внутреннего кровотечения. Меня тогда спасли и я твёрдо решил, что хочу быть врачом.       Каким-то чудом я смог поступить в хороший университет, думал, что хотя бы там будут друзья, ведь мы были единомышленниками. Я опять позволил себе поверить в лучшее, когда меня позвали на вечеринку для первокурсников. Оказалось, что надо мной решили пошутить, дали неверный адрес и я, как дурак, ходил пол ночи по улицам в поисках нужного дома.       Ничего не изменилось, я все ещё фриц. Вот же ирония, на родине — предатель, в эмиграции — иностранный агент и фашист.       Закончил университет, хотя все пытались сделать так, чтобы немецкая падаль либо сама ушла, либо нашлась причина, чтобы меня выгнать. Придирались до всего, будь то мои коммунистические политические взгляды или неправильный внешний вид. Наверное, с тех пор я немного помешан на идеальности своего костюма и причёски. Но, несмотря на всё, я закончил на отлично, хотя меня дважды отстраняли от занятий.       А потом был новый виток нищеты, никто не хотел брать неблагонадежного работника с сомнительным происхождением. Работал грузчиком, кассиром, официантом. В одном кармане был диплом, а в другом дыра. Начал курить. Жил на дне, хотя отчаянно пытался найти дорогу из бедности. В 46 году умер отец, сердце не выдержало. Первый раз в жизни напился. Опять уволили с работы. Здравствуй, социальное общежитие. Мать смотрела со смесью жалости и отвращения. Откровенно говоря: бухал, работал и плакал. Пытался завести роман с дамой, но она не выдержала моего образа жизни. Возможно, я вёл грешный образ жизни, но что поделать, таков он — иммигрантский стыд.