*Вода теплая. Как только помоешься и переоденешься — поедим и будем выдвигаться.
Агнес сразу поняла, что от нее хотят. Здесь не нужно было большого ума и проницательности, поэтому кивнула. Сещемару, задержав на ней взгляд, взял сопящего Джакена за шкирку и быстро покинул комнату, плотно задвинув за собой двери. Недолго постояв на месте, нерешительно подошла к воде, опуская в нее руку — теплая. Это очень радовало. Не хотелось обратно заболеть, когда только что выздоровела — и бросила взгляд на закрытое окно, вздыхая. Так ужасно иметь возможность мыться только в комнате, в тазике без каких-либо минимальных удобств. Ей не хватало собственной душевой, канализации и средств гигиены — это бы гораздо упростило жизнь. Поэтому, неуверенно еще раз посмотрев на дверь — Агнес понимала, что вряд ли Сещемару ушел куда-то, терпеливо ожидая снаружи, — ощущала себя все равно как-то неспокойно. И вздохнула. Собравшись с мыслями и взявшись за завязки кимоно, принялась их распутывать из замысловатого узла — тот, как и на горячем источнике, сперва не поддавался, отчего пришлось замяться на несколько лишних минут, прежде чем справиться — и снять с себя одежду, успевшую загрязниться за несколько дней. Агнес искренне радовалась, что, наконец, сможет ее поменять, и аккуратно сложила все на пол, оставаясь нагой. Холодок прошелся по коже. Обняв себя за плечи, взяла в руки корень, начав сперва умывать лицо, хмурясь от неприятного запаха и скучая по душистому мылу, тщательно намылила волосы, бережно пытаясь расчесать пальцами, и принялась за тело, опустившись в воду. Она видела в старых фильмах, как люди мылись в огромных бадьях, но этот таз не особо большой и очень непрактичный — и вряд ли подходит для того, чтобы в нем сидеть, но Агнес не хотела просто ополоснуться — хотелось полностью помыться, очищая с себя от всех дней, проведенных здесь. Как долго она сидела — не знала, но вода начала остывать, поэтому пришлось встать, зябко поджимая под себя плечи. Недолго постоять, подождав, когда влага хотя бы немного стечет с ее тела, и подойти к матрасу, укутавшись в прохладное полотенце. Вытираясь, переминалась с ноги на ногу из-за холодного пола, а затем, переведя взгляд на окно, замерла. Тот-самый-незнакомец во все глаза пялился на нее. Что? Агнес закричала, сжимаясь и приседая на корточки, чтобы хоть как-то прикрыться от чужого, неприятного взгляда. Дверь в комнату с грохотом раздвинулась. Сещемару, сразу увидев причину ее крика, сразу ринулся к подглядывающему мужчине, доставая меч. Зажмурившись и стиснув уши ладонями, Агнес боялась смотреть и слышать, что происходит, стараясь сжаться настолько, чтобы вовсе провалиться под землю. Какого черта? Разве Японцы подглядывают за женщинами, принимающих ванну? Почему именно она попала в такую неприятную ситуацию? — ей не хотелось, чтобы ее наготу видел кто-то посторонний; не хотелось, чтобы неприятный, чужой взгляд исследовал ее тело ради своих каких-то похотливых желаний. Внутри стало так мерзко и страшно, что она всхлипнула, не решаясь сделать хоть что-то, чтобы как-то попытаться спрятаться. Звуки драки быстро затихли, а затем на ее плечи упала рубаха, укрывая от всего мира. Нерешительно открыв глаза, столкнулась лишь с Сещемару — он стоял к ней спиной, не смея повернуться, и что-то сказал. Мозг из-за произошедшего не воспринял ни звука, отчего Агнес, поджав губы, резко встала, стараясь не упасть на дрожащих ногах, и обняла мужчину со спины, всем телом прижимаясь к нему. Тот застыл, напрягшись, на мгновение помедлил, но после опустил свою ладонь на ее руки, вцепившиеся поперек его торса. Погладил нежную, все еще влажную кожу, а затем, отодвинув от себя, повернулся, сразу же обнимая. Его тепло передавалось ей. Было необычно прижиматься без какой-либо одежды, почти беззащитной и совсем открытой перед ним, но не дала себе ни времени, ни шанса думать на эту тему долго. Сейчас все неважно. Агнес чувствовала себя отвратительно, искренне жалея, что не заметила чужака раньше; и грязно. Ей хотелось избавиться от оков того неприятного взгляда, выкинуть из своей головы, но не могла. Сещемару провел ладонью по ее спине, успокаивая, а затем снова отстранился, нежно погладив щеку, и, подтолкнув к одежде, смотря только в глаза, снова отвернулся. Сглотнув, Агнес покраснела, неуверенно потянувшись к аккуратно сложенным штанам, и оглянулась, чтобы еще раз увериться, что больше никто чужой не сверлит ее взглядом. Надев рубаху, которая до этого момента была просто накинута на плечи, натянула остальную одежду — и, наконец, перестала чувствовать себя уязвимой. Попыталась завязать штаны, делая все так, как смогла запомнить, но узел все равно не выходил: то был слишком слабым, то некрасивым, то вовсе каким-то перекошенным. Чувствуя смущение, она неуверенно подошла к мужчине, дернув его за рукав — тот, обернувшись, сначала обвел ее взглядом, а затем, поняв без каких-либо движений или слов, чуть наклонился, поправляя рубаху — и застыл на том моменте, когда аккуратно складывал ее ворот, и как-то странно посмотрел. Изучающе, вопросительно и будто бы о чем-то прося. Но о чем? Агнес неуверенно кивнула. Сещемару, приблизившись еще плотнее, пальцами проник под одежду, нежно проведя по коже чуть выше груди — и прикоснулся к ключицам, немного отодвигая рубаху. Что он собирается сделать? — смущенно билось в голове. Ответ нашелся мгновенно: мужчина, прижав к себе, уткнулся носом в ее шею, обжигая горячим дыханием; провел губами по чувствительной коже, вызывая мурашки и… … неожиданно укусил. Вскрикнув, дернулась, сразу же стараясь накрыть шею ладонью, но ей этого не позволили: Сещемару перехватил ее за запястье, удерживая на одном месте, и после коснулся до раны языком. Тело будто прошибло током, отчего Агнес задрожала, цепляясь пальцами за широкие плечи, чтобы хоть как-то устоять на ногах. Что это? Зачем он вообще это сделал? Для чего? И судорожно выдохнула, когда мужчина отстранился, успокаивающе оставив поцелуй на лбу, и, поправив рубаху, завязал пояс, отчего ее вид снова стал опрятным и не таким убогим, как было до этого. Все еще подрагивая от пережитых ощущений, Агнес не могла его понять, а поэтому, не удержавшись, почти пискнула: — Зачем ты меня укусил? В ответ — словно знал, что она спросила — Сещемару указал пальцем на ее шею, и Агнес, недоуменно переведя взгляд вниз, не увидела ничего, кроме одежды, спрятавшей ее плечо. — Raberu*, — коротко произнес мужчина.*Метка.
А затем, взяв ее за руку, повел на выход из комнаты. Рефлекторно опустив руку на полученную рану, удивилась, когда не почувствовала никакой боли — она не ощущала ничего: ни бугорков от свежего укуса, ни крови, ни дискомфорта. Словно тот ничего не сделал. Это было так странно, что Агнес не удержалась, когда они проходили мимо старого, мутного зеркала. И увидела очертания фиолетового полумесяца. Что? Он сделал ей такую же татуировку, как у себя на лбу? Клыками? Боже, Агнес предстоит столько всего узнать об этом странном мире. Каждое чудо воспринималось с удивлением и недоверием. Но для чего он оставил ей такую же метку, как у себя? Что-то вроде «засоса»? Покраснев, споткнулась о порог, не замеченный за собственными мыслями. Сещемару сразу же поймал за талию, не позволяя упасть — Агнес неловко улыбнулась, сковано произнесся тихое «Аригато» — и они вышли на улицу. Насладиться моментом не дали окружившие со всех сторон люди. Испугавшись, она тут же спряталась за чужой спиной, находя деревенских какими-то злыми, настроенными настолько враждебно, что это было странно. Совсем недавно они их приняли в дом — и сейчас ситуация, которая произошла с ней на второй день пребывания в этом мире, повторялась. Они что-то кричали, их голоса сводили с ума. Агнес зажмурилась, когда услышала, как кто-то с воплем начал приближаться, и вздрогнула от лязга мечей. Все закончилось так же быстро, как и началось — даже понять ничего не успела, когда мужчина к ней повернулся, прижимая к себе, а затем они взмыли в воздух. Кажется, Сещемару что-то ей сказал, накрывая ее глаза большой ладонью, но она не уловила ни слова, хотя одно из них определенно было знакомым. Когда ветер коснулся спины, мужчина укутал ее мехом, прижав ближе — и только тогда убрал руку с лица. Все еще напуганная, Агнес не решалась открыть глаза, вцепившись пальцами в его одежды. Почему? Почему каждая деревня встречает их радушно, а провожает так зло? Отчего? Неужели Агнес такая неудачливая? Из-за чего здешние люди так ненавидят ее? По какой причине? За что? — и всхлипнула, не в силах понять, принять законы этого слишком чужого мира. Что, если бы она осталась одна, не встретив Сещемару? Она бы не выжила. Не смогла. Даже если бы чудом добралась до очередной деревни — ее бы снова прогнали. Или убили. Мужчина сжал ее крепче — и только от ощущения его объятий стало легче. «Пусть этот мир против меня», — пронеслось в голове мимолетом, — «если со мной будет Сещемару, то я готова это вынести». И выдохнула, сжимаясь сильнее. На фоне вновь послышались визги Джакена — откуда только взялся — но Агнес не могла решиться открыть глаза; ей все еще было страшно, обидно и грустно. Несмотря на то, что мужчина не позволил никому другому причинить ей боль, защищая и не давая даже посмотреть на то, что случилось, ощущала тревогу внутри. Почему после лязгов мечей стало так тихо? — она не хотела думать о плохом; наивно боялась даже допустить мысль, что Сещемару мог кого-то убить. Это же не так, верно? Любая смерть пугала. Она не хотела, чтобы кто-то страдал и так быстро заканчивал жизнь, пусть и понимала, что, возможно, в этом мире подобное нормально. Обычно. Повседневно. И вздрогнула, когда чувство полета прекратилось. Агнес даже не успела прийти в себя, потому что снова кто-то закричал — на этот раз голос принадлежал только одному человеку. Это было громко и угрожающе, и клинки вновь скрестились. Ее не отпускали из рук, прижимая к себе, а бой — начавшийся совершенно внезапно — пугал до чертиков. Сжавшись, Агнес молилась, чтобы все поскорее закончилось. Просила всех богов, чтобы Сещемару не пострадал, а тот, кто напал — прекратил, оставив их в покое, но ее никто не слушал. Не слышал. Ее трясло от рывков, которыми мужчина уклонялся, и холодило, когда страшный порыв ветра оглушал, ломая деревья вокруг. Она не знала, сколько это продолжалось, но облегченно выдохнула, когда все вокруг успокоилось — не затихло. Незнакомый голос продолжал что-то громко говорить. Сещемару отвечал ему кратко, раздраженно, но меч спрятал в свои ножны — и внутри стало спокойней. Решившись, Агнес все-таки открыла глаза, находя себя в лесу: деревья вокруг лежали на земле от произошедшей битвы, Джакен возмущался совсем рядом, недовольно тряся посохом, а неподалеку — напротив Сещемару — стоял парень. Странный, с белыми волосами и в красных одеждах; его глаза были такими же золотыми, яркими, а на голове шевелились собачьи уши — или кошачьи. Удивленно выдохнув, замечая на себе чужой взгляд, сжалась, спрятавшись в родных объятиях снова. Они были похожи внешне. И при этом Сещемару казался более мужественным, спокойным и серьезным, паренек — диким, громким и каким-то ребячливым. Что у них было за сражение? Почему сейчас разговаривают? Неужели они знакомы? Тогда почему дрались? Особое приветствие? Незнакомец что-то фыркнул, а после его слов из кустов вышла девушка. Она была весьма недовольна — и всем своим видом это показывала, стукнув ушастого парня по голове. Перевела взгляд на них, поздоровавшись с милой улыбкой, и дальше продолжила ругаться. — Какие странные, — вырвалось из груди неосознанно. Агнес смотрела на открывшуюся ссору в недоумении. Вероятно, у этой парочки подобное было в порядке вещей, но со стороны выглядело действительно странно. Сещемару, цокнув, хотел было развернуться, чтобы уйти, оставляя этих двух позади, но незнакомая девушка вдруг странно на них посмотрела, будто что-то услышала. Или поняла. А затем, к удивлению Агнес, произнесла: — Привет? Сердце забилось очень быстро. Внутри все задрожало, а голос, кажется, на мгновение пропал. Почти задохнувшись от собственных эмоций, прохрипела, не узнавая саму себя: — Ты меня… понимаешь? — и чуть не заплакала. — Немного, — ответила ей девушка, подходя ближе и полностью игнорируя снова фыркнувшего парня в красной одежде. Весь мир вдруг перестал иметь значение, — я плохо знаю английский. Давно учила. Ты откуда? Это было лучшим, что могло произойти с Агнес. Но откуда та могла знать другой язык? Как? Почему? И что значит — учила? Тут такому обучают? Но почему никто больше ее не понимает? — Нью-Йорк, — тихо проговорила в ответ, совсем не веря в то, что слышала. Девушка в ответ нахмурилась. Было видно, как она старалась вспомнить что-то, но не могла, отчего сердце сжалось. Агнес терзали смутные догадки, но она была в них не уверена: могла ли быть незнакомка такой же? Попаданкой? — Меня зовут Кагоме, — представилась та, — ты в древнем мире. Почему? — Не знаю, — поджала губы Агнес, — я не знаю, как попала сюда. Я хочу домой. Сещемару, словно понимая, что она говорит, лишь крепче обнял, не отпуская. Его руки смяли одежду, подтягивая к себе повыше, а взгляд блеснул как-то угрожающе, ярко. Будто он не хотел, чтобы она вернулась туда, откуда пришла; будто вовсе не рад, что они встретились с этой странной парой. Агнес, протянув руку, тронула его за щеку, нежно погладив — и удивленно отметила, как тот начал успокаиваться, смягчившись, но продолжал ее держать. Кагоме, кажется, застыла от шока, словно не верила в то, что видела — и паренек со звериными ушами тоже, что-то закричав на своем странном — чужом — языке. — Дом закрыт, — сказала эта девушка, — Давно. Выхода нет. Ты здесь навсегда. Слова звучали вперемешку, иногда неправильно, но Агнес уловила суть. Значит, все-таки она не единственная, кто попал в этот мир. Сожаление и грусть укололи сердце — обратно в свой мир попасть не получится, верно же? До этого момента в ней хотя бы была надежда, сейчас — пустота и осознание, что пути назад не существует; что этот мир отныне будет ее домом. Горько стало настолько сильно, что Агнес всхлипнула. — Я не знаю вашего языка, — и почти проплакала, еле удерживая слезы, норовившие сорваться вниз по щекам, — не знаю ничего. Мне страшно. Кагоме только нахмурилась, сжимая руки в кулаки, а затем обратилась уже не к ней, заговорив на японском. Ни одно слово не показалось знакомым, и Агнес была настолько разбита, что, сжав в пальцах чужую одежду, ткнулась носом в широкое плечо, грустно вздыхая. По крайней мере, стало известно, что в этом мире Агнес не одна такая. Это было лучше, чем ничего. Теперь она знала точно, что не вернется домой, поэтому цели, поставленные перед собой ранее, обрели более четкую форму; могла быть точно уверена, что не оставит Сещемару одного; понимала, что теперь не нужно запрещать себе чувствовать и постоянно ощущать вину за это. «Лучше, чем ничего», — повторила сама себе. Отчего же так горько на сердце? Почему в душе скребут кошки? — она ведь знала. Понимала. Догадывалась. Слепая надежда двигала вперед, хоть она и была призрачной, но на нее не стоило полагаться изначально, — так почему? Незнакомка что-то продолжала говорить. Спрашивать. Сещемару иногда коротко отвечал: раздраженно, нехотя, почти цокая на каждый заданный ему вопрос. Все же, он не любит общаться с другими — Агнес была права на этот счет, ощущая себя более особенной, чем раньше. Что же мужчина в ней такого нашел? Почему так открыто проявляет привязанность, защищает и обнимает? — Словарь, — вдруг неожиданно проговорила Кагоме уже ей, — есть словарь. В доме. Экзамен был. Давно. «Словарь?» — повторила Агнес про себя, все еще не отойдя от собственных мыслей, крутящихся вихрем в голове. — Спасибо, — и слезно выдохнула, не веря своему счастью. Сещемару, снова приподняв ее, — так, чтобы на одном уровне оказались их лица — заглянул прямо в глаза, неожиданно прикоснувшись лбом к ее лбу, и кивнул, укутав в мех сильнее. А после — взлетел. Кагоме расположилась на спине своего парнишки, легко подхватившего ее когтистыми руками под ноги — и быстро помчались вперед. Удивительно быстро. Его странная схожесть с Сещемару поражала. Агнес хотела бы спросить, кем они друг другу приходятся, но не могла, обняв того за широкие плечи и закрывая глаза, когда земля начала отдаляться. Она бы спросила его о многом, рассказала бы о своих переживаниях и чувствах, поделилась бы всем, что знала. Язык просто необходимо выучить, и раз у незнакомки был спасительный словарь, по которому она сдавала экзамен, дело пойдет в разы быстрее. Конечно, научиться ни за день, ни за неделю, ни даже за месяц всему не сможет, но хотя бы начнет понимать простые слова. Помогает ей эта девушка по доброте душевной или нет — не знала, но даже так Агнес была ей благодарна. Хотя бы за то, что она сказала правду, не пытаясь соврать или обнадежить. И за то, что великодушно отдаст книгу. Летели они долго. За это время она успела немного вздремнуть, разморенная теплом; Джакен снова покормил ее пирожком, от которого не смогла отказаться из-за строгого взгляда мужчины, пронзившего словно насквозь. Есть не хотелось совершенно, организму было совсем не до того, поэтому пришлось через силу впихивать в себя лакомство, еле сдерживаясь от слез. Они прибыли в какую-то деревню — сердце зачастило от страха — ближе к вечеру. Вид был потрясающим. Во время приземления Агнес заметила большие засеянные поля, реки и многочисленные дома, восхищаясь расстелившейся перед глазами красотой — и чуть не упала, когда ее ноги коснулись земли, а голова закружилась. Сильные руки поймали ее в очередной раз, прижав к себе. Сещемару к ней наклонился, словно безмолвно спрашивал о том, хочет ли она обратно на руки, но Агнес — надеясь, что правильно все поняла — отрицательно махнула головой, сплетая их пальцы вместе. Через пару минут в поле их зрения появились ушастый парень и Кагоме, отчего раздраженный цок мужчины вызвал улыбку. И они пошли вперед. Девушка что-то говорила пареньку — они, кажется, вновь ругались — но тоже держала его за руку. Их отношения казались необычными, но милыми. Сещемару, несмотря на то, что ему явно не нравилось здесь быть, шел рядом, держа ее уверенно и крепко; Джакен, на которого Агнес вовсе не обращала внимание, привыкнув к его болтовне как к фоновой музыке, постоянно кричал что-то этой странной парочке, искренно возмущаясь и негодуя, но тоже не отставал. Пока они не пришли к небольшому дому. Девушка скрылась за дверью буквально на пару минут, а, когда вышла, протянула ей словарь — потрепанный, с пожелтевшими страницами и совсем старый — но сейчас для Агнес он стал сокровищем, которое она благодарно приняла, прижав к груди. Мужчина положил руку на плечо, молча подбадривая. Сердце застучало быстрее, а внутри настолько сильно разлилось тепло, что она всхлипнула, поблагодарив Кагоме со всей душой. Искренне. Судя по взгляду мужчины, им нужно было уходить, а поэтому на этой ноте — грустной и горькой — они попрощались. Ей так много хотелось сказать незнакомке; спросить ее о том, как же она тут выжила, поделиться с ней всем, что знала, но понимала, что им было совсем не до нее. Понимала, что Сещемару здесь не готов был задержаться, а просить об этом не смела; понимала, что свои проблемы сваливать на других — не выход, пусть очень хотелось поговорить. Перед уходом Кагоме ее остановила, нерешительно обняв. — Остаться? В деревне? — и спросила. Над словами Агнес даже не раздумывала. — Нет, — и сразу ответила, — я хочу остаться с Сещемару. — До встречи, — не настаивала та, а затем обратилась уже к мужчине: — Kanojo no sewa o shimasu. Anata ga kanojo o dō mite iru ka wakarimasu, gikei-san*.*Береги ее. Я же вижу, как ты на нее смотришь, деверь.
Что Кагоме сказала, не имела ни малейшего понятия, но Сещемару все так же раздраженно фыркнул и, подойдя ближе, подхватил Агнес на руки, коротко бросая: — Anata ga shiranai uchi ni, josei*, — и развернулся к ней спиной, не глядя продолжив: — Gekido suru*.*Без тебя знаю, женщина. **Бесишь.
И они вновь взлетели. Прижимая драгоценный словарь к груди, Агнес положила голову на теплую грудь, устало прикрывая глаза. Горечь все еще резала сердце, а тоска по дому снедала изнутри. Ей так хотелось обратно в свой мир, но это — теперь только мечты. Ее дома больше нет. Чужой мир — чужая Агнес. Прижавшись сильнее, всхлипнула. Слезы покатились из глаз, обжигая щеки; ей очень хотелось вернуться. Хотелось все еще надеяться, что не все потеряно, но она тут не одна — Кагоме тоже не вернулась, прижившись в этом мире — и если бы был путь обратно, то та обязательно бы о нем рассказала. Однако его не существовало. Как и разбившейся на осколки надежды. Беззвучна плача, дрожала, не в силах поверить, что этот мир — теперь ее дом. И отчаянно жалась к теплому телу, не в силах остановить собственные слезы, капающие на чужую одежду. Как много она не сделала, как мало помогла, — прошлая жизнь перечеркнулась красным крестом, словно ее никогда и не существовало. Для чего же Агнес родилась там? Чтобы отправиться в другой Мир? Как глупо. Все это — глупо. Как же больно все это осознавать. И всхлипывая, постепенно начала погружаться во тьму, убаюканная чужим теплом. Ее жизнь здесь только начиналась.