Почитай мне на шуханском

Листок, оторвавшись от ветки, отправился в свой последний полёт. Закружившись в потоке ветра, он медленно опускался вниз по спирали. Нежно мазнул по щеке мужчины и приземлился на землю, перекатываясь с тихим шуршанием. Сглотнув, шуханец резким движением убрал лист в сторону. Подальше от свежевскопанной земли, напитанной пролившимися слезами. Сидя на коленях, он возносил свои бесплодные молитвы ко всем Санктам, про которых только знал. Всем, про кого читал в найденных в разных концах света книгах. Несчастный лист отвлёк его внимание и мужчина шумно и прерывисто выдохнул через нос. Он пытался не смотреть на имя, высеченное в светлом камне над могилой, но неосознанно вскинул взгляд. Зацепившись за знакомые витые буквы, изнутри раздиравшие сердце, глаза его заслезились. Он снова вернулся назад, в момент, когда впервые не сумел сделать всё правильно. Не успел. Не спас. Когда увидел её, лежащую без движения на холодной земле, не поверил глазам. Рухнул на колени, пытаясь уловить чужой пульс. Биение сердца, ставшего таким родным. Не почувствовал ничего. И резко будто его собственное сердце из груди вынули и растоптали. Где-то на периферии Тамара вскидывала руки над телом, которое жизнь уже покинула, пытаясь заставить сердце биться. Неподалеку лежало тело женщины, которую он заметил слишком поздно. Слишком медленно выхватил кинжал. Слишком долго прицеливался. Слишком много этих идиотских «слишком», отравляющих существование. Он опоздал тогда, и теперь может лишь пытаться ужиться с последствиями. Водил потерянно глазами, навсегда в памяти запечатляя её прекрасное лицо. Голубые глаза, застывшие и смотрящие в никуда. Еле заметные веснушки, кем-то озорно рассыпанные по носу и щекам. Рядом лента, которой она связала сейчас уже растрёпанную косу. Он старался не запоминать синяки на горле, напоминающие по форме чужие руки. Раны на руке и ноге, из-за которых бурыми пятнами на ткани растеклась кровь. Он пытался стереть из памяти всё, что её уничтожило, но вместо этого запомнил навсегда как то, что не успел предотвратить. Сейчас она где-то под толщей земли, так близко, но уже невозможно далеко. А в его мыслях она поселилась навечно. Вместе с чувствами неразделёнными, но точно взаимными. Они не успели. Он не сумел сказать всё прямо. Зато теперь он может говорить с ней сколько угодно, лишь надеясь, что душа её ощутит колебания. Он прикасается к влажной земле, отдающей холодом. По привычке пытается почувствовать чужое тепло, где-то там, глубоко. В темноте и одиночестве. Но в ответ ничего. Лишь его собственные мысли подсовывают обрывки прошлого. «Почитай мне на шуханском…» Голос её почти настоящий. Словно вот она, за спиной, шепчет на ухо свою просьбу. И он не может противиться. «Я умирал — не раз, не два», — сказал старик волнующейся дочке. «И каждый раз я воскресал, когда её я видел на мысочках, Достать пытающуюся небо, что разлилось до горизонта. Она смеялась, говорила, её мечты мне не понять, ведь она слишком сумасбродна. Пыталась прочь согнать печали, Что жить невыносимо ей мешали. Улыбкою своей топила в сердце льды, Не понимая, что сама уж утопая, не слышала моей мольбы. И я сильней влюблялся, всё не мог Сказать всё прямо, словно я знаток Тех чувств, что все поэты мира, Уж сотни лет нам объяснить не в силах.» «Я умирал — не раз, не два», — старик сказал, держа за руку дочку. «Когда сказал, что жизни без неё мне не достать, как неба на мысочках. Когда в последний путь её сопроводив, Я навсегда захлопнул дверь обратно.» Слова срывались с губ без его ведома. Он шептал стихотворение, которое, как угадала Василиса, он написал сам. Изменил сейчас лишь последние строки, пришедшие на ум только что. Тогда она всё поняла. И хотела бы ответить взаимностью, но боялась. А он разрушить её страхи не успел. Остается только думать, думать и думать бесконечно долго о том, как всё могло бы быть, если бы только всё случилось иначе. И он будет думать. И верить за них двоих. Он уйдёт только ближе к рассвету, не посмев оставить её одну ночью. И во время каждой грозы он будет сидеть рядом, оберегая от выползающих из темноты страхов. Они её уже не потревожат, но ему так будет спокойнее. Так он будет знать, что она в безопасности в своём новом мире, куда уходят все светлые души, прошедшие земной путь. Ветер сорвал с ветвей ещё пару листьев. Шумно кружась над землёй, они, как назло, снова приземлились на могилу. Толя неподвижно сидел на коленях, не пытаясь их убрать. Глядел на знакомые буквы имени и фамилии, мечтая стереть с безжизненного серого камня. Чья-то невидимая рука невесомо коснулась шеи. Он улыбнулся сквозь непривычные ему слёзы. Правду говорят — Святые не умирают. Живут, покуда в них верят. И он до конца будет верить в неё, в свою Санкту-Василису, про которую не напишут в книгах. Верить, что она там, где сбылись все её мечты. Где она счастлива. Даже если без него.