***
— Я выиграла! Юхуу! Тамара Кир-Батар издала победный клич. В который раз она показывала мастерство в карточной игре, обыгрывая всех соперников. Включая Василису, которая, как ни старалась, никак не могла запомнить все правила. Порой, когда ход доходил до неё, она, вместо мгновенного ответа, силилась вспомнить, что делать дальше. Одновременно следя, чтобы другие не подглядывали, что там у неё в руках, она кидала взволнованные взгляды то на стол, где сверху лежала карта предыдущего человека, то на карты, бывшие у неё во временном владении. На самом деле она любила игры. Но не те, что заставляют её ладони потеть от незнания следующего её действия. Этот раз не был исключением. Все вокруг смотрели на неё в ожидании, вынуждая шестерёнки в голове напряжённо крутится. Волны за бортом шумели, ударяясь о белоснежную поверхность «Волка волн», и брызги долетали до их компании, заставляя Василису выходить из особо глубоких размышлений. Никто не давил на неё, не посмеивался, но в голове Некрасовой всё выглядело так, словно в данный момент она их главный враг, которого удушить готов каждый в этом кругу. Задумавшись, она не заметила наклонившегося к ней Толю. Лишь когда ухо обдало тёплым воздухом, она чуть вздрогнула. — Положи вот эту. Она перекроёт карту Нади и она пропустит следующий ход, — раздался тихий шёпот Толи, который показал пальцем на одну из карт в её руках. Сделав вид, что обдумывает его идею, она притворно закусила губу, скрывая улыбку. Порой она удивлялась, как такой большой человек вообще способен говорить шёпотом. Но если уж он начинал, то это непроизвольно вызывало сотню мурашек в районе спины, ползущих вдоль позвоночника. Доверившись Толе, она вытащила одну из карт и кинула её на импровизированный стол из короба. Сбоку раздался недовольный вздох Нади. — Так нечестно, он ей подсказывает, — в шутку сказала она. Все вокруг добродушно посмеялись, а Тамара заинтересованно наклонила голову. Поймав взгляд брата, она подмигнула, заставляя крупногабаритного Толю уменьшиться в два раза от неловкости. Когда он выкинул карту, то от него не последовало привычной короткой лекции по введению в поэзию. Девушка повернула голову в его сторону, уловив изменения в настроении. Странно, что они оба были сердцебитами, но ни разу не применяли способности друг на друге. Не пытались узнать, бьётся ли сердце одного из них — или обоих — сильнее в присутствии кого-то. Прямо сейчас Василису подмывало обратиться к своей силе, но она заглушила в себе это нечестное желание. Пересилив себя, она, вместо того, чтобы толкнуть его локтём и спросить, что случилось, прошлась взглядом по оставшимся в руках картам. Прикинула, что ей делать дальше — как и в игре, так и в жизни, — и снова ничего не поняла. Сказать, что она ждала его подсказки, когда до неё в очередной раз дошёл ход, ничего не сказать. Она надеялась. Примерно зная, какую карту положить дальше, она всё равно пыталась сделать вид, что снова запуталась. Но помощь от него не приходила. Зря, очень зря она позволяет себе привязываться всё сильнее. На автомате водит пальцами по нужной карте, давая понять, что всё то она знает, но ждёт подсказки. Она не привыкла к помощи со стороны, но его порыв пришёлся ей по душе. И что-то всколыхнул. Не став больше ждать, она выложила карту. Несколько мгновений ничего не происходило, но потом послышался удивлённый возглас Толи. Его толкнул сидящий дальше Антон, в нетерпении сжимавший свои карты и понимающий, что Толя никак не реагирует и не делает следующий ход. Видимо, он в очередной раз задумался, пропустив момент, когда его переиграли. Развеселившись, девушка посмеялась, понимая, что Юл-Батар просто потерялся в своих мыслях, а не забросил идею ей помогать. Открыто взглянув на него, она самодовольно подняла брови, демонстрируя улыбку. Поддавшись эмоциям, она забыла об осторожности. Толя ответил ей одобряющей широкой улыбкой. Искренней и светлой, как подумала в тот момент Инеж, наблюдавшая за игрой со стороны. Она не участвовала в азартных делах тогда, когда была вхожа в Клуб Воронов, и не собиралась нарушать личных традиций сейчас. Но смотреть за весельем остальных ей нравилось. На корабле они не играли на деньги — это главное правило судна Штурмхонда. Карты были лишь средством развлечения заскучавших членов команды, а оттого становились источником хорошего настроения, а не дебошей на фоне сильного проигрыша. Привыкшая замечать детали или перемены в мимике людей, Инеж частенько сигнализировала охране о назревающей ссоре. Здесь же Гафа замечала нечто иное. Что-то, во что лезть она не должна была, чтобы не испортить. Игра продолжалась, а Василиса разыгралась. Но даже это не помогло ей обыграть извечную чемпионку этого судна — Тамару. Все начали расходиться по местам. Надя и Антон встали под фок-мачтой, наполняя паруса и толкая корабль вперёд. Инеж забралась на вант, наблюдая за горизонтом через бинокль. Сердцебитка снова почувствовала себя ненужной, когда все нашли себе дело, а она осталась стоять на месте. Она не была новичком в морском деле — всё-таки, проплавала с командой больше года, но сейчас, без Николая, всё как-то изменилось. Решив, что без неё точно не справится Мал, она нашла его на капитанском мостике. Однако, он уже был занят — внимал каждому слову и движению близнецов, направляющих судно. Встав чуть поодаль, Василиса прислушивалась к лекции, которую проводила Тамара. При необходимости, слово брал и Толя, показывая, например, как резко уводить корабль от столкновения так, чтобы он не залёг набок. Некрасова и сама кое-что смыслила в этом, после того, как Николай решил, что пора бы ей научиться быть правой рукой его правых рук — Тамары и Толи. Могло случиться что угодно, а лишнего человека, обладающего капитанскими способностями, посреди Истиноморя так просто не найдёшь. Спустя какое-то время наблюдения, она поняла, что близнецы решили устроить практическую проверку знаний. Мал обеими руками схватился за руль, а Василиса, предвкушая резкие неумелые движения нового Штурмхонда, схватилась за перила. Для этого ей пришлось подойти ближе к ребятам, и Юл-Батар неожиданно обернулся, удивленно глянув на подслушивающую. — Ты так тихо подобралась, почти как Инеж. Можешь составить ей конкуренцию, — Василиса почувствовала необычный жар в районе щёк. — А мы тут учим новичка морскому делу, — он сразу подобрался, став удивительно похожим на одного из учителей в Малом дворце. Некрасова кивнула с понимающей улыбкой, и повернула голову в сторону юта. Волосы её выбились из прически, принимаясь легонько бить по лицу. Толя с трудом подавил желание поправить их, заправив за уши. Сглотнув, вернулся к обучению, мысленно всё ещё спрашивая разрешения дотронуться до чужих волос. Но девушка его не услышала бы. В чём смысл быть сердцебитом, чувствовать, и, самое главное, понимать ту бурю, что творится внутри, если не можешь просто взять чужую руку и коснуться ею своего сердца, показать, как сильно оно бьётся, доказать, что не менял его ритм? Или сжать чужое сердце, чтобы продемонстрировать, как сжимается его собственное при каждом взгляде полюбившегося человека? Толя не знал. В этот самый момент ему казалось, словно он не знает абсолютно ничего, поскольку не осознавал самого себя, потерявшись в бесконечном потоке размышлений. Тамара попыталась было достучаться до задумавшегося брата, а Мал, не замечая ничего вокруг, продолжал судорожно держаться за руль и кидать на отвлечённую шуханку взволнованные взгляды, не зная, что делать дальше. Спустя несколько попыток Тамаре удалось вернуть брата с небес на землю, и Толя, как ни в чем не бывало, стал поправлять ошибки Мала. Девушка, взглянув на окружавшее их морское полотно, уходящее далеко за горизонт, уловила изменения. Волны начали особо сильно биться о борт, сбили вокруг судна густую пену. Что-то надвигалось. Или же Оретцев слишком резко повернул руль. Чайки, ещё пару часов назад ловившие в воде рыбу, куда-то исчезли. Стало жарко. Ветер усилился. Наде и её помощнику не приходилось напрягаться в своём деле — паруса надувались сами. — Скоро начнётся шторм, — подтвердила опасения Тамара. — Нужно ускориться и немного сменить курс, чтобы не попасть в самое его сердце. Как окажемся подальше, уберём паруса, чтобы мачту не переломило. Переждём немного, пока пройдёт мимо, а потом Надя с Антоном сгонят подальше оставшиеся облака. Василиса любила море. Солёные брызги, непередаваемый аромат прохлады и свежести, водорослей и рыбы. Легкий бриз и завывающие в ушах потоки ветра. Она любила эту мощь и бесконечную синеву, окутывающую со всех сторон. Но то, что каждый раз заставляло её внутренне содрогаться, тоже было связано с морем. Некрасова ненавидела штормы. Вернее то, что они приносили с собой. Ничего не отзывалось так отчаянно тьмой внутри неё. Не вытаскивало наружу столько тёмных воспоминаний. Когда ты один, а вокруг бушует стихия, которую ты никак не сможешь победить, ты можешь либо бояться, либо бороться, либо вспоминать. И она вспоминала. Каждый раз находила себя в уголке на нижней палубе с трясущимися руками и застывшими, словно стеклянные, глазами. Все то, что в обычное время таилось глубоко внутри, она проматывала снова и снова. Как ни пыталась, не могла успокоить разошедшееся сердце даже своими сердцебитскими способностями. Отвернувшись ото всех, прятала страх в растрёпанных волосах. Вспоминала мать, друзей — всех, кого тьма забрала у неё. А теперь наверняка в мыслях будет крутиться образ отца. Самая свежая рана, недавняя потеря. Василису от мыслей отвлёк матрос, случайно поранивший руку. Все привыкли к тому, что она не только сердцебитка, но и целитель. Причём получше, чем Толя с Тамарой. Дарклинг, увидев потенциал, поощрял её занятия со взрослыми, опытными целителями. Это, пожалуй, единственное, за что она могла скрипя зубами сказать «спасибо». Так что, усадив на скамейку погрустневшего матроса, она вытянула его руку так, чтобы на неё падало солнце. Вскинула на секунду взгляд, уловив движение впереди. Толя, подбоченившись, всё ещё стоял около Мала. В ответ на какую-то шутку он посмеялся, тут же обернувшись на Некрасову. Их взгляды всего на мгновение встретились, и она сразу снова опустила глаза, принимаясь за работу над раной. Матрос рядом, видимо, очень внимательный, прыснул в кулак здоровой руки. Василиса осадила его взглядом из-под нахмуренных бровей и непреднамеренно быстро стянула кожу. Матрос ойкнул. Девушка сжала руку в кулак, ограничивая свою способность и собирая мысли в кучу. Тут же расправила, продолжая исцелять. Через несколько мгновений матрос, смотря на свою руку, словно на чудо природы, сердечно отблагодарил Василису и побежал заниматься своими делами. Некрасова тут же принялась выискивать другую работу. Чтобы не разгребать собственные мысли, она готова была разгребать завалы мешков с крупой в камбузе. Тренировки с Боткином дали свои плоды. Даже несмотря на отсутствие долгой практики в таскании тяжестей, мышцы Василисы были готовы работать на автомате. Под плеск воды за бортом, она наводила порядок в кухонном уголке нижней палубы. Когда в следующий раз она показалась наверху, небо уже затянуло тёмными тучами. Задул сильный ветер, тут же накинув капюшон накидки на высунувшуюся из прохода светлую голову Василисы. Команда готовилась пережидать шторм. Уверенно, без суматохи, они носились по верхней палубе. Убирали паруса, фиксировали их. Уносили в трюм всё, что могло выпрыгнуть за борт. Мимо девушки пролетела Тамара, устремляясь на капитанский мостик. Проводив её взглядом, девушка наткнулась на свисающий канат. Он болтался в воздухе, ничем не закреплённый. Решив помочь хоть чем-то в общем деле, Василиса на негнущихся ногах вылезла на верхнюю палубу целиком. Кое-как дойдя до каната, девушка принялась вспоминать то, как Николай учил её завязывать узлы. Дрожащими руками девушка несколько раз пыталась перевязать сопротивляющийся канат. С облегчением выдохнув после удачного завершения дела, Василиса попыталась вернуться обратно, по пути хватая всё, что могло бы утонуть в пучине. Корабль качнуло и руки упёрлись в первую попавшуюся деревянную балку. На палубу упала швабра, которую девушка успела подобрать. Стоило только кораблю выровняться, девушка тут же пошла за откатившейся от неё шваброй. Нагнувшись, хотела уже схватить негодницу за черенок и уйти, но завидела чуть дальше непонятно откуда взявшуюся банку с краской. Издавая неприятный скрежет, она ездила по палубе туда-сюда. Решив, что не может уйти без находки, девушка зацепила и её. Нагруженная вещами, Василиса встретила Антона. Он тут же молча и услужливо взял всё из рук, чтобы отнести вниз, и Некрасова снова осталась без дела. За время, проведённое на верхней палубе, она забыла про страх, но вот он про неё не забыл. Всегда был рядом, ухватив липкой холодной рукой за затылок. Девушка уже не дождалась первых капель дождя, застучавших по доскам. Ушла вниз, на нижнюю палубу. Спряталась за гамаком в самом углу, там куда почти не доходил свет зажённых чьей-то доброй рукой ламп. Снаружи до ужаса потемнело — чёрные тучи неаккуратными мазками заполнили всё небесное полотно. Показалось, что сверкнула первая молния. «В шторме нет ничего страшного,» — самой себе каждый раз повторяла Василиса. И она действительно в это верила. Но потом срывалась ра другую мысль. — «В шторме — нет, а во тьме грозы, что он приносит с собой — есть» В первую ночь после гибели её мамы, разразилась жуткая гроза. Молнии сверкали ежесекундно, изнутри подсвечивая пушистые тучи. Гром разносился по округе резко и пугающе, словно выстрелы. Заставлял сердце гулко трепыхать в груди. Дождь лил стеной, затопляя улочки Ос Альты. Если бы Малый дворец не был создан лучшими прочниками, он наверняка сотрясался бы от силы стихии. Маленькая Василиса, которая делила комнату с ещё одной девочкой-гришом, старалась плакать как можно тише, чтобы не разбудить соседку. Забравшись на подоконник, она водила пальчиками по стеклу по стекающим вниз каплям. Они вторили слезам, оставляющим мокрые дорожки на щеках и скрывающимся в складках пижамы. Перед глазами стояло безжизненное посеревшее лицо, ещё недавно горевшее жизнью. Нежные руки, способные создавать огонь, мирно лежали на груди, закрывая рисунок, вышитый бордовыми нитями на синем кафтане. Голос внутри настойчиво повторял, что было что-то неестественное в её позе и положении рук. Но правду она узнала лишь годы спустя. А пока что её мама стала очередной жертвой дрюскелей. Дарклинг придумал душещипательную речь. Как она поняла потом, врать у него всегда получалось лучше всех, кого знала Василиса. Когда глаза Некрасовой наконец смогли смотреть на мир не через призму слёз, она сфокусировала взгляд на окне. На стекле отразилось чье-то лицо. В ужасе отпрянув, чуть не упав с подоконника, девочка судорожно обернулась. Вспышка молнии осветила пустую комнату. Осознав, чьё лицо это было, Некрасова зарыдала пуще прежнего, когда поняла, что больше его не видит. Детское воображение сыграло с ней злую шутку. С тех пор она ненавидит грозу за напоминание о смерти, и каждый раз с нетерпением ожидает, надеясь снова хотя бы на секунду увидеть в окне маму. Она и не догадывалась, как близко подобралась к ней тьма, питаясь её болью. Через несколько лет повзрослевшая Некрасова жила всё в той же комнате. Стук в дверь совпал с очередным раскатом грома. Сидевшая на подоконнике Василиса снова гуляла по закоулкам воспоминаний и поглядывала на окно. Но открыла девушка почти сразу. Она ждала задержавшуюся соседку, поэтому не думала, что может стучать кто-то другой. За порогом оказался наставник ордена Корпориалов. Его потускневшее лицо сильно контрастировало с ярко-красными нитями на кафтане. Капли с волос стекали по лицу, и непонятно было, помогает ли дождь спрятать слёзы, или их и вовсе не было. Он долго не мог подобрать правильных слов и Василиса впервые видела этого серьёзного мужчину настолько растерянным. Но когда наконец всё, что лежало на душе, слетело с его губ, девушка не могла ему поверить: её соседка-целитель и друг-шквальный погибли, сражаясь с неожиданно напавшими дрюскелями. И опять ненавистная гроза стала свидетелем чужих горьких слёз. Сколько бы она не сидела напротив окна, так и не смогла увидеть на обезображенном дождём стекле знакомые лица. Тьма одиночества медленно затягивала её, когда перерывы между вспышками молний становились всё больше. Отчаяние поглощало. Теперь грозу она ненавидела и больше не ждала. Она её боялась. С этих пор она служила не просто напоминанием о смерти, но и её предвестником. После этого она не считала убитых дрюскелей. Число это перевалило за двадцать, когда ей исполнилось 19. Она думала, что поступает правильно, что не достойны и капли милосердия те, кто в течение сотни лет презрительно называл их «ведьмами», истязал, ломал — как физически, так и морально — и сжигал на кострах. Иногда их группа натыкалась на них случайно, но чаще всего они выслеживали дрюскелей в занёсенных снегами лесах, пользуясь принципом «либо они нас, либо мы их». Некрасова взмахами рук останавливала чужие сердца, но их стоны и крики не приносили ожидаемого удовлетворения. Василиса стала сильным гришом и идеальным солдатом армии Дарклинга. Услышав приказ, она выполняла его беспрекословно. Генерал Кириган был рад иметь её в подчинении, хоть и знал, что движет ею чувство мести, а не верность ему. Порой Некрасова задумывалась, не слишком ли глубоко засело в ней чувство ненависти. Не слишком ли оно отдалило её от отца, с ужасом в глазах смотревшего на то, как она превращается в безжалостную статую, умеющую лишь убивать взмахами рук. А потом начиналась гроза и напоминала ей о том, за что она борется и чего так боится. Но однажды в её дверь снова раздался стук посреди ночной грозы. Василиса снова не спала, вырисовывая на стекле чужие очертания, надеясь приманить живые в сознании образы. Утерев слёзы, она открыла дверь, впустив в комнату отца. Не ожидавшая его прихода девушка удивилась, высматривая в глазах причину появления. Они были полны горести и беспомощного, почти физически липкого страха. И тогда она услышала то, что перевернуло её мир. Она услышала правду. Про то, как Дарклинг почти десять лет назад не смог удержать свою силу в узде, впервые за многие годы. Создав разрез, он пустил его в сторону дрюскеллей, чьи глаза застилала чужая кровь — кровь гришей — и от того они не смогли увидеть опасность и в страхе разбежаться. Но помимо них тогда пострадал и гриш. Женщина-инферн, кого дома, в Ос Альте, ждали муж и маленькая дочь. Когда с глаз Дарклинга спала пелена ненависти, он узрел, что натворил. Оглядел поляну и понял, что был не один. Велел целителю, в панике оглядывавшему тело, сделать хоть что-то. Но и он, и сердцебит, находившийся рядом, в один голос сказали, что изменить ничего нельзя. Тогда он скомандовал целителю соединить части, «сшить» кожу, лишь бы всё выглядело аккуратно, и молчать об этом всем, кто там был. Ошибки случались у всех, но Дарклинг никогда не мог признаться в своих. Отцу Василисы всё рассказал тот самый сердцебит. Когда понял, что молчать больше не может, решил, что лучше поздно, чем никогда. Некрасова долго рыдала, упав на колени. Вырывалась из тёплых спасительных объятий отца, чтобы направить огонь мести на истинную причину её боли. Но отцу удалось её образумить, успокоить сердце сердцебитскими способностями. Последний раскат ночной грозы вторил хлопку её двери. Отец велел ей бежать — через Каньон, Западную Равку, Истиноморе — в Новый Зем. Но до него она так и не добралась. Остановившись в одном из многочисленных пабов кеттердамской Бочки, она стала случайным свидетелем громкого спора двух потных работяг. Один с пеной у рта утверждал, что белоснежный корабль, пришвартовавшийся в порту, принадлежал никакому не Штурмхонду, а разбогатевшему купцу из Нового Зема. Второй, наполовину свесившись со стула из-за количества выпитого, доказывал, что, «раз корабль — «Волн волк» — имея ввиду, конечно «Волк волн», — «то хозяин его непременно Штурмхонд». Когда-то краем уха она слышала, как это имя называет Дарклинг на собраниях в своём кабинете. Но тогда она особо не прислушивалась, поэтому понятия не имела, о ком идёт речь и почему он так знаменит даже там, в Кеттердаме. И решив выяснить на личном опыте, она проникла на корабль. Там Василиса и познакомилась с Николаем, Тамарой и Толей. И через некоторое время гроза, всё ещё ею ненавидимая, впервые нагнала её в море, сопровождаемая жутким штормом. Василиса поняла, что ей не убежать от этой тьмы, от боли и воспоминаний. Она влюбилась в море и в людей, что были рядом с ней — всё ещё продолжая думать, как опрометчиво это было, — но так и не смогла отпустить прошлое. И оно настигло её тогда, когда Колибри рухнуло в Равке. Настоящая война застала её внезапно, но одно она знала точно — её помощь необходима. А потом умер отец. У неё на руках, с застывшей уже навсегда улыбкой на устах. А в голове её навечно застряли его слова: «Не смей плакать обо мне. Ты нашла тех, кто будет рядом с тобой после меня.» И она не плакала. С того момента ни одна слезинка не скатилась по её лицу. Но сейчас она сдерживаться больше не могла. Первый раскат настоящего — не убежавшего из воспоминаний — грома раздался неожиданно. Он доходил до корабля долго, но Василисе, застрявшей в мыслях, показалось, что прошло лишь несколько секунд. Руки дотронулась чья-то чужая рука. Большая и тёплая. Проморгавшись и быстро утерев рукавом свободной руки слёзы, она увидела Толю. — Прости. Не хотел тебя пугать, — он позволил себе задержать свою руку рядом с чужой чуть дольше, чем положено. — Почему ты тут одна, почти в темноте? — Просто… Не люблю штормы. А одной мне комфортнее… Да и в темноте мне неплохо, — Василиса надеялась, что её заплаканных глаз ему не видно, но всё равно отвела взгляд. Толя помолчал пару мгновений, пытаясь соотнести своё понятие «неплохо» с её, а потом, словно вспомнив что-то, полез в сумку на поясе. Достав оттуда льняной мешочек, он с неким стеснением протянул его Некрасовой, до сих пор сидевшей полубоком. С интересом подобравшись, она медленно протянула руку вперёд. — Рисово-кунжутные хлебцы. Прихватил из Шухана. А то Нина там постоянно тебя объедала, а я увидел, что тебе понравилось. — Ого! Спасибо! — на секунду лицо Василисы просияло, но тут же потухло снова, когда очередной раскат долетел до корабля. Рука девушки, ухватившая мешочек, дрогнула. Но выронить его ей не дала уверенная рука шуханца. Кинув взгляд на соприкоснувшиеся руки, равкианка прерывисто выдохнула. Ей казалось, что участившееся биение её сердца Толя сейчас способен почувствовать даже не используя свою силу. Он же, в свою очередь, не переставал смотреть на неё, ловя каждую проскользнувшую на лице эмоцию. С новым раскатом, который прозвучал громче, её рука дрогнула сильнее. Юл-Батар позволил себе сжать свою руку чуть крепче, показывая, что она не одна. Он будет здесь, рядом, в темноте этого уголка, в котором Василиса скрылась от остального мира, оказавшись наедине с чем-то страшным, если она ему позволит. Но она отвела свою руку. Толя не успел даже что-либо сказать или опустить застывшую в одном положении руку, как она, оставив мешочек на полу, снова прикоснулась к его ладони. Переплела пальцы. Продолжая изредка вздрагивать, она наклонилась ближе, так, что теперь на её лицо падал свет лампы. И тогда он убедился в том, что она скрывала свои слёзы. Не дав ему вставить и слова, она позволила себе наглость попросить его. — Почитай мне на шуханском. Пожалуйста, — и тут же добавила. Не жалостливо, но настолько проникновенно, что оба растерялись. — Я буду рада послушать. В этот момент он напомнил ей милого смущённого медвежонка. Медленно моргая, он, казалось, осмысливал её просьбу. Пожалуй, Толя не привык, чтобы кто-то просил его прочесть что-нибудь. Просили замолчать — да. Сменить репертуар — бывало. Но просто почитать, наверное, никогда. Он растерялся. Обычно в его голове сотни выученных наизусть строк, а сейчас он не чувствовал там ни одной. И это было худший момент, чтобы забыть любимую поэзию. Вдохнув и выдохнув, он не перестал нервничать, но хотя бы не метался от одной мысли к другой. Сосредоточившись, он понял, что есть кое-что, что он всегда хотел ей продекламировать. Василиса увидела, как бегают его глаза и уже подумала, что спросила что-то не то, заставила его занервничать. Сжала его руку, поддерживая, и уже хотела извиниться за дурацкую просьбу. Но он неожиданно спросил. — А если ты не поймёшь? — прозвучало двусмысленно, но похоже, что показалось так только Толе, который знал, о чём говорит. — Не волнуйся, я знаю шуханский, — он почти хлопнул себя по лбу, вспоминая, как хорошо она разговаривала на его родине. — Но даже если что-то будет непонятно, я найду нужную эмоцию на твоём лице. Юл-Батар заглянул ей в глаза, выделявшиеся на фоне обволакивающей тёмноты особенно ярко своим светлым голубым цветом. В них уже не стояли слёзы, из-за которых казалось, будто они стеклянные. Они были живыми: где-то глубоко в них плескались страх и боль, которые он хотел унять. Когда Толя подсел ближе, серьга блеснула в его ухе, отражая свет лампы. Некрасова чуть улыбнулась. Она всегда обожала ловить эти блики, ведь это означало, что он близко. Что они смогут защитить друг друга. Сейчас этот свет тащил её из тьмы отчаяния. И одновременно позволял ей совершать раз за разом маленькие шажочки в его сторону. Она ведь и без того позволила им всем слишком глубоко засесть в её сердце. Как бы ей не пожалеть об этом. Ступая по, казалось бы, уже проторенной тропе, Толя не мог рассказывать все как раньше. Голос звучал тише, без привычных смешливых ноток. — Я нашёл это стихотворение в одном старом сборнике. Страницы почти выцвели и корешок потрепался, но я знал, что найду там кое-что стоящее. Он прочистил горло, и несколько секунд искал нужный момент, чтобы вступить. Где-то рядом с камбузом раздался громкий смех, для них оказавшийся лишь блеклым отголоском чужого веселья. Когда звуки вновь затихли, Толя начал говорить. — «Я умирал — не раз, не два», — сказал старик волнующейся дочке. «И каждый раз я воскресал, когда её я видел на мысочках, Достать пытающуюся небо, что разлилось до горизонта. Она смеялась, говорила, её мечты мне не понять, ведь она слишком сумасбродна. Василиса замерла, прислушиваясь к каждому слову и стараясь ничего не пропустить. Язык, который не был ей родным, затруднял её положение, но Некрасова силилась понять всё. Её не покидало чувство, будто бы она забирается в чужие потаённые мысли, пробиравшие её до самого сердца. Толя же продолжал, упорно не смотря в её глаза. Голос — единственное, что выдавало его искреннее желание высказаться, даже тогда, когда тело подводило и показывало смущение. — Пыталась прочь согнать печали, Что жить невыносимо ей мешали. Улыбкою своей топила в сердце льды, Не понимая, что сама уж утопая, не слышала моей мольбы. Девушка следила за каждым движением его губ. Ей казалось, что она сжимает руку мужчины слишком сильно. Или это он? Василиса надеялась, что сможет списать свою дрожь на стихию, которая всё ещё бушевала снаружи. Билась в иллюминатор, забрызгивая стекло. Пыталась добраться до Некрасовой, затащить во тьму неизведанных глубин. Но, кажется, она уже тонула — в чужих словах, накрывающих с головой, словно тёплое одеяло. А Толе казалось, словно он никогда не сможет смотреть ей больше в глаза. Вкладывая все свои чувства, он надеялся, что она поймёт, и одновременно боялся этого. Сильный и мужественный воин сейчас вёл себя как мальчишка, впервые почувствовавший что-то неизвестное. — И я сильней влюблялся, всё не мог Сказать всё прямо, словно я знаток Тех чувств, что все поэты мира, Уж сотни лет нам объяснить не в силах.» Дыхание перехватило у обоих. Толя почти что сбился на последней строчке, но это звучало так естественно, будто было частью стихотворения. Украдкой взглянув на неё, он понял, что она почти не двигается. Лишь сильнее сжимает руку, а глаза наполняются слезами. Близок был финальный аккорд, который должен разрушить все недомолвки. — «Я умирал — не раз, не два», — старик сказал, держа за руку дочку. «Когда сказал, что жизни без неё мне не достать, как неба на мысочках. Когда отвёл её в тот дом, В котором раз уж рано утром Послышался её весёлый голосок.» Он застыл, словно каменное изваяние, все мышцы напряглись, а глаза, наконец, смогли найти в себе силы рассмотреть Василису. По её щеке скатилась одинокая слеза. Юл-Батар не мог разобрать, было ли это выражением счастья или же разочарования. Никто из них ничего не говорил, хотя обоим хотелось кричать. Оба сжимали чужие руки, надеясь найти спокойствие в прикосновениях. Наконец раздался охриплый голос, на фоне бушующего шторма — про который они уже и забыли — бывший особенно тихим. — Я убивала людей, — Василиса смахнула новую слезу. — Я не горжусь этим, но до сих пор думаю, что это было правильным решением. Видел бы ты глаза дрюскелей, налитые кровью. Они готовы были удушить нас голыми руками, а потом повесить над камином в качестве трофея! Некрасова стиснула зубы от злости, смотря куда угодно, но не на Толю. Злость снова окутала её, но в этот раз рядом был Толя. Он сжал её руку, возвращая из жутких воспоминаний обратно, на корабль, мотаемый штормом по волнам. Помолчав немного, Василиса объяснилась. — Я говорю тебе это, чтобы ты не считал меня идеальной. Чтобы в твоих глазах я была человеком, а не мечтой. — Я понимаю. Правда понимаю, хоть в это и трудно поверить. — он наклонился и заглянул ей в глаза. — Ты не знаешь всей истории. Никто не знает, кроме меня и…теперь уже только Николая, — зачем-то она добавила. — Это было его условием, когда он принимал меня в команду. — Так расскажи, — мягко обратился к ней Толя. — Я буду рад, если ты доверишься мне. Но только если это не будет для тебя болезненно. — Это всегда будет болезненно. Просто в какой-то момент я забуду лица, детали, ощущения. И тогда боль лишь слегка утихнет. И Василиса рассказала ему. Всё, начиная с момента, когда её жизнь пошла наперекосяк. Толя слушал, не отнимая руки от чужой ладони, чтобы всегда иметь возможность без слов сказать: «ты не одна». Она не утирала слезы, слишком погруженная в прошлое. А он боялся прикоснуться. Ни разу не перебил, и не потревожил тогда, когда она замирала, прислушиваясь к ветру за бортом. И когда она высказалась, ей стало легче. С души упал камень, заставляющий её каждый раз тонуть в тёмных глубинах прошлого. Все слова, крутившиеся в голове Толи, казались слишком претенциозными, неискренними. В принципе лишними. Он хотел поддержать, но не находил нужных выражений и интонаций. Вместо этого, придвинувшись ближе, спросил. — Могу я обнять тебя? — Юл-Батар раскинул руки для объятий. Девушка кивнула, борясь с самой собой, чтобы не разрыдаться пуще прежнего на его плече. Василиса прильнула к нему первая, неумело борясь с излишней раскованностью. Прикоснувшись к мягкому кожаному жилету, она сжала в ладонях поддавшийся материал. Толя растерялся на пару мгновений, но потом всё же сомкнул руки в кольцо на её спине. Небо за иллюминатором посветлело. Они и не заметили, что молнии давно уже не расчерчивают небо серебряными змеями, а гром не сотрясает воздух. Шторм прошёл, природа успокоилась также, как буря внутри Некрасовой. Люди с нижней палубы медленно выползали на верхнюю, громко переговариваясь. Но никто не беспокоил их, притаившихся в углу. Им обоим было спокойно. Однако Василиса, почувствовав неожиданно возросшее чувство неловкости, которое проснулось после того, как негативные эмоции отошли на второй план, решила развеять его. — Скажи честно, ты написал стихотворение сам? Сказанная с аккуратным смешком фраза, прозвучавшая для Толи откуда-то сбоку и щекотнувшая горячим воздухом шею, точно не прогнала неловкость прочь. Он заёрзал и тогда Василиса отпрянула, решив, что позволила себе сегодня и без того слишком многое. Во всех возможных смыслах. — Эм… Нет, ты что, — он потёр левой рукой затылок. — Я бы не смог такое написать. Я же говорил, что нашёл это в одной старой книге. Им обоим была очевидна неправдоподобность его слов, но каждый решил отмахнуться от этого. Главное, что оба знали правду. Но Василиса до сих пор не понимала, по душе ли она ей. Готова ли она принять её. Принять то, что действительно привязана к нему не меньше, чем он к ней. И если когда-нибудь не получится избежать потери, она больше не сможет идти дальше. Погибнет в ту же секунду. Он нужен ей, наверное, больше чем она ему. И сейчас, смотря на его лицо, застывшее в ожидании его собственного, личного чуда, она снова начинала бояться. Как сделать шаг вперёд, когда прошлое удерживает тебя от новой возможной боли? Она снова ничего не понимала. Будто бы перед ней вновь оказался стол, забросанный картами, вокруг люди, смотрящие в ожидании и ждущие её хода, а у неё в руках лишь несколько карт, а правильных среди них не существует. Юл-Батар никогда не умел читать её как открытую книгу. Слишком сложной и противоречивой она была в моменты, когда не открыто боялась или радовалась, то есть — почти всегда. И прямо сейчас, сидя напротив Василисы, он пытался разгадать тайну за нахмуренными бровями и потерянным взглядом. Она не выглядела напуганной, скорее сильно чем-то озадаченной. Толе подумалось, что он полный неудачник. Испортил чудесную дружбу тем, что ей и не было нужно. Даже после всего того, что она рассказала, он не мог её ненавидеть или возмущаться её поступками. Он её понимал. И поймёт даже если она сейчас скажет, что зря он посвящает ей стихи. Но вместо этого раздался голос вечно активной Тамары. Она появилась неожиданно — до этого стояла у штурвала, следя за кораблём и обучая Мала как действовать во время шторма. — А вы чего тут? Все уже вылезли, — её голова выглянула из-за гамака. — Ой… Поняв, что помешала чему-то важному, она отступила на шаг. Не став спешно отпрыгивать подальше друг от друга, они лишь посмотрели на ту, которая бесцеремонно вторглась в уголок, ставший для них пристанищем во время шторма. Василиса глянула с проблеском надежды, осознавая, что есть ещё время подумать. А Толя, как показалось Тамаре, прежде ещё не смотрел на неё с таким недовольством. Некрасова, спохватившись, спешно поднялась и двинулась к лестнице. Оставшиеся на нижней палубе брат и сестра проследили за уходящей девушкой. Тамара, вернув взгляд на брата, подняла в немом вопросе брови. Скрестив руки на груди, тот всё ещё сидел на одном месте и не сводил глаз с лестницы. — И что между вами произошло? — решила подать голос шуханка. Брат, необычайно мрачный, даже не стал в ответ читать стихотворение, подходящее под ситуацию. Вздохнул, и тоже начал подниматься. Следуя на выход, он обернулся на застывшую у гамака Тамару, жалея, что она вообще оказалась там и всё видела. Она, по всей видимости, уходить на спешила, ожидая объяснений. — Ты и сама поняла, правда ведь? Мы же близнецы, между нами особая связь. Не заставляй меня объясняться. Тамара подошла ближе, хлопнув его по плечу рукой в жесте, означающем: «да, поняла.» И они молча поднялись на верхнюю палубу, каждый копаясь в своих мыслях.***
Солнце прорывалось сквозь густую листву. Только показавшись в высоте небосклона, оно было ярким, но почти не грело. Однако по лбу и затылку скатывались предательские капли пота. Бой затянулся. Отовсюду летели металлические звуки ударов; тяжёлое дыхание выражало крайнюю степень усталости. Когда они высаживались на острове, чтобы пополнить запасы провизии, то не ожидали засады. Пираты ждали их, укрыв свой корабль в глубокой гавани, словно вырезанной в острове тупым ножом. Вообще, конечно, ждали они не столько их, сколько любых забредших в поисках еды и воды людей. Но им не повезло наткнуться именно на команду «Волка волн». Упавший наземь пират не шевелился. Но Некрасова, чувствуя биение чужого сердца, точно знала, что он жив. Она больше не убивает. Не позволяет себе, как бы сильно ни было желание. И без того уже достаточно жизней отняла. Почувствовав что-то тёплое, стекающее по губам и дальше, вниз по подбородку, оставляя каплями углубления в песке, она дотронулась до кожи. Пальцы намокли в собственной крови. Пару раз взмахнув платком, девушка стёрла красные полосы, тянувшиеся из носа. Василиса обернулась, тут же отскакивая в сторону. Её чуть не снесла с ног Тамара, сцепившаяся с мужчиной в чёрной рубахе. Отпрыгнув на пару шагов от противника, она блеснула кривой ухмылкой. Выставив два топора перед собой в защитном жесте, она поймала истерично выброшенный вперед клинок. Он вошёл аккурат между топорами. Сжав их, она дёрнулась назад. Глухо вскрикнув, противник выронил оружие. Тамара занесла топор и стукнула противника обухом по голове. Достаточно, чтобы он потерял сознание, но недостаточно для его гибели. Василиса улыбнулась успехам подруги, но тут же стёрла улыбку с лица. Краем глаза заметила, как к ней стремительно приближалась женщина. По-звериному оскалившись и размахивая коротким клинком, она в считанные мгновения пересекала пространство между ними. Осознав, что пока не чувствует обычно сразу отзывающуюся силу сердцебита, девушка потянулась к ножнам. Выхватив меч, почти такой же короткий, как у женщины, Василиса приняла боевую стойку. Первый удар она отразила с лёгкостью. Перемещаясь спиной вперёд, она надеялась, что не упрётся в ствол дерева. Хищно оскалившись, брюнетка подходила ближе. Глаза Василисы бегали, считывая движения противницы, предугадывая выпады. Она уворачивалась, парировала удары, высекая искры между двумя клинками. Брюнетка шикнула, когда её удар в очередной раз встретил отпор. Её движения стали быстрее и непредсказумее. Было в её действиях что-то неестественное. Как и в её почерневших глазах. Она перестала целиться куда-то конкретно. Наотмашь пыталась нанести как можно больше урона. Чиркнула по руке Василисы. На землю брызнула кровь. На секунду отвлёкшись, она на автомате зажала рану свободной рукой. Всего секунда, но женщина уже успела нанести ещё один удар. Кора разлетелась в щепки, а клинок застрял. Василиса поднырнула под вскинутую руку, не позволив схватить себя за волосы. Слетела лишь лента, которой девушка зафиксировала косу. Ударила клинком по ногам противницы, оставляя кровавую полосу. Та согнулась, но продолжила двумя руками тянуть застрявший в дереве меч. Василисе чрезвычайно сильно не хотелось никого сегодня убивать, поэтому она, взмахнув ногой, ударила противницу подошвой сапога в бок. Ладони её соскользнули с эфеса клинка, оставшегося в дереве, а сама женщина упала. Ударилась рукой о торчащий корень и сжала зубы, издавая звук между шипением и криком. Не имея привычки добивать безоружных и лежащих на земле, Некрасова не хотела поступаться принципами и в этот раз. Но рука брюнетки уже тянулась к запрятанному в сапоге ножичку. Василиса в ответ сложила руки в жесте, привычном сердцебитам. Обратилась к силе внутри себя, но не успела даже нащупать чужое сердце. Женщина метнула нож. Быстро и метко. Попала в ногу, выше колена. Некрасова почти завалилась назад, но зацепилась за дерево. От боли сжала зубы, но знала, что если вытащит клинок, то всё будет ещё хуже. Воспользовавшись заминкой, женщина почти по-животному бросилась вперёд. За ней в воздух поднялся вихрь из опавших листьев. Она повалила Некрасову. Прижала собой, вминая в землю. Руки быстро нашли чужое горло, сдавили так сильно, что не вдохнуть. Василиса рвёт тёмные волосы, сжимает руки. Давит на всё, до чего дотягивается. Начинает судорожно искать краем глаза хоть что-то, будь то камень, меч, или нож. Шелестит листьями, в попытках нашарить рукой. Чужие глаза напротив сверкают ненавистью, которую подмешали в непросветную тьму. Она распространяется, затягивает Некрасову. И вот перед глазами уже пляшут чёрные пятна. Руки двигаются медленнее, но всё ещё ищут выход. Давят на чужие глаза, в попытках отвлечь. Но женщина, словно заведённая фигурка, продолжает сдавливать горло. Некрасова никогда не считала себя слабой или невнимательной. Быть может она давала себе возможность выплакаться, жалела себя, но никогда не расслаблялась в бою. Однако, безумие этой женщины застало её врасплох. Она дралась как в последний раз, защищаясь изо всех сил. И она бы одержала победу, будь она хоть немного осмотрительней. Василиса сделала вдох. Резко втянула воздух, останавливаясь лишь тогда, когда поняла, что горло нестерпимо жжёт. Открыла глаза, когда на щёку капнуло что-то горячее. Чужая кровь стремительной змейкой стекала вниз, затекала в уши. Неркасова в неосознанном порыве сбросила с себя тело женщины. Задела оставшийся в ноге клинок и зашипела от боли. Стала медленно поднимать корпус и лишь тогда заметила в виске брюнетки чужой нож. Стала оглядываться, пытаясь найти того, кто сделал это для неё. Все были заняты. Никто не смотрел в её сторону. Когда Некрасова смогла подняться, к ней уже подбежала взволнованная Тамара. Заглянув за спину, она отвела взгляд от тела, зашептав короткую молитву. — Это сделала ты? — спросила хрипло Василиса, когда Кир-Батар закончила. — Нет. Я думала, ты сама. Меня зажали двое, я, к сожалению, даже не успела заметить, что у тебя происходит, — она коснулась спины подруги. — Тебя надо подлечить. Я займусь вами с Надей. Ей тоже досталось. — Да… Да, — растерянно закивала сердцебитка, держась за горло и посматривая на тело, — Тебе не кажется, что у неё что-то с глазами? — Она под юрдой, — сказала незаметно подошедшая Инеж. — Взгляните на пальцы. И правда, кончики пальцев пожелтели, словно она долгое время тёрла ржавчину. Тогда Василиса поняла почему женщина боролась без устали. Многие использовали юрду в качестве стимулятора, чтобы дольше оставаться бодрым и быть чуть сильнее обычного. Но, кажется, женщина сжевала слишком много соцветий — иначе она не могла объяснить это безумие во взгляде и гигантскую силу, с которой она сдавила горло. Могли ли придумать что-то более действенное, нежели цветы юрды? Это занятная тема для размышлений, но сейчас у Василисы на уме было нечто другое. — Инеж, — девушка, читающая над телом молитву, обернулась через плечо. — Это… Ты? — Нет. Даже клинок не мой. Василиса кивнула. Стала оглядываться, пересчитывая всех из команды «Волка волн». Антон помогал Малу и другим связывать бессознательных людей, выкладывая их рядком на земле. Поймав Тамару, Надя обнимала её, радуясь, что обошлось без потерь. Некрасова, подождав, пока Инеж уйдёт помогать другим, вновь неосознанно обратила свой взор на лежащую перед ней женщину. Её глаза, пару минут назад смотревшие с ненавистью, заволокло пеленой. У Некрасовой, к её стыду, не хватило смелости смотреть в них дольше пары мгновений, поэтому она прикрыла их рукой. Снова осмотрела место удара. Клинок был кинут профессионалом. Лезвие ровно вошло в череп, аккурат над ухом, словно имел место быть точный рассчет. Если бы клинок взял в руки какой-то дилетант, то мог бы попасть в саму Василису — настолько близко склонилась к ней женщина. Смотрела в глаза так пристально, будто хотела увидеть, как жизнь покидает тело. Василисе повезло, что кто-то заметил её и взял на свои плечи груз очередной убитой души. Но кто? Осмотревшись ещё раз, она поняла, кого не хватает в этой толпе. — Тамара! — подлетела она к шуханке, хромая на одну ногу — Ты не видела Толю? Девушка махнула головой, поднимая амулет, висящий на шее. Цветок его был открыт, а это значило, что брат Кир-Батар был где-то рядом. Продемонстрировав амулет Некрасовой, Тамара, однако, настояла, чтобы та пока задержалась. — У тебя всё ещё клинок в ноге торчит. Адреналин уйдёт, а боль наоборот проявится. Дай мне помочь тебе. Толя никуда не денется. — Хорошо… Спасибо, — сдалась Некрасова. Тамара усадила девушку на ближайшее бревно и принялась за дело. Когда она выдрала нож, то девушка по инерции чуть было не ударила её коленом, зашипев от боли. Тамара ловко увернулась. Сосредоточившись, начала сшивать ткани до тех пор, пока о недавнем ранении не напоминал еле заметный шрам, который не удалось убрать не слишком искусной во врачевании Тамаре, и дыра в штанине. Когда Кир-Батар хотела залечить и другие раны, Василиса поспешно отмахнулась, виновато улыбаясь. Тамара не стала лезть в душу, но почему-то многозначительно махнула головой. Василисе показалось, что шуханка поняла всё намного раньше, чем она сама. Залетев на палубу «Волка волн», Некрасова принялась выискивать глазами знакомую широкую спину. Что-то йокнуло в сердце, когда она не отыскала знакомую фигуру. Но тут же вспомнила раскрытый цветок-амулет на шее у Кир-Батар — это значило, что всё хорошо. Девушка медленно двинулась вперёд, к капитанской каюте. Мимо Мала, отряхающего свой, но всё ещё чужой камзол. Мимо Антона, перевесившегося над перилами, разглядывающего что-то среди морских волн. Мимо всех, кто замечал её, и кому пока что не было дела. Медленно повернула ручку, надеясь, что обнаружит там того, кого так ищет. Старалась быть как можно тише, дабы не отвлечь. Или же стать похожей на Призрака, чьи таланты её так впечатляют. Сначала глаза, привыкшие к яркому свету, видят лишь темноту внутри богато обставленной капитанской каюты. Потом с каждым шагом, начинают привыкать к тусклому свету пары свечей на столе и на тумбах по бокам. Она не увидела его полностью, но точно различила силуэт. Расслышала слова молитвы, шепотом возносившиеся к небесам через деревянные своды каюты. Он убил сегодня. Убил ту женщину ради неё. Неосторожный шаг и под ногой скрипит настил. Толя не оборачивается, и без того зная, что девушка здесь. Молитвенный шёпот останавливается. — Спасибо, — слово само срывается с её губ, повисая в воздухе. Ей хочется убежать, не продолжать беседу, но дверь позади давно захлопнулась. Юл-Батар не спешит поворачиваться, мысленно считая секунды до её ухода. Он не обижается на неё за отвергнутые чувства, нет. Тогда она ведь вообще ничего не ответила. Поэтому он и вовсе не знает, что она думает и что чувствует. Мог бы прямо сейчас послушать чужое сердце, уловить ритм, поменявшийся, как только она зашла в комнату — но не будет этого делать. Мысленно просит её поскорее уйти, иначе выскажет ей всё прямо и без загадок. Но она всё ещё в капитанской каюте. Тихо подходит ближе. Балансирует на одной ноге, раздумывая, делать ли ещё шаг. Боится. В жизни так много всего, чего можно боятся, но она чувствует страх именно здесь и сейчас. Рядом с человеком, который никогда бы не посмел обидеть её. — Я знаю, чего ты боишься, — он пригвоздил её к месту уже одной этой фразой. Она замерла, не в силах уйти или подойти ближе. — Потерять кого-то. Снова почувствовать боль от свежей раны, которую целителю не излечить. Василиса позволила ему приблизиться. Сама не заметила как он оказался в шаге от неё, возвышаясь, но не пугая, даже будучи почти на голову выше. Задержала дыхание, сосредоточившись на его словах, окружающих её, ловящих под купол. — Я готов убить за тебя. Готов умереть за тебя. Но больше всего я хочу жить для тебя. Чтобы ты больше никогда не почувствовала боль от новой потери. Василиса рассматривала его. Наткнулась на удивительно ласковый взгляд, заставивший пару слезинок сорваться с ресниц. Протянула руки, дотрагиваясь до жилета там, где чужое сердце бьётся словно птица, загнанная в клетку. Своею силой дотягивается до него, замедляя ритм. Хочет убрать ладони от тёплой кожи жилета, нагревшегося от соприкосновения с телом, но он останавливает её, положив свои руки поверх. — Мне и правда страшно. Я прекрасно понимаю, что наступаю на те же самые грабли. И от этого всё внутри сжимается до боли. Но тянется к тебе. И я хочу дать шанс… Самой себе. Нам. Она притягивает Юл-Батара ближе, но он и вовсе не сопротивляется. Сам тянется, обнимая могучими руками и улыбаясь куда-то ей в макушку. В его объятиях спокойно. В них она осознаёт, что готова. Готова встретить грозу без бьющих под дых воспоминаний; привязаться к кому-то сильнее, чем просто к другу; жить полной жизнью. Готова просто отпустить то прошлое, что топит её каждый раз, как она к нему возвращается. И Василиса впервые обращается к прошлому с улыбкой на устах. «Я и правда нашла тех, кто будет рядом со мной после тебя, папа…» И сейчас, стоя в объятиях шуханца, Василиса смогла поверить в то, что жизнь может быть лучше. Она сделала это, дала себе шанс. И пускай она до сих пор не верит в саму себя так, как должна бы, или в святых, но в её жизни есть тот, кто достоин её веры не меньше, чем любой из Санкт, нарисованных на страницах книг. И его веры хватит на них двоих. Даже если всё, что происходит — лишь мечты.