Винстон с кнопкой

      В клубе душно, громко и, что самое отвратительное, до омерзения грязно. Скарамучча хотел уйти оттуда еще до того, как они приехали на место назначения, но Сиканоин, в край оборзевший козел, не имел никакого желания слушать, а тем более удовлетворять желания Скара свалить оттуда куда подальше и как можно скорее.       — Хватит строить из себя невинную деву, неженка, — ругается на него Хэйдзо и тащит за руку в темное и провонявшее всем, чем только можно, помещение.       — На невинную деву похож здесь только ты, — возмущенно выдергивает свою руку из чужой хватки Скар. — Сколько же в тебе присутствует идиотизма, если ты не способен выбрать более приличное место, чтобы накидаться?       — Миллионер, что ли? — злобно зыркает на него друг, скидывая с себя куртку и сумку на диван, когда они, наконец, нашли свободный столик. — Я лучше напьюсь в каком-нибудь бомжатнике, чем оставлю всю свою зарплату только за вход.       — Вонючий ты жлоб, — вздыхает Скарамучча, брезгливо всматриваясь в грязную поверхность стола. — Не удивительно, что Каэдэхара захотел от тебя сбежать.       — Ничего подобного, — на удивление спокойно отзывается Хэйдзо и плюхается на сиденье, откидываясь на спинку дивана. — Мы просто не сошлись характерами.       — Да, потому что ты идиот.       — Да завались ты, — цыкает Хэйдзо и, поднявшись, уходит в сторону барной стойки.       Скарамучча закатывает глаза и, расправившись со своими вещами, идет вслед за ним. Они заказывают пару шотов, вливая их в себя чуть ли не за одно мгновение, а после Хэйдзо молча уходит в танцевальный зал, сливаясь с общей толпой.       Скар прослеживает его взглядом, не останавливая, и заказывает себе виски с колой, после медленно размешивая трубочкой лед в стакане. Его мысли крутятся в его голове, как ледяной шарик в темной жидкости, и все никак не могут растаять, охладить уставший от всего дерьма мозг. У самого проблем хватает по горло, а ему, идиоту, ведь заняться больше нечем, только вот остается идти и напиваться со своим горе-дружком в какое-то отвратное место, где виски с колой подают с трубочкой. Просто прелесть.       Поток мыслей прерывает какой-то поверивший в себя парень, ненавязчиво положив руку на чужое плечо. Скарамучча мигом напрягается всем телом, ведет плечом, сбрасывая наглую руку, и убийственным взглядом прожигает молодого человека из-под опущенных ресниц.       — Почему такой ангел и без крыльев? — незнакомец давит мерзкую, по мнению Скара, улыбочку и заказывает себе коктейль.       — А почему такой козел и без копыт? — шипит Скарамучча, отворачиваясь от него.       Парень удивленно вскидывает брови, заинтересованно оценивая взглядом своего собеседника.       — Как грубо, — мурлычет, подсаживаясь поближе. — Интересно узнать, на что еще способен твой злобный рот, — он тянется рукой к лицу Скарамуччи, обхватывая пальцами подбородок.       — У тебя изо рта воняет, исчезни, — он уходит от чужого прикосновения, сморщив лицо в отвращении.       — А ты не из простеньких, мальчик. Не скажешь свое имя? — он подпирает голову рукой и снова распускает свои руки, поглаживая его ладонью по спине.       Скар ежится, выгибается, уходя от мерзких ощущений, и хватает наглого парня за руку, больно ее выкручивая.       — Еще одно слово и я не только свое имя тебе не скажу, но и покажу, на какой плите будет написано твое собственное, мудак, — шипит Скарамучча, опасно приблизившись к чужому лицу.       — Да понял я, отпусти, — стонет тот, зажмурившись от не самых приятных ощущений в зажатой конечности, и чуть ли не плачет. Отвратительно.       — Вот и славно, — отбрасывает от себя чужую руку и краем глаза сопровождает своего собеседника, что напоследок решил высказать свое ненужное мнение по поводу всей этой ситуации.       Скар устало вздыхает и переводит взгляд на бармена, что в удивлении приподнял брови и тихо присвистнул, молчаливо высказав свое уважение к происходящему. Ему, конечно, абсолютно наплевать, но все равно приятно знать, что хоть кто-то сумел оценить его навыки переговоров по достоинству.       — Давай еще четыре Б-52, — обращается к бармену запыхавшийся Хэйдзо, только что подлетевший к стойке.       Бармен кивает и принимается за заказ, а Скарамучча, приподняв бровь, оценивающим взглядом проходится по потрепанному виду Сиканоина, что все никак не может перевести дыхание.       — Уже зажался с кем-то? — хмыкает Скар и, выкинув долбанную трубочку, залпом выпивает небольшой стакан с виски.       — Да если бы, — вздыхает Хэйдзо и кривит лицо в отвращении. — Пристал какой-то гадкий извращенец, облапал за все, что только можно, и чуть ли не засосал. Но если говорить о приятном, он смачно отхватил по роже, — усмехается, зачесывая ладонью выбившиеся пряди волос назад, и слышит издевательское:       — А все из-за того, что ты жлоб.       — Да подавись ты, — колкостью отвечает Хэйдзо, когда бармен ставит перед ними четыре стопки заказанного им напитка.       Бармен крайне профессионально для такого места поджигает алкоголь и протягивает парням трубочки, с ухмылкой наблюдая за тем, как Хэйдзо, даже не поморщившись, залпом вливает в себя всю жидкость, с удовольствием облизнув губы. Скар же немного закашливается, вытирает рукой рот и отставляет пустые стопки подальше от себя, глубже вдыхая спертый — архонты, его сейчас стошнит — воздух, прижав к носу локоть.       — Есть какой-то повод или просто настроение такое? — ненавязчиво интересуется бармен, убирая пустые стопки со стойки.       Хэйдзо невесело ухмыляется, подпирая рукой голову, и театрально громко вздыхает.       — Сегодня международный день брошенных и недолюбленных одиночек, — и получает несильный удар по затылку от Скара, нисколечко этому не удивившись.       Бармен в сочувствии поджимает губы и наливает парням еще по одному шоту, произнося тихое:       — За счет заведения, — а после уходит принимать заказы у других клиентов.       Парни переглядываются, усмехаясь, и молча выпивают халявно перепавший алкоголь.       Они сидят так еще около часа, понемногу заказывая себе напитки каждые пять или десять минут. Мозг и мысли заплывают куда-то в неизвестном направлении, тело наливается тяжестью, отказываясь держаться без какой-либо опоры, а глаза так и норовят закрыться на несколько часов, чтобы погрузить уставшее тело и мозг в долгий, желательно беспробудный сон.       — Так и все же, — начинает Скар, не позволяя ни себе, ни другу отключиться в этом свинарнике. Сон сном, конечно, но он лучше сдохнет, чем сомкнет глаза здесь хотя бы на минуту. — Что конкретно у вас произошло?       Хэйдзо хмурится и со стоном бухается в сложенные на стойке руки. Игнорируя кружащийся перед глазами цирк клоунов, он молчит некоторое время, а после резко вскидывает голову и еле как хватается пальцами за край гладкой поверхности, едва не упав. Равновесие и гравитация покинули пьяное размякшее тело, но рефлексы полицейского — архонты, в каком месте, Сиканоин — дают о себе знать даже в таком свинском состоянии.       — Да чтоб я знал, — Хэйдзо трет пальцами переносицу, сильно зажмурившись. — Наверное, он просто устал.       — Он бросил тебя и не назвал причину? — недоуменно хмурится Скарамучча, не до конца осознавая услышанное.       — Сказал, — дерганно кивает Хэйдзо и, держась руками за стойку, встает со своего места, расстегивая верхние пуговицы на черной рубашке. — Просто я не понял, что именно он имел в виду.       — Ты издеваешься? — Скар по какой-то причине начинает злиться то ли на своего по-идиотски тупого друга, то ли на самого Каэдэхару. Он просто отказывается принимать тот факт, что эти двое смогли каким-то чудом привести все к такому результату.       — Не долби мне мозг, пожалуйста, — устало выдыхает Хэйдзо и, пошатываясь и спотыкаясь о собственные ноги, снова уходит, оставляя Скарамуччу наедине со своими мыслями и злостью.       Он всегда считал своего друга непробиваемым идиотом, который умудрялся добиваться всего, чего хочет. Вот и своего уже бывшего возлюбленного Хэйдзо добивался долго и упорно, слышал многократное, но каждый раз спокойное и твердое «нет», но никогда не смел опускать руки, не желая упускать из них того, кого чуть ли не с первой встречи посчитал особенным для себя человеком. Днями и ночами доставал из Скарамуччи душу и безрассудно тратил его нервы, мучая своей глупой любовью и себя, и Скара, и даже самого Кадзуху. Однако все стало намного проще, когда ему все же ответили взаимностью спустя довольно долгое время, что не могло не радовать уставшего от всего этого ужаса Скарамуччу.       Скар сказал бы, что их союз был самым крепким из всех тех, что у Сиканоина когда-либо были. Хэйдзо крайне нежно оберегал их с Кадзухой по-настоящему семейное гнездышко, никого не подпуская в их личное пространство, желая разбираться со всеми проблемами лично с самим Каэдэхарой, отдавал на это все свои силы, но в итоге... Случилось то, что случилось. И причину этому Хэйдзо старательно избегал, не желая распространяться об этом даже своему единственному дорогому другу. Скар не понимал Хэйдзо, что так просто сдался и отпустил того, кто делал его таким до безобразия счастливым, не понимал Кадзуху, что не смог разобраться с очередной проблемой и решил все пустить на самотек. Скарамучча не понимал ровным счетом ни-че-го.       И вместо того, чтобы, наконец, разобраться со своей личной жизнью, в которой происходил какой-то необъяснимый кошмар, он сидит здесь, порядком накидавшийся каким-то дешевым и отвратительным пойлом, и пытается сообразить, как помочь своему другу пережить тяжелый в его жизни период. Альтруист хренов.       Скарамучча устало вздыхает, возвращается к столику, на котором остались их вещи, и садится на диван, устало откидываясь на спинку. Голова кружится, совсем ничего не соображая, а на душе скребутся кошки, от всего сердца проходясь по ней своими острыми когтями. Он на мгновение прикрывает глаза, сразу же об этом пожалев, потому что ловить вертолеты ему никогда не нравилось, и одни архонты знают, на кой хрен он поперся вместе с Сиканоином заливать свое горе алкоголем.       Разомлевший и уставший, он едва ли не погружается в дрему, но резко дергается, когда чувствует вибрацию своего телефона в кармане штанов, сразу приходя в себя. Голова раскалывается на части от громкой музыки, а перед глазами все плывет, не складываясь в целую картинку. Скар на ощупь достает вибрирующий телефон из кармана и, уставившись в экран, непонимающе хмурится.       — Кадзуха? — прикрывает рукой динамик, чтобы его услышали сквозь громко играющую музыку.       — Ну хоть ты ответил, уже хорошо, — в чужом голосе слышится неимоверная усталость и... Волнение?       — Какого черта, Каэдэхара? — Скарамучча ищет глазами вывеску с указателем, чтобы уйти хотя бы в туалет, потому что, честно признаться, он нихрена не слышит и не до конца соображает.       Он с трудом поднимается с дивана, медленно вертит головой в поисках нужной таблички, и движется в неизвестном ему направлении, найдя глазами хоть какой-то указатель.       — Хэйдзо сейчас с тобой? — на фоне Скар слышит тихий гул двигателя. Значит, тот сейчас за рулем.       — Зачем он тебе? — заходит в какое-то помещение и поражается своему умнейшему мозгу, что даже в таком состоянии умудрился найти нужное помещение.       — Он с тобой или нет? — раздраженно бросает Кадзуха, не особо заботясь о своем вечно вежливом тоне.       — Со мной, не ори, — недовольно говорит Скар, прислоняясь спиной к обшарпанной стене туалета. — Что тебе нужно?       — Где вы сейчас? — уже спокойнее отзывается парень.       — Скажу, если хотя бы ты объяснишь, что у вас произошло. Потому что я нихрена не понимаю.       Кадзуха вздыхает, молчит какое-то время, а после прокашливается и тихо произносит:       — На работе завал уже которую неделю. Я часто начал задерживаться и приходить домой, когда он уже спит, — Кадзуха снова замолкает на какое-то время, и Скарамучча слышит, как у него сбивается дыхание. — Из-за этого мы редко общались в последнее время и, естественно, почти не виделись, — он шумно выдыхает в динамик и продолжает уже шепотом: — Скар, у меня голова совсем не соображала, когда я вернулся домой, а он на эмоциях решил поговорить со мной об этом, и я... — Кадзуха давится воздухом, громко сглатывая комок в горле. — Я с дуру ляпнул, что если ему так все это надоело, нам стоит со всем закончить.       Скарамучча жмурится, прижимая пальцы к переносице, и тяжело вздыхает. У него не находится никаких приличных слов, чтобы суметь описать всю ситуацию, поэтому он тактично молчит, решая высказать свое мнение чуть попозже, когда все это закончится.       — Идиоты, — шепчет, не сдержавшись. — Не думаю, что у вас получится сейчас поговорить, но забрать его отсюда будет хорошей идеей, — он прикрывает глаза, прижавшись затылком к холодной стене. — Адрес скину сообщением.       — Спасибо, — улыбается Кадзуха, и Скар кладет трубку.       Отправив адрес, он возвращается на место и ищет глазами Хэйдзо. Народу немного поубавилось, что значительно упростило ему задачу. Хэйдзо находится рядом с баром, сидит рядом с каким-то мужиком чуть ли не в обнимку, выпивая очередной стакан алкоголя, и Скарамучча мысленно четвертует этого идиота, когда достает из рюкзака кошелек. Он подходит к Сиканоину, оплачивает счет и тянет за локоть сопротивляющегося друга обратно к столику, послав ничего не понимающего мужика в далекое пешее, когда тот попытался вмешаться. Без лишних слов Скар собирает свои и чужие вещи, игнорируя хриплые возмущения и вопросы, и, схватив его за руку, тянет на выход.       — Да какого хрена ты делаешь? — уже на улице вырывается из чужой хватки Хэйдзо, пьяным взглядом глядя на обнаглевшего друга.       — У меня к тебе тот же вопрос, — бросает на него осуждающий взгляд и тянется в карман за пачкой сигарет. — Тебе настолько голову отбило, что ты решил пообжиматься с каким-то извращенцем?       — А твое какое дело? — Хэйдзо хмурится, пропуская оскорбление через одно место, и забирает у него свои вещи, все же оставшись стоять на месте.       — Завались и подыши свежим воздухом, может, хоть тогда сообразишь, — Скарамучча поджигает сигарету, щелкает кнопкой в фильтре и затягивается, ненадолго задержав воздух в легких.       Хэйдзо тяжело садится на стоящую рядом скамейку, откинув голову на спинку. Вдыхает ртом прохладный воздух и ежится от холода, но куртку надевать не спешит. Скар устало проводит по нему взглядом и раздраженно закатывает глаза, снова затягиваясь. Как же он устал.       Они молчат еще какое-то время, когда Скарамучча, наконец, замечает знакомую машину, что припарковалась недалеко от них. Он тушит сигарету о рядом стоящую мусорку и выбрасывает в нее бычок. Хэйдзо, услышав чужое копошение, поднимает голову и цеплятся взглядом за знакомую фигуру, нервно переводя взгляд на своего предателя.       — Это еще что за херня? — Хэйдзо уничтожающим взглядом пилит чужое беспристрастное лицо и морщится, когда Кадзуха подходит к ним, пожимая чужую ладонь в знак приветствия.       — Потом еще спасибо скажешь, — хмыкает Скар.       Каэдэхара забирает со скамейки чужие вещи и, став напротив него, смотрит в зеленые глаза, полные отчаянной злобы и обиды на одного единственного человека. Хэйдзо не шевелится, взглядом прожигая в нем дыру, и выплевывает тихое:       — Зря приехал.       Скар скрипит зубами от злости и борется с желанием проехаться кулаком по тупой роже Сиканоина, чтобы привести того в чувства, но Кадзуха решает все за него:       — Обсудим это, когда ты придешь в себя, — и тянет его за руку на себя.       Хэйдзо сопротивляется, тянется назад, что-то выкрикивая, но Кадзуха всегда был физически сильнее этого идиота, поэтому, особо не напрягаясь, перекидывает Хэйдзо через плечо, больно хлопнув его по заднице ладонью, чтобы не рыпался.       Скарамучча прыскает в кулак с этой сцены и мысленно обещает себе припомнить Сиканоину этот позорный эпизод чуть позже.       — Тебя подвезти или сам доберешься? — Кадзуха закидывает куртку на голую поясницу Хэйдзо, потому что рубашка во время битвы покинула тесное убежище штанов, задираясь чуть ли не до середины спины.       — Валите уже, — фыркает Скар, усаживаясь на нагретое чужой задницей место.       — Спасибо, — кивает Кадзуха и, придерживая свою ношу за ноги, движется в сторону припаркованного автомобиля, оставляя Скарамуччу наедине со своими мыслями и слегка протрезвевшей от прохладного воздуха головой.       Он, конечно, бесконечно рад за то, что хотя бы у одного из их невероятного союза имеются мозги, благодаря которым переговоры пройдут крайне успешно, но самому становится тошно при мысли о том, что его личная проблема все еще присутствует в его и без того трудной жизни.       Скарамучча хмурится, доставая еще одну сигарету, и думает, что завязать он сможет разве что только петлю на шее. Курение и Скарамучча — два неразлучника, которые смогли переплюнуть даже его дуэт с Сиканоином. Он снова возвращается мыслями к рыжей занозе в заднице, что тщетно пыталась заставить Скара бросить это пагубное дело, но, не имея никакого права голоса, каждый раз была неэлегантно послана в долгое и далекое.       Тарталья... Этот рыжий придурок сбивал все нормальные и идиотские мысли в чужой голове. Как и ритм чужого сердца, как бы сильно владелец этого самого сердца не отпирался, угрозами заставляя заткнуться как себя, так и Хэйдзо. Как и самого Тарталью.       Скарамучча глубоко вдыхает дым в легкие и выдыхает в холодный воздух, любуясь своеобразной красотой этого момента. Он любит наблюдать за тем, как дым разрезает воздух, как тлеет сигарета, оставляя после себя кучки пепла. Скар думает, что это весьма философски: сравнить себя с сигаретой, что до последнего момента борется с пожирающим ее огнем, оставляя после себя только прах. Или пепел.       Холодный воздух отрезвляет мысли, помогая немного прийти в себя, но Скарамучча думает, что ему уже никакой свежий воздух не поможет, раз он подумал о самом идиотском и банальном дерьме в этом мире: позвонить тому, кому как бы и не следует звонить, но очень, мать его, хочется.       Скар пялится в экран телефона, вглядываясь в знакомые цифры и тупую — но красивую — фотографию, что стоит у Тартальи на аватаре. Проклинает себя и каждую клеточку своего дурацкого мозга, который словно отделился от него самого, ведя двойную игру.       — Ну и что я ему скажу? — спрашивает сам у себя Скар и, не услышав достойного — или никакого — ответа, вздыхает, все же убирая телефон в карман.       Если бы Скарамуччу попросили охарактеризовать какими-нибудь словами Тарталью, то он без промедления назвал бы его ужасно доставучим, громким, двуличным, эгоистичным, но, хрен его возьми, до безобразия красивым придурком. Он знал, что делает с чужими сердцами, знал, каким образом можно достать из человека то, что ему нужно, и умело этим пользовался, устраняя от себя всех ненужных ему более людей. Нет, он не убивал их, хотя, если снова удариться в философию, можно сказать, что для тех использованных и, в следствии, разбитых сердец все именно так и казалось. Тарталья уходил бесследно, не имея привычки прощаться напоследок.       Каким же образом все случилось так, что Скарамучча познакомился с ним еще во время учебы, а после и вовсе не смог сбежать от чужого внимания, постоянно оставаясь с рыжим кретином на связи? Скар не знал. Но зато чувствовал себя игрушкой в чужих руках, дурацкой куклой, которую дергают за ниточки, направляя туда, куда хочется, и делая с влюбленным сердцем все, что в голову придет.       Хотя, справедливости ради, они не общались почти год. Скарамучча не имел за собой привычки первым писать кому-либо в этой жизни, а Тарталья в какой-то миг просто исчез с чужого поля зрения. И тогда Скар понял, что им наигрались, что он, как и все предыдущие куклы, больше не интересен.       Ненавидеть еще больше этого козла он стал в тот момент, когда рыжий мудень вновь объявился в его городе, снова связавшись со Скарой против его воли. Однако, вопреки всем ожиданиям, насильно его общаться никто не заставлял, идти гулять куда-либо — тоже. Он стал интересоваться его делами, здоровьем и всем, чем только можно, ненавязчиво предлагая свою кандидатуру в... Куда? Друзья?       О, друзьями они никогда не были и никогда не будут. Любовниками, а тем более романтическими партнерами, — ни за какие деньги этого мира. Тарталья, узнав об этом, расстроился, конечно, но смиренно склонил голову и колени, обещая добиться чужого расположения всеми силами. Потому что изменился. Потому что влюбился, но, испугавшись этого, сбежал из города на целый год, оборвав все связи.       Скарамучча первое время просто смеялся над ним, чувствуя себя, наконец, настоящим королем в этой игре. Все, о чем твердил Тарталья, походило на несвязный бред сумасшедшего человека. И Тарталья ни сколько не отрицал этот факт, полностью соглашаясь со всеми словами Скарамуччи, что не стеснялся высказывать свое мнение настолько ярко и красочно, насколько позволяла ему фантазия, разгулявшаяся за все эти годы абьюзивных взаимоотношений между ними.       Но, как бы то ни было, Скар был зависим от всего этого. Был зависим от всей той боли, что сумел ему подарить Тарталья, зависим от своих чувств, которые, на удивление, дарили ему единственный источник жизни в его темном мире. Он был зависим от него. Любовь это или что-то еще — не имеет никакого значения. Скар знал, что он должен бежать из этого дерьма, снять с шеи удавку и глотать свежий воздух до тех пор, пока легкие не треснут от перенапряжения.       Но Тарталья вернулся, раскаявшись во всем содеянном, и слезно заверил, что весь год посвятил себе любимому, чтобы суметь навсегда распрощаться с прошлой своей версией. Он не умолял забыть все то, что было раньше, не просил его простить, понимая, что все это просто невозможно. Рыжий козел таранил настрадавшееся сердце Скарамуччи более подлым способом: подтверждал все свои слова действиями. Он заставлял Скара верить в то, что правда изменился, что действительно... Полюбил его.       — Какая же ты хрень ебливая, — не выдерживает Скар и, больно укусив себя за ладонь, достает телефон из кармана.       Быстро, чтобы не передумать, находит нужный номер и, сильно зажмурившись, нажимает на звонок. Он не решается прижать телефон к уху, до последнего надеясь, что ему не ответят. Но Тарталья, как и всегда, его разочаровывает.       — Да? — Скарамучча в эту секунду придумывает тысячу причин убить себя без разбирательств, но силой воли заставляет себя прижать трубку к уху.       — Пизда, — и слышит тихий хриплый смех рыжего идиота.       — Приветлив, как и всегда, — Скарамучче хочется застрелиться, чтобы не млеть от этого поганого сладкого тона.       — Нормальные люди «алло» отвечают и потом не жалуются.       — Извини, я был настолько поражен твоему звонку, что не успел обдумать этот момент, — улыбается Тарталья, громко выдыхая в динамик. — По какому вопросу звонишь, малыш?       Что ж, никто не обещал, что тупая манера общения куда-то исчезнет.       — Что делаешь? — тараторит Скар, уничтожая последние ростки своей гордости.       На другом конце провода повисает тишина, и Скарамучча уже собирается сбросить трубку, а после сменить внешность, имя и сбежать к херам из этого города, но ему спокойно, словно так и нужно, словно так они и общаются, отвечают:       — Ничего такого. Просто лежу на кровати, отдыхаю.       Скарамучча тихо выдыхает, отложив побег на другой день, и даже улыбается уголком губ, нервно покручивает кольцо на пальце.       — У тебя все хорошо? — спрашивает Тарталья, не дождавшись ответа.       Он молчит, не понимая, что должен ему ответить.       — Я... Не знаю, — Скар сползает на скамейке вниз, упираясь затылком в спинку, и тихо, чтобы его не услышали, выдыхает. Нихрена он не протрезвел.       — Эй, — он слышит, как в трубке что-то шуршит, и приходит к выводу, что рыжий засранец поменял свое лежачее положение на сидячее. — Хочешь, я приеду? — произносит тихо, словно он боится, что ему откажут.       — Я накидался как черт, — усмехается Скар, накрыв глаза ладонью. — Так что не думаю, что это хорошая идея.       — Почему? — на полном серьезе спрашивает Тарталья, правда не понимая причины.       — Потому что я захочу наделать глупостей, — Скар обратно подтягивается на скамейке, садясь как нормальный человек, и снова достает сигарету.       — Разве это плохо? — слышит чужую улыбку в трубке и хочет вскрыть себе мозг, чтобы не думать о том, как сильно он любит, но ненавидит все это дерьмо.       — Очень.       — Почему?       — Слишком много вопросов, — хмурится Скар, пытаясь нащупать в карманах зажигалку.       — Так ты объясни, чтобы их было поменьше, — усмехается Тарталья.       — Так ты отвали, чтобы их не появлялось вовсе, — зажигалка, наконец, нашлась.       Тарталья тихо смеется и замолкает, наслаждаясь чужим дыханием на другом конце провода, а Скарамучча пилит взглядом дурацкую — что она уже успела ему сделать — зажигалку и сдается:       — Забери меня, пожалуйста, — жмурится, убирая обратно сигарету в пачку, и сбрасывает звонок, потому что становится невыносимо плохо.       Ему так сильно хочется сдаться в чужие руки, поддаться на это искушение, чтобы почувствовать себя, наконец, любимым. Не тем, кто любит, страдает, унижается, сходит с ума, будучи невероятно слабым и неспособным избавиться от всего этого ада. Тарталья сделал его таким не моргнув и глазом, а сейчас хочет от него невозможного.       Он пересылает ему адрес и блокирует экран телефона. Нервно подскакивает с места, начиная ходить туда-сюда, и тихо воет себе под нос, зажимая рот рукой. Скар не понимал, что ему нужно сделать и как правильно поступить, чтобы все это закончилось, оставило его в покое. С Тартальей было хреново, больно, ужасно, но без него... Ему хочется вырвать и мозг, и душу, и поганое сердце, чтобы не было так плохо, чтобы он смог отдохнуть от этих навязчивых мыслей хоть немного. Ему много не нужно, правда, просто дайте побыть человеком хотя бы пару минут.       Поток мыслей прерывается звуком подъехавшей только что машины, и Скар поднимает голову в сторону приближающейся к нему фигуры.       — У тебя просто отвратительная пижама, — он отвлекается от тяжелых мыслей на чужие штаны, что Тарталья не удосужился переодеть.       — Извините, я спешил немного, — улыбается тот, подходя ближе к Скарамучче, и сглатывает внезапно появившийся ком в горле. — Привет.       — Привет, — Скар глупо отвечает на такое же глупое приветствие, не решаясь отвести взгляд в сторону.       — Это... — Тарталья неловко чешет затылок, переступая с ноги на ногу. — Пойдем? — и прокашливается в кулак, бегая глазами по чужому лицу.       Скарамучча едва заметно улыбается, фыркнув носом, и кивает, уходя со своего места. Тарталья идет следом, оборачиваясь по сторонам, и садится в машину, взглянув в зеркало заднего вида на своего пассажира, что усердно избегал чужого взгляда.       — Ты скажи, если станет плохо, — он смотрит в зеркало, поглядывая на приближающиеся машины, и — Скар не может отвести взгляд от этих рук, вот же гадство — выруливает на дорогу.       — И что ты сделаешь? Поможешь? — усмехается и откидывает голову на подголовник, глядя на сосредоточенную половину лица Тартальи в зеркало заднего вида.       — Вполне возможно, — тихо произносит тот, и Скар замечает его едва нахмуренные брови.       3ачем ему все это нужно? Скар хочет надеяться, что чужие чувства искренни, что он помогает ему просто так, потому что волнуется и хочет, чтобы с ним, Скарамуччей, все было в порядке. Чтобы был цел и здоров. Потому что правда, если вспомнить его слова, любит. Но все надежды разбиваются о крутой берег прошлого опыта, что айсбергом ныряет в глубину океана и затапливает своей жесткой правдой все вокруг. Скар все помнит и никогда, как бы он не пытался, не забудет. Что бы там Тарталья для него ни сделал.       Всю дорогу они едут в полной тишине, прерываемой только звуком выключателей поворотников. Скар прилипает взглядом к окну, разглядывает пролетающие перед глазами деревья, здания, заведения и кучки людей. Он точно не уверен, но в голове стало немного спокойнее и даже яснее, алкоголь чуть выветрился, и не думать стало гораздо проще, пусть эффект должен был быть совершенно обратный. Скарамучче дела до этого нет. Ему вообще сейчас ни до чего нет дела, кроме человека, который так любезно согласился забрать его. А, собственно, куда забрать-то?       — Тарталья, — произносит его имя раньше, чем успевает об этом подумать.       Тот вопросительно мычит и смотрит на него через зеркало, иногда поглядывая на дорогу.       — Куда мы едем? — все же спрашивает Скар.       — Очень своевременный вопрос, — тепло смеется мужчина, слегка выворачивая руль направо, чтобы перестроится на другую полосу. — Домой, конечно.       — Слишком расплывчатое понятие.       Еще до внезапного исчезновения Тартальи они вдвоем жили в квартире, которая досталась рыжему от его покойных родителей. Скар платил ему за комнату и половину коммуналки, пусть и появлялся в его доме только чтобы переночевать. Он всем сердцем ненавидел это место, но снять отдельное жилье за такую человеческую цену было крайне сложно. И сейчас он ни за что на свете не пожелает снова оказаться в этом месте, даже если Тарталья его об этом попросит. Особенно, если он попросит.       — К тебе домой, Скар, — мягко, словно ребенку, отвечает Тарталья.       Скарамучча закатывает глаза и подпирает голову рукой, что-то пробурчав себе под нос, и уже через пару минут замечает знакомую улицу и дома, что стоят чуть ли не друг на друге. Не самый красивый райончик, конечно, но какая уже разница, честное слово. Лишь бы была крыша над головой.       Тарталья заворачивает во дворы, проезжает по обставленной другими машинами узкой дороге, напряженно вытянув кончик языка, и крутит головой в поисках хоть какого-нибудь приличного места, чтобы припарковаться. Скар, пользуясь возможностью, с насмешкой рассматривает чужое глупое выражение лица и слушает тихие ворчания своего, э, таксиста, что все никак не может куда-нибудь встать.       Такого Тартальи ему не хватает. Всегда не хватало.       — Да неужели, — раздраженно вскидывает руки рыжий, чудом найдя свободное место.       Скарамучча тихо смеется, зажимая рот ладонью, и ждет, когда Тарталья, наконец, остановится. После щелкает ремнем безопасности, но выходить из машины не спешит, неловко проверяя наличие телефона в своих карманах. Тарталья, прикусив нижнюю губу, разворачивается к нему лицом и наблюдает за медлительными копошениями своего пассажира. У него язык чешется сказать что-нибудь на прощание, чтобы все же остаться, но он не уверен, хочет ли этого Скар, поэтому просто громко молчит.       — Не хочешь... — Неловко прокашлявшись, начинает Скарамучча, — зайти? — и, вопреки своему неуемному стыду, смотрит в чужие глаза. Как побитый пес, честное слово.       — Я... Если ты не будешь против, — шепотом отвечает ему Тарталья, не до конца поверив в услышанное.       — Конечно, я против, — цыкает Скар, защищая свою гордость пустыми нападками. — Поднимай свою задницу уже, идиот, — и буквально за несколько секунд сбегает из машины, не забыв на последок хлопнуть дверью.       Тарталья хлопает ртом как рыба, уставившись в пустоту, затылком ударяется о подголовник и крепко сжимает руль в руках; громко выдыхает через рот и, опустив голову вниз, матерится сквозь зубы, а после вылетает из машины, за считанные секунды догоняя свою небольшую напасть у подъезда.       Они неловко жмутся друг к другу в маленьком лифте, прижатые двумя грузными мужиками к стенке. У двери Тарталья пилит взглядом чужой затылок, пока Скар возится с ключами и хриплым голосом спрашивает что-то про чай. Тарталья соглашается, но к кружке так и не притрагивается. У него голова разрывается на части, впервые за долгое время не в состоянии придумать отвлеченную тему для разговора, потому что поговорить хочется только об одном. О том, к чему ни Скар, ни сам Тарталья не готовы.       Скарамучча упирается бедром в столешницу, смотрит в окно и изредка потягивает теплую жидкость из чашки, раздражаясь от всей неловкости этой ситуации. На кой хрен он позвал этого придурка к себе? Что он хотел этим сказать? Что ему не все равно на то, что происходит? Или показать свое отношение к рыжему козлу этим тупым предложением вместо того, чтобы просто открыть рот и сказать все словами? Идиотизм, видимо, крайне заразен. Какое счастье, что в его жизни не присутствует двух по-идиотски тупых людей, от которых он точно не заразится этим недугом.       Скар раздраженно ставит кружку на кухонную тумбу и плетется в коридор, ищет в карманах свое убивающее организм спасение и уходит на балкон. Тупая зажигалка работает через раз, и большой палец уже начинает болеть из-за дурацкого колесика, но Тарталья — Скар и не заметил чужого проникновения на балкон — протягивает ему свою зажигалку, прикрывая ладонью небольшой огонек. Скарамучча смотрит на него из-под ресниц и, наклонившись, подкуривает сигарету, а после затягивается, нервно складывая руки на подоконнике.       — Купи себе спички, что ли, — тихо произносит Тарталья, и в его голосе не слышится прежней игривости.       — Купи себе мозги, что ли, — Скар честно пытается держать язык за зубами, но вся эта ситуация и присутствие Тартальи в его доме раздражают оставшиеся нервные клетки, заставляют чувствовать себя неловко и тупо. По-другому защищаться у него не получается.       Тарталья фыркает, слегка качнув головой, и смотрит на погрузившийся во тьму город. Вид, конечно, такой себе, но сейчас это не имеет никакого значения.       — Долго кусаться собираешься? — невзначай интересуется, слегка ежась от холодного ветра, залетающего под рубашку.       Он смотрит на легкое одеяние Скара и содрогается всем телом, ощутив на себе весь холод этого мира. Хотя самому Скарамучче, видимо, очень даже хорошо.       — Долго, — выдыхает дым из легких и стряхивает пепел в стоящую на подоконнике железную баночку.       Тарталья жмурится от прохлады и, не выдерживая, прислоняется к Скарамучче со спины, заключая его в своеобразные объятия.       — Ну и какого хрена ты делаешь? — Скар даже не дергается и, кажется, ближе прижимается к теплой груди, чтобы чуть согреться.       — На улице холодно как в морозильнике, а ты в одних шортах и майке. Мне плохо на тебя смотреть, — упирается подбородком в темную макушку и растирает свои замерзшие ладони.       — Ну так и не смотри, — Скар, пусть и ерничает, не может скрыть тот факт, что ему так намного лучше. Не в объятиях Тартальи, нет. Ему просто стало теплее.       — Не могу, — Тарталья тихо смеется и, опустив голову, трется холодным носом о чужое плечо.       — Не смей вытирать об меня свои сопли, — Скарамучча давит тихий смешок и даже не дергается в попытке уйти от чужих прикосновений. Ему правда тепло.       — Какой абсурд! Нет у меня никаких соплей, — Тарталья злобно кусает покрасневшее ухо Скарамуччи и крепче стискивает свои руки вокруг чужой талии, когда Скар, тихо взвизгнув от неожиданного «кусь», начинает вырываться.       Тарталья все же побеждает в этой схватке — Скар просто ему поддался, иначе полетел бы тот вниз и с песней — и прижимает Скара ближе к себе, зарываясь лицом в его шею.       — Прости меня, — неожиданно шепчет Тарталья.       Скарамучча резко дергается и замирает с тлеющей сигаретой в руках. Смотрит в одну точку, не веря своим ушам, и почти не дышит. Рыжий придурок впервые в жизни произнес эти слова именно ему, и сейчас Скар хочет просто выпрыгнуть в окно, утащив его вместе с собой.       — За что? — хрипло спрашивает Скар, медленно поднося сигарету к губам.       — За все, — Тарталья не двигается совсем, и можно было бы даже подумать, что тот помер, но Скар отчетливо ощущает своей спиной чужое сердцебиение. Слишком громкое.       — Я не могу, — он сглатывает засевший ком в горле и тушит сигарету о железную баночку.       Тарталья понимающе хмыкает и легко целует оголившееся плечо, а после трется носом как нашкодивший пес. Скарамучча покрывается мурашками, чуть выгибаясь в спине, и опускает голову, больно укусив себя за губу. Внутри все разрывается, мечется как птица в клетке и требует выхода наружу. Скар бесится и не знает куда деться.       — Я очень хочу забыть все то, что ты со мной сделал, — шепчет Скар, потому что сил совсем не осталось. — Хочу начать все с самого начала, правда, но я не могу.       Больно. Так сильно больно, что сердце сейчас взорвется, оставив своего владельца умирать на холодном, пропитанном запахом крови и курева балконе. Скарамучча хочет разрыдаться сейчас как маленький ребенок, но держится из последних сил. Горький опыт научил его держать свои слезы при посторонних — особенно при Тарталье — в себе, ни за что не показывать свою слабость, потому что быть высмеянным в своей боли ему не понравилось.       — Мне правда жаль, — Тарталья целует чужой затылок, отстраняется и уходит с балкона, оставляя Скарамуччу один на один со своими мыслями.       — Даже сейчас ты не способен взять на себя ответственность за свои действия и просто побыть со мной тогда, когда мне так это нужно, — шипит сквозь зубы Скар, падая лбом в сложенные на подоконнике руки.       Он душит в себе всю боль, которая так отчаянно пытается найти выход, и задыхается в своей собственной истерике. Ничего не меняется: Тарталья каждый раз оставлял его одного и этот раз не стал исключением. Для чего и почему тогда нужно было клясться, что теперь он стал совершенно другим человеком? Зачем нужно было мучить его, Скарамуччу, своими пустыми обещаниями и признаниями в искренней, мать его, любви? За что?       — Скар, — парень дергается и красными глазами смотрит на вернувшегося к нему Тарталью с одеялом и носками в руках.       Что?       — Надень носки, пожалуйста, у тебя ноги совсем замерзли, — Тарталья решает не комментировать заплаканное лицо Скара и протягивает ему шерстяные носки.       Скарамучча смотрит на него как болванчик и не шевелится. Он же... Должен был уйти. Так почему стоит сейчас с этими глупыми носками и одеялом, словно ему есть какое-то до него дело?       Тарталья вздыхает, прикрыв глаза на секунду, и присаживается на колени. Осторожно берет в руки холодную голень Скарамуччи и ставит босую стопу себе на бедро, натягивает носок и проворачивает ту же операцию и со второй ногой. Поднимается и берет в руки упавшее на пол одеяло, а после закутывает Скара в кокон, оставив небольшое отверстие для шмыгающего носа. Прижимает ничего не понимающего парня к себе и громко выдыхает, снова утыкаясь подбородком в чужую макушку.       — Я знаю, что тебе тяжело принять меня таким, какой я сейчас есть. Знаю, что в твоей голове творится полнейший хаос, потому что в моей творилось то же самое. Я до сих пор борюсь с собой, уничтожаю последние капли своего прошлого, переписываю себя с самого начала, потому что... Потому что так сильно дорожу тобой, — шепотом заканчивает Тарталья, и смотрит в выбравшуюся из одеяла раскрасневшуюся от слез моську. — Я стараюсь изо всех сил, чтобы суметь заслужить твое доверие и твою неоправданно проигнорированную мной любовь. Делаю все это ради тебя и для тебя, потому что хочу, чтобы ты чувствовал себя рядом со мной спокойно. Пожалуйста, дай мне маленький шанс доказать тебе, что я достоин твоего внимания, — Тарталья прижимается своим лбом к чужому и тихо шмыгает носом, глядя в синие глаза напротив.       Скарамучча молча выпутывает руки из одеяла и, громко вздохнув, несильно бьет его сначала в живот, а потом тянет за рыжие патлы на себя, заставляя Тарталью согнуться чуть ли не напополам. Больно вгрызается в чужие губы, слыша удивленный писк со стороны, и обнимает его за шею, прижимается всем телом к нему. Тарталья хлопает глазами и не может понять, что происходит. Нет, Скар, конечно, очень необычный мальчик и делает, что хочет, но чтобы так... Он думает о том, что ему нет дела до того способа, что выбрал его возлюбленный, потому то в итоге Скарамучча сам поцеловал его, первый и единственный раз.       — Ты самый невыносимый придурок, который когда-либо существовал. Ужаснее тебя нет никого в этом мире, но, справедливости ради, я такой же, так что катись ты ко всем чертям, Аякс, — ворчит в чужие губы Скар, все так же потягивая чужие волосы.       — Это из-за носков, да? — нервно смеется Тарталья, все еще не осознав происходящее.       — Да, — фыркает Скар и тянется снова за поцелуем, когда слышит ответное:       — Пизда, — Тарталья, наконец, приходит в себя и крепко прижимает Скарамуччу к себе, с чувством прилипая к чужим губам.       Скар улыбается и крепко давит на чужой затылок, прижимая чужую голову ближе к себе. Кусает его губы, мокро лижет языком и тихо стонет, когда его подхватывают на руки и на ощупь выбираются с холодного балкона, а после аккуратно приземляют на мягкую кровать, тут же придавливая своим весом. Тарталья нежно гладит холодные бедра, растирая замерзшую кожу ладонями, и поцелуями спускается к чужой шее, мягко покусывая покрывшуюся красными пятнышками кожу. Скарамучча беспорядочно шарит руками по спине, глубоко дышит и млеет от каждого движения чужих рук на своих бедрах. Ему немного волнительно от этой близости, но возбуждение, подошедшее к нему со спины, накрывает его тело мягким предвкушением и совсем небольшой дрожью.       Тарталья оставляет в покое чужую шею и смотрит блестящими глазами на раскрасневшееся лицо Скарамуччи, гулко сглатывая.       — Все в порядке, не медли, — Скар касается ладонью его щеки, большим пальцем оттягивая нижнюю губу, и жмурится, на выдохе проскулив, когда Тарталья затягивает его палец в свой горячий рот.       Тарталья садится на пятки, руками гладит нежную кожу бедер и целует каждую коленку. Трется о них щекой, глядя в глаза Скара, и снова склоняется к его лицу, целует так аккуратно и мягко, словно боится разрушить то хрупкое доверие, что между ними возникло. Скарамучча тихо хнычет в чужие губы от щемящей в груди нежности и гладит колючие щеки пальцами. Стонет громче, когда чужие руки пробираются под его майку и гладят втянувшийся живот, добираются до груди, легко пощипывают твердые соски.       — Потрясающий, — выдыхает в его шею Тарталья и, приподнявшись, снимает с него ненужную сейчас ткань, разогнав тем самым табун мурашек по чужому телу.       Скарамучча выгибается под руками, что шарят по его бокам, и постанывает себе в ладонь, когда Тарталья мокро прижимается ртом к его груди, языком стимулируя чувствительные соски. В свободных шортах, иронично, становится тесно и неудобно, он трется вставшим членом о чужой живот и недовольно стонет, когда его прижимают за бедра к кровати. Скар хочет ударить наглую ухмылку на чужом лице, но решает отложить это на потом, потому что руки, что только что помешали ему двигаться, стягивают с него шорты с бельем, и Скарамучча вздыхает от нахлынувшего на его обнаженное тело возбуждения.       Тарталья восхищенно рассматривает его тело и трогает руками везде, куда может дотянуться, а после прилипает взглядом к небольшому уже потекшему члену и спускается с кровати на пол, становясь на колени. Притягивает за бедра поближе к своему лицу и, словив непонимающий взгляд приподнявшегося Скарамуччи, ртом накрывает чувствительную головку, с нажимом проходясь по ней языком. Скар падает спиной обратно, вскрикнув, и несдержанно толкается бедрами горячий влажный рот, жмурясь от ощущения юркого языка, что толкается в небольшую щелку. Тарталья одобрительно мычит, когда Скар несильно хватает его за волосы, и насаживается чуть глубже, помогает себе рукой, поглаживая аккуратные яички.       — Аякс, — тихо скулит Скар, выгибаясь и вжимаясь затылком в постель.       Тарталья низко стонет, пуская вибрацию по стволу, и легко шлепает рукой по бедру, отдавая контроль в чужие руки. Скарамучча упирается пятками в чужие лопатки и на пробу толкается глубже, получая одобрительное мычание снизу. Он приподнимается на локтях и смотрит на происходящее с каким-то сумасшествием, глубже проникая в чужой рот. Стонет, когда Тарталья сглатывает вокруг головки, когда язык плотно прижимается в стволу, когда он сам подается вперед, насаживаясь до самого основания.       — Я больше не могу, — хрипит Скар, чувствуя, что дольше не продержится.       Он перестает двигать бедрами, когда Тарталья сам задает необходимый для скорой разрядки темп, и громко стонет на каждое движение чужого рта, выгибаясь до хруста в спине. Подмахивает бедрами как может, сжимая простынь в руках, и жмурится, дергает головой в разные стороны, подходя к самому краю. Тарталья — какой же извращенец, в самом деле — не отстраняется, когда его предупреждающе тянут за волосы назад, и немного давится, когда в горло ударяет теплая жидкость, но все послушно сглатывает, тщательно вылизав и на последок поцеловав красную головку.       — Не смей лезть ко мне целоваться, дурак, — Скар смущенно прикрывает глаза ладонью, когда понимает, что все его безобразие убрали таким отвратительным способом.       — Не будь таким жестоким, — довольно облизывается Тарталья, поднимаясь с ноющих колен.       Он любовно проходится по подрагивающим бедрам и останавливается на боках, аккуратно, чтобы не потревожить чужое удовольствие, поцеловав в шею. Улыбается, когда чувствует слабое шевеление руки в своих волосах, и уходит в ванную. Возвращается с мокрым полотенцем в руках и аккуратно вытирает уже засыпающего парня.       — А ты? — сонно выдыхает Скар, когда Тарталья уложил его в кровать и накрыл одеялом.       — Как-нибудь в другой раз, — целует его в лоб и почти выходит из комнаты, когда слышит тихую просьбу:       — Останься.       — Я сейчас вернусь, засыпай, — Тарталья дожидается едва слышного: «Мгм», — и аккуратно прикрывает за собой дверь.       Он выходит на балкон и стреляет из пачки сигарету, пообещав себе купить этому засранцу что-то более приличное, раз уж тот все равно его не хочет слушать. Улыбается как дурак и закрывает глаза, подперев голову рукой. Он обязательно добьется его расположения и беспрекословного доверия, оправдает его чувства, став достойным той любви и тех ожиданий, что на него возложили. Иначе и быть не может.       А утром Скарамучча увидит в телефоне сообщение от Сиканоина и посмеется себе в ладонь, чтобы не разбудить прижавшегося к нему Тарталью.       heizou:       «спасибо»

      scaramouche:       «будешь должен, осел»       «но и тебе спасибо, что потащил меня надраться»

      heizou:       «?»