Ты будешь моей тайной

      С чувством выполненного долга Гермиона закрыла папку со своим новым проектом под рабочим названием «Адаптация семей маглорожденных волшебников в мире магии», собираясь, наконец-то, покинуть Министерство вовремя, а не задерживаться на пару часов, как она часто делала. В этот момент, как назло, сквозь дверь просочился светящийся патронус-лис и густым басом мистера Бруствера без предисловий отдал четкий приказ:       — Гермиона, жду тебя в своем кабинете. Через две минуты.       Она обреченно вздохнула и с тоской посмотрела в окно: пока еще не стемнело, неплохо было бы пройтись по улочкам Лондона и полюбоваться видами, ведь такая возможность выпадает крайне редко. Пришлось закинуть эту мысль в дальний ящик и отправиться на ковер к министру магии.       Бруствер предпочитал роскошь и комфорт в восточном стиле: яркие вышитые подушки с бахромой в теплых тонах и мягкие красные пуфы, расставленные вдоль стен, объемные люстры в форме расписных полусфер и пестрые персидские ковры. Все поверхности занимали причудливые серебряные статуэтки, которые он коллекционировал. Про себя Гермиона называла магически расширенный кабинет, напоминающий личные покои султана, «резиденцией», поскольку министр покидал рабочее место только для того, чтобы переночевать дома.       — Кингсли, что-то случилось? Я уже собиралась уходить, — она невзначай указала первому лицу магической Британии на то, что ее рабочий день окончен. На людях они соблюдали формальности, но наедине общались как давние приятели.       — Ничего срочного, Гермиона, присаживайся, — начал он уклончиво, всегда ведущий себя как истинный политик и чистокровный слизеринец. — Хотел узнать, как твои дела?       Она внутренне насторожилась, но не показала виду, однако на всякий случай выпрямилась и расправила плечи, ожидая от Кингсли чего угодно, ведь он был абсолютно непредсказуемым человеком, хотя в то же время являлся надежным товарищем и авторитетным руководителем.       — Все в порядке, — кратко ответила Гермиона. — Я весьма благодарна тебе за оказанное мне доверие.       — Я бы не смог найти более подходящего кандидата на должность своего заместителя, — признался он просто, изучая ее пристальным взглядом, от которого хотелось прикрыться, поскольку его лукавые черные глаза, казалось, видели ее насквозь. — Но я имел в виду не работу, Гермиона. Меня интересует твое состояние. Ты не устала?       — Почему ты спрашиваешь? — она отвлекла его вопросом, чтобы дать себе время обдумать ответ.       — Я вижу, как ты меняешься, не уверен, в какую именно сторону, — заявил он прямо, — новая прическа тебе несомненно идет, и все же твое состояние в последнее время нестабильно. Я пришел к выводу, что моей помощнице необходим хороший отдых.       — Я вполне справляюсь с объемом работы. Разве что-то не так? — Гермиона начала перебирать в памяти свои последние отчеты и их с министром диалоги в поисках собственного прокола — ошибки, из-за которой руководитель пытался спровадить ее на покой. Паника сдавила горло.       — Вопрос не в этом, ты — безукоризненный работник, — заверил ее Кингсли. — Возможно, что-то не так дома? Как там Рон?       — Рон? — Гермиона сглотнула ком в горле, в голове застучало, мысли рассыпались. — Рон… прекрасно. Он добывает для нас кубок мира по квиддичу, — повторила она слова Джинни.       — Этот парень однозначно хорош как вратарь, — улыбка министра вызвала у нее ассоциацию с довольным отъевшимся котом. — Он так ловко блокирует квоффл противника, что я готов дать тебе отпуск, чтобы ты побыла с ним и увидела наш финальный матч с Канадой. Как ты на это смотришь?       — Рону нельзя отвлекаться, тренер запрещает им… — она запнулась, смутившись, и замолкла, обдумывая следующие слова, — думаю, ему будет лучше, если я дождусь его дома.       — Правда? — в проницательных глазах Кингсли отразилось подозрение. — Помню, как ваша двойная свадьба Поттер-Уизли взорвала наш маленький мир. Такой сенсации уже не будет. Все делали ставки на то, кто из вас с Джиневрой первой родит.       — О, Мерлин, это было ужасно, — фыркнула Гермиона, скуксившись.       — Между прочим, я тогда выиграл пару тысяч галлеонов.       — О, нет, — воскликнула она, сверкнув глазами, — ты поставил на Джинни? — от этой мысли ее сердце болезненно сжалось.       — И был прав, — хмыкнул он, откинувшись на спинку кресла, больше напоминающего трон, — и Поттеры по-прежнему ведут в счете.       Гермиону неожиданно заинтересовали собственные руки, безвольно лежавшие на коленях, и она приковала к ним взгляд, ощущая, как начало печь щеки.       — Я бы не хотел быть причиной вашего с Роном, так скажем, проигрыша, — Кингсли задумчиво посмотрел в сторону и, достав волшебную палочку, призвал к себе бутылку огневиски и пару отполированных стаканов из углового шкафа. — Рон — спортсмен, заточенный на победу, ты — волевая упрямая натура, привыкшая во всем быть лучшей, и я не вижу другой причины, кроме как…       — Кингсли, — Гермиона подняла взгляд, более не в силах выносить эту пытку, от которой все внутри переворачивалось, — работа здесь ни при чем.       Разлив дорогой коллекционный алкоголь по стаканам, Бруствер передал ей один из них. Она благодарно кивнула, не заостряя внимания на том, что он впервые предложил ей выпить в своем кабинете, что означало переход на новый уровень доверия. Министр редко впускал в свой узкий круг ближайших соратников кого-то нового: он долго присматривался к человеку, оценивая его заслуги, наблюдал, анализировал все аспекты личности, включая психологический портрет, увлечения и семейную жизнь. Кингсли был нацелен на перспективу, просчитывая свои шаги на годы вперед, и брал в команду лишь тех, чей потенциал соответствовал его далеко идущим планам.       — Так в чем же дело?       Зная своего руководителя, Гермиона занервничала, пытаясь выудить из сумбура мыслей правильный ответ, который бы удовлетворил министра. Бруствер был оригинальным и сложным человеком, чьи действия она не всегда могла предугадать. Он считался хитрым и изворотливым политиком, но в то же время придерживался собственных моральных принципов: не терпел лжи и не выносил предательства. Мог запросто простить небольшой промах, но не лицемерие.       — Дело в том, — она словно ступила на минное поле, — что наша с Роном свадьба оказалась заведомо проигрышным ходом.       — Гермиона, ты хочешь сказать, что союз победителей пришел к краху? — пробасил Кингсли, нахмурив брови.       — Да, вынуждена признать, что это так, — она затаила дыхание.       — Это невыгодно для вас обоих, — констатировал Бруствер сухим тоном. — Твой политический имидж пострадает, что для нас крайне нежелательно, — он сцепил руки в замок, его взгляд стал непроницаемым.       — Я понимаю, — процедила она, словно просеивая каждое слово через сито, — и уже разрабатываю план по минимизации побочных последствий развода.       — Разумный подход, — кивнул Кингсли, — я не сомневаюсь в тебе, но негативная реакция общества может превысить ожидания.       — Я постараюсь…       — Гермиона, сделай так, чтобы Рон ушел со сцены тихо и не подпортил твой имидж, — расчетливость Бруствера ее ничуть не удивила. — Ты — лицо министерства и мой представитель, так что… — в его глазах читалось строгое «сама понимаешь».       Она молча кивнула, медленно и незаметно выдыхая напряжение, только теперь поняв, насколько болезненно зажаты плечевые и шейные мышцы.       — Тогда выпьем за твою скорую холостяцкую жизнь, — он салютовал ей хрустальным стаканом, в чьих гранях играли медовые блики, и они одновременно пригубили терпкий напиток, обжигающий горло, — надеюсь, мне не нужно тебе объяснять, что следующий твой супруг должен соответствовать твоему положению, а это недостижимая планка, если учитывать все твои заслуги.       — О, Мерлин, я еще не думала об этом, — Гермиона чуть не поперхнулась.       — Подумай, — не просьба, а поручение.       — Слушаюсь, шеф, — ее улыбка получилась больше саркастичной, чем добродушной, но Кингсли уважал искренность в людях.

***

      Захмелевшая Гермиона вышла из Министерства, когда темнота облюбовала улицы Лондона, готовя их к ночному сну. Однако россыпь огоньков, похожих на драгоценные камни, рассеивала тьму, и в городе было светло практически как в пасмурный день. Завернув за угол и оказавшись в оптимальной для трансгрессии точке, она вынула из кармана волшебную палочку, собираясь отправиться домой и провести пару часов перед сном на диване, уставившись невидящим взглядом в телевизор, но вдруг передумала. Шальная мысль, продиктованная выпитым огневиски, подталкивала ее к необдуманным поступкам.       Чем черт не шутит, что я в конце концов потеряю, кроме скучного вечера?..       Откопав в дамской сумочке заветную черную визитку, она, хихикая, покрутила ее перед глазами: да или нет? Пан или пропал.       В ее помутившееся сознание закралась мысль о том, что фраза на карточке предназначалась исключительно ей: то был вызов, не иначе. Но что Гермиона должна была вынести из этих слов? Она обязана была узнать ответ.       — Не веришь — проверь. Рискни, если осмелишься.       Воздушный вихрь унес ее прочь с остывающей улицы, затянув в воронку, чтобы выбросить на кресло в белом кабинете.       — Грейнджер, а ты не думала, что я могу быть занят? — ухмыльнулся появившийся спустя пару минут Драко, на ходу застегивая пуговицы рубашки. — Вдруг у меня есть личная жизнь, например?       — Какая еще личная жизнь? — Гермиона старалась изобразить трезвый вид.       — Тебе правда интересно? — он приподнял бровь, садясь в кресло напротив нее и закидывая ногу на ногу.       — Очень даже, — сердце бешено забилось в груди. — У тебя кто-то есть?       — Нет, — он прочистил горло и поправил идеально гладкие лацканы пиджака, что выдавало его волнение, — по крайней мере, ничего серьезного.       — Почему?       — Хм… — Драко оценивающе посмотрел на нее с таким выражением лица, будто решал, достойна ли она ответа, — есть одна девушка… но она недоступна.       — Что значит «недоступна»? — нервное хихиканье прорывалось из нее вопреки желанию, и она прикрыла рот ладонью.       — Недоступна во всех смыслах. Особенно, для такого, как я.       — Как ты?       — Грейнджер, ты что, пьяна?       — Нет, — воскликнула она и зажмурила глаза, поняв, что выдала себя.       — Зачем ты пришла?       — Как зачем… для эксперимента. Извини, что не предупредила заранее, но иначе бы я не решилась. В общем… я тут.       — Я вижу, — цокнул он, — но ты находишься не в том состоянии.       — С моим состоянием все нормально, — запротестовала Гермиона, — могу пройтись по прямой. Хочешь?       — Нет. Для проведения эксперимента мне нужно твое согласие на непредвиденные последствия.       — Какие последствия?       — Я же сказал: непредвиденные. Это может быть что угодно.       Она закивала как болванчик, не особо вникая в суть того, что он говорил.       — Я согласна, — Гермиона махнула рукой, — что надо делать?       — Во-первых, Грейнджер, я огражу тебя ширмой, чтобы ты могла полностью расслабиться и чувствовать себя так, будто ты наедине с собой.       — Ага, — кивнула она, желая скорее приступить к делу.       — Во-вторых, мне нужно, чтобы ты доверилась мне и следовала инструкциям. Чтобы ты погрузилась в себя и не отвлекалась, я выключу свет.       — Хорошо-хорошо, — нетерпеливо пробормотала она.       — Если вдруг тебе станет некомфортно или захочется остановиться, мы сразу прекратим эксперимент. Но во время процесса слушай меня внимательно.       — Я все поняла.       Оказавшись за внезапно появившейся ширмой, Гермиона округлила глаза, увидев нечто похожее на массажный столик.       — Ложись на спину. Скажи, если нужна будет помощь.       — Еще чего, — она забралась на высокий стол и с удовольствием легла на мягкую обивку. Вот чего ей так не хватало после долгого рабочего дня.       Свет погас, и в кабинете заиграла тихая медитативная музыка, погружающая в сон и без того разомлевшую Гермиону.       — Помни, что ты находишься в безопасности и тебе ничего не угрожает, — глубокий голос Малфоя проникал в ее сознание, заполняя его, распространяясь вибрацией по всему телу. — Сосредоточься на моих словах и постарайся не уснуть. Отвечать мне не надо.       Гермиона заерзала на лежанке, устраиваясь поудобнее и улыбаясь от предвкушения.       — Закрой глаза. Сделай глубокий вдох носом и медленный выдох ртом. Повторяй упражнение снова, пока не ощутишь легкость в теле.       Она четко следовала мягким командам, отпуская напряжение, давившее невидимым грузом на грудную клетку. С каждым выдохом мышцы размякали, а тело как будто проваливалось в кожаную обивку.       — Почувствуй свои руки и ноги, как кожа касается поверхности. Ощути тяжесть тела.       Вдох-выдох.       — Вернись в себя.       Вдох-выдох.       Голова отключилась, кричащие мысли заглохли. Приятное покалывающее тепло хлынуло внутрь и заполнило ее до краев, вытесняя тревоги и давление ответственности.       — В тебе есть источник силы, питающий тебя ежедневно, — продолжал Малфой после паузы, — он находится в центре грудной клетки, ощути его. Представь, как он выглядит. Возможно, это раскаленный шар света, а может быть, неиссякаемый родник.       Гермиона увидела образ горящего пламени, мощного, но не обжигающего. Под ребрами запекло от жара, которого там не могло быть.       — Этот источник наполняет тебя силой, — заверял ее низкий тягучий голос. — Твоя сила внутри тебя, почувствуй ее. Напитайся ею. Ты ни от кого более не зависишь и вольна делать в своей жизни все, что тебе хочется. Это твоя жизнь.       Пламя внутри Гермионы все разгоралось, распространяясь от сердца во все стороны: растекаясь обжигающей лавой по рукам и ногам, заполняя голову.       — Твоя сексуальность — это твоя жизненная энергия. Пусть она течет свободным потоком. Не позволяй никому ограничивать себя. С этой минуты ты вольна сама принимать решения, не опираясь на чужое мнение.       Навернувшиеся на глаза слезы хлынули ручьем, освобождая боль, таившуюся внутри в течение многих лет. Тело пылало и дрожало, накаляясь от внутреннего горения.       — Ты достаточно сильна. Теперь можешь делать то, что само просится. Хочешь кричать — кричи. Никто не осудит. Хочешь плакать — плачь. Разреши себе это.       Первый громкий всхлип, который она себе позволила, вызвал череду жалобных стонов. Гермиона затряслась, дергая руками и ногами, не в силах сдержать прорвавшиеся наружу рыдания. До встречи с Драко она будто бы и не умела плакать, подавляя свои чувства. Еще никогда она не рыдала так, как в его присутствии.       Время шло, а поток слез все не заканчивался. Голос Малфоя проникал в самую душу, убеждая ее в том, что она достойна любви и счастья, достойна того, чтобы быть собой и выбирать то, что нужно лично ей, не соответствуя ожиданиям окружающих.       — Ты не обязана никому угождать, — твердил он уверенно, — ты уже совершенна и заслуживаешь любви по праву рождения.       Гермиона впала в истерику — он попал в самое больное место: ее разрывало изнутри, словно бесы выходили из нее во время сеанса экзорцизма. Задыхаясь от рыданий, она свернулась на кушетке в позе эмбриона и, дрожа, обняла себя руками. Сознание уплывало. Музыка заполняла пространство, даря странное успокоение. Голос Малфоя затих, оставив яркое послевкусие сродни отзвукам тонкой физической ласки. Каждая клеточка ее тела отзывалась на него и до сих пор вибрировала, создавая ощущение внутреннего эха.       Он был в ней, оставаясь снаружи и ни разу не прикасаясь. Но она могла бы поклясться, что он проник в нее на ментальном уровне, затронув самое живое, трепетное и ранимое.       Драко коснулся ее души.