Космос старательно пытался отвлечься от дикого желания нюхнуть. Сам себе ультиматум поставил еще вчера, что у него хватит силы воли продержаться хотя бы день, но пока психика обманывалась, тело зудело до одури. Холмогоров часто и глубоко вздыхал, пытаясь привести в норму мысли, но пальцы нервно отбивали сумбурный ритм по столешнице, зубы скрипели друг об друга...
Отвлечься. Отвлечься. Отвлечься!
В ход пошли сигареты. И пачка опустела ровно за два часа. Потом руки потянулись к кипе бумаг, чтобы занять голову другими, сложными в его положении мыслями. Пчелиная бухгалтерия, в которой Кос не так сильно понимал. Влажные глаза пробежались по стандартному перечню услуг, формирующих прибыль в клубе: реализация клубных карт, абонементов, разовых посещений. Доходы с сауны, бани, бассейнов и обучения. Отличная выручка была с бара и реализации специализированного питания... Все столько крутилось здесь, а Космос совсем отошел от дел.
– Космос? – прогремело над головой, и Холмогоров дернулся, как укушенный. Поднял глаза. Над ним возвышался Руслан, верный помощник Активиста. Он откашлялся виновато: – Я стучал.
– Верю, – Кос откинул от себя документы, сжал переносицу. – Вовремя ты зашел. Сгоняй мне сигарет купи. Блок.
– Угу, – Руслан кивнул, – но я по другому делу, – и положил на стол перед ним плотный конверт.
– Это что?
– Деньги. Для Кирюхи. Ты ж команду давал, мы с пацанами собрали.
– Там и доля Пчёлы?
– Бо́льшая часть.
Холмогоров только быстро и коротко кивнул, затем резко поднялся с кресла, натянул черное пальто, сунул конверт с деньгами во внутренний карман и пошел к выходу.
– Поеду отвезу.
– Ты там это... Скажи ему, что пехота в сборе, если какие осложнения и прочее...
– Скажу-скажу. Блок, Рус, блок сигарет. Лучше два. Принесешь в кабинет, оставишь.
Руслан вышел за ним следом из кабинета, и уже на лестнице Космос осмотрелся. Ему нужна была Самарина. С ней было бы легче достучаться до Активиста:
– Полина на месте?
– Нет, она еще позавчера на больничный вышла.
– М-м, – ухмыльнулся Холмогоров, – Самара приехал, вот она резко и заболела... Ладно, если Пчёлкин пригонит – скажи, я поехал деньги отвозить.
Он вышел из здания клуба, ощущая, как лихорадочный тремор усиливается под порывом жгучего холодного ветра. В носу зудело, вибрировало, и Космос раздражался на себя из-за этого. Оставшись один на один с собой и холодом, он смог себе признаться, что это его жалкое пристрастие к коксу загоняет его в какую-то непроглядную тьму. Он уже путается в событиях, во времени, в своей настоящей жизни. Надо же – забыть про свое собственное поручение! А ведь он даже не удосужился за эти дни набрать Активисту.
Смачно ругнувшись под нос на самого себя же, он оттопырил край пальто, глядя на белый кончик конверта в кармане, достал его и вложил свою долю.
О том, что за Алёнку надо заплатить, они договаривались на обратном пути от дома Джема. Активист протестовал сначала вслух, потом молча. Об этом говорили его каменные мышцы лица и вздутые вены на лбу и шее. Пока Пчёлкин (стоит признать, очень грамотно) раскладывал все по полочкам и пытался достучаться до непробиваемого Головина, что самый разумный ход – это выкуп и договор с Воландом, Головин мысленно строил свою схему. Бригадиры не сомневались, что он способен пойти один, но уповали на его здравый смысл. А еще Витя, аки настоящий стратег, уверял Коса, что им удастся собрать деньги раньше, чем Активист пойдет атаковать офис Воланда. Для такого безумства была необходима подготовка, которая заняла бы несколько дней, в процессе которой Кирюха поймет, что это все дохлый номер, и согласится на их условия. Как же Пчёла ошибался!
А пока Космос гнал на всех парах к дому Головиных. И пока гнал, думал, как же помягче преподнести Кириллу деньги и просьбу взять их. Он даже был готов идти вместе с ним и сам замолвить словечко у Питерского Гитлера! Конечно, не только потому, что Активист его друг, но и потому, что это был шанс утвердиться в своих собственных глазах, что он еще что-то может.
Активист открыл не сразу, заставляя Космоса нервничать. Он приложился ухом к двери, продолжая давить на звонок, пока наконец не услышал шаги. Отошел, достал конверт под звук щелкающего замка.
Кирилл опустил голову, губы поджал и облокотился на косяк двери, не приглашая Холмогорова в квартиру. Тот перемялся с ноги на ногу, чувствуя странную неловкость, щелкнул костяшками и протянул вперед конверт.
– Мы тут бабки собрали с пацанами.
Головин скептически оглядел его с ног до головы, затем посмотрел на белый конверт так, будто Космос держал в руке гадкого слизня. Скрестил руки на груди и прохладно усмехнулся:
– Ну подотрись ими.
– Не понял... – нахмурился Кос и тут за широкой спиной Активиста увидел, как открывается дверь ванной комнаты.
Ероша волосы полотенцем, в поле зрения показалась Алёнка. Она застыла, когда их с Космосом глаза встретились. Стыд и страх произошедшего с ней затопили ее с ног до головы, она почувствовала, как воздуха не хватает. И не нашла ничего лучше, как сорваться с места и скрыться в своей комнате.
Космос не понял, от чего его так передернуло: от хлопка двери или же от осознания совершенного Кириллом. Он до боли сжал челюсть, кивая:
– Понял.
– Значит, не дурак, – тон Активиста оставался прохладным и отстраненным. И вообще по его лицу, как и раньше до несчастья с сестрой, нельзя было прочитать ни одной эмоции.
Чего нельзя было сказать о Холмогорове. Спектр эмоций пронесся по его вытянувшемуся лицу. Он расправил плечи, шею вытянул и гаркнул:
– Я-то нет. А ты в башку стрельнутый явно!
– Да, и не раз, – спокойно согласился Головин. – Справки есть, могу показать.
– Не будь таким мудилой!
– Спасибо за отеческий совет, он так воодушевляет меня.
Кирилл расцепил руки и потянулся к ручке двери, намереваясь захлопнуть ее перед Холмогоровским носом, но Космос вклинил ногу между ней и косяком, препятствуя.
– Кирюх, ты понимаешь, чем это грозит?
Тот нервно усмехнулся, потер переносицу:
– А ты понимаешь, чем тебе грозит мой кулак, если продолжишь капать мне на мозги?
– Ты не зарывайся, – отчеканил Космос.
– Что? Нельзя так с начальством базарить? А я думал, мы друзья, – наигранно изумился Активист, но его ухмылка в секунду стерлась с губ. На лице замер отпечаток страшной усталости и горечи, который, в прочем, не помешал ехидно процедить: – Только в одну сторону дружба работает.
Я тебя из жопы достаю, Кос. А когда в жопе я, ты включаешь начальника и...
– Я бабки принёс! – Космос потряс плотным конвертом перед его лицом. – О тебе подумал!
Кирилл снова не удержался и фыркнул:
– Да не обо мне ты подумал. Ты подумал, как бойни избежать. Не, че, правильно. За чужую девчонку кому охота руки марать, да?
Тон Активиста был переполнен спокойствием и одновременным упреком. Такой тон иногда пугал, иногда злил, иногда приводил в полное замешательство. Оттого у Космоса, который уже несколько лет не мог грамотно управлять своими эмоциями, внутри все противно заворочалось:
– Она не чужая! Кто тебе сказал, что я не переживал?!
– Ну вот пока ты сидел и переживал, я просто пошёл и сделал.
– Молодец. Молись, чтобы никакая сука теперь не сдала тебя Воланду! Устранение свидетелей не гарантирует безопасность!
– Этому ты Белого поучи, угу? – посоветовал с улыбочкой Активист и рванул на себя дверь. Это диалог начинал давить на каждый нерв. А Головину и так с каждым днем было сложнее запихивать своих демонов обратно в грудную клетку.
Но силы, рожденные от злости, появились и у Холмогорова. Он дернул дверь на себя, не давая другу закрыться от всего в своей квартире, и кивнул:
– Пойдем поговорим. Будем думать.
– Мне нечем, – пожал плечами Кирилл. – Мне ж мозги прострелили, забыл?
– Засунь свой сарказм знаешь куда? – Космос все-таки перешагнул порог и завернул на кухню. – Мы в ответе за тех, кого приручили...
Фраза Активисту не понравилась. Он еще несколько секунд стоял не двигаясь, затем глянул на дверь в комнату сестры, и только потом зашагал следом за Холмогоровым:
– Это ты меня сейчас со своим ручным зверьком сравнил?
– К словам не цепляйся, – поморщился тот, по-хозяйски распахнул дверцу небольшого холодильника, отыскал бутылку, бокалы с полок достал, опустил все добро на обеденный стол. – Рассказывай, как ты все это натворил?..
***
У Белого, конечно, слова Самары из головы не ушли. Он уже знал, кого можно подключить к поискам Алёнки и даже собрался набрать номер, но тут телефон вдруг ожил, разразившись длинной мелодичной трелью. Саша вздрогнул от неожиданности, коротко выругался и, не успев подумать, рефлекторно схватил трубку.
–
Белый? – послышался в трубке незнакомый мужской голос. Голос был немолодой, с этакой ленивой хрипотцой, и Белов вдруг с неприятным ощущением падения где-то под ложечкой понял, из какой конторы ему звонят. –
Это Воланд тебя беспокоит.
Пальцы, сжимающие мобильник, вдруг похолодели. Звонила сама Преисподняя.
– Я узнал, – тщательно контролируя ставшие вдруг непослушными губы, соврал Саша. – Здравствуй, Владлен Тимурович. Какими судьбами?
–
Непонятка вышла, дружок, – по-прежнему лениво проговорил Воланд. –
Надо бы разобраться.
Саша мгновенно напрягся. Ему еще и в Питере проблем не хватало!
– Какая непонятка?
–
А то не знаешь? Не смеши, Сашок. Твои ребята вчера нашалили в моем околотке. Постреляли хороших людей, девочек моих напугали, дверь сломали... ну и все такое. За такие вещи ответ держать надо.
– Погоди, Владлен Тимурович, – откашлялся Белый, лихорадочно думая, кто из пацанов куда влез и придумывая, что сказать этому ласковому упырю. – Какие шалости? Какой ответ? Кто тебе такое сказал?
–
Я же говорю – непонятка, – увещевательно повторил тот. –
Приезжай, обкашляем это дело. Куда ехать, знаешь?
– Откуда?
–
И то правда – откуда? Ничего-то ты не знаешь, а туда же... Ладно, приезжай к трем вокзалам, там тебя встретят. От тебя ведь это недалеко?
Попал... Ни за что попал!
– А ты откуда знаешь?
–
От верблюда, – отрезал Воланд. –
Времени тебе даю час. Смотри, ждать я не люблю, а уж догонять – и подавно.
– Не пугай, – стараясь, чтобы голос звучал спокойно и твердо, отчеканил Саша.
Воланд вдруг лениво рассмеялся:
–
Чудак! Делать мне нечего – тебя пугать. Я жду. Время пошло.
Нащупывая в кармане ключи, Саша шагнул к машине. Но едва выехал из ворот офиса, как тут дорогу ему преградил неизвестно откуда взявшийся джип. Сигнал фарами заставил Белова медленно выйти из своего автомобиля. Из водительской двери джипа тоже вышел тип в длиннополом кашемировом пальто и белоснежном галстуке. В уголке маленького, похожего на бледный шрам рта дымилась сигарета, руки были глубоко засунуты в карманы пальто, а глаза смотрели с холодной насмешкой.
– Белый? – почти не шевеля губами, уточнил он. – Торопишься? Молодец. К Воланду опаздывать нельзя.
Оперативно. Неужто подумали, что Саша испугается и сбежит? А сам бы он как на месте Воланда после такого звонка подумал бы? Белов стремительно обернулся, и, конечно же, второй тип, казавшийся точной копией первого, обнаружился прямо у него за спиной.
– Сюрприз, – обнажил в недоброй улыбке безупречные зубы второй. – Не ожидал?
– Даже неудобно, – Саша с усилием заставил себя улыбнуться в ответ. – Из-за меня одного столько хлопот.
– Дорогому гостю – почет и уважение, – сказал тот, что стоял сзади. – Воланд давно к тебе приглядывается.
– Кончайте базар, – прервал их беседу первый мордоворот, выплевывая под ноги окурок. – Воланд ждет, а мы стоим тут и светимся на весь район. Давай, Белый, садись за баранку.
Его, Сашу Белого, за баранку, как порученца какого-то?! Ну, суки!
– До трех вокзалов?
– Нет, – лениво протянул тот, что сел рядом на переднее пассажирское. – До аэропорта. Воланд ждать не может.
Перелет в такой компании доставлял Саше мало удовольствия. Он всегда поступал именно так: видя, что неприятностей уже не избежать, пер напролом навстречу опасности, справедливо полагая, что раньше сядешь – раньше выйдешь. То обстоятельство, что его до сих пор не тронули даже пальцем, вселяло в него осторожный оптимизм: если бы Воланд хотел его крови, ему вовсе незачем было затевать всю эту бодягу с телефонными звонками и перелетами из Москвы в Питер. Ему достаточно было послать одного из своих мокрушников с пистолетом, и от Саши не осталось бы ничего, кроме мраморного памятника на подмосковном кладбище да коротенькой людской памяти.
Через несколько часов Сашу под белы рученьки ввели в главный офис Воланда. Тот уже сидел в кабинете, том самом, где недавно на "работу" принимали Полину. Потягивая сигарету, время от времени вынимая ее изо рта четким механическим движением, он даже не повернул головы на звуки шагов. Судя по его виду, больше всего его беспокоило, чтобы пепел с кончика сигареты не упал на его дорогой пиджак. Он смотрел только на то, что было зажато в его руке.
Наконец Воланд поднял глаза на Сашу, которого подвели прямо к столу. Будто школьника на ковер к директору вызвали. Это Белова так покоробило, что жилы на шее вздулись.
– Твои люди? – Воланд швырнул ему то, что все это время держал в руках. Оказалось, распечатки с камер наблюдения около дома Джема. – И этот сучий потрох тоже твой? – и пренебрежительно ткнул сигаретой в Активиста.
Саша подобрал снимки, тщательно вглядываясь в пиксельные изображения. Лиц Пчёлкина и Космоса было не разглядеть, но он бы за столько лет узнал своих пацанов даже по затылку и в полной темноте. Зато лысую голову Головина, да еще и прямо смотрящую по направлению к камере, мог узнать кто угодно.
Непонятка действительно была. И в том, что Саша понятия не имел, что натворила эта троица и за что Воланд, судя по одной лишь интонации, хочет вздернуть каждого. Думай, Саня, думай. Быстро!
– Был мой, – будто бы ничуть не кривя душой, кивнул он.
Ход хороший? Кто его знает. Проще снять с себя ответственность, прикрывая тем самым не только себя, но и пацанов. Был? Был. Куда делся? Уволили. Где искать? Хрен знает. Ведь судя по всему Активиста не нашли, иначе бы он уже стоял тут.
– Так вот, Саша Белый, твои люди здорово меня обидели. Они же знали, что лезут в мой район. Нехорошо лезть в чужой район, Саша. Ты мне нравишься, но поставь себя на мое место. Моего человека, очень дорого мне, важного, убили в собственной квартире. Вот ни за что. А потом это лысый хрен с еще одним дружком ворвался в мой бордель. Пострелял всю мою охрану, напугал моих девочек, да и не только напугал, но и покалечил!
Могли. Активист мог. Активист все что угодно мог, Белый это знал. Но причина? Должна быть причина! Он ее пока не находил.
– Погоди, Владлен Тимурович, не гони лошадей. Где доказательства, что это все устроил он? И как эти снимки уличного наблюдения доказывают причастность к убийству твоего человека? Да еще и к умышленному причинению вреда девушкам...
– Мэри!
Саша резко повернул голову на стук каблучков. Проститутка, красивая до чертиков, вышла из соседней в кабинет двери, прошла к Воланду, прижалась к его плечу, как к отцу родному.
– Скажи, крошка, этот человек устроил пальбу в доме?
– Он, – твердо заверила брюнетка, глядя на снимки. И тут же потерла голову с крайне жалобным выражением лица. – Угрожал мне. И ударил. Врач диагностировал сотрясение.
– Вот, видишь, Белый? – цыкнул Воланд. – Мои девочки мне врать не станут. А ведь за них отвечаю я. За их здоровье и сохранность. А здесь что происходит? Как в такой ситуации выгляжу я?
– Хреново ты выглядишь, – не стал кривить душой Саша.
– О! Вот именно – хреново! А по чьей вине? Как я должен поступить?
Белый молчал. Он искренне не понимал это дикого налета на бордель Воланда. Воланда, который правит этим городом уже второй десяток лет. На чью территорию желторотики даже головы не поворачивают. И его, Сашины, люди никогда в ту сторону не глядели. Что ударило в башку Головина?!
– А все знаешь из-за чего? – хохотнул Воланд. Ласково погладил Мэри по волосам, спроваживая. Поднялся, снова закурил и присел на край стола, нависая над внешне невозмутимым, но внутренне окаменевшим Сашей. – Чтобы сестрицу свою вытащить. Вот весь этот кровавый замес за одну письку, понимаешь? Письку, которая сама пришла ко мне. И ты не гляди так, Саша Белый, я не зверь какой-то. Не насильник. У меня все по справедливости. Пришел бы он ко мне по-хорошему, в ножки покланялся, мы бы с ним договорились. Выкупил бы он свою рыжуху и ушел бы с миром. А теперь, Саша, мира не будет. Ты ведь это понимаешь?
Саша многое понимал теперь. И куда пропала тогда Алёна, и почему Головин не мог поступить иначе. Не понимал только одного, что, не ехидничай он с Самарой и согласись на его просьбу, сам бы нашел девчонку и все бы, наверное, обошлось. Но себя он винить собирался в последний момент.
Нет. Своей вины он и не видел. А вот Активиста...
Активист принес в их мир то, чем он мог, пожалуй, гордиться больше всего: рыцарский дух. Он был жесток, об этом Белов не забывал, он чистосердечно старался установить справедливость и путем большого насилия совершал большие дела. Вот только в этот раз Белову хотелось выбить из Головина этот дух, потому что из-за него назревала война, которая могла уничтожить в первую очередь его, Сашу Белого. И все из-за девки! Да будь она трижды сестра, но когда был вариант решить мирно, почему нельзя было заткнуть глотку своим принципам?
***
Дверной звонок разрывался. Активист и Космос покосились в коридор. Головин молниеносно поднялся, раскрыл хлебницу, покоившуюся на холодильнике, и из-за буханки хлеба достал "Глок". Он готов был к любым гостям. Шагнул в коридор, где уже притаилась Алёнка около своей комнаты. Подав ей жестами сигнал скрыться, Кирилл шагнул к входной двери, глянул в глазок. Плечи его, конечно, не расслабились, но он спокойно открыл дверь.
Петли от яростного толчка хрустнули. В квартиру тайфуном ворвался Пчёлкин. Нервный и злой, как тысяча чертей. Только потому, что лишнего привлечения внимания от соседей не хотелось, он сжал губы, чтобы не рявкнуть что-то лишнее сейчас на пороге. Давал шанс не довести до греха. Но спокойный тон дался нелегко.
– Надеюсь, ствол для себя приготовил? Чтобы застрелиться к чертовой матери? Давай, обрадуй меня согласным кивком!
Головина ни одно слово не поколебало. Он молча засунул "Глок" за пояс джинсов и вернулся в кухню. Витя заиграл желваками и рванул следом за ним. Остановился резко, когда увидел и Космоса с рюмкой в руке.
– Что отмечаем? Будущие поминки?
– Может, уже скажешь прямо, какая нелегкая и тебя сюда притащила? – не глядя на него, процедил Активист. – Без этого блядского потока вводных слов.
– А без вводных не могу! – Витя развел руками и злостно хлопнул ими по бедрам. – Могу тебя сам пристрелить, чтоб не мучался.
– Угомонись, – поморщился Космос.
– Блять, серьёзно?! – Пчëлкин только сильнее вспыхнул. Навис над Головиным, сковав его плечо стальной хваткой. От него шпарило страхом. Кирилл это чувствовал. Именно страх всегда развязывал внутри бригадира эту словесную агрессию. – Мы только восстановились после Чернова! Теперь ещё и эта хуйня?! Я тебя предупреждал! Я говорил, как лучше?! Ну? Мне эта бессмысленная мокруха вот где сидит! – и побил ребром ладони по своему кадыку.
– Ребята... – тонкий, испуганный голосок Алёны заставил всю троицу покоситься в коридор.
– К себе иди! – рявкнул на нее брат. Глаза его леденющие вонзились в ее лицо, и девушка, не выдержав этого взгляда, убежала обратно. Кирилл все еще злился. Праведно злился. Уже сам не зная, правда, на что именно. Но обратно время не отмотать. Он повернул голову к Вите и поглядел на него убийственно прямо: – Ты че приехал? Арестовать?
Пчёлкин обреченно выдохнул. Его колошматило знатно. Потому что первым, на кого обрушил свой гнев Саша, как только ворвался в клуб, был он. Неожиданное появление Белого и его последующая волна мата в его сторону дали понять – запахло паленым. Активист пошел наперекор приказу. Наперекор здравому смыслу. И потянул за собой его и Космоса. И Вите стало страшно. Он боялся смерти. А ее Воланд всегда гарантировал.
– Арестант такого права не имеет, – Пчёла опустился рядом на свободный стул, отобрал у Коса рюмку коньяка и осушил ее. Зажмурившись, подоткнул кулаком переносицу. – Белый в городе. И два часа назад он встречался с Воландом. Нам всем пиздец. Если кто не понял.
***
Саша, как казалось, уже достиг того уровня, чтобы спокойно требовать от людей уважения, которое он испытывал сам к себе, высоко ценил свою репутацию. Она нужна ему не только в будущем, но и в настоящем: охраняет, внушает уверенность и спокойствие. Он никого не боится, но всегда начеку, собран, мобилизован – чужая неприязнь не бывает случайной, надо знать, что за ней скрывается, – удар, даже самый слабый, может иметь губительные последствия. А сегодня его ударили быстро, неожиданно, под дых и унизили. Унизили отсутствием права выбора.
Пришлось договариваться. И пока Саша ехал до клуба, преисполненный гневом и ядом, которые намеревался выплеснуть на первого же, кто из этой троицы мстителей попадется на глаза, все повторял как мантру закон каждого политика:
"иногда нужно жертвовать пешкой, чтобы выиграть партию". Пешка – это Активист. Он пожертвует им, чтобы прикрыть себя. И пацанов.
Верных пёсиков, которые хоть и гавкают, но не стремятся перегрызть ему глотку. Наверное. Своих пацанов.
Сложность крылась в другом. Белый теперь знал, как разговаривать с фининспектором, даже со следователем. Активист же представлял не власть, а идею, мораль, нравственность, а к этому Саша, кажется, ключ уже потерял. Хотя где-то на задворках он понимал, что так, как поступил Головин, поступил бы, пожалуй, и он.
Тот Сашка Белов. Ни за что бы не унизился, не стал бы идти на компромиссы с мразями, которые причинили боль его родному человеку.
"Пришел бы он ко мне по-хорошему, в ножки покланялся, мы бы с ним договорились...". Ох, от этой фразы Белого самого покоробило.
Но этот мир давно гнил. И сам Белый гнил, но гнил в свое же спасение. А Головин фрукт, не поддающийся этой кислотной среде. В нем слишком твердое ядро. И ядро это нужно выбить.
Кабинет, который принадлежал Пчёлкину, сейчас будто ему и не принадлежал. Витя вошел в него с немого позволения лучшего друга. Это не могло не накалить. Следом шагнули Космос и Кирилл. Белый устало развалился в кресле, безостановочно курил и гипнотизировал глазами вид из окна. На город стремительно падал вечер, погружая кабинет в мягкий полумрак.
Пчёла щелкнул выключателем, и яркая вспышка лампы резанула Сашу по глазам. Это помогло ему среагировать, убрать болезненную задумчивость с лица и повернуться к вошедшим парням. Повисла тревожная тишина. Указательный палец Белого мазанул по направлению к Головину, подзывая. Пчёлкин и Космос уселись на диван, провожая Кирилла взглядами. Будто на эшафот отправляли.
Активист лениво прошагал пять шагов и замер около стола, выпрямился по-армейски, метнулся взглядом по Сашиному лицу – бледному и высокомерному, не позволяющему сомневаться в том, что ему-таки можно всё.
– Твоих рук работа? – Белов выкинул вперед колоду снимков.
Кирилл опустил глаза на фотографии.
– Не хотелось бы хвастаться.
Сука! Саша зажмурился, сцепил челюсти, пытаясь успокоить мгновенно вспыхнувшую от его сарказма ярость. Оба были сильны духом. Оба умели выворачиваться из страшных обстоятельств. Оба верили, что проканает. И именно эта непробиваемость, умение вздернуть нервы этим спокойным голосом, скрывающим страшные эмоции, так бесила Сашу в Головине. Потому что он делал так же!
– Знаешь, я теперь понимаю твоего бывшего шефа. Порой за твои косяки и за твой поганый язык хочется башку тебе оторвать.
– Ты мне угрожаешь, что ли? – ледяной голос Активиста почти заморозил лопатки.
Саша ухмыльнулся.
– Ну ты же не боишься, я знаю. Почему только? Потому что понадеялся, что фортуна к тебе благосклонна? Один раз со свалки выбрался, думаешь, и второй раз проканает?
– Если ты еще хоть раз попеняешь мне моим прошлым...
– То что? – прищурился Белый и подался вперед, глядя в упор в его лицо. – Достанешь свой дробовик и положишь меня прямо здесь? Только не забудь убрать и свидетелей в этот раз. В предыдущий ты знатно сплоховал. Разведчик хренов!
Последнюю фразу он буквально выплюнул, приправив ее ударом кулака об стол. Пчёлкин нервно вздохнул, Кос небрежно потер подбородок от волнения. А вот Головин так и стоял, даже не моргнул за это время ни разу, кажется.
– Хорош воспитывать, начальник. Кончай эту бодягу, не на митинге.
– Хочешь поскорее отделаться? Не получится, Активист. В этот раз – не получится.
– Не люблю вводные. В армии без этого обходились.
– Ну то-то я и смотрю, – Саша растянулся в приторной противной улыбке, развел руками, откидываясь на спинку кресла, – что мне это напоминает! Войну. Войну, Головин, которую ты развязал, прикрывая это справедливостью.
– Справедливостью? – Активист скривил губы, глядя на Белого как на отброс общества. – О, да. Все очень любят это слово. Замечательное слово. Ты им, кстати, тоже частенько прикрываешься, Саш. Только ты воюешь как мафия, а я как армия. Так вот у мафии не хватает собственной силы, она использует таких, как мы, для своей справедливости. Справедливости, которая тоже изрядно так пованивает кровью.
– Вот уж не думал, что услышу это от тебя. Это очень забавно. От чистильщика, который линчевал всех неугодных своему Ростовскому боссу. Ой! – Белый наигранно спохватился. – Опять помянул прошлое. Извини?
Разговор, едва начавшись, злил, раздражал и утомлял. Головин не терпел долгого разбора полетов. Не терпел рассусоливать перед неизбежным. Зато Белову явно доставляло удовольствие тянуть всех котов мира за яйца, упиваясь своей властью над ближними. В отместку за пережитое унижение от другого местного владыки. Хреновая, к слову, цепная реакция.
Активист это видел. От того не давал получить бригадиру такое желаемое ощущение подавления.
– Ну если уж мы заговорили о справедливости, объясни тогда, чем твоя справедливость в устранении Бека отличается от моей?
– Тем, что у тебя, идиот, был выбор! Не бывает безвыходных ситуаций. Бывают ситуации, выход из которых тебя не устраивает. Но это не значит, что нужно поступиться здравым смыслом и шмалять по людям главной шишки города, чтобы вызволить сестрицу из заточения!
Без труда можно было заметить, как на щеках Кирилла движутся желваки. Он прищурился так, как будто знал истину и мог оперировать ей.
– Тебя нагнул Воланд, ведь так? Понимаю. Нет ничего хуже компаньонов, считающих тебя проституткой. Только ложиться под
главную мразь этого города – последнее, что бы я стал делать.
Не ошибся. Истина и есть. Потому что лицо Белого побагровело. Он схватился за сигарету, прерывая зрительный контакт.
– Конечно, тебе легче убить каждого.
– И не такое делал! – процедил тот сквозь зубы и снова наступил на Сашу. Слишком опасно и угрожающе глядя ему прямо в глаза. – Если какая-то тварь похищает и чуть не насилует мою сестру, я готов отнять жизнь! Нисколько не колеблясь!
– Даже не поискав другого выхода? Не подумав наперед, кому и чем это будет грозить?
Активист смотрел ему прямо в глаза, и видел в этих глазах доказательство своего убеждения – Белов продался. И какую цену он сам за себя заплатил, чтобы его шкуру не освежевали, огромный вопрос.
Затем оглянулся и на молчавших все это время Пчёлкина и Космоса. По их же глазам было видно – они его не осуждают. Почти. Но молчат. Потому что Белый прав для них тоже. Последствий придется хлебнуть столько, сколько и в страшном сне не могло присниться. Вопрос для них был в другом: почему Саша тянет? О чем он смог договориться с Воландом и чего добивается этим диалогом с Активистом?
– Знаете, пацаны... Мой друг, идя в последний бой, сказал: закрыв глаза однажды, ты и не заметишь как станешь закрывать их постоянно.
Саша встал из-за стола, обогнул его лениво-медленно, подошел почти в упор к Головину.
– У тебя нет фантазии, Активист. А без фантазии долго в этом мире не протянешь.
Кирилл шагнул на него, вытягивая шею, и голосом, наводящим жуткий дискомфорт от одной только интонации, прорычал в его лицо:
– А у тебя – нет хребта. Без хребта загнешься гораздо раньше, и никакая фантазия с колен не поднимет! – а в следующий момент он сделал раздражённый шаг назад. – Вырезать каждого, кто убил твоего названного брата – да, ты можешь. Только не своими руками.
Нашими. А у меня чуть над сестрой не надругались,
маленькой, семнадцатилетней девчонкой! Так это хуйня, правда? Я должен был пойти и просить шанс выкупить ее, как грязную шлюху?
Активист смотрел со всей яростью, не моргая. Желваки его дергались под бледной кожей. Он быстро терял терпение, а его напряжение кричало о том, что еще немного – и он сорвется.
– Что этой гниде надо? Башку мою? А ты сам, Саш, за что? Чтобы пятки ему вылизать? Может, еще и бордель отреставрировать? А че? Это ж по твоему профилю! Настолько его боишься, да? А сам ведь в глубине души желаешь, чтобы эта падаль загнулась и твой авторитет выше взлетел!
Белый сжал руки, застыв в напряженной позе, будто собирался в любой момент совершить рывок и кинуться на него.
– Следи за своим языком!
– Нет, – отчеканил Головин голосом, почти звенящим от напряжения. – Не буду я следить за языком! Я на нем уже двадцать четыре сраных года говорю!
Саша вдруг улыбнулся.
– Я бы мог защитить тебя и твою сестру, если бы ты уважал чужие границы. Но я не могу защитить придурка, который сам нарывается на ствол.
– Некомпетентный начальник и неуправляемый подчиненный, – мрачно, в полголоса, так, чтобы было слышно одному лишь Пчёлкину, подметил Космос.
– На фронте было бы проще – их бы уже убили, – таким же тоном отреагировал Витя, закуривая, и поднялся с дивана. Застыл в дверях.
Саша быстро скосил глаза на друзей, затем тяжело, почти натужно вздохнул.
– Ты уволен.
Его решение прозвучало внезапно, и Космос с Витей резко повернули головы.
– Хорошо, – последовало незамедлительное согласие.
Он будто ждал этого. Или хотел этого. Саша не мог понять. Слишком быстро и спокойно Активист это выдал.
– Можно только последнее слово, судья? – он потер нос, сделав шаг на бригадира. – Давно хотел сказать...
Саша не успел даже бровью повести, когда Активист резко, почти без замаха прописал ему в челюсть. Будто кувалдой огрели, и кости хрустнули. Рот тут же наполнился солоноватым вкусом крови. Белов растерянно провел пальцами по саднящим губам – на них осталась кровь. И горько усмехнулся:
– Папу – и по лицу!
Сколько боли и злости было в этом ударе, он смог почувствовать. А вот Головин, кажется, не чувствовал вообще ничего. Он уже развернулся к дверям, когда Белый его окликнул:
– Стоять!
– Я уволен. Приказам не подчиняюсь!
И тут раздался щелчок предохранителя. Витя, пребывающий в полнейшем ауте от произошедшего всего за минуту, сглотнул и выставил руку, преграждая Головину путь.
– Погоди.
– Убери, – глухо прорычал Кирилл. – Сломаю.
– Я тебя еще не отпускал, Активист! – прилетело ошпаривающе в спину.
Видимо, что-то моляще-взывающее проскользнуло в глазах Пчëлкина, поэтому Кирилл повернулся корпусом на пару градусов, глядя на Белого диким волком.
– Не думай, что все на этом кончится.
– В расход решил пустить? – Активист улыбнулся. И Белый уже знал эту улыбку как свою собственную. Она и напоминала его собственную. Такую же редкую и мрачную. – Моя задница, Саш, из титана. Её ни одной елдой не пробьешь. Побереги лучше свою. Она у тебя поболее разработана. Так что, если собираешься кого-то послать за мной, убедись, что он действительно силен, – он подмигнул, резко вдарил по запястью Пчёлкина, скидывая его руку с дверного косяка, и тут же постучал тяжелой ладонью по его напряженному плечу. – Удачи.
Космос, едва сумевший под вечер не думать о своей зависимости, попал в новый туманный плен, только уже от диких мыслей всего происходящего. Увидев, что Головин уходит (а он действительно уходит!), он вскочил и бросился за ним следом.
– Кирюх, стой!
Он перехватил его уже около лестницы, рванул за плечо на себя и тут же попятился, потому что Активист мог обжечь одним взглядом.
– Знаешь, что я тебе скажу, Кос? – несмотря на его состояние, голос его звучал спокойно. – Люди... все они таковы: знают заранее все дурные стороны поступка, помогают, советуют, даже одобряют его, видя невозможность другого средства...
Да, он говорил это о нем. И о Вите. О тех, кто согласились помочь, а потом...
– А потом умывают руки и отворачиваются в ужасе от того, кто осмелилсявзять на себя всю тягость ответственности. Все они таковы. Даже друзья. Даже братья. И когда ваш Белый поднимется, а это будет скоро, я уверен, тогда эта истина еще аукнется вам.
– Погоди, я-то тебя не увольнял...
–
Я тебя уволил, Кос, – хохотнул Головин. – Из своей жизни. Банзай.
– Стой!
Но рука Космоса в этот раз поймала пустоту. Он нихрена не понимал. Только сперва проводил взглядом спину человека, который за пару лет был единственным, кто действительно бросался грудью на амбразуры ради него. Рыкнув, Кос развернулся на каблуках и рванул обратно в кабинет.
– Ты...
что? – Пчёлкин склонил голову, будто не расслышал, но его сморщенный как от отвращения вид говорил о том, что он прекрасно понял, что сказал Белый в отсутствии Космоса. Повторил лишь для того, чтобы Саша хотя бы на секунду задумался о безумстве своих слов.
– Это выход?! – тут же пробасил и Холмогоров, рукой указывая в том направлении, где скрылся Активист и намекая на решение увольнения.
Пчёла перевел недоумевающий взгляд на Сашу:
– Сань, нет, я понимаю, косяк жесткий за ним, но ты че?! Своими бойцами разбрасываться, чтобы этому чёрту угодить?
– А-а! Ты решил
так проблему решить? – наконец дошло и до Коса. Он усмехнулся болезненно, утирая испарину с лица. И вдруг истерично хохотнул: – Я не я, и хата не моя?..
– А ну, заткнулись оба! – тяжело дыша, Белов что было сил приложился кулаком по столешнице и по очереди наградил друзей тяжелым взглядом исподлобья.
– Да хрен тебе я заткнусь! – распалялся Космос. – Он мой друг!
– Друг твой?! – рявкнул Саша, резко схватив его за грудки. – Хочешь составить ему компанию?! Это ты был с ним на той квартире! Ты, ишак обдолбанный! Ты, мелкий, никчемный наркоша! Я вас, – кивнул не глядя на Пчёлкина, – идиотов конченных, отмазал! Воланд требовал башку всех троих!
– Ой! Спасибо, да? Сделал жест доброй воли?! Чтобы тыкнуть, как котёнка?!
Белый так же резко, как и схватил, оттолкнул его к шкафу.
– Ещё одно слово – я тебя вообще из движения выключу!
Космос подался вперед, и его бледная, перекошенная физиономия с полубезумными глазами оказалась в сантиметре от лица друга.
– Это как? Физически?
– Морально! - рявкнул Белый.
– Ты исключил Активиста из движения еще в разговоре с Воландом, – Витя напомнил начала их диалога, который не слышал Космос. – Эта сцена сейчас просто была показательной поркой. Ты знал, что Головин уйдет. Только сделал так, что это он якобы тебя вынудил!
– Сейчас
ты меня вынуждаешь, – Саша посмотрел на него убийственно прямо: – Тоже.
– А нормально, да, оказывается, своих людей пустить под пули, чтобы свою жопу прикрыть? – не мог уняться от праведного возмущения и гнева Холмогоров. – Сейчас Кирюха. Завтра я. Послезавтра Пчёла...
– Завтра Самара, – мрачно усмехнувшись, поправил его Пчёлкин.
Саша молчал. Подбросил монетку, дарованную Папой. И один бог (или дьявол) знал, что он загадывал или просчитывал, подбрасывая её.
– Пошёл ты нахер, Барон хуев, – сматерился Кос, резко сорвал со спинки дивана свое пальто и вылетел из кабинета.
Витя пока не двигался, молчал. Думал...
Белый прикрыл двух лучших друзей и согласился на сделку с дьяволом. В прочем, Воланду было достаточно того, кто засветился на его территории дважды. И это Головин. Саша заверил Воланда, что Активиста в его рядах больше нет. Он не отвечает головой за него. Это не его человек. Это одинокий мститель, не представляющий ни одну контору. Жалкой ложью Саша огородил себя и своих пацанов.
Воланд координаты Головина требовать не стал. Тем самым будто давая шанс Белому не утонуть в своем лицемерии и своем цинизме до конца.
Вопрос возникал снова: так ли подло он поступил, спасая задницы Коса и Пчёлы? И жалкий ответ где-то на задворках сознания попискивал: Головин – машина. Выжил раз, выживет еще. А его верный друг Самарин ему в этом поможет. За свои поступки надо отвечать. Да. Этим и успокоимся.
Пчëлкин исподлобья взглянул на Белова. Он ожидал от друга любого решения, но никак не этого. Однако внутри теплилась надежда, что Активист вынесет любой удар. Даже этот. Подлый.
– Они военные. Десант и спецназ. Ветераны Афганистана с безумным опытом и умением. Её подчиненные способны начать и выиграть Третью мировую войну… Они машины для убийства. Такими они вернулись из тех адских ущелий... – этими неоспоримыми фактами он заставил Сашу посмотреть на себя. – Так что тобой подложенную свинью Активист зажарит, сожрет, и кости в тебя полетят. Ты подумай об этом.
А Белов продолжал молчать.
Витя поднялся, прошел к двери, замер. Снова глянул на Белого с другого угла, с прискорбием осознавая, что это
Белый. Просто Белый. А
Сашка Белов погиб ещё тогда, когда посмел заподозрить лучшего друга в подрыве. И пока летел по лестнице, давая по морде Пчëле, вот тогда и разбился.
– Спокойных снов, – бросил через плечо Пчёлкин, и за хлопком двери потонуло: –
Если ты вообще можешь спать по ночам.
