***
Долг, совесть… Женька ничего не хотела говорить против долга и совести, но ведь был другой вопрос – как каждый человек сам это понимает? Как понимала теперь это она сама? Она думала только о главном, а мелочи откладывала до тех пор, пока сама во всем не убедится. Но последнее казалось решительно неосуществимым. Так, по крайней мере, казалось Женьке самой. Она не могла утром представить себе, что сегодня ей придется встать и просто пойти туда... Наверное, подсказка крылась как раз во встрече с Дунаевым. Женьке было необходимо еще раз убедиться в том, что он ничего не будет делать. Конечно, если бы друг решился заявить на Тошиного отца, Филатова бы не изводила себя. В нравственном плане. Но изводилась бы позже от того, что пришлось бы стать свидетелем настоящей войны – близкие Константина Марковича не оставили бы все так, как есть, и взялись бы за Андрея основательно, и кто бы мог помочь? Опять же бригадиры. Получается, Женька в любом случае проигрывала по всем фронтам. После звонка Космоса в больницу Андрея перевели из общей палаты в отдельную, одноместную, со всеми условиями. Нарядная, веселенькая палата напоминала хороший гостиничный номер. Тихо жужжал кондиционер, навевая прохладу, в углу белел импортный холодильник неведомой марки, на низком полированном серванте стоял большой цветной телевизор, столик, придвинутый к окну, был уставлен соками и фруктами. В дальнем углу, на просторной белой кровати, по шею накрытый ярким цветным покрывалом, лежал сам Андрей. При виде Женьки он, морщась, но продолжая выдавливать улыбку, подтянул тело к изголовью и постучал рукой по краю койки. – Ты куда мне опять натащила всего, кареглазая! – простонал он, когда Филатова принялась заставлять свободные места на столике. – Да я это до конца месяца не съем! – Съешь, как миленький, там бульон, с утра варила, – Женька еще не решалась взглянуть другу в глаза. Ей казалось, что при первом же взгляде он ее заподозрит и обо всем догадается. – Что врачи говорят? – Что все заживает, как на собаке. – Я серьезно, Дунаев. – И я серьезен, как инфаркт! Там даже следа нет, отвечаю. – Да? – Женька шлепнулась рядом с ним и стащила одеяло с его тела. А затем ее руки решительно потянулись к его футболке. – Дай-ка я посмотрю, балабол. – Э, не! Мне вера не позволяет перед тобой оголяться. – Я врач. Будущий. – Ты друг. Вечный. Не, кареглазая, убери свои культяпки, ты меня в краску вгоняешь! То, что он пытался снова шутить и улыбаться, конечно, не могло не радовать и не наталкивать на позитивные мысли. Значит, все не так плохо. Но ей, Женьке, плохо. Очень плохо. – Дунаев… – в ответ заинтересованное мычание и прямой взгляд. – Ты ничего не надумал? – изогнулись только брови. Делает вид, что не понимает. Как же! – Насчет милиции… – Дай-ка сок. Кто бы сомневался, что он будет уходить от этого вопроса. Он ему неприятен. Как и любые воспоминания. Зато Женьке все тяжелее, потому что она знает ответ. Хуже всего – она знает, что будет делать. Ведь весь анализ относительно нравственного разрешения вопроса был уже завершен, потому что, изодрав себя мысленно в клочья, Женька так и не нашла сознательных возражений. – Тоша приходила? Дунаев отвел взгляд. – Я просил никого не пускать. – Ну я же тут. – А ты что, никто? Что ты задаешь глупые вопросы, кареглазая? Голова его кипела от неутешительных мыслей. Да, Тоша приходила на следующий же день, но ее в палату не пропустили. Дунаев просто не знал, о чем сможет поговорить с ней, не сорвавшись. Как она там, что с ней происходит – волновало, конечно, больше, но… Элементарная гордость и нешуточная обида конкретно на нее не давали ему переступить через себя. – Дунаев, ты пойми… Она-то в чем провинилась? В том, что не ушла от них? Значит, не может… Поставь себя на ее место. Последняя фраза явно была лишней, потому что в глазах Андрея вспыхнул злой зеленый огонек и готов он был Женьку просто испепелить. – А на мое место никто не хочет, а? – голос его понизился, захрипел. – Сколько раз я ставил себя на чужие места, кареглазая? Не, не молчи, ты скажи! И где я оказался за это участие в чужих жизнях?.. – Я тебе такого не желала. Никто не желал! – Зато желаешь мне встать на ее место. Зашибись! Почему вы, девчонки, такие глупые? Или это я идиот, который какого-то женского таинства дебилизма не понимает? Жек, уйди. Я тебя умоляю – уйди! Я не хочу тебе наговорить того, о чем потом пожалею. Не хочу. Вы меня с ума сведете!.. Он видел, что она просто так уйти не может. Никто из них двоих не любил прерывать диалог на такой ноте. Но и понимал, что задержись Женька еще на минуту – его прорвет. Он вынул из-под покрывала руку и нажал на кнопку, расположенную на боковой поверхности тумбочки. Дверь мгновенно распахнулась, и на пороге материализовалась закрепленная медсестра. – Девушка, выходим. Больному нужен отдых. Филатова дернулась, резко повернул голову к Андрею, потом так же резко отвернулась, пожала плечами и вышла, не сказав ни слова. Так, наверное, даже лучше. Этот всплеск эмоций только больше подхлестнул ее готовность, настроил, пропитал каждую мышцу чем-то решительно злым. Женька стремительно взлетела по лестнице вверх, завернула в ординаторскую. Она была пуста, что только играло на руку – без лишних вопросов девчонка могла подготовиться. Распахнула шкаф. На полках обычно хранились запасные халаты для практикантов. Свой она отыскать никак не могла, а брать чей-то «на прокат» не хотелось. Распахнула спешно все дверцы, осмотрела вешалку. – Да где же ты!.. – Здесь, родная, здесь. Женька ахнула, дернувшись, тем самым задев с разворота локтем рогатую вешалку. Затем случилось нечто вроде мгновенной телепортации – Пчёлкин, стоящий в паре метрах от нее, оказался рядом. Вешалка хлопнулась в его ладонь и затихла. Лишнего шума не случилось. – Ты когда-нибудь перестанешь выскакивать в неожиданных местах, как чертенок из табакерки? – судорожно выдохнула Филатова. – Тебя как сюда пропустили? – Ловкость рук и никакого мошенничества. Что ты возбухала на регистраторшу? Вполне милая дамочка. – Что ты здесь забыл? Витя потер переносицу. – Слушай... – на этот раз это был шаг к ней. – Тебе не обязательно участвовать в этом. Я обговорил все с Самарой, он… Пчёла волновался, Женька видела это. Он сам проходил через этот путь принятия страшного решения, но пару лет назад у него не было такого огромного времени на раздумья – либо ты, либо тебя, решать за пару секунд. А у Филатовой было дней предостаточно, чтобы решить все точно. – Если ты все еще считаешь, что я не смогу… – Я считаю, что... – Пчёлкин запнулся и слегка прищурился, будто эти мысли вызывали у него вполне физическую боль. – Я не сомневаюсь, что ты сможешь сделать. Я сомневаюсь, что ты сможешь потом не сорваться. Она тихо рассмеялась. Достаточно нервно. – Думаешь, войду во вкус и буду избавляться от неугодных людей подобным способом? – Сейчас шутки не уместны. Ты прекрасно знаешь, что я не про это. Сама себя затащила в западню, – он поравнялся с ней так, что Филатова ощутила его дыхание на своем лбу. – Ты наша совесть, Жень. Моя совесть. Понимаешь, о чем я? Ты слишком чистый человек для того, чтобы потом не захотеть отмыться от этого пятна. Ты не простишь себя. – А ты простил того, кто сделал тебе это? – ее ладонь аккуратно накрыло воротник его рубашки, под которым был шрам. Он сглотнул. Дернул бровью. Бесполезно. Никакие убеждения не помогут. – Помни, что ты в любой момент можешь отказаться. Самара сделает все сам. Бери, что тебе здесь было нужно. Поехали. Женька с испугом думала, что он поедет до спортивного комплекса вместе с ней и Львом и будет пытаться ее отговорить, но ожидания ее не оправдались – Самара докинул Пчёлкина до офиса, и в салоне воцарилась тишина. Всю дорогу до конечной точки Филатова бездумно глядела в окно, и начавшийся ливень гипнотизировал ее загруженный мозг. – Ты тоже будешь отговаривать меня? Самара плавно перекрутил руль и еще некоторое время молчал. В его планы не входили никакие отговоры и промывка мозгов, философия о добре и зле – тем более. Да и как мог человек, прошедший ад, толкать библейские проповеди о «не убей». Десять заповедей даны были ветхозаветным племенам, чтобы диких и грубых людей удерживать от зла. Но Женька не хотела зла. Она хотела справедливости. – Не собирался. Да и права тебе что-то говорить не имею. Проводить курс психотерапии не намерен, как и затрагивать достоевщину... Витя тогда задал вопрос Кирюхе про сестру, и Кира немного слукавил… Женька заинтересованно покосилась на Самарина, который продолжал следить за дорогой и сохранять невозмутимый вид. – У него ведь кроме сестренки никого. Она совсем юная, ей всего четырнадцать, но она повидала столько, что не позавидуешь. К чему я – она знает, где лежит оружие. Знает, как им пользоваться. И знает, что им нужно воспользоваться, если вдруг… – А твоя жена? – тихо подала голос Филатова. – Тоже. Потому что дерьмо случается каждый день, и нет гарантии, что оно не случится с тобой или с твоими близкими. И если меня не окажется в нужный момент рядом, Полина знает, что делать. И она сделает. Потому что у нее не будет выбора. У нее будет одна цель – защитить себя и нашего сына. Это страшно. Но это необходимо. – Вы с Кириллом готовите их к… – девушка запнулась, не в состоянии сразу подобрать правильного слова. Но Самара и так понял, поэтому с легкой улыбкой, но абсолютно скорбно выдал: – Я услышу сейчас осуждение, так? – Нет. Я не знаю, что бы я сказала об этом в какой-то другой ситуации, но сейчас я вообще ничего не понимаю. Не понимаю, что в этой жизни правильно, что неправильно… – Неправильно, плохо – всего лишь слова. Поступки законны и не очень. Люди счастливые и грустные, богатые и бедные, живые и мертвые, а вот понятия «хорошо» или «плохо» – нет. Это просто жизнь, не более. Одно событие за другим… А ты у нас, как сестра милосердия, помни и успокой себя тем, что милосердие выражается не в прощении, а в более мягкой форме наказания. Наконец машина Самарина затормозила и остановилась в слепой зоне. Пока Женька натягивала на плечи белый халат и водружала чепчик на голову, Лев распахнул бардачок. Там лежал прозрачный пакет с несколькими ампулами, одна из которых выделялась только ярко-красной этикеткой, и два стеклянный шприца, купленных еще с вечера в аптеке. – Остальное при тебе? Женька кивнула на заднее сидение, где примостилась списанная из-за глубокой трещины на дне «укладка». Самара выпрыгнул из машины, облачился в халат и легонько потрепал за плечи окаменевшую девушку. – Главное – морду кирпичом и напролом. Я на подхвате. Они шли бок о бок тихо и спокойно, не торопясь, чтобы не подать никаких подозрений. Женька, когда представляла следующий час своей жизни в воображении, была уверена, что ее будет трясти. Но каким образом тряска у нее до сих пор не проявилась, она не понимала. Может, Самара и в самом деле имел какое-то поразительное воздействие на окружающих? Витя становился рядом с ним тихим и рассудительным, а теперь и Филатова даже посмела себе отвлечься на мгновение на посторонние мысли. На вахте с газетой в руке сидел усатый охранник, уже не молодой, но еще не старичок. Когда распахнулись двери, и Самара пропустил Женьку первой, он поднялся со своего стула, преграждая путь до турникетов: – Молодые люди, вы куда? И тут Женька ощутила, как сердце заколотилось в горле. Как нарочно, застучало сильней, сильней, сильней... Если бы не маска на ее лице, то вахтер увидел бы, как она задыхается, в напрасной попытке открывая рот, чтобы втянуть свежий воздух. – Добрый день, уважаемый! – бодро затараторил Лев, медленно продвигая животом Филатову, тем самым ненавязчиво, но уверенно сдвигая старика с пути. – У вас плановая вакцинация на сегодня. Разрешите… – Постойте-постойте, – старик засуетился, срывая с переносицы очки, и сунул их в нагрудной карман своей формы. – Какая еще вакцинация? – Говорю же – плановая. Вам что, начальство не сообщало? – Так нет сегодня начальства, выходной у него… – Ну вот, выходной, поэтому забыли предупредить. Это не наши проблемы. У нас вон! – Лев потряс в воздухе свернутым белым листком, ловко увиливая от протянутой руки вахтера. – Сколько адресов еще! Старик, у нас время – тоже деньги. Ну, хочешь мы тебя привьем первым, чтоб не обижался? – А что за вакцинация? – с прищуром вглядывался он в лицо молчавшей Женьки. – От чего? Глядел так, будто что-то заподозрил. Да, Филатова, это уже паранойя в чистом виде. Соберись, в конце концов! Она приспустила маску на подбородок и отчеканила: – Комплексная вакцина АКДС против коклюша, дифтерии и столбняка. Вы что, уважаемый, газет не читаете? Больше сорока процентов в городе скосило! Мужичок открыл рот, намереваясь что-то сказать, но промолчал, пропуская медиков вперед. Только уже когда Самарин и Женька были на лестнице, окликнул: – Так, а мне-то вакцина положена, молодые люди? – Положена, дорогой. На обратном пути вколем! – подмигнул ему Лев и подхватил девчонку под локоть, на ходу ориентируюсь в огромном коридоре. – Ну, молодец. По своей тематике рубишь. Черт, че за лабиринты? Они продолжали уверенно шагать дальше, прислушиваясь к происходящему за закрытыми дверьми. Навстречу к ним шагала молодая дама с полотенцем наперевес, и только свисток на ее груди выдавал в ней одного из тренеров. – Здравствуйте, – первой затормозила и заговорила она, что значительно облегчило весь дальнейший ход событий. – А что случилось? У нас кому-то плохо?.. Женька располагающе улыбнулась: – Добрый день. Мы проводим плановую вакцинацию. Надеюсь, вас хотя бы начальство информировало в отличие от поста охраны? Женщина склонила в бок голову, неопределенно закачала ею. – Н-нет… А что, что-то серьезное? – Очень. В городе свирепствует дифтерия. Будьте так добры, объявите коллегам, что в течение десяти минут мы ждем их в медкабинете. Хотя бы ваш врач должен быть в курсе? – А вы знаете, он у нас закрыт. Наша медсестра на больничном. Но-о… – видно было, что тренерша в замешательстве, но быстро взяла себя в руки. – Хорошо, я сейчас предупрежу коллег. – Из тренеров никто не болеет? – с замиранием сердца поинтересовалась Филатова. – Нет, все на месте. Все складывалось более чем удачно. И это даже могло радовать, но в Женьке все переворачивалось, все чувства смешивались в густую, бессвязную кашу. Будто жизнь специально усластила сегодня день, тем самым подталкивая девчонку на этот шаг. Шутка ли?.. В медицинском кабинетике два на два метра Женька распахнула чемоданчик, достала из его недр биксы и распаковала два стеклянных шприца. Делала все на автомате, как на практике, стараясь сконцентрироваться только на этом процессе. Самара создавал видимость действия – заполнял липовые бумаги. – А остальные ампулы… Я что покупал? – быстро уточнил он у Женьки, которая наблюдала, как кипят шприцы. Филатова хмыкнула, уткнувшись подбородком в свое плечо. – Витаминки это, Лёва. А пиши… Пиши АКДС. Они все равно не разберутся… Константин Маркович буквально вчера вернулся на работу. Многочисленные расспросы своих коллег по поводу того, чего так суетилась его благоверная и куда он сам выпал на неделю, игнорировал. Погрузился в тренировки, стараясь не думать о том, что творится за пределами его спорткомплекса. Домой не хотелось. Глаза то и дело приковывались к полу в кухне и картинки того вечера калейдоскопом мелькали в сознании. Мужчине было страшно. Он всего лишь один раз спросил дочь, приходил ли в сознание Дунаев, на что был сухой, резкий ответ: «нет». И хорошо бы, если бы не пришел, думал Константин, никто ничего не узнает… – Кость, – белокурая женщина, прижимая ватку к месту укола, потрепала задумавшегося мужчину. – Проходи, ты последний же. Он качнул головой, гоня прочь мысли о мелком сучёныше Дунаеве, поднялся из кресла и шагнул в медкабинет. Женька стояла к нему спиной, намыливая руки. Слишком активно их пенила, зажмурившись. Она просто боялась повернуться и встретиться лицом к лицу с несостоявшимся убийцей своего друга. Самара кивнул Константину Марковичу в знак приветствия, кончиком шариковой ручки указывая на стул рядом с собой. – Возьмите градусник, нужно измерить температуру. А пока мерите, подпишите здесь, чтобы не было никаких претензий к нам. Женька наконец собралась с силами и исподлобья взглянула на широкоплечую фигуру за столом. Константин держал в руках авторучку и выводил свою подпись в ложной карточке, сам не зная, что подписывает себе приговор. – Давайте градусник, – потребовал Лев и поравнялся с девушкой. Они переглянулись, и парень уловил в огромных карих глазах то, что заставило его поежиться. Откашлялся, не разрывая взглядом, оповестил: – Температура тридцать шесть и восемь, чуть повышенная. Но допустимая для вакцинации. Закатывайте рукав. Женька, переведя дух и прижав рукой стучащее сердце, распахнула бикс, достала шприц и осторожно и тихо принялась наполнять его препаратом, прислушиваясь к своему внутреннему голосу. Но он молчал. – Кулаком поработайте, – бросила через плечо. Глубокий вздох. Пара секунд темноты, зажмурившись. Девушка развернулась и склонилась над Константином Марковичем. Посмотрела на его руки. Чистые, мозолистые, а для нее они все в крови. В крови ее лучшего друга. Она только представила, как сильная ладонь сжимает рукоятку ножа и направляет со всей силы лезвие в грудь Дунаева, и… Голова закружилась. Женька отвернулась, крепко сжимая в ладони плотное стекло шприца. Самара потянул руку: – Тебе нехорошо? А я говорил – горчат грибочки! – напустился он на нее нарочито веселым голосом. – Подыши, я сделаю. – Нет, – решительно отчеканила Женька. – Я сама. Ни одного мига больше нельзя было терять. Она обхватила грубую упругую кожу пальцами, едва себя чувствуя, и почти без усилия, почти машинально, воткнула иголку. Через полминуты все было кончено. Использованный шприц полетел в горячий бикс, и Женька наклонилась к Константину, в упор глядя в его глаза: – Вам сейчас необходимо поехать домой, Константин Маркович. В связи с повышенной температурой может возникнуть легкое недомогание, и это только повредит вашей трудоспособности. Советую вам сегодня отлежаться. Сразу после ее слов голова мужчины стала туманной. На грудь будто навалилась наковальня, и он прижал ее рукой. – А побочки от ваших уколов быть не может? – Нет, побочных эффектов эта вакцина не имеет. Просто ваш организм так может реагировать из-за температуры. Ничего страшного. Поезжайте, мы сами зайдем к вашему начальству и объясним, если хотите. – Начальства нет… – Константин Маркович поднялся со стула, пару раз моргнув. – Ладно… Спасибо. – За такое не благодарят, – бросила ему в спину Женька и смотрела в его лопатки до тех пор, пока он не скрылся за дверью. Повисла звенящая тишина. Филатова замерла. Замерло ее дыхание. Она склонилась над раковиной, открыла кран и, стянув марлевую маску, подставила лицо под ледяную воду, жмурясь. Самара спешно укладывал все в чемоданчик. Вывел девчонку из транса легким касанием руки и перекрыл кран. – Уходим. Женька плохо теперь помнила себя, чем дальше, тем хуже. Тупо шагала следом за Самариным, шла за ним до самой машины, даже боясь оглядеться. А у автомобиля вдруг налетела на чью-то грудь и резко подняла глаза. Активист успел перехватить ее за плечи и легонько встряхнуть. – Ты в порядке? – и переглянулся с Самарой, замершего около водительской двери и положившего на крышу машины сцепленные друг с другом руки. Тот кротко и отрицательно качнул головой. – В порядке… – прошептала Женька. – Только порядок какой-то странный… – Все сделал? – уточнил Лев. – Сделал. Едем? Дорога в этот час была не настолько загружена. Машина Константина Марковича выехала на проезжую часть, а через несколько минут стрелой помчалась под уклон, прямо на красный свет. Подскочивший адреналин увеличил частоту сердцебиения, что только ускорило действие релаксанта. Мужчина осознал, что задыхается. Оглушающий надрывный сигнал клаксона летящей навстречу машины. Мощный удар с двух сторон – спереди и с левого бока. Больше урона пришлось на пассажирскую часть. Скрежет шин и металла, треск битого стекла и душераздирающий короткий крик кого-то из другой машины... Все смешалось в отвратительную страшную какофонию хаотичных звуков. Очевидцы, которые остановились помочь, вытаскивали водителей из железного плена, не веря своим глазам, что двое остались живы, чего нельзя было сказать о Константине. Одного взгляда на него было достаточно для того, чтобы понять – он безнадежно мертв.***
🎵: Геннадий Гладков – Падал прошлогодний снег – Где она? – Пчёлкин стремительно шагал по темному коридору клуба прямо на Самару. Лев качнул головой вверх. – В комнате отдыха. Женька кусала губы в попытке успокоиться. Сжимала в ледяных пальцах сигарету, глядя куда-то сквозь окно, за которым собирались сумерки пятничного вечера. Она прислушивалась к тишине, делая короткие и отрывистые вдохи напряженными легкими. У нее не дрогнула рука! У нее. Не дрогнула. Рука! А еще на втором курсе она разбила колбу с концентрированной серной кислотой, потому что от волнения все выскользнуло из рук! – Раздевайся! – крикнул Дунаев, и на его крик сбежалась вся их двенадцатая группа. Андрюшка моментально стащил с Филатовой халат, как будто делал это ежедневно, как будто ничего такого в этом не было. Кот и Велосипед присыпали негашеной известью кислотную лужу на полу, подмели осколки, вытерли стол. Женька оглядела себя – вроде бы обошлось, разве что на юбке образовались мелкие дырочки, там, где попали капли. – Ну что пялитесь, давайте за работу! – скомандовал Дунаев и разогнал любопытных по местам. Через пять минут подошел малиновый от смущения Лешка: – Филька, мне очень неловко, тем более нам запретили пялиться… но ты посмотри на свои чулки. – А что с ними? – Да так, – замялся Велосипед, – в общем, их уже нет. Они растворяются. Филатова бросила синтез – Андрей доделает – и понеслась в общагу. Миленка выдала полотенце, отправила в душ (какое счастье, что она проспала первую пару!), потом достала из шкафа пачку колготок, страшно дефицитную (и не жалко ей?), вручила Женьке и посоветовала завести халат посолиднее, чтобы хоть коленки прикрывал. И вот она, Женька, беда ходячая с детства, сегодня днем безжалостно вколола смертельную дозу релаксанта