Позывной «Америка»

      Весь последующий день экипаж сохранял хладнокровное спокойствие. Не сговариваясь, мы решили вести себя так, будто ничего не произошло. Загружали голову рутинными задачами, допоздна возились с отчетами, перепроверяли исправность системы по нескольку раз подряд — делали все, лишь бы не подпускать панику близко к сердцу.       Первым не выдержал Циркуль. Во время дневного обхода он накинулся на капитана в бытовом отсеке и попытался задушить его бортовым кабелем. Повезло, что этому сумасшедшему не хватало космического опыта, чтобы оперативно исполнить задуманное. Капитан ударил его локтем в ребро и, воспользовавшись заминкой, подал сигнал о помощи. Насилу мне удалось оттащить Циркуля. В невесомости это представляло особую сложность — профессор вырывался, бил меня ногами, и мы то и дело с грохотом врезались в стены.       — Ты! С ним в одной лодке! Суки, я убью вас прежде, чем вы решите сунуться ко мне! — безостановочно хрипел он, пытаясь вырваться из моей хватки.       Мы вкололи ему усыпляющий транквилизатор, и впредь профессор не буянил. Однако какое-то время Циркулю все же пришлось провести в изоляции, пока мы не убедились, что он больше не представляет опасности для нас.       Покинув заточение, геолог тут же извинился перед капитаном — пожалуй, профессор упал бы перед ним на колени, если бы в невесомости подобное удалось осуществить.       Конечно, извинения ничего не решали. Никто не стал бы выпускать его, если бы существовала такая возможность. Но место на корабле было строго ограничено, и выделять ученому целый отсек под постоянное личное пользование оказалось несоизмеримой роскошью. К тому же нам критически не доставало рабочих рук. На ночь для перестраховки эти же руки мы связывали.       После инцидента Циркуль вел себя тихо и смиренно выполнял все свои обязанности. Хотя бушующая неприязнь к нам с капитаном все еще читалась в затуманенном взгляде.       Он и раньше недолюбливал капитана. Но агрессия геолога по отношению ко мне зародилась именно после случая с удушьем. Несчастный человек! Ненависть стала его защитным механизмом. Пожалуй, именно она удерживала Циркуля от крайней степени сумасшествия.       Видимо, не играло никакой роли астронавт ты, профессор или какая-то большая шишка — человеческая природа всегда возьмет верх. Над всеми. Потому что выживание любой ценной — единственная неискусственная ценность.       И все же я задел Циркуля плечом, даже зная, что подобная провокация может быть опасна. Задел потому, что не так уж сильно от него и отличался.       После происшествия с утечкой воздуха мы тут же связались с Центром управления. Было решено изменить курс. Изначально в ходе нашего полета планировалась высадка на Луну. Мы должны были собрать образцы грунта в лунных кратерах и доставить их на станцию для дальнейшего изучения. Потому в нашем экипаже и числился геолог.       Однако теперь планы изменились. Будучи в паре километров от лунной орбиты, нам пришлось повернуть назад. «Орион-11» сменил траекторию и направился в сторону международной космической станции. Там планировалось перевести дух, дождаться специального шаттла и уже на нем вернуться на Землю.       Сейчас на «Фридом» находилось несколько иностранных экипажей, потому она представлялась нам своеобразным спасательным кругом, до которого утопающему еще предстояло догрести. Если, конечно, он не задохнется и не утонет раньше.       Существовали вещи, о которых мы не могли судить наверняка. Например, просверлили ли отверстие уже в космосе или сделали это еще на Земле? И если подобное вытворили до нашего полета, можно ли с уверенностью сказать, что никто из экипажа к этому не причастен?        На самом деле, я преувеличил опасность произошедшего. В этой заварушке мы бы не отбросили коньки так просто. Подобные ситуации нередко отыгрывались на учениях — мы действовали на автоматизме и в любом случае справились бы. Да и вряд ли кто-то действительно хотел нас убить, скорее всего, планировалось попросту сорвать операцию.       Вышестоящие нередко так развлекались. Нам всего лишь не повезло стать частью их БДСМ-пати, устроенного без взаимного согласия.       Но, за исключением Циркуля, все держались молодцом. Роза предпочла больше не вспоминать о случившемся. Капитан почти не изменился, разве что стал совсем хмур и молчалив. Все свободные часы он проводил, запершись в своей каюте. Однако сейчас она пустовала.       Я угрюмо поплелся в капсулу и принялся раскладывать спальный мешок. Сон совсем не шел. Невесомость вызывала во мне нарастающую тревогу. Забравшись внутрь спальника, я вспомнил свой первый полет.